Надежда Швидченко,
зав. сектором ретроспективной библиографии ЗНБ РГУ

Той жизни вечная весна…

Взгляните на эти фотографии. Мы встречаем этих людей почти каждый день. Но сегодня они совсем другие. Всмотритесь в лица тех лет! Это не дорога в прошлое, а мгновенно ожившая эпоха. Сегодня среди нас они порой незаметны, но вот приходят дни, когда их молодость, подвиг с нами рядом. И жизнь снова раскручивает водоворот истории, и тогда их имена вписываются в слова: уходят люди в песни и века.

Так передо мной прошли живые кадры памяти Великой Отечественной войны, когда я с трепетом раскрыла книгу "Они ковали Победу". 55 лет спустя вспыхнули эти кадры особым светом. На экране времени - и летящие в бездну "мессершмитты", и заседания Генерального штаба, и переговоры в Тегеране. Льдом застывала кровь на ленинградской Дороге жизни и мгновенно, рядом с лицами блокадников, - бесконечные колонны пленных в Сталинградском котле. Разрывалась грохотом знаменитая Прохоровка, ад Курской дуги...
Лишь после войны мы узнали о сложнейших военных операциях прикрытия, отвлечения удара на Днепровской переправе, а сколько их, безымянных героев, ушло в вечность!

Крым, Дон, Малая земля, Кавказ с нефтью - все это черные бастионы смерти. Земля и вода наших рек навсегда впитали в себя кровь миллионов людей. Читая воспоминания участников войны, я невольно думала о том, что каждый год наши слезы окропляют землю, испепелившую сердца ее защитников.
Почти три месяца ежедневно мы встречались с сотрудниками университета - героями будущей книги. Они приносили свои воспоминания и фотографии, и мы всматривались в эти удивительные лица. На них особый отсвет поколений, готовых идти до конца во имя спасения Родины.

Маленькая книга - всего лишь страница героизма в истории РГУ, но картина эта поистине удивительная. Вы увидите целую армию со штабами, эскадрами и эскадрильями, пехотой и десантом, артиллерией и танками, госпиталями и тылом, немецкими концлагерями и военнопленными фашистами. Вам невольно вспомнится фильм Тарковского "Иваново детство". Ощущение риска, смерти и готовности на любые жертвы не покинет вас при чтении военных эпизодов. Только их хватило бы не на одну книгу и не на одну киноленту.
Вы увидите войну глазами Лельки (Е.Акоповой) в сохранившемся ее девичьем дневнике. Поднимитесь в атаку с Корольченко. Испытаете ужас Дороги жизни с В.Панченко. С Бояновичем, Компаном и Драгилевым будете защищать Ленинград, со Степниным и Колесниковым - донскую землю. С летчиками Ривкиным и Олепиром - сражаться с немецкими асами. Спасать раненых с Валюсинской, Комаровой и Подрезовой. Восхищаться мужеством 12-летнего партизана Вали Баранчикова.

Вы увидите Степнина, пробирающегося в иранский порт Бендер-Шах через пустыню, почувствуете боль, горечь и стойкое мужество военнопленных Алексеева и Глушкова, узнаете об одиссее Потемкина,с боями шагавшего к Берлину. Вы склоните голову перед Ждановым за его "Последний Интернационал" - рассказ о совершенно неизвестных сторонах деятельности 7 отдела Политуправления.
Вместе со Ступниным вы будете задыхаться от сдерживаемой радости при подписании Акта о капитуляции Германии. С курсантом Воровичем, летчиком Ривкиным, политруком Давидовичем и танкистом Щетининым вы пройдете по брусчатке Красной площади Парадом Победы 1945 года!

Маленькая книга, но сколько тайн войны за скупыми строчками воспоминаний вы откроете для себя! Низкий поклон всем, кто помог ее издать: ректору университета А.Белоконю, составителю В.Бояновичу, редактору Н.Ерохину, студентам отделения журналистики филологического факультета, сотрудникам сектора истории университета научной библиотеки университета, работникам издательства "МП КНИГА".
Хорошая книга живет в душе, а не на полке. Поверьте, Вам будет очень дорога и встреча с героями книги, и сама книга, и рукопожатие автора - солдата великой и непобедимой армии.


