Этот человек оставил в моей памяти неизгладимое впечатление, которое с годами лишь усиливается. К сожалению, я не был его учеником, и встретил его, когда ему перевалило за 70. Но 20 лет общения с ним все же подарила мне судьба. ("Общение", конечно, громко сказано, мы ведь жили в разных городах и занимали слишком разное положение...). Он прожил немногим больше 90 лет, и все эти годы я старался при первой возможности его увидеть: обязательно - во время каждой поездки в Москву, и почти на каждый день рождения. Я писал ему письма, он отвечал неизменно, до последних дней. Несмотря на просьбы "не отвечать" (поскольку трудно уже писать ему было), он для себя считал невозможным не ответить. У него много было привычек, которым нельзя было не позавидовать, свидетельствующим о его высокой культуре, интеллигентности, благородстве. От того и выглядел он часто в глазах молодых людей старомодным. На самом же деле Александр Васильевич всегда и в любой ситуации чувствовал себя молодым и современным. И главное - таким и был. Это, как мне кажется, одно из главных его качеств, идущих от его исторических изысканий, где он чувствовал себя совершенно естественно, пребывая, например, в 18 веке. Потому и покрытые пылью неумолимого времени, превратившиеся уже в статичные восковые фигуры А. Сумароков, А. Кантемир, В. Майков, М. Херасков и другие ожили в его трудах до того, что стали почти его собеседниками.
Встретился я ним по поводу защиты моей диссертации, которая должна была проходить через его кафедру. Ясен Николаевич Засурский так и сказал: "Через Западова", на что А.В. сразу отреагировал: "А что это, Западов - магазин, что ли, что все через него!". И я сразу ощутил его чувство юмора, которое потом проявлялось множество раз. Собственно, он всегда излучал такое остроумие, которое действовало на окружающих неизменным зарядом оптимизма. Впрочем, я не пишу сейчас воспоминаний, увы. Все еще не готов. Делать это надо неторопливо, тщательно, без суеты, не в связи с публикацией. И я обязательно это еще сделаю. А пока хочу отметить его юбилей публикацией некоторых материалов, представленных вдовой А.В. - Еленой Петровной Соколовой.
А вообще воспоминания многих людей о нем как ученом, педагоге, писателе и незаурядном человеке - еще впереди. Я готов такие материалы собрать для последующего издания, хотя бы в Сети. Буду благодарен за любой отклик на это предложение.
А. АкоповАлександр ЗападовЧто со мной было после войныЯ никогда не считал, что годы, проведенные мною на фронтах Великой Отечественной войны, прервали главное занятие моей жизни - быть историком литературы, журналистики, книги. Я ни разу не посетовал, что имел дело с артиллерийскими орудиями, а не с блокнотом и ручкой. Фронтовые будни раскрывали для меня тайны истории.
Причастность к первоисточнику журналистики, литературы, книги - борьбе с германским и японским фашизмом, победе над ним - вооружили меня на всю последующую жизнь, на мой взгляд, бесценным даром - критерием истины.
Демобилизованный из армии в декабре 1945 года, я приехал в Ижевск, где жила в эвакуации моя семья. И, словно не было перерыва в работе, начал преподавание в Ижевском педагогическом институте. Радостно удивлялся мгновенному и крепкому контакту со студентами, который так важен для успешного чтения лекции, особенно для ведения семинаров.
Сначала мне показалось, что послевоенные студенты стали серьезнее, умнее, образованнее. Лишь потом, в беседе с коллегами, тоже бывшими фронтовиками, мы осознали в полной мере, как выросло паше педагогическое мастерство за годы войны, как пришло умение руководить людьми, беречь и любить их, не дергать без дела, точно давать указания, требовать исполнения.
Незабвенная школа войны как великого труда помогла мне в послевоенные годы, когда приходилось готовить один новый курс за другим. Вузовских преподавателей не хватало, и я читал курсы русской и зарубежной литературы, введения в литературоведение, руководил рядом семинаров.
Нынешние молодые люди боятся расстаться с Москвой, уехать на периферию. И напрасно. Полтора года, проведенные мною в Ижевске, были счастливыми. И не только потому, что никто не стрелял (а как это славно, если бы вы знали!), но потому, что мы были в центре общественной и культурной жизни города. Помимо занятий в педагогическом институте, я готовил к изданию сборник удмурдских сказок, был завсегдатаем Удмуртского республиканского русского театра, сотрудничал в газете "Удмуртская правда".
