История борьбы крестьян периода революционных потрясений 1917 г. и гражданской войны является прямым следствием попыток решения (или не решения) аграрного вопроса верховной властью. В этот период как никогда аграрная политика была замешана на идеологии и классовом подходе, подчинена борьбе за власть.
Главная проблема в отношениях между крестьянами и помещиками сводилась к земле. Захват земли помещиками крестьяне никогда не признавали законным и в этом вопросе на компромисс не шли. Ошибочным стереотипом являются представления о том, что крестьяне желали отнять всю землю у помещиков. Частная собственность на землю в духовно-религиозном плане трактовалась как не богоугодное дело. Крестьяне требовали справедливого перераспределения земель по трудовому принципу, чтобы и помещикам оставить, но столько, сколько он может возделать своим трудом. Вопрос о земле был не только экономическим, и его невозможно было разрешить исходя из рационального расчета – речь шла о мировоззрении и представлении о желаемом жизнеустройстве в целом.

Первая мировая война ускорила прогрессирующее расстройство крестьянского хозяйства, вызванное в первую очередь несоответствием между повинностями крестьянства и размерами его хозяйства, определяемого площадью надела. Создав гигантский механизм принудительно-регулирующего характера, предназначенный для выкачивания продовольствия и других ресурсов из деревни, царское правительство обострило противоречие между государством и крестьянством, касающееся условий производства и сбыта сельскохозяйственной продукции. Исходя из этого, борьба крестьян за землю приобрела новый оттенок.
В связи с земельным вопросом возникло нарастающее противостояние Временного правительства с крестьянством. В своей первой декларации от 2 марта 1917 г. Временное правительство ни единым словом не упоминает о земельном вопросе. Но уже с 15 марта в Министерство внутренних дел стали регулярно поступать известия о начавшихся в деревне беспорядках: захватах пахотных земель и потравах выгонов, о лесных порубках и разграблении имений.[1] Все это вынудило Временное правительство 19 марта обратиться с воззванием к населению по земельному вопросу, в котором оно пообещало рассмотреть его на Учредительном собрании в интересах земледельческого населения.

Деятельность Временного правительства в области аграрных отношений фактически ограничилась принятием двух постановлений. Постановление «Об охране посевов», принятое 11 апреля 1917 г., обязывало владельцев земли в принудительном порядке сдавать незанятые земли в аренду земледельцам, желающим засеять их. Арендная плата при этом поступала собственникам земли. Второе постановление «О земельных комитетах», принятое 21 апреля 1917 г., предполагало создание главного, губернских и уездных комитетов. На земельные комитеты возлагалось осуществление подготовительных мер по проведению земельной реформы.
Вокруг волостных и уездных комитетов началась борьба, так как они требовали предоставить им широкие права: облагать помещиков, торговцев и промышленников налогами; вести учет продовольствия; распределять и конфисковывать хлеб; устанавливать цены. [2] Крестьяне надеялись с помощью земельных комитетов решить свои насущные проблемы.

Затягивание решения аграрного вопроса Временным правительством привело к росту недовольства крестьян. Поднялась волна массовых стихийных выступлений. В первый же месяц революции число крестьянских выступлений составило 1/5 от числа за весь 1916 г. За апрель их число выросло в 7,5 раз. Правительство требовало от комиссаров наведения порядка силой, а в ответ телеграфировали, что это невозможно. Военные участвовать в усмирении отказывались, а милиция даже способствовала выступлениям крестьян. К концу апреля крестьянские волнения охватили 42 из 49 губерний европейской части России.[3]