Иосиф Ворович,
зав. кафедрой теории упругости РГУ, профессор, академик РАН

Парад Победы в памяти моей

Иосиф Израилевич Ворович родился в Брянской области в 1920 г. С 1941 по 1950 гг. - на службе в армии. С 1950 г. работает в Ростовском государственном университете. Профессор, заведующий кафедрой теории упругости, директор НИИ механики и прикладной математики, академик, действительный член РАН, лауреат государственных премий. Орденоносец. Среди наград и медали за научные заслуги - "Академика П.Л.Капицы" и "Академика А.А.Благонравова".

- В жизни моего поколения война сыграла определяющую роль, и каждый из нас почти каждый день каким-то уголком памяти и сознания касается этих незабываемых тяжелых дней. Я был студентом 4 курса механико-математического факультета МГУ, жил в знаменитом на всю Москву студенческом общежитии на Стромынке. К тому времени факультет был одним из лучших в мире в области точных наук. В его стенах можно было встретить выдающихся математиков и механиков XX века: С.Л.Соболева, И.Г.Петровского, А.Н.Колмогорова, С.А.Чаплыгина, А.Н.Крылова, Л.С.Либензона. Со студентами работали совсем молодые: М.В.Келдыш, М.А.Лаврентьев, Л.И.Седов, И.М.Гельфанд, А.Ю.Ишлинский, А.А.Ильюшин. Естественно, что учеба для меня тогда составляла смысл жизни, и я с большим увлечением работал над курсовым проектом у будущего академика А.Ю.Ишлинского по теме "Контактные задачи теории упругости". Много лет спустя, когда я начал работать в РГУ, в качестве курсовых и дипломных работ я дал темы из этой области науки и с большим удовлетворением могу отметить, что Ростов и Краснодар стали центрами мирового масштаба в развитии этой проблематики. Но время неумолимо шло вперед, приближалось роковое лето 1941 года.

В середине июня у меня состоялась последняя предотпускная консультация у А.Ю.Ишлинского, снова мы с ним встретились уже после войны, а в субботу, 21 июня наша группа сдала последний экзамен за 4 курс. В воскресенье 22 июня мы с товарищем по курсу Марком Хасменником (впоследствии погиб в Московском ополчении) с утра отправились в однодневный студенческий дом отдыха в Сокольниках, потом выступление В.М.Молотова, стихийное собрание курса в старом здании мехмата на Моховой против Манежа, и единогласное решение всего курса о добровольном вступлении в ряды Красной Армии.
Однако судьбе было угодно распорядиться иначе. В начале июля из Москвы вышел первый эшелон с московскими студентами - бойцами строительных частей для возведения противотанковых укреплений. Первоначальный пункт назначения нашего эшелона - Смоленск. Но эшелон шел медленно, пропускали к фронту войска и технику, навстречу непрерывным потоком шли эшелоны с ранеными, оборудованием и людьми - женщинами, детьми, стариками - из оккупированных противником областей страны.

Под Брянском попали под первую бомбежку, ехать к Смоленску было невозможно, уже начиналось Смоленское сражение, и нас высадили под Брянском в районе деревни Снопоть, где мы и стали возводить противотанковые укрепления. Над нами непрерывно летали фашистские самолеты-разведчики, но нас они не трогали. Видимо, считали, что сами по себе укрепления, не имеющие артиллерийской поддержки, для них не опасны.
В сентябре 1941 г. почти вся мужская половина нашего университетского курса была призвана в Советскую Армию. И все мы были направлены в Военно-воздушную инженерную академию им. Н.Е.Жуковского. Так я стал слушателем, думаю, одного из лучших высших технических учебных заведений страны, а возможно, и мира.

Кому пришла мысль использовать студентов университета для подготовки столь нужных армии инженеров, а также сама постановка образования в Академии - все это весьма интересные проблемы, требующие самостоятельного детального изучения. Достаточно сказать, что из той казармы, где я жил, вышло семь членов-корреспондентов и академиков АН СССР. Пока только замечу, что были призваны студенты-математики, механики, физики, химики из всех университетов страны, в том числе и Ростовского. Из их рассказов я узнал о нем много, еще не подозревая, что с ним будет связана вся моя жизнь. В "Жуковку" вместе со мной были направлены Толя Мышкис, Юра Кочетков, Вадим Адамышев, Сергей Белоцерковский, Игорь Казаков, Женя Забабахин и закончивший к тому времени мехмат Никита Моисеев и многие другие мои университетские друзья.