В эти годы общее внимание привлекали книги военной тематики: "Люди с чистой совестью" П. Вершигоры, "Повесть о настоящем человеке" Б. Полевого, "С фронтовым приветом" В. Овечкина, "Василий Теркин" А. Твардовского и др. Студенты читали и обсуждали их в перерывах между занятиями, интересовались мнением преподавателей-фронтовиков. По их просьбе мною были написаны рецензии на эти произведения, которые опубликовали в "Удмуртской правде".
Выступал я и как театральный рецензент. В числе рецензируемых спектаклей был "Недоросль" Фонвизина. В 1947 году выходят IV и V тома "Истории русской литературы" в издании АН СССР, где были опубликованы мои предвоенные работы, посвященные Элину, Лукину, Чулкову, Попову, Стрелову, Комарову, Курганову и другим писателям XVIII века. Далекий XVIII век, начало начал, напоминал о себе все настойчивей, требовал возвращения к истокам.
К этому времени я приехал в Ленинград, свой родной город, по предложению филологического факультета, где только что было создано отделение журналистики. Среди студентов встречались однополчане, друзья военных лет. Надо сказать, в те годы в аудиториях гимнастерки мелькали часто. Нас связывало фронтовое братство, которому экзаменационный стол никогда не мог стать преградой. Эти до поры повзрослевшие юноши и девушки учились серьезно, почти аскетично, и мы гордились ими. Я всегда помнил, что война вооружила их так же, как и меня, ценнейшим орудием бытия - критерием истины, и старался соответствовать высоким требованиям своих учеников.
В 50-е годы, когда я уже работал на факультете журналистики МГУ, фронтовики среди студентов попадались нечасто. Жизнь вполне вошла в мирную колею. Я читал лекции, заведовал кафедрой, руководил работами аспирантов, отмечал свой юбилей. И писал книги; Сколько их? И о чем они? На первый вопрос мне трудно ответить. Не считал. Может, тридцать, может больше. Старик не терял времени даром. Впрочем, мои молодые друзья к 75-летнему юбилею сделали мне подарок - составили указатель печатных работ, и любопытствующие могут в него заглянуть. А вот о чем мои книги, я, пожалуй, скажу, потому что мало кто их понимает как следует. Говорят: широкий диапазон, разнообразие тематики. И аргументируют свои утверждения, приводя названия моих трудов по истории литературы и журналистики XVIII и XIX веков, книговедению, редактированию.
А мне-то кажется, что я всю жизнь развивал одну-единственную тему - тему русского языка, могущество которого раскрывали и совершенствовали великие деятели отечественной истории: Кантемир, Ломоносов, Державин, Новиков, Сумароков, Толстой - любимые герои моих книг. Умению владеть русским языком, ценить его богатство учил я юных журналистов на своих лекциях и семинарах и немало писал о редакторском и издательском мастерстве.
(из статьи в университетской газете к одному из юбилеев)Слово об учителе(из воспоминаний преподавателей факультета журналистики МГУ)Когда в июне 1972 года на филфаке Петрозаводского университета прошел слух, что председателем экзаменационной комиссии на защите дипломных работ будет А. В. Западов, это вызвало душевный трепет у дипломников. Мы, юные и дерзкие пятикурсники, вдруг поняли, как мало еще мы знаем, как скомканно и бессвязно излагаем свои до тех пор казавшиеся гениальными идеи. Минут пять потребовалось Александру Васильевичу на первой защите дипломной работы, чтобы покорить аудиторию и заставить ее забыть все страхи и опасения. Почему это произошло, я тогда не понял. Лишь позднее мне стало ясно, что Александр Васильевич обладает счастливым даром оживить и одухотворить самый заформализированный ритуал. Он словно бы излучает доброжелательность и уважение к человеческому достоинству без различия рангов и должностей. При этом глубочайшие знания в сочетании с блестящим остроумием делают совершенно недопустимыми рядом с ним любую фальшь и липу, ложная патетика и поверхностная образованность становятся совершенно очевидными после его моментальных и убийственных в таких ситуациях реплик.
Когда один из наших тогдашних функционеров, считавший, что увлечение общественной работой - достаточная гарантия для успешного пути в науку, громко предложил занести имя московского профессора в Книгу почетных гостей, Александр Васильевич сделал вид, что не расслышал. Он приложил ладонь к уху и переспросил: "В Красную книгу? Молодой человек, я охотно уступлю Вам это право".
