Отрадно было видеть, как энергично и заинтересованно отреагировали молодые авторы (в "ЛГ - Юг России" № 15) на высказанное мною в "Литгазете" предложение официально регламентировать включение иноязычной лексики в русскую речь ("принятие <…> мер вплоть до законода-тельных актов на правительственном уровне" - цитирую себя же). По-видимому, иным умам такая мысль представляется крамольной уже по той одной причине, что этот пока гипотетический шаг яко-бы ведет к ограничению свобод россиян. В том числе и святой свободы выражаться так, как им, рос-сиянам, вздумается.
Отнюдь, господа хорошие, отнюдь. Мне и в голову не могло прийти наставлять граждан нашей державы, как им общаться в быту, в транспорте, с начальством или с членами родного трудового коллектива. Что за фантазии! Да русский человек во все времена, даже в самые мрачные годы (не столь уж былинные, надо заметить) всеобщих унификаций и регламентаций обходился без чьих бы то ни было умных на этот счет указок. Однако была у этого среднестатистического россиянина и од-на любопытная черта: желал он, чтобы с ним говорили ясно. То есть понятно. Не чинясь и ни под кого не рядясь. Он, россиянин, как бы имел на это негласное право, хотя в Основной закон таковое не вписано. На невнятную речь реагировал междусобойным ропотом или молчанием, дальнейшим отказом общаться.

Вспомним нынешнюю нелюбовь народа к тем политикам, экономистам, законникам, которые публично и с упоением артикулируют иноязычную заумь, привезенную ими из "Оксбриджа". Вспомним и несостоявшуюся "любовь" масс к главе государства Никите Хрущеву, изо всех сил, в том числе и речевых, старавшегося быть ему, народу, братом родным (надо полагать, в противоположность предшественнику-"отцу"). Ну, не принимают такое люди, ибо - не понимают. И не отсюда ли пошли у нас выражения типа "я тебе русским языком говорю", "скажи-ка то же, только по-русски", "твоя моя не понимай" (последнее с явным намеком на коверканный в устах иностранца язык) и грубоватое "ты что, нерусский" (то есть "простых вещей не понимаешь")?
Это я и разумел - отстаивать нужно право народа на то, чтоб к нему обращались на его же русском языке. (Литература, кстати, есть также одна из форм обращения к сообществу как носителю национального языка). Отсюда мое желание регламентировать употребление заимствований в том самом русском, на котором к народу взывают по радио, телевидению, в прессе. В СМИ, одним словом.

Включаю телевизор. Репортаж из Вашингтона: "Вся Америка готовится к ПРАЙМЕРИЗ". А вот из Лондона корреспондент вещает: "За моей спиной возвышается БИЛДИНГ…" Нет желания множить примеры - их легко приведет любой и каждый. Но это все - слова, словечки, наносная пена времени. Нынче они есть, а завтра, как модная одежда, останутся разве что в Словарях иностранных слов устаревших изданий. Так считают многие - ничего, мол, страшного.
Надо сказать, сама проблема лексических заимствований никогда не оставалась без внимания, в том числе и со стороны специалистов. В конце прошлого года мне довелось присутствовать и выступать в Таганрогском пединституте на защите кандидатской диссертации, посвященной проблеме освоения русским языком английской лексики конца ХХ века. Среди иных вопросов автор труда отстаивала идею целесообразности того или иного вхождения в язык (в лингвистике это называется ортологией), утверждая, что включение многих иностранных слов, имеющих в нашем языке полные синонимы, сегодня явно нецелесообразно. Соискательница приводила блестящие примеры, говорила грамотно и убедительно, диссертационный совет с нею соглашался, шла интересная дискуссия. А я сидел и думал: "А кому это нужно? Кто это слышит? Кто прочитает? Да и услышали бы, - кто станет оценивать каждое новое иноязычное слово с точки зрения целесообразности его вхождения?" Увы, кажется, я был прав.