Обучение в академии прерывалось командировками в действующую армию, куда слушатели направлялись по необходимости. Так, в 1942 г. я попал на Волховский фронт вместе с Игорем Казаковым, где уже служил авиаинженером Н.И.Моисеев. Мы попали в полк истребителей на должности старших техников эскадрилий по вооружению. Обстановка в это время на Волховском фронте была до крайности тяжелой. Фашисты окружили Ленинград, имели большое преимущество в воздухе, наш полк нес большие потери в материальной части и в летном составе. Тяжело было выпускать машины на боевые задания, не было никакой уверенности в том, что летчик вернется живым. Летчик должен быть уверенным в том, что ни один пулемет, ни одна пушка, ни один прицел не откажет в бою, и между летным и техническим составом устанавливалось какое-то особое чувство взаимного доверия. Бывало, целыми сутками не удавалось ни на минуту сомкнуть глаз, так каждую ночь напролет приходилось ремонтировать подбитую материальную часть с тем, чтобы с наступлением светлого времени суток выпустить в полет как можно больше машин. В течение дня надо было принимать возвращающиеся из боя машины, проводить возможный ремонт, заменять вышедшее из строя вооружение, пополнять боеприпасы, горючее. Враг был жесток и неумолим, наш аэродром часто бомбили, потери были большие.
В конце войны я был адъюнктом академии и, благодаря этому счастливому обстоятельству, стал участником парада Победы 24 июня 1945 г. Хорошо помню это незабываемое событие моей жизни. На парад выводились сводные полки от фронтов и по одному батальону от каждой академии, дислоцированной в то время в Москве. С утра 24 июня в Москве шел теплый летний дождь. Хорошо помню место у ГУМа, где стояла "Жуковка" на Красной площади во время парада. С моего места было хорошо видно, как Жуков и Рокоссовский объезжали парадный строй. Помню, как Жуков срывающимся голосом поздравил батальон "Жуковки" с Победой, помню, как, проходя у Мавзолея, видел брошенные колонной знаменосцев трофейные знамена...

Через несколько дней я получил приказ отправиться к новому месту службы в Забайкальский округ в г. Читу, а оттуда меня назначили в 10-й Гвардейский авиационный полк, который стоял в Монголии на аэродроме Тамцак-Булак. Здесь вступил в должность техника звена по вооружению, а затем инженера авиаэскадрильи. Полк летал на новейших самолетах конструкции Туполева. Страна готовилась к выполнению союзнического долга на Дальнем Востоке, и в начале августа начались боевые действия. В начале сентября перелетели на аэродром Саншилиту, что в 60 км от Порт-Артура, где и закончили войну.

Спустя много лет, будучи избранным в члены-корреспонденты АН СССР, я был представлен академику А.Н.Туполеву, который был действительным членом нашего отделения механики, машиностроения и процессов управления. Узнав, что во время войны я работал на машинах его конструкции, он при каждой нашей встрече подробно расспрашивал об этом.

Хочу рассказать еще о двух весьма характерных эпизодах. В нашем студенческом общежитии на Стромынке работали женщины - убирали комнаты. Они прирабатывали тем, что стирали студентам рубашки. За несколько дней до войны я отдал свои рубашки для стирки одной из них. Ни имени, ни фамилии ее, к сожалению, уже не помню. Кажется, звали ее Валей. Перед отъездом к новому месту службы на Дальний Восток мне захотелось зайти в общежитие на Стромынку, где еще находился госпиталь. Каково же было мое удивление, когда встретил там Валю. Радостно обнялись, и она мне говорит: "Знаешь, я твои рубахи сохранила и тебе их отдам". Я был поражен, и спрашиваю: "Зачем было четыре года их сохранять, лучше бы продала, время-то было голодное?". Она в ответ: "Я думала об этом, но мне казалось, что если я это сделаю, то тебя убьют, война ведь". Такой же разговор был у меня с моей ныне покойной сестрой Женей. Мы встретились, когда я вернулся с Дальнего Востока, а она приехала в Москву из Ульяновска, куда была эвакуирована вместе с заводом. Она мне вернула несколько старых тетрадей с моими студенческими конспектами. С удивлением я спросил, зачем было столько лет их хранить и возить в Ульяновск и обратно. Ответ был такой же: "Мне казалось, что если я их выброшу, то с тобой что-то случится".
Пожалуй, этими эпизодами, в которых для меня заключено слишком многое, я и закончу свое воспоминание о войне.