По характеру мартовские выступления крестьян не были массовым организованным движением. Требование переустройства всех земельных отношений не выдвигалось. В апреле появились первые признаки перемены в крестьянском правосознании по земельному вопросу. В разноголосице распоряжений и постановлений Временного правительства крестьяне выбирали только те, которые отвечали их представлениям о справедливости, позволяли расширить процесс экспроприации земель у частных владельцев.[4] Многие законодательные акты очень широко трактовались в массовом сознании. Так, рекомендации полного засева полей и предоставление местным органам права принудительной передачи пустующих земель толковались как исключительное право и даже обязанность крестьян наблюдать за посевами помещиков и распределять между собой их пустующие земли. Причем пустующими, т.е. незасеянными, во многих местах признавались искусственные и естественные луга и выпасы. В результате клеверные поля травились крестьянскими стадами для того, чтобы обратить сенокосные угодья в паровые пустующие земли. [5]

Крестьянское движение в борьбе за землю было направлено не только против помещиков. Ненависть и раздражение вызывали хуторяне и отрубники. Крестьяне-общинники боролись за слияние земельных участков отрубников и хуторян с надельными землями. Применялись такие формы борьбы как передача земли обществу, раздел участковых земель, их запашка, потравы, недопущение скота на общие пастбища, насилие, поджог домов. Выдвигались требования возвращения в общину. [6]
Это привело к возрождению общины как мирской организации крестьянства. При этом она трансформировалась для выполнения функций организации общественно-политической жизни деревни. Организационно-хозяйственные функции схода домохозяев перестали быть основными на собраниях сельских обществ. На смену им пришли организованные или стихийные сходы-митинги всего сельского населения, на которых решались актуальные общественно-политические вопросы. Община проявила себя как самовозрождающаяся структура, выдвинув новые организационные формы в лице крестьянских комитетов для решения актуальных общественных задач.

Свои действия местные низовые крестьянские организации оправдывали ссылками на решения крестьянских съездов. Крестьянские съезды представляли собой новое качество крестьянских общественных объединений. Они не ограничивались выражением своего мнения по названным вопросам, а принимали решения принципиального характера, предусматривающие практические действия по реализации сложившихся в крестьянской среде политических идеалов. Особенно было напугано Временное правительство решениями второго Самарского губернского крестьянского съезда, проходившего с 20 мая по 6 июня 1917 г. После ожесточенных прений на нем были приняты «Временные правила пользования землей», которые наносили сильнейший удар по частной собственности. По этим правилам создавался общий земельный фонд для распределения среди крестьян. [7]
Оценивая решения крестьянских съездов по аграрному вопросу, необходимо отметить их несомненное влияние на поляризацию сил в деревне летом 1917 г. Все они с меньшей или большей степенью радикализма своими резолюциями и правилами в корне подрывали всю систему частной собственности и, прежде всего, помещичьего землевладения. Эти решения съездов рассматривались крестьянами-общинниками как правовая база для конкретных действий, направленных на «черный передел» на основах уравнительного землепользования.
К осени напряжение в стране нарастало. Крестьянскими беспорядками был охвачен 91% уездов России. [8] Крестьянское движение осенью 1917 г. приобрело новую черту. В отличие от 1905 г., наряду с самочинными, стихийными разгромами помещичьих имений, в ходе которых движимое имущество бесконтрольно растаскивалось или даже частично уничтожалось (по разным оценкам, они составляли от 12 до 18% всех выступлений крестьян осенью 1917 г.), отмечались случаи, когда ликвидация имений и передача земли крестьянам санкционировались сельским сходом или волостным советом. Так, уездный комиссар Николаевского уезда Самарской губернии сообщал: «В области аграрных отношений появилось стремление к общим переделам».[9] Таким образом, шла своего рода планомерная ликвидация остатков помещичьих имений земельными обществами, т.е. самая настоящая социализация земли.

