 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Зинаида Николаевна Гиппиус – автор не по-женски сильных стихов; носительница прозвищ от превосходных до оскорбительных, но всегда с оттенком восхищения; подруга или противница всех мало-мальски известных людей своего времени; ее следует рассматривать как аномалию и исключение, но не как типичное явление чего бы то ни было. И все же она – символ «серебряного века», поэзии символизма, а раз так, то она вобрала в себя наиболее узнаваемые черты этого явления русской культуры.
Внешность Зинаиды Николаевны, рожденной в 1869 г. в эпоху господства классицизма, была выписана природой в стиле грядущего «модерна». Ее пышные волосы – это один из двух образов нью-арта: цветка ириса и женского локона, ее вычурность – это вычурность нью-арта; одно только – кратковременность нью-арта – не согласуется с долгим веком ее жизни. Символизм не был ни благонравным, ни единообразным. В нем уживались смирение и бунтарство. В стихах молодой поэтессы это выражено в ощущении скольжения к пропасти, которое, впрочем, окажется лично для нее обманчивым. Беспощадна моя дорога, Она меня к смерти ведет. Но люблю я себя, как Бога, – Любовь мою душу спасет. (Посвящение, 1894). Полуувядших лилий аромат Мои мечтанья легкие туманит. Мне лилии о смерти говорят, О времени, когда меня не станет. (Иди за мной, 1895). Рубеж веков – время повышенной суицидальности. Можно ли назвать ее стихи провокационными, ведь она манила читателя сладким забвением идеального мира. Она даже выступала защитником владыки того царства, куда попадают души самоубийц: За Дьявола Тебя молю, Господь! И он – Твое созданье. (Божья тварь, 1902). Искусство новейшего времени при всем многообразии идей, стилей и форм едино в стремлении все поставить под сомнение. Ориентиры, казалось бы, рассчитанные на века, потеряли свою определенность: порок стал слабостью, слабость – добродетелью, добродетель – лицемерием, лицемерие – преступлением. В таком мире нельзя жить серьезно, ведь ничему нельзя доверять – ни чувствам, ни «эмпирическому восприятию понятий о времени и расстоянии, о добре и зле, о законе и справедливости, о природе поведения человека в обществе», возникает явление моральной анархии – «возбуждающей и угрожающей одновременно» [1]. Поэтому и возникает такая черта как искусственность, присущая не только стихам символистов. Чрезмерная косметика у Гиппиус как маска, а маска как символ театральности; странные наряды (вечернее платье с белыми крыльями, лента с брошкой на лбу) – символ Свободы и протеста против общепринятого, такой же, как черный фрак А. Блока – символ вселенской Скорби, а его же свитер – символ уже состоявшейся творческой Свободы. Гиппиус ходила в платьях, которые производили фурор-смятение в Петербурге и Париже, пользовалась косметикой до неприличия яркой, носила, как Сара Бернар, гигантские украшения, вплетала в волосы огромные цветы, и так до глубокой старости. И дело не в стремлении под разными личинами скрыть «свое настоящее лицо, чтобы никто не догадался, не узнал, кто она, чего она хочет...» [2], а в том, что она считала себя творцом, создающим себя, свой образ, стиль, свой мир. Она участвовала в сотворении «нового религиозного сознания», новой морали и пр. Была ли Зинаида Гиппиус моральна? Полагаю, что она считала себя моральной. Но она не апеллировала к вековым ценностям, она ваяла свои собственные. Столичная богема сходилась в том, что ее странный брак с писателем Мережковским был в первую очередь союзом духовным, и никогда не был по-настоящему супружеским. Все это позволяло недоброжелателям называть брак Гиппиус и Мережковского «союзом лесбиянки и гомосексуалиста». В стихотворении, адресованному мужу, она пишет от мужского имени: Я больше не могу тебя оставить. Тебе я послан волей не моей… Дмитрий Сергеевич – маленького роста, физически тщедушный, имел горящие глаза пророка, был в высшей степени образован, но вызывал странные чувства у товарищей по цеху. Александр Блок: «Писатель, который никого никогда не любил по-человечески, а волнует» [3]. Философ В.