Елена Акопова,
профессор юридического факультета РГУ

Двадцать вторая Лелькина весна…

Милая, добрая, обаятельная, всегда элегантная и подтянутая, - такой знают в университете заведующую кафедрой предпринимательского права, профессора Акопову Елену Михайловну, ветерана юридического факультета, специалиста в области трудового права.
Но немногие знают, что Елена Михайловна в годы Великой Отечественной войны работала медицинской сестрой в госпитале.
Чудом сохранились пожелтевшие листки дневника, который вела она в те годы. В нем - страх и ужас жестоких военных дней, боль от разлуки с любимым человеком, воспоминания о довоенной жизни, казавшейся прекрасным сном, горечь расставания с людьми, с которыми жила и работала с февраля 1944 года в Сарнах, что в Западной Украине.

Сарны. 14 апреля 1944 г.
"Через год или два, в тот день, когда я увижу тебя, я не смогу так полно рассказать о пережитом, как сегодня. И в этот день ты возьмешь эту тетрадь и прочтешь о 22-й Лелькиной весне...
Весна в Сарнах была очень поздняя и суровая. В апреле еще мели бураны и лежал глубокий снег. Мы приехали с госпиталем в Сарны 12 марта и сразу почувствовали себя действительно на войне. Здесь формировался в это время 2-й Белорусский фронт. Город до отказа был набит военными частями. И каждый день подходили все новые и новые эшелоны, непрерывным потоком сгружались снаряжение, орудия, боеприпасы ...
В день нашего приезда ближайшая точка передовой линии находилась от Сарны в 30 км. Развернулись мы необычайно быстро. На другой день после приезда уже принимали раненых. Сначала работали сортировочным госпиталем (САГ). Это было какое-то огромное, сверхчеловеческое усилие всех наших врачей, сестер, санитарок. Персонал, рассчитанный на обслуживание 400 раненых, пропускал каждые двое суток более чем по тысяче...
А потом, почти каждую ночь, над головой начала летать смерть... Началось это так: в ночь на 28 марта я несколько раз просыпалась от зенитной пальбы, пулеметных очередей, шума немецких моторов. О, никогда в жизни не забыть этого характерного прерывистого ворчания вражеских самолетов.
Ровно в час ночи на Сарны налетело 36 бомбардировщиков... Когда мы спустились со второго этажа, зенитки отчаяннейшим образом старались спугнуть самолеты, но бомбы рвались где-то совсем недалеко...
Мы стали под лестницу против огромного окна и пригибались инстинктивно каждый раз, как только свистела, пролетая, бомба... Некоторые из них рвались в 50 метрах от нашего ненадежного убежища. В небе висели зловещие "фонари", так мы называли немецкие ракеты.
Бомбежка кончилась через час, и сразу начали возить раненых. Возили весь остаток ночи и весь следующий день... Более суток я провела в перевязочной, ассистировала, обрабатывала раны... В тот день я впервые в жизни видела людей раненных только что, еще залитых кровью и вымазанных землей, которым мы тут же, в перевязочной, разрезали одежду, обнажая пораженную область, и делали действительно "первичную" обработку.
В следующую страшную ночь смерть вновь задела нас своим дыханьем, но все же прошла мимо. Так же как и прошедшей ночью появились "они", "их" было не менее 80. На этот раз бомбежка длилась полтора часа. В эту ночь наши зенитки почти не стреляли. их было мало у нас и минут через двадцать интенсивной стрельбы дула орудий так накалялись, что выходили из строя.
Так же, как и 28 марта, в районе вокзала бушевал большой пожар, горели склады с боеприпасами, непрерывно рвались снаряды и патроны... В небе вспыхивал ослепительный магниевый свет - это немцы фотографировали деяния рук своих.
В эту ночь на вокзале разбомбило один из Нежинских госпиталей. Целый день возили раненых. Но наш госпиталь уже не был САГом, он оказывал только высококвалифицированную хирургическую помощь.
Бомбы замедленного действия рвались в течение суток. От сарнинских зданий осталось меньше половины... Воронки, воронки, воронки, дома без крыш.
Утром 1 апреля непрерывным потоком люди стали уходить из города... На плечах уносили детей, сундуки, книги, увозили имущество на повозках, на тачках, гнали скот ...
Эта печальная процессия медленно движется мимо моего окна. В ту ночь бомба разорвалась в 10 метрах от нашей щели: снесло сарай, уборную, убило поросенка, которого мы привезли еще из Алма-Аты.
Алма-Ата... Как я вспоминаю тебя сейчас, город любви и поэзии! Город моей любви... Как чудесны твои улицы, твои арыки, твои тополя, гордые горы Ала-Тау... С той ночи мы все потеряли покой. Войска уходили из города, уезжали штабы, вывезли часть госпиталей...
Нервы мои были напряжены до крайности. Наверное, впервые в жизни мне так захотелось иметь вместо них "стальные канатики". Вот уже 15 ночей мы спим, не раздеваясь. 2 апреля я заболела. Вечером поднялась температура, а ночью опять была бомбежка, причем на новый манер - в три приема: в 10 часов вечера, в 12 часов ночи и в 3 часа утра. В непосредственной близости от щели, в которой мы спасались, расположилась походная радиостанция, по которой немцы и били. Побежали в отдаленную землянку. Снег накануне выпал выше колен, лезли мы с отчаянными усилиями, наконец, пробились, прижались друг к другу… Описать все это невозможно... Сапоги мои были полны снега, чулки и портянки - хоть выжми...
Умирать так не хочется... Весенний ветер веет над Сарнами, весной дышит воздух... Немцы так близко от Сарны, а что, если им удастся прорваться в город?! Это уже конец!
Все чаще вспоминаю ростовские парки, Дон, Зеленый остров! Как больно вспоминать сейчас об этом! И кто мог думать в те минуты, что судьба приготовила нам столько ужасных испытаний! Как я завидую тем, кто не знает, что значит жизнь под бомбами! Выберемся ли мы все целыми и невредимыми из этого ада? Если да, то тогда я поверю, что я действительно счастливая. Ну, что же нам делать?