Большевики были единственными, кто подталкивал крестьян к захвату помещичьих земель. Но направленность крестьянских выступлений была не только традиционно уравнительная и антипомещичья, но и антигородская. Крестьяне, веками испытывавшие недоверие к городу, отказывались от опеки и вмешательства земельных комитетов и комитетов по снабжению, навязанных сверху и в большинстве своем не крестьянских по составу, и признавали авторитет только собственных комитетов.
Во всех формах аграрного движения проявилась двойственность натуры крестьянина – стремление к собственности, с одной стороны,      и протест эксплуатируемого человека, с другой. Эти черты характерны, как для общинников, так и для отрубников и хуторян. Но среди общинников преобладали экспроприаторские настроения, а крестьяне-собственники стремились сохранить свои участки и увеличить их за счет большеземельных собственников из дворянско-буржуазной среды. Крестьяне – собственники в 1917 г. оказались изолированными от сельских обществ в силу своего социально-правового статуса.

Оформилась социально-психологическая готовность к восприятию большевистских идей. Крестьяне искали программу действий, пути к настоящей свободе, но сами не смогли предложить оптимального варианта, сведя все к уравнительному переделу земли. В этих условиях большевистские идеи неизбежно должны были приобрести форму лозунгов и призывов, доступных пониманию даже неразвитым сознанием. Иногда массы шли по пути дальнейшего упрощения лозунгов, делая из них разрушающие выводы. В отдельных вопросах они были настроены левее самых крайних из большевиков. Этот левацкий радикализм вынуждал большевиков приспосабливаться к новой обстановке в борьбе за крестьянские массы. Фактически именно крестьянское движение помогло большевикам прийти к власти. Они сумели использовать крестьянский аграрный радикализм и аполитизм. Следуя логике революции, большевики сумели направить разрушительный стихийный поток в организованное русло.
Таким образом, среди основных факторов общенационального кризиса в России агарный вопрос к осени 1917 г. выдвинулся на первое место. Крестьянский «черный передел» принял небывалый размах и определил взаимоотношения власти и общества, как в деревне, так и в городе. Состояние общества напоминало ничему и никому не подчиняющуюся стихию. Это было связано не только с численным превосходством крестьянского населения, но и с особенностями функционирования народного хозяйства. В.И. Ленин чутко уловил своеобразие русской революции. По его мнению, «перед лицом такого факта, как крестьянское восстание, все остальные политические симптомы не имеют никакого значения».[10]

Поворот к «обузданию революции» начал происходить у В.И. Ленина буквально сразу после Октября, когда волна революции нарастала. Спасение было в том, чтобы согласиться в главном, поддержать выбранную огромным большинством траекторию. Сила неостановленной крестьянской стихии была такова, что любое правительство, не санкционировавшее уже проведенного явочным путем захвата земли, было обречено на неминуемое устранение. Для поворота к «обузданию» набирающей силу революции нужна была огромная смелость и понимание именно чаяний народа.
Давление крестьян «снизу» нашло отражение в декрете «О земле», принятом вторым Всероссийским съездом Советов 26 октября 1917 г., в который были включены крестьянские наказы. Согласно декрету помещичье землевладение отменялось; право частной собственности на землю – отменялось; вся земля обращалась во всенародное достояние и переходила в пользование всех трудящихся на ней; наемный труд не допускался; землепользование должно было стать уравнительным, формы пользования землей – свободными. [11]

Реализация декрета «О земле» привела к перевороту в деревне. На первый взгляд казалось, что вековые чаяния крестьян были удовлетворены. Было ликвидировано помещичье землевладение, крестьяне бесплатно получили 150 млн. десятин земли, освободились от уплаты арендных платежей на сумму 700 млн. рублей. Начался процесс «осереднячивания» деревни. С другой стороны, крестьянские наделы в среднем увеличились лишь на 5-10%. [12] Осталась проблема малоземелья и аграрного перенаселения. Были перечеркнуты все положительные итоги столыпинской аграрной реформы. Возродилась община. Прекратили существование крупные хозяйства – основные поставщики товарного хлеба. Крестьянство оказалось незаинтересованным в продаже хлеба государству по неэквивалентно низким ценам (следствие инфляции) и без соответствующего товарного покрытия (следствие дезорганизации промышленного производства и торговых связей).
Главной проблемой стал голод. В феврале – марте 1918 г. потребляющие районы страны получили лишь 12,3% запланированного хлеба. В рабочей среде (в отличие от крестьян рабочие не получили в результате революции ничего, кроме морально-политического утверждения) начался быстрый рост антибольшевистских настроений. Для большевиков началась война за хлеб. Государственная монополия на хлеб, которую вслед за Временным правительством подтвердили большевики, проблемы не решила.