А ведь тревожных симптомов много. Словесные, лексические заимствования бросаются в глаза всем. Гораздо менее заметно систематическое калькирование на уровне грамматических структур, размывающее исконный синтаксис русского языка как бы "изнутри". Мы уже стали привыкать и принимать сочетания типа "бизнес-план", "интернет-класс", "веб-дизайн", "прайс-лист", в которых первый элемент-существительное выполняет функцию определения, а второй - определяемого слова. Модель взята из английского, где по закону конверсии одни части речи естественно переходят в другие - например, существительные становятся прилагательными. Для нашего языка такая традиция вообще не органична и в целом не характерна, поскольку в "синтетическом" русском, в отличие от "аналитического" английского, развита мощная система флексий. Убежден, что иноязычная модель не только обедняет русское высказывание, но и затемняет смысл подобных речений. К примерам такого же рода относится и название организации "Горбачев-фонд", которое на практике чаще все-таки передается как "Фонд Михаила Горбачева" (в том числе и в российских СМИ, к чести последних надо отметить).

На молодежных радиостанциях регулярно приходится слышать, как, прощаясь со слушателями, ведущие небрежно бросают: "Берегите себя". Да это же дословный перевод английской (точнее, американской) "прощальной" формулы "Take care"! Неужели же в русском не существует соответствующих ситуации выражений? Ну, не испытываю я восторга от подобных замен.

И еще: представьте, в тех цивилизованных странах, где законы об ограничении употребления иноязычной лексики в СМИ уже приняты или обсуждаются в качестве законопроектов, все спокойно. В том смысле, что обходится без общенациональных стачек и студенческих волнений, направленных против ограничения свобод граждан. Рядовые граждане - они там, как раз, наоборот, - "за".
Довольно интересен, с моей точки зрения, вопрос, затронутый в реплике Д.Дазидовой: отчего именно английский столь активно превращается в глобальное, общемировое средство общения? По-чему не французский или испанский, или, например, арабский? И чем плох, скажем, китайский, на котором сегодня говорит большее число людей, чем на каком-либо ином национальном языке?

Чтобы ответить, нужно вглядеться в некоторые особенности мировой истории последних столетий. Вспомним, что во времена Шекспира английский считался родным только для пяти-семи мил-лионов человек, причем все они проживали компактно на Британских островах. С конца правления королевы Елизаветы I (1588 г.) до восшествия на престол Елизаветы II (1952 г.) эта цифра увеличилась уже в пятьдесят раз, составив 250 миллионов, и большая часть этой огромной англоговорящей массы обитала теперь за пределами Британии. Речь идет о переселенцах на Американский континент. Уверенное распространение английского языка по земному шару началось именно тогда, когда в 1584 году к берегам Северной Америки отправились первые корабли под командованием Уолтера Рэли - пирата, поэта, драматурга и историка (какое необычное сочетание, не правда ли?).

В XVII веке английский все более утверждался за океаном, но территория его использования была ограничена в основном двумя крупными поселениями - в Виргинии (этот штат по-русски также называют "Вирджинией") и в Новой Англии. А XVIII век ознаменовался мощной волной эмиграции из северной Ирландии.
Разумеется, в Америку приезжали не только бывшие обитатели Альбиона, но и испанцы (аме-риканские западные и юго-западные территории), французы (север и центральная часть континента), датчане (основатели Нью-Йорка, именуемого поначалу Нью-Амстердамом), немцы (земли нынешнего штата Пенсильвания). Нельзя забывать и о тысячах черных рабов, которых привозили из Африки. Все эти люди, в быту пользуясь исключительно своим родным языком, оказались перед жестким тре-бованием понимать друг друга, договариваться, вести дела, обучать детей. Еще одним решающим фактором явилось то, что сами отцы-основатели нового государства были людьми англосаксонского происхождения, получившими образование в Британии и, естественно, говорившими на английском.

Повторяющиеся, часто трудно контролируемые (например, из Мексики) "наплывы" людей в США стойко увеличивали число англофонов в течение двух последующих веков.
Другим североамериканским государством, куда во времена незапамятные прибыли англича-не, была Канада. Нынче уже мало кто помнит, что на ее территории они оказались раньше, чем в бу-дущих США, - в 1497 году, когда мореход Джон Кэбот достиг берегов Ньюфаундленда.
В XVIII веке началось распространение английского языка и на южное полушарие. Появление англоговорящих в Австралии и Новой Зеландии связывается с именем капитана Джеймса Кука, прибывшего в Австралию в 1770, а в Новую Зеландию (Маори) еще раньше - в 1769 году.