19 апреля.
Немцы сбрасывают не только фугасные, осколочные, зажигательные бомбы, но и обыкновенные пехотные мины, гранаты.

24 апреля.
В Сарнах холодно, ходим в пальто. В Ростове на деревьях набухают почки, в Махачкале в горах цветут тюльпаны, в Алма-Ате уже распускается сирень ... А в Сарнах - сосны и песок, песок и сосны...
Да, в ночь на 16 апреля Сарны бомбило 150 пикирующих бомбардировщиков ... Чем кончится все это, не знаю!
Радостная весть: мы скоро уедем с фронта, генерал устно уже отпустил маму и папу (они у меня начальники отделений нашего госпиталя), остались формальности. Госпиталь сворачивается и выходит в резерв на отдых. Потом пришел приказ: всех студентов отправить доучиваться. Неужели я скоро пройду по знакомым улицам, неужели увижу Ростов? Два с половиной года я не была дома... Ночуем в лесной землянке. Там спокойнее. Вчера я была на украинской стороне города: развалины, развалины, пепелища... Настроение у меня неважное.

26 апреля.
Завтра мы уезжаем в Ростов... Как я ждала два с половиной года этой минуты! А теперь к радости присоединяется горечь: больно расставаться с людьми, с которыми проработала и прожила 8 месяцев, столько раз смотрела смерти в глаза...
Я оставляю на фронте друзей, товарищей. Мы едем на Восток, на Юг, для нас кончаются тяготы военной жизни... Все желают нам доехать спокойно... О, хоть бы так и случилось!
Я жива, я еду домой! Ур-ра!!!

Лелька


Николай Колесников,
профессор Факультета филологии и журналистики РГУ

Фронтовой тыловик

В июле 1941 года тбилисских студентов третьего курса, в том числе и меня, направили в Бакинское пехотное училище, где мы обучались военному искусству не два года, как в мирное время, а только шесть месяцев. В декабре мы были уже в своих частях. Так началась самостоятельная фронтовая жизнь. Я попал в стрелковую дивизию, которая стояла у реки Миус. Она уже участвовала в боях, а теперь занимала оборону.
В моей роте (я сначала был командиром взвода, а затем стал командиром роты) было человек 30-35, и все же она состояла из трех взводов, которые мирно жили на передовых позициях недалеко от немецких траншей, расположенных на окраине села Дмитриевка, основную часть которого занимала моя вторая рота. Такое житье продолжалось до июля 1942 года, когда мною был получен приказ об отступлении. Оказывается, немцы прорвали оборону севернее нас, и мы могли бы попасть в окружение...