Патриархально-общинная революция в деревне поставила перед большевиками проблему – у кого и как взять продовольствие? Продовольственная диктатура, идея которой появилась еще в феврале 1918 г., была провозглашена декретами ВЦИК от 9 и 27 мая 1918 г. Она предусматривала незыблемость хлебной монополии и твердых цен, беспощадную борьбу со спекулянтами хлебом; обязанность всех владельцев хлеба сдать в короткий срок избыток зерна, сверх необходимого для засева полей и личного потребления. Укрыватели хлеба объявлялись врагами народа и подлежали отдаче под суд. Все руководство продовольственным делом было передано Наркомпроду. Ему предоставлялись чрезвычайные полномочия вплоть до применения к кулакам вооруженной силы в случае оказания ими сопротивления. [13]
Чтобы политически подкрепить насильственное изъятие хлеба у крестьянства, а заодно и ликвидировать «эксплуататоров-кулаков», был взят курс на раскол крестьянства и развертывание в деревне гражданской войны. В июне 1918 г. был принят декрет ВЦИК «Об организации комитетов деревенской бедноты». [14] Комбеды не только помогали изымать хлеб у зажиточных крестьян, но и осуществили новый земельный передел. Их действия сопровождались массовыми беззакониями и произволом и вызвали широкое недовольство крестьян.

Параллельно был взят курс на создание коллективных крупных хозяйств. В декабре 1918 г. В.И. Ленин выступил с речью перед участниками первого Всероссийского съезда земельных отделов, комитетов бедноты и коммун о построении социализма в деревне. Съезд принял резолюцию, в которой провозгласил главной задачей «организацию земледельческих коммун, советских коммунистических хозяйств и общественной обработки земли».[15] Кульминацией компании по созданию коллективных хозяйств стал декрет ВЦИК от 14 февраля 1919 г., провозгласивший «переход от единоличных форм землепользования к товарищеским».[16] Курс на создание коллективных хозяйств пришел в противоречие с объективными историческими условиями, в том числе, с личной неготовностью и нежеланием крестьян вступать в колхозы.
Дальнейшее развитие продовольственной диктатуры привело к введению в начале 1919 г. продразверстки. Фактически применяемая с осени 1918 г., продразверстка оказалась мобильной и действенной мерой по решению продовольственной проблемы. В отличие от продовольственной диктатуры в ней присутствовала изначальная заданность, определенность государственных требований, что было весьма существенным при взаимоотношениях государства с крестьянством.
Политика большевиков по отношению к крестьянству в годы гражданской войны базировалась на принуждении и насилии, не учитывала принципы материальной заинтересованности непосредственных производителей. Власть, какой бы она не была, остается властью с ее неизбежными «повинностями». В пору революции любая власть не может не быть жестокой, даже предельно жестокой. Это неизбежно должно было привести к столкновению интересов крестьян и государства большевиков, т.к. дав крестьянам землю, большевики пресекли стремления крестьян к неограниченной воле. Если раньше крестьяне воспринимали государственные повинности как тягостную, но естественную реальность, то теперь подати и воинская служба нередко отвергались начисто и порождали ожесточенное сопротивление властям.