Мне повезло больше других. Я имел счастье стать учеником Александра Васильевича, слышать, как он читает лекции, видеть, как он правит рукописи, читать его книги до того, как они уходили в издательство. Его научная школа требует серьезного исследования и исследователя своего еще ждет. Но о западовской школе человеческого общения, отношения к миру, к профессии, к коллегам сказать хоть несколько слов необходимо.
А. В. Западов не терпит халтуры и приблизительности. Плохо, бездарно, безграмотно написанный текст вызывает у него либо саркастическую реплику, либо брезгливую усмешку. "Какой текст клятвы журналистов Вы могли бы предложить нам?" - спросили раз при мне интервьюеры факультета журналистики. Александр Васильевич ответил моментально: "Только один - я клянусь писать грамотно". За этим "грамотно" - жизненный принцип.
Мы знаем книги и статьи А. В. Западова, написанные с блеском художника и глубиной, точностью настоящего ученого. Но есть еще один жанр, неизвестный, к сожалению, широким читательским кругам, в котором Александр Васильевич работает долго и плодотворно. Я имею в виду внутрииздательские рецензии. Трудно представить себе количество рукописей и книг, прочитанных и отрецензированных им. Сколько талантливых романов, повестей, сборников рассказов, литературоведческих монографий увидело свет только потому, что их первым читателем и рецензентом был А. В. Западов. Вспомним "Судьбу Лермонтова" Э.Герштейн, вспомним книги В. Смирновой и А. Цветаевой. А какой поток "серой" литературы был отведен от наших издательств с помощью Александра Васильевича!
Однажды у него спросили: "Что должен делать научный руководитель для своего аспиранта?" А. В.:"Не мешать ему". Сейчас, вероятно, уже невозможно подсчитать, скольким людям он реально помог, правя их работы, ориентируя в научной литературе и проблематике, поддерживая морально и не только. Но, убежден, нет ни одного, кому бы он помешал выразить, найти себя, "встать на крыло" и самостоятельно лететь. В науке ли, в журналистике и литературе. Самые серьезные вещи он излагает весело и афористично, учит, не поучая, раскрывает тайны профессии, не натаскивая на ремесло. Он может править вашу рукопись, не считаясь со временем, зато после его правки она преобразится, и в редакции посмотрят на вас с уважением, и редакторский карандаш больше уже не прикоснется к ней. Зато радуется он за ваши опубликованные работы даже больше, чем за свои, больше, чем вы сами. Я не встречал другого человека, кто бы чужие успехи воспринимал с такой искренней радостью и гордостью, как Александр Васильевич.
Его рабочий стол заполнен заготовками и набросками будущих книг и статей, его перо по-прежнему стремительно и блестяще, мысль остра, а слово прекрасно. Как хочется, чтобы здоров он был, бодр и весел тоже по-прежнему.
В. Верин.Человек особенный... Мы с шумом влетели в угловую аудиторию на втором этаже университетского корпуса на проспекте Маркса, 18. Лекция уже началась. - Можно войти? - подчеркнуто громко, взбадривая себя, проорали с порога. Лектор ответил сразу. - Кру-гом! Шагом-марш! - скомандовал он, да так, что мы автоматически выполнили команду и вылетели из аудитории на потеху своим товарищам. Прогуленный час был как-то не в радость. Больше опаздывать не хотелось. Да и грех было опаздывать, когда читал лекцию Александр Васильевич Западов. Из разновременных и порой незначительных эпизодов складываются наши отношения с человеком, формируя внутреннее представление о нем. Сюда же надо добавить мнения других. И, конечно, книги, труды. Сколько их у Александра Васильевича! Я один из бесчисленных студентов Александра Васильевича, младший во всех отношениях его коллега (скажем так), к тому же не связанный с ним плотными служебными отношениями. Но для меня, как и для многих других, я это точно знаю, он - человек значительный и значимый! Прислушиваешься к его репликам, запоминаешь афористичные, часто едкие замечания о людях и обстоятельствах (вот бы кто-нибудь собрал их вместе), наслаждаешься юмором. Всегда подтянутый внешне и внутренне, Александр Васильевич невольно побуждает следовать ему в этом. Его присутствие дает какое-то трудно уловимое ощущение приподнятости, перед ним как-то особенно хочется не ударить лицом в грязь. А как выделяется на фоне нередко простоватых и упрощенных наших отношений учтивость Александра Васильевича, стремление сказать другому любезность. Многие обращаются к Александру Васильевичу в важных для себя, требующих размышления, обстоятельствах за советами. И получают их, подчас довольно неожиданные, простые простотой мудрости, с пользой для себя следуют им, надолго запоминают. Запомнилась мне сказанная кем-то фраза: "Западов - он человек