Приказ есть приказ. Собрав ротное имущество и погрузив его на единственную подводу, мы влились в поток отступающих частей. Вскоре мы вошли в Ростов-на-Дону, и по одному из проспектов под небольшой бомбежкой подошли к наплавному мосту, перебрались на левый берег Дона и обосновались в Батайске. На другой день (это было 26 июля 1942 года) связной из батальона повел меня знакомить с позициями, которые я со своей ротой должен был занять, сменив солдат другой части.
До позиций на берегу Дона мы не дошли: попали под артобстрел. Связной и я были ранены: он потерял глаз, а я получил слепое осколочное ранение правого предплечья. Недалеко от нас находилась санчасть. Она эвакуировалась. Нас погрузили на машины и отправили в тыл. Было обидно: мои солдаты так и не узнали, куда я делся.

Довезли нас до какой-то станции, рассортировали. Я попал в поезд, который доставил нас в Ессентуки. Через несколько дней наш госпиталь стал готовиться к эвакуации, а нас отправили в Армению (г.Иджеван). По излечении (именно здесь освободили меня от осколка, застрявшего в руке) меня отчислили в военный лагерь на ст.Авчала (Грузия), где находился запасной стрелковый полк. Там мы обучали пожилых "новобранцев" умению воевать.
После изгнания немцев с Северного Кавказа мы перебазировались в станицу Солдатскую, затем в Армавир, а позже - в Ростов-на-Дону (Буденновский проспект, 113). Впоследствии я проходил службу в глубоком тылу: в Грозном, Осинниках, Прокопьевске, Новосибирске. Из Новосибирска в августе 1946 года я демобилизовался, написав рапорт об увольнении из армии с целью продолжения учебы, и пошел, даже побежал в Тбилиси, чтобы учиться. Учился честно, осознанно. По окончании 5 курса поступил в аспирантуру, защитил все положенные диссертации и стал доктором филологических наук, профессором. В 1978 году перевелся в РГУ.

За годы занятий наукой мне удалось опубликовать до 200 работ, в том числе словари омонимов, антонимов, паронимов, несклоняемых слов, слов с двойными согласными, "Словарь неологизмов В.В. Маяковского" и другие. Они издавались в Тбилиси, Ростове-на-Дону, Москве и даже в г. Фрунзе ("Русско-киргизский и Киргизско-русский словарь антонимов").
На фронте в свободное время я писал стихи. Обо всем. Часть их сохранилась. Они вошли в сборник "Домашние стихотворения" (1997), изданный в Ростове. Вот одно из стихотворений:

Память

Я вспоминаю запах гари
И свист снарядов при луне,
Когда в немыслимом угаре
Мы шли навстречу всей войне.
Когда стояли на привале
У берегов Миус-реки,
И долго ветки собирали,
И заряжали котелки.
К тебе, встревоженная Муза,
Я обращаюсь в этот час,
Чтоб вспомнить вновь волну Миуса
И отступающий Донбасс.
Во мне живет любовь к Отчизне,
К ее цветам и небесам,
И я спешу навстречу жизни,
Навстречу юным голосам.

Меня иногда спрашивают, почему я до сих пор всего лишь старший лейтенант, тогда как многие другие участники войны стали полковниками и подполковниками. Спрашивают и том, почему у меня мало наград. На это я отвечаю просто: во время наступательных боев я находился не в войсках, победоносно двигавшихся на запад, а в глубоком тылу. А там меня не за что было награждать и присваивать воинские звания. Единственная награда, которую я заслужил - это медаль "За освоение целинных земель", которую я получил уже в мирное время - в 1958 году. Эту медаль я действительно заслужил. Что касается орденов "Красная Звезда", "Отечественная война" II степени и десятка медалей, то, как мне кажется, я их не заслужил, да и получил их не в боях, а после войны. Мой вклад в Победу так невелик, что мне неудобно выставлять их напоказ.