|
|
|
* * *
Забраться осенью на левый берег Дона, Где отдыхающих давно простыл и след, И лишь собаки да настырные вороны С природой-матерью остались тет-а-тет. Взять от хибарки несерьезных габаритов Ключи у сторожа, войти, включить камин. Сесть у окна... И - напрочь позабыты Заботы. И во всей вселенной - ты один. А там, снаружи, словно день творенья третий, Лишь небеса и твердь, и листьев шум, и дождь... Еще не создан человек. И только ветер Сейчас хозяин мокрых тополиных рощ. Стать из участников - свидетелем случайным... Как странно сладостно не думать ни о чем, Следить, как влага льется по стеклу ручьем, В боязни звуком лишним все спугнуть нечаянно. Да что там звук, в картине сей ветхозаветной И мысль - уже недопустимый диссонанс! И только музыка листвы, дождя и ветра - Праматерь всех сюит, симфоний и сонат. * * * На заброшенной чьей-то могиле - репейник: Степь назад забирает, что город отнял. Иль забыли того, кто в последнем хрипенье Поминал всех любимых и благословлял. Заключалось, как видно, его состоянье Только в близких, такой уж он был богатей. И расстаться с любимыми был в состояньи Лишь с частицей себя. Как и этот репей. И теперь все цепляет, хватает прохожих И неслышно зовет - вдруг пошлет ему Бог Тех, кто был для него на земле всех дороже - Безнадежно охрипший чертополох. Всем помехой сорняк злополучный. И кто-то Вырвет с корнем его, чтоб штаны не трепать, Ну, а тот, попривыкший к столь нежным заботам, Вырастает, настырный, опять и опять. .......... Вот умолкнут стандартные вечные пени Небесам, - мол, не дожил да не дописал... На могиле моей посадите репейник. А скорее всего он там вырастет сам. * * * В старом доме ночую, где мы когда-то жили, На древнем диване, который мне, почитай, ровесник. И пусть в беспорядке полном стройные прежде пружины, Выскрипывают все те же, знакомые с детства, песни, А за окном ветки деревьев и хаос звездный, Близкое и далекое ночь перемешала. Устало ходики тикают. Пора засыпать, поздно. Близкое - увеличивая, далекое уменьшая, Дом меня убаюкивает. Вследствие этой тактики Я прозревать начинаю, уже уплывая в нирвану - Все эти спирали звездные, разные там галактики Просто пружины какого-то старенького дивана. * * * Мелодия столь редких наших встреч Среди других, важнейших и гремящих, Едва слышна. Особенных изяществ В ней не сыскать, подтекстов - не извлечь. Безделица, обрывок, пустячок, Мотивчик незатейливый и грустный, Но без него становится так пусто, Я б не поверил прежде нипочем. Так подбирают пальцем наугад Забытую давно когда-то тему, И нотами, казалось бы, не теми Да и с размером, вроде, невпопад. Но та тональность... Вдруг сама собой Возникнет. И былое воскрешая. Приходит фраза, пусть и небольшая, А дальше... дальше как морской прибой Нахлынут звуки, близкие до боли (Как просто открывается ларец) И захлестнут. И станут, наконец, Великим сумасшествием любови. В Начале - эта музыка была, Еще до Слова - Да, пускай безбожник! Ей как душой - без слов сказаться можно. Чудны твои, о Господи, дела! ....... А не случится... на себя пеняй. Затея - луч рукой ловить - пустая. Но если и она наш мир оставит?!. О, музыка, не покидай меня! * * * Валерию Рыльцову Помолчим. Просто грех словесами спугнуть ненароком Прелесть этих мгновений, когда догорает камин, Осторожно пригубим светящийся теплый кармин Этой комнаты, и позабудем до срока, Что устали сей мир наблюдать сквозь прицел ненавистный Нерушимой системы декартовых координат, Крест которых нам всем уготовил надежную пристань: Знай сверчок свой шесток и не шастай куда не велят! Это прапразавхоз Пифагор, крохобор и сквалыга, Номера инвентарные чисел прибил ко всему Во вселенной и даже к душе. И доныне под игом Этим - хуже татарского - так и живем. Посему Помолчим, ни к чему поминать арифметику жизни, Мир на правых делить и не правых, долги умножать И т.д. и т.