В. Розанов: «О, как страшно ничего не любить, ничего не ненавидеть, все знать… и, наконец, к последнему несчастию, вечно писать» [4]. Среди поэтических персонажей Гиппиус есть и такой – Бог. Она часто обращается к Богу, просит за кого-то: В сердце наше бедное, в сердце загляни... Близких наших, Господи, близких сохрани!.. (Ему, 1915). Тэффи пишет, что загробная жизнь ею не отрицалась, но чтобы Господь Бог взял на себя смелость судить Зинаиду Гиппиус – это даже допустить было нелепо [5]. Да, она считала себя христианкой, но традиционное православие ее не устраивало. В этом она была не одинока, идея Религиозно-философских собраний, принадлежащая ей, нашла отклик среди серьезных мыслителей того времени. Целью Собраний было провозглашено установление взаимопонимания между интеллигенцией и церковью. На деле обе стороны стремились обратить собеседника в свою «веру». Проповедь «Третьего Завета», соединения плоти и духа, призывы прислушаться к зову времени не могли найти понимание в церковных кругах. В итоге власти закрыли Собрания, но в воспоминаниях З.Н. Гиппиус огорчения от провала затеи не найти: «Да, это воистину были два разных мира» [6]. Революция 1905-1907 гг. многое изменила, раньше политические вопросы находились вне сферы интересов поэтессы. В эти годы было создано Религиозно-философское общество. Кроме семьи Мережковских в нем принимали участие Н.А. Бердяев, Б.П. Струве, В.В. Розанов, С.Л. Франк, В.А. Тернавцев, П.П. Перцов, но со временем, к 1909 г. в деятельности общества произошли перемены, вызванные Мережковскими. Эгоцентризм Дмитрия Сергеевича, поощряемый Гиппиус и давним другом семьи Д.А. Философовым, стал удручать окружающих. Собравшись слушать о религии, публика оказывалась в атмосфере частного литературного салона, наблюдала игру самолюбий и присутствовала при сведении литературных счетов. Тут блистала Зинаида Николаевна и те, кого она приглашала. Это был ее идеал эстетского общения, который потом многократно воспроизводился, в эмиграции – в виде кружка «Зеленая лампа». В статье «Трагическое остроумие», написанной вскоре после разрыва, В.В. Розанов замечает, что для Мережковского весь мир есть только огромный забор среди пустыни, где саженными буквами для всемирного прочтения начертано одно: Д.С.Мережковский [7]. Oderunt poetas (поэтов ненавидят). А кого любят они? «Оса в человеческий рост» – это о Гиппиус. А. Блок, который в 1917 г. озабочен вопросом, как лучше послужить народу, в 1919 г. беспокоится, не вселят ли в его кабинет красноармейцев. Комментарий Гиппиус: «Ему следовало их целых «12»» [8]. Даже о давнем друге Б. Савенкове: «Он глубок – но как дыра, проткнутая палкой. Глубок, но узок». Особенно досталось большевикам и их попутчикам. Г.Е. Зиновьев: «жирный, белотелый, курчавый», похож «на пышную, старую тетку»; А.В. Луначарский: «литературно-партийный хлыщ». А.М. Горький: «слабохарактерен, некультурен и наивно тщеславен» [9]. Кто не знает портрет З. Гиппиус в мужском костюме
И почему эта самолюбивая, эксцентричная женщина заслужила славу умнейшей женщины империи? Ум не в ее стихах, там – богатейшее подсознание и только; не в прозе, которая по общему мнению слабее стихов; а в дневниках. Ранние обрываются на 1904 году. Стержень сюжетов – поиски Любви. Поздние записи начинаются летом 1914 года. Началась мировая война – посягательство не только на свободу отдельного человека, но на Свободу во вселенском смысле. Даже в первые дни войны, она в лагере немногочисленных ее противников. В дневнике 2 августа 1914 г. Гиппиус пишет, что победа – зародыш будущей войны, «ибо рождает национально-государственное озлобление» [11]. Стихи этого периода в целом становятся менее интимными, они начинают трогать другие струны. Все едины, всё едино, Мы ль, они ли... смерть – одна. И работает машина, И жует, жует война... (Все она, 1914). Реакция на 1917 г.: ликование – в феврале, в октябре – горечь от сбывшихся опасений. «Готовится «социальный переворот», самый темный, идиотический и грязный, какой только будет в истории. И ждать его нужно с часу на час», – это запись в дневнике за день до революционного восстания [12]. Парадоксально, но жизнеутверждающих стихов становится больше теперь, когда кокетничать со смертью стало по-настоящему опасно: И мы не погибнем, – верьте! Но что нам наше спасенье: Россия спасется – знайте! И близко ее воскресенье. (Нет, 1918). Пророческий дар четы Мережковских обостряется: в дни побед Деникина Дмитрий Сергеевич пророчил поражение Белому движению [13]. Сама Гиппиус вообще заслужила прозвище «пифии», она предсказала Б. Савенкову смерть от покушения. Голодая в оледеневшем Петрограде, Гиппиус говорила об эмигрантах, что «они перестали быть русскими» и Россию уже не понимают [14], но продолжала строить планы отъезда. Покидая Советскую Россию, Мережковские берут с собой Д.