К концу XVIII века относят заселение англичанами и южноафриканских территорий, но еще раньше - в XVII веке - началась колонизация стран Южной Азии (современные Индия, Пакистан, Непал, Бутан).
Сегодня лингвисты выделяют три основные группы людей, говорящих на английском, в за-висимости от того, какую роль этот язык играет в их жизни. Центральную группу составляют американцы, британцы, ирландцы, канадцы, австралийцы и новозеландцы (320-380 миллионов), то есть те, для кого английский - родной язык. Вторая группа - это все, кто пользуется английским как неродным, но в чьих государствах этот язык считается вторым официальным: жители Индии, Сингапура и более 50 других стран мира (150-300 миллионов). Третью группу составляют народы тех стран, которые исторически не подвергались физической колонизации, но испытывают мощное культурное влияние английского. Это Китай, Япония, Греция, Польша (от 100 до 1000 миллионов человек). В эту последнюю, стремительно растущую группу входит и Россия.

Выше приведены экстралингвистические, то есть не собственно языковые причины распро-странения английского по земному шару. Но мне думается, что есть еще одна важная причина, поче-му английский, заимствуя из многих языков мира, с которыми он соприкасался на протяжении своей долгой истории, тем не менее выдержал межъязыковую конкуренцию и не утратил самобытности. На эту "устойчивость" ссылается в своей заметке А.Спиглазова, проводя знак тождества между англий-ским и русским. Думаю, сравнение в данном случае некорректно. Не потому, что английский лучше, чем русский. Категории "лучше - хуже" вообще к национальным языкам неприменимы. Дело в другом.

Говорящие на английском активно заимствовали всегда, но делали они это (пускай только в последние века) С ЧУВСТВОМ ОГРОМНОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ДОСТОИНСТВА. Так, как де-лают это победители. Колонизаторы. Миссионеры. Просветители. Сочинители великой литературы. Авторы грандиозных открытий. Носители мировой культуры. Роли менялись, положение - "всегда сверху" - оставалось неизменным. Заимствуя в английский, англичане (и американцы тоже) этот язык не обедняли, а обогащали.

Хорошо помню, с какой гордостью один пожилой индиец много лет назад сообщил мне о том, что слово jungle ("джунгли") англичане заимствовали из его родного языка и затем распространили по всему свету. Потому что не растут на Британских островах джунгли. Значит, заимствование оп-равданно. А вот другой пример: вы думаете, в английском нет семантических аналогов понятиям "гласность" и "перестройка"? Есть. Однако эти русские слова не переводились, а именно заимствова-лись как варваризмы, поэтому в английских glasnost и perestroika ясно читается: "ИХ гласность", "ИХ перестройка". Так же, как и "ИХ джунгли". И снова - целесообразность заимствования налицо.
Теперь зададим себе вопрос: а так ли заимствуем мы из английского, из других иностранных языков? Думаю, ответ очевиден. И ведь в наших интересах, чтобы ответ это был предельно честным, пускай и не самым для нас приятным.

В связи со всем сказанным мне вспоминается строго научный доклад, который мне довелось услышать в 1990 году на Всемирном конгрессе угрофинноведов в Венгрии. Докладчик, профессор Таллиннского университета г-н Мати Хинт обстоятельно говорил по-английски о проблеме влиянии русского языка на эстонский и, что самое главное, о мерах по скорейшему преодолению этого влияния. Вопросы политического характера в докладе не поднимались, но речь настойчиво шла об угрозе утраты национальной идентичности эстонцев в результате языкового воздействия русских (в отличие от двух других прибалтийских республик, Эстония находилась под влиянием своего могущественно-го восточного соседа гораздо дольше). Народ, насчитывающий около миллиона представителей по всему миру, боролся силами своей национальной интеллигенции за свою культурно-историческую самобытность. Вот только один пример из огромного числа ему подобных. Пример для подражания, я хотел сказать.

Мы тоже, вспоминая сегодня о своем родном языке, называем его, вслед за классиком, "великим и могучим". Да вот только ирония в этом слышится. То ли бесшабашная. То ли злая. То ли циничная.
___________________________
© Николаев Сергей Георгиевич