Большевики попытались смягчить свою позицию по отношению к крестьянам на Восьмом съезде РКП(б) в марте 1919 г. Был выдвинут знаменитый лозунг «Не сметь командовать середняком!». Такой поворот к политике компромиссов с теми, кого до сих пор считали мелкобуржуазными элементами деревни, свидетельствовал о том, что большевики недооценили рост численности и влияния среднего крестьянства в результате аграрной реформы.
Политические решения опоздали. Со второй половины 1918 г. крестьянские выступления стали неотъемлемой частью развернувшейся гражданской войны. За период с 1918 г. до середины 1919 г. в двадцати губерниях центральной России произошло 340 крестьянских выступлений. [17] В начале ноября 1918 г. НКВД разослал на места вопросник для выяснения причин восстаний.[18] Проанализировав анкеты, отдел печати НКВД сделал выводы о том, что причинами выступлений были недовольства мобилизациями, хлебной монополией, реквизициями скота, чрезвычайным налогом, проведением декрета об отделении церкви от государства. В ряде случаев были отмечены белогвардейская агитация и антисемитская пропаганда. [19]
В советской исторической литературе крестьянские выступления оценивались как «антисоветские кулацкие мятежи». Сама терминология перекочевала в советскую историографию из источников периода гражданской войны, когда любые проявления недовольства крестьянской массы квалифицировались, по указанию сверху, как «кулацкие, антисоветские». Такая трактовка не соответствует историческим фактам. Рассмотрим конкретные исторические примеры.

В марте 1919 г. в Самарской губернии развернулось крупнейшее «чапанное» восстание. Название произошло от слова «чапан» - просторная верхняя одежда с широким воротником, которая стала для восставших как бы военной формой. В воззвании, подписанном комендантом города Ставрополя Долининым 9 марта, было заявлено, что «восстали мы не против Советской власти, а против диктатуры засилья коммунистов, тиранов и грабителей», что «Советская власть остается на местах».[20] Все воззвания, повестки и пр. писались на советских бланках. Ставропольский совет избрал исполком, который создал военную коллегию, образовал совнархоз, при котором начал действовать продком, привлек к работе профсоюзы, издал газету «Известия». «Словом – полная «совдепия», над которой развевается красное знамя с лозунгом «Вся власть Советам!» - писала газета «Правда» 29 мая 1919 г.
Лозунг «За Советы, но без коммунистов» был предложен эсерами еще летом 1918 г. Формулировка этого лозунга связана с распространенным заблуждением крестьян. Те блага, которые они получили в результате Октябрьской революции (земля, политическое освобождение, защита от возврата помещиков), относились ими на счет некой «истинной Советской власти», а чрезвычайщина, насилие и репрессии связывались с действиями коммунистов. Таким образом, налицо была попытка на уровне обыденного сознания отделить «хорошее» в Советской власти от «плохого». Для многих крестьян коммунисты и большевики были разными понятиями. В деревне распространялись различные слухи. Например, председатель Мелекесского уисполкома в своем докладе в ВЦИК отмечал, что крестьяне поддерживают большевиков за то, что они дали землю, но опасаются, что «коммунисты намерены все это отобрать». [21]

Самарский губисполком 13 мая 1919 г. направил в Совнарком РСФСР доклад, в котором отметил две основные причины мятежа: реквизиции и мобилизации, проводимые без учета нужд крестьян, и злоупотребления должностных лиц. [22] Произвол местных властей объяснялся несколькими причинами. Во-первых, часть управленцев в своих действиях преследовала корыстные цели. Во-вторых, были и такие, которые творили беззакония чисто по политическим соображениям. Но основную часть управленцев составляли честные и преданные Советской власти люди. Вследствие низкого политического и общекультурного уровня, они по своему толковали принимаемые в центре законы и были искренне убеждены в том, что, угрожая крестьянину наганом и каталажкой, можно быстро прийти к коммунизму.
Злоупотребления на местах были настолько существенными, что Самарский губисполком в период подавления восстания был вынужден обратиться с воззванием, в котором было обещано, что «все должностные лица, злоупотребляющие своей властью, будут немедленно предаваться военно-революционному суду».[23]
В исторической литературе проявляется стремление преподносить подавление крестьянских восстаний большевистской властью как расправу всесильных палачей над беспомощными и не в чем не повинными жертвами. Такой подход не соответствует историческим фактам. Действия восставших часто носили криминальный характер. Так, во время «чапанного» восстания с мест поступали сведения о жестоких расправах над коммунистами и политработниками. Чапаны распарывали им животы, набивали зерном и приклеивали надписи: «100% продразверстка». Повсеместно применялись пытки. [24] Подобные действия пресекаются в любом государстве и любой властью, независимо от того, чьи интересы она защищает в первую очередь. Подлинная трагедия заключалась в том, что в годы гражданской войны шло смертельное противоборство сил, каждая из которых была по-своему права и по-своему виновна. События, которые, так или иначе, захватывают народ в целом, несут в себе и зло, и добро, и грех, и святость.