особенный!" Известно изумительное ощущение текста, "алмазный" редакторский глазок Александра Васильевича. Мне как-то довелось показать Александру Васильевичу один свой опус. Он повертел его, полистал, пробежал глазами несколько фраз па разных страницах. - Знаешь что - все ничего, но вот только бы взять да где-нибудь вдруг рассмешить немножко! День научного творчества студентов в прошлом году был посвящен 275-летию со дня рождения М. В. Ломоносова. Среди тех, кто изучал и хорошо знает деятельность великого ученого в области словесности, имя Западова вспомнилось, конечно, в первую очередь. Но вот согласится ли Александр Васильевич выступить перед студентами? Он тогда неважно себя чувствовал. Согласился. Свое выступление в Коммунистической аудитории он назвал "Слово о Ломоносове". Александр Васильевич давно не выступал в большой аудитории, читать ему было немного трудно, он даже волновался. Но тот, кто слышал его "слово" (фрагменты опубликованы в специальном ломоносовском номере "Журналиста"), помнит, каким ярким, содержательным, интересным оно было. Известно, сколь широк круг научных интересов Западова, сколь разные времена и эпохи его привлекают. И все-таки особое отношение у него к восемнадцатому столетию. Многие замечательные люди той эпохи достигали почетного возраста. Желаем Александру Васильевичу и в дальнейшем успешно следовать сему примеру и превзойти в этом разлюбезный ему XVIII век.
И.ТхагушевУроки доброты Мне не посчастливилось быть студентом или аспирантом Александра Васильевича Западова. Вины моей в том нет никакой. Скорее - неудача. Вот будь мне годков этак на двадцать поменьше... И все-таки уроки у Александра Васильевича я брал и беру. В индивидуальном, так сказать, порядке. Пожалуй, справедливо было бы меня назвать вечным его студентом. Впервые я попал на занятия к Александру Васильевичу осенью 1976 года. Тогда только что вышла в свет моя (вместе с П. С. Гуревичем) книга "Советское радиовещание. Страницы истории". На одном из ее первых экземпляров счастливые авторы трепетно написали: "Дорогому Александру Васильевичу - самому веселому профессору факультета журналистики - с глубоким уважением". Радиовещание, кажется, - предмет, не близкий научным и литературным интересам Александра Васильевича. И мы, по правде говоря, не питали особых надежд на то, что книгу он прочитает. Но недели через две по пути на какое-то очередное собрание в Ленинской аудитории Александр Васильевич остановил меня, приветливо, как всегда, поздоровался и сказал: "Прочитал, Всеволод Николаевич, Вашу книгу. Есть у меня, знаете, странная привычка, - читать все, что подарят. Не всегда это хорошо кончается для авторов, но Вашу с Павлом Семеновичем книгу прочитал с удовольствием. Очень интересно". Мне, как, вероятно, и всякому грешному автору, была приятна похвала. К тому же эта маленькая устная рецензия принадлежала самому Западову. Но запомнил я ее больше всего не из-за похвалы, а потому что усвоил два мудрых и добрых урока, преподанных большим учителем и замечательным человеком. Первый из них состоял в том, что Александр Васильевич внимательно прочитал многостраничную книгу о предмете, для него достаточно далеком. И сделал это не вопреки, а благодаря тому, что книга была о новом предмете, содержала новые сведения и знания. Мне кажется, в этом факте ярко проявилась одна из прекраснейших черт Александра Васильевича - его неутомимая жажда все новых знаний, все более полного постижения самых разнообразных сторон и граней жизни и культуры. Следующие уроки доброты я получил от Александра Васильевича, когда работал над кандидатской диссертацией. Уроков этих было много. Помня, что один из них призывает к краткости, я позволю себе рассказать только о двух эпизодах. Раздумывая над темой и формулировкой названия диссертации, я решил посоветоваться с Александром Васильевичем. У меня тоже это стало привычкой. На этот раз консультация состоялась при выходе из Коммунистической аудитории во время перерыва на одном из факультетских собраний. Я спросил у Александра Васильевича, как, по его мнению, "смотрится" облюбованный мной вариант названия и насколько заслуживает внимания сама тема работы. Тут уже последовал очень остроумный и мудрый, парадоксальный, характерный для Александра Васильевича ответ: "У нашей науки, - сказал он, - есть то большое преимущество, что она позволяет писать обо всем, о чем писать хочется". У Александра Васильевича - историка и теоретика книги, литературы, журналистики, прозаика, поэта и публициста - великое множество учеников. Это студенты, аспиранты, молодые (и не очень) ученые. Но все они, как и я, могут о себе сказать, что они "вечные студенты" Александра Васильевича Западова.