п., сокрушаться о дороговизне... Говорили мы много, да мало сказали. А жаль! Все расчеты, все формулировки, пределы, границы Да слова... А без них-то?! Без них! Иль не в силах уже? Так влюбленным слова не нужны, так не ведают птицы, Где какая страна, и трава не подвластна меже. Просто - жить, забывая о всяческих жизненных смыслах, И валяться на просто, без мудреных названий, траве, В лодке плыть по реке - не существенно - Дон или Висла, И с друзьям сидеть у огня, и вино в ендове, Иль в бутылке, как нынче. Здесь дело, понятно, не в форме. Но уже не до грека и его знаменитых штанов, И гравюрные острые линии жизненных формул Расплываются мягкими пятнами полутонов... Наконец-то! Но поздно, пора. Что-то стронулось все же Там, внутри. Потеплело. Неужто камин виноват? Распростившись, оставим хозяев. Ax, как же похоже, Что стеклянное все здесь - деревья, цветы, виноград... И они. Мы все дальше от старенькой хаты И не ведаем, что при отсутствии полном машин, Не к автобусу, нет, а ко храму любви - вверх куда-то По засыпанным пылью забвенья ступеням спешим. * * * Жене Там, вверху, это, может, забава Для кого-то... нет, лучше - молчок. Мы как в сказке теперь: дед да баба, Только вот вместо внучки - внучок. Только повествованье печально, Видно, сказочник нынче сердит. Впрочем, мир, где Всевышним - случайность, Справедливость навряд осенит. Поначалу - невинная шалость - То тепло, то свистит снеговей, Но запуталось все и смешалось, И хоронят отцы сыновей. Я и раньше-то верил не очень - В мудрость Промысла. Ну, а теперь И подавно. Ан хочешь не хочешь Наша доля - скрипеть да терпеть, На забытые прежним Творцом Небеса озираясь с опаской. Но кому же молиться, чтоб сказка Оказалась с хорошим концом? * * * Отцветают жерделы и вишни, Но загадывать будет ошибкой, Что пошлет в эту осень Всевышний, Тот, в которого верим не шибко? Чтобы знаменьем крестным, к примеру, Осенить себя, пальцы не сложишь, Эту щепоть любови и веры Отыскать в себе просто не сможешь. Плоть от плоти моей, кость от кости - Царь природы, - да сколь нам осталось?! И пока не гостишь на погосте, Потерпи-ка на паперти малость, Там, где нету гордыни-отравы. Где смиренны в своем ожиданьи Облака и деревья, и травы, Звезды, пажити... все мирозданье. Где не милостыня, а - милость И где ты, может статься, и лишний, - Просто так в этот раз получилось. Отцветают жерделы и вишни... * * * Вернуть бы вечера, которые растратил. (В.Каренц. Перевод Л.Григорьяна) Вернуть вечера бы?! О чем вы, дружище? Нет, я понимаю, что вы - переводчик. Но для перевода мы все-таки ищем Родное себе. Не вводи же нас, Отче, В тщету искушенья вернуться обратно, В беспутную пору того общежитья, Что младостью звали. Как будто понятно: Все меньше друзей. И еще разрешите Напомнить, и мы уж не те, что когда-то. Все будет не так. И не стоит об этом. Припомним-ка лучше веселые даты, Когда собирались друзья и поэты. Что память? И счастие наше, и кара. Лишь тронь эту дверцу со ржавой щеколдой - И снова кружится влюбленная пара Под смуглую музыку гордой чаконы, И снова к нам тянутся рюмки и руки, И струнами сердце кромсает гитара, И ей подпевают ушедшие други... О, память, ты - счастье! Но все же и кара. Забудем последнее. Что нам заботы, Коль плещет в бутылках отнюдь не водица?! Содвинем же кубки и чаши... иль что там? Стаканы? Чудесно, и это сгодится. Что толку грустить? Все как должно свершилось, Как выпало: то ли орел, то ли решка. Жизнь - для сумасбродств и бесценных ошибок, Одна только смерть беспощадно безгрешна. А те вечера... К ним прибавится этот И тож затаится за дверцею где-то. К постели бредешь - одинокий и старый... Ах, память, ты - счастье. Но более - кара. * * * Бесстрастны как время, как вечность неспешные волны, Что были до нас и что после пребудут, что помнят Начало всего, что плескались под Логосом волглым, А нынче следы моих ног равнодушно заполнят И смоют. Другая стихия, другая планета! А мы лишь скользим по поверхности этого мира, В котором в молчании медленном дремлют предметы И плавные рыбы лениво проследуют мимо Струящихся водорослей и уснувших моллюсков, Каких-то фрегатов, а может, каких-то корветов... Привычное чудо воды, в янтаре своем тусклом Хранящее всеми забытые ныне секреты. Такой тишины не бывает - превышена норма Возможного!.. И - ни диеза тебе, ни бемоля, Но глазу невидимое приближение шторма Поймала антенна медузы - локатора моря. Влечет ее к берегу, к берегу... Той же дорогой Другие, помладше, плывут за сестрой своей старшей И море, спокойное вроде бы, дышит тревогой, Огромной медузой на влажном песке распластавшись. |
|