Советские историки квалифицировали выступления, подобные «чапанному», как кулацкие мятежи, подчеркивая, что именно кулачество составляло значительную часть восставших. Документы этого не подтверждают. В апреле 1919 г. инструкторы НКВД в отчетах писали Ф.Э. Дзержинскому, что «крестьяне восставших селений в подавляющем большинстве по имущественному состоянию – середняки; кулаков же на каждое село в среднем не более 5-10 человек». [25]
К концу марта 1919 г. «чапанное» восстание в Самарской губернии было подавлено повсеместно. Л.Д. Троцкий, выступая 6 апреля 1919 г. в Самаре, подчеркнул, что «восстание крестьян в Поволжье – это грозное предостережение».[26] Именно крестьянские восстания 1919 г. положили начало специфической форме борьбы, проходившей под знаком «зеленого» движения, направленного не против «красных» или «белых», а против власти как таковой, любой власти.
В феврале – начале марта 1920 г. ситуация в Самарской губернии вновь обострилась. Началось восстание, известное как «вилочное» или «восстание черного орла и земледельца». Район восстания включал Самарскую, Уфимскую и Казанскую губернии. Первое название связано с основным оружием повстанцев, второе – с эсеровской организацией, руководившей мятежом. В отличие от «чапанной» войны, восстание «черного орла» проходило в Поволжье и Приуралье в период отсутствия там военных действий (в январе 1920 г. Уральский фронт был ликвидирован). В нем использовались националистические и религиозные лозунги. [27] Причиной восстания «черного орла» было не только недовольство чрезмерными нормами продразверстки и злоупотреблениями при ее взимании, но и нежелание крестьян выполнять продразверстку вообще. Крестьяне выступили под лозунгом свободы торговли. Для них этот лозунг приобрел новое, в отличие от начала революции, содержание.

В начальный период лозунг свободной торговли отражал негативное отношение мелкого собственника к повинностям, которые налагало на него Советское государство. В этом проявлялся индивидуализм крестьянства, их анархические устремления быть свободными от общества, от государства. К концу гражданской войны произошел глубокий социально-психологический переворот. Обязательства перед государством в основном были поняты и приняты трудовым крестьянством. Но когда исчезла непосредственная угроза возврата помещиков, сознанию крестьян все труднее было мириться с необходимостью тяжелых материальных жертв во имя победы над врагом. Доказательством является тот факт, что к восстанию примкнули волости совсем не выполнившие разверстку, и, наоборот, волости, выполнившие разверстку чуть не до 100%, не восставали.[28]
Крестьянское выступление «черного орла» свидетельствовало о возобновлении вечного конфликта между двумя общественными силами: городом и деревней. Восстание явилось отражением главного нерешенного вопроса взаимоотношений государства и крестьянства – об условиях производства и сбыта продуктов. Получив землю, сохранив ее благодаря большевикам, крестьяне все настойчивее требовали эквивалентного обмена своей продукции на промышленные товары.
К концу гражданской войны ситуация на «внутреннем» фронте для большевиков оставалась напряженной. К апрелю 1921 г. в стране действовало 165 крупных крестьянских отрядов, насчитывающих более 50 тысяч вооруженных участников. О масштабах крестьянского сопротивления в этот период свидетельствует тот факт, что вплоть до конца 1922 г. 36 губерний находились на военном положении.[29] К началу 1921 г. стало ясно, что большевики переоценили и степень поддержки со стороны крестьянства, и степень его терпения. Союз военный не стал союзом экономическим, и виной тому было не крестьянство. Крестьянство, не желавшее возврата к старому, до поры до времени мирилось с чрезвычайными социально-экономическими мерами Советской власти, воевало в рядах РККА, хотя и расходилось с большевиками в понимании лучшего общественного устройства России. Но когда эти чрезвычайные меры большевики попытались превратить в методы социалистического строительства, крестьяне проявили резкое недовольство.