В. Н. Ружников.Стихи поздних лет Наряду с научными книгами, литературой разных жанров и публицистикой А.В. Западов писал и стихи, которые публиковались в журналах и газетах, а также выходили отдельными сборниками. Ниже читателю предлагаются стихи, нигде и никогда не публиковавшиеся, для публикации не
предназначенные и написанные в последние годы его жизни, уже в приближении его 90-летия. Они предоставлены нам женой А.В. - Еленой Петровной Соколовой.
* * * Я старик, я больной, я немой, я низвергнут.
Но отнять у меня невозможно любовь.
Я живу. Вытираю плевки.
Вероятно, приятно плевать на того,
Кто был сильным когда-то. Теперь уничтожен.
Даже горечи нет, лишь одно любопытство.
Суть людей познаю. Нет, не суть, а ту грань
Проявления сути, что открыта слабейшим.
Да, плодил я не тех и наказан за это сторицей.
В волчьей стае вчерашних поклонниц
Эта девочка, сопли которой
Я шутя утирал в те минуты,
Когда предстояло
Ей прочней опереться на землю.
Показалось мне странным,
Что сегодня она подошла и сказала
Что-то доброе мне:
Мол, красив и по-прежнему молод.
Уж научен, казалось,
А все ж отозвалось душа на мгновенье.
Но взглянул я вокруг:
Пустота - никого в коридоре.
Это совесть, таяся от глаз посторонних,
Нос просунула в щель.
* * *На войне говорил: не стреляют - уже хорошо,
Но стреляют, стреляют, стреляют.
Ног никак не размять, головы не поднять,
Покурить невозможно: стреляют.
Не привыкнуть к стрельбе. Пропадешь невзначай.
Как железный, а все же бывает.
Старикова любовь как бревно во глазу,
И по ней непрерывно стреляют.
Не оплачено счастье, налог утаен,
Даже вексель не выдан - стреляют.
Ног никак не размять, головы не поднять.
Покурить невозможно: стреляют!
* * *Кот домашний! Мы с тобою
В ожидании хозяйки
Не отходим от окна.
Вот приходишь ты с поклажей,
Сумку бросишь, обогреешь
Милым, глупым лепетаньем
Сердце старое мое.
Сядем рядом - эка малость!
Это все, что мне осталось.
Как же много мне осталось?
Я того не заслужил.
Дом старинный! Здесь когда-то
Экипажи подъезжали,
Здесь из окон, в переплетах,
Звуки музыки неслись.
Здесь Чайковский одинокий,
Во грехе своем сокрытый,
Покровительством богатый,
Счастье в творчестве искал,
Остальное отметая,
как и надобно творцу.
Я же видно, к той породе
Вовсе не принадлежу.
Жду тебя и ожиданьем
Весь наполнен до предела
* * * Я несколько paз ломал жизнь о колено.
Потери и крики, угрозы,
Отчаянье, месть и парткомы -
Решиться непросто,
А все же решался,
Взамен обретая свободу,
Казалось мне так,
А свободы
Как не было ране,
Так после не видел.
Быть может, напрасно
Ломал свою жизнь о колено?
Пожалуй, что нет.
Я познал, что свобода
Нужна лишь в потенции,
Делать с ней нечего, в общем.
Сломал свою жизнь о колено:
На старости лет без иллюзий.
Я шел в плен к тебе добровольно,
Нежданно свободу обрел,
Имея лишь то, что хотел,
Остальное отринув,
Рыгая на все остальное.
Два полюса, в сущности, так идентичны.
Сломал свою жизнь еще paз о колено.
Обрел тщету я и посвист глупцов,
Ликованье врагов (паденье, паденье свершилось!),
Но стал вдруг свободен,
Не так уж и страшно,
на все наплевать,
Как плюют властелины.
Я снова сломал свою жизнь о колено,
Но тебя я навеки обрел.
Но как короток век... И, быть может,
Напрасно ломал свою жизнь о колено?