Объективное изучение хода исторических событий 1918 – 1921 гг. убеждает, что народ сопротивлялся тогда не столько конкретной программе большевиков, сколько власти как таковой, любой власти. «Белые» допустили политические просчеты, которые оказались для них роковыми. Колчак и Деникин отменили октябрьский декрет «О земле», настроив против себя крестьян именно в тот момент, когда они были особенно недовольны большевистским режимом и политикой продразверстки. Крестьяне выбрали из двух зол меньшее, обеспечив фактически победу большевикам в гражданской войне за то, что они гарантировали невозвращение помещиков. Но именно крестьянские выступления оказались «последним аргументом масс», вынудившим большевиков заменить политику военного коммунизма на новую экономическую политику.

Литература и примечания

1. СОГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 201. Л.84.
2. ГАСО. Ф. 645. Оп. 2. Д. 11. Л.141.
3.Кара-Мурза С. Советская цивилизация. Книга первая. М. 2001. С. 129.
4. ГАСО. Ф.175. Оп. 1. Д.1412. Л.93 об.
5. СОГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 201. Л.88
6. ГАСО. Ф.196. Оп.1. Д.4. Л.198, 352; Ф. 24. Оп. 1. Д. 74. Л. 142; Ф. 823. Оп. 2. Д. 14. Л.116.
7. Протоколы 2-го Самарского губернского крестьянского съезда. – Самара. 1917. С.40. 49, 50.
8. Кара-Мурза С.Г. Гражданская война 1918 – 1921 гг. Урок для ХХ1 века. М. 2003. С.58.
9. ГАСО. Ф.814. Оп.1. Д. 10. Л.38.
10. Ленин В.И. Полн.собр.соч.Т.34.С.277.
11. Декреты Советской власти. М. 1957. Т.1. С.17 – 20.
12. Отечественная история. 1993. №3. С.105.
13. Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам. М. 1957. Т.1. С.52-54.
14. Собрание указаний и распоряжений рабочего и крестьянского правительства за 1918 г. М. 1942. С.584.
15. Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. Т. 37. С.352-364.
16. Декреты Советской власти. Т.4. С.371-389.
17. Лацис М.Я. Два года борьбы на внутреннем фронте. М. 1920. С.72.
18. ТГА. Ф.Р-263. Оп.1. Д.8. Л.63.
19. ГАРФ, Ф.393. Оп.4. Д.51. Л.46.
20. ТГА. Ф.Р-383. Оп. 1. Д.1. Л.40, 26.
21. ГАСО. Ф.396. Оп.12. Д.142. Л.2.
22. ГАРФ. Ф.130. Оп.3. Д.363. Л.55-56.
23. ГАСО. Ф.81. Оп.1. Д.150. Л.10.
24. СОГАСПИ. Ф.3500.Оп.1. Д.290. Л.18.; Д.292. Л.35-36, 83-84 и др.
25. ГАРФ. Ф.393. Оп.13. Д.428. Л.238.
26. Троцкий Л.Д. Сочинения. Т.17. Ч.2. М.-Л. 1926. С.121.
27. СОГАСПИ. Ф.3500, Оп.1. Д.294. Л.2.
28. Там же. Л.4.
29. Френкин М.С. Трагедия крестьянских восстаний в России в 1918-1921 гг. Иерусалим. Лексикон. 1987. С.121, 122.
_________________________________
© Рогожникова Наталья Евгеньевна