А. Философова и секретаря семьи В.А. Злобина: героиня не может оказаться без своей маленькой армии! А ведь в Петрограде остались две ее сестры – Татьяна и Наталья. Как только побег Гиппиус удался, они тот час были репрессированы. Освободили их только в конце 1930-х гг., пожилые женщины поселились в Новгороде во флигельке при закрытой церкви и стали работать в местном музее. Оказавшись в Минске, а потом в Вильно беглецы со всей силой обрушиваются на ненавистный режим. «Я утверждаю, что ничего из того, о чем говорят большевики в Европе, – нет. Революции – нет. Диктатуры пролетариата – нет. Социализма – нет. Советов, и тех – нет…» [15]. В Варшаве Зинаида Николаевна начала вести активную пропаганду необходимости военного похода против большевиков. Война Польши против России – во благо России, стало ее новым политическим кредо. Нового спасителя Мережковские увидели в маршале Ю. Пилсудском. Они надеялись, что он избавит мир от большевизма. Но перемирие вызвало их разочарование в «польском» варианте и отъезд в Париж, уже навсегда. З. Гиппиус покровительствовала, как всегда, молодым талантам, была «вдохновительницей, подстрекательницей, советчицей, исправительницей, сотрудницей чужих писаний» (Г. Адамович). Но супруги продолжали думать о России, оригинально и по-своему. Мережковский в ненависти к коммунизму последовательно ставил на всех диктаторов в Европе. В конце 30-х годов увлекся идеями фашизма, лично встречался с Муссолини. В нем он, как когда-то в Пилсудском, увидел возможного спасителя Европы от коммунистической опасности. Летом 1941 года В. Злобин без ведома Гиппиус организовал выступление Мережковского на немецком радио. В этой речи тот сравнил Гитлера с Жанной д’Арк, призванной спасти мир от власти дьявола, говорил о свободе, которую несут на своих штыках немецкие рыцари-воины. Гиппиус, узнав об этом выступлении, была возмущена, после этой речи от них отвернулись практически все. Вскоре Дмитрий Сергеевич скончался. Проводить его в последний путь пришли лишь несколько человек. Отношение самой Гиппиус к фашистской Германии было двойственным. И хотя Зинаида Николаевна страстно хотела видеть Россию свободной от большевизма, она никогда не сотрудничала с гитлеровцами. Такова версия В. Вульфа [16]. Но протоиерей Борис Старк, служивший в годы войны на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, хорошо помнит многолюдные похороны Мережковского, на которых присутствовали «все культурные слои эмиграции». Он дополняет рассказ случаем, произошедшим уже ближе к концу оккупации Франции. Однажды он увидел вдали молоденькую девушку в юбке выше колен, в руках – сигарета в длинном мундштуке, а с двух сторон ее вели под руки два немецких офицера. Подойдя ближе, он «к ужасу» узнал в ней вдову писателя. В своем возрасте она сумела прекрасно сохраниться, пишет священник; кто были эти два офицера – русские или настоящие немцы, он не понял, но добавил, что «на кладбище она приезжала редко» [17]. Где правда? Многое объяснит фраза из книги Гиппиус о Мережковском, что они оба «были и в начале, и в конце, и всегда «за интервенцию»». Путь от эгоцентризма до подозрения в коллаборационизме через пацифизм и антибольшевизм закономерно ставит вопрос о том, был ли это путь к Истине или от нее. Любительница салонного эпатажа, экспериментатор в области быта и отношений, противница самодержавия, подруга эсеров Керенского и Савенкова, патронесса молодых поэтов, поклонница всех «освободителей» России, сколько на долю той не пришлось… И это все о ней? Что это? Зигзаги или стройная линия судьбы? Пожалуй, второе. Менялась жизнь, исчезали государства и их правители, а она жила, не изменяя заданному при рождении страстному желанию творить и удивлять. Сотканная из противоречий, она не забыта, потому что имела талант; это придало смысл ее полной пустых дел жизни. Литература 1. Джонсон П. Современность: Мир с двадцатых по девяностые годы. М., 1995. Т. 1. С. 20. 2. Злобин В.А. Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания. Статьи. Стихотворения / Сост., примеч. Т.Ф.Прокопова. - М., 2004. 3. Цит. по: Николюкин А. Феномен Мережковского // www.russianway.rchgi.spb.ru/Merezhkovsky/nikolyuk.ht... 4. Розанов В.В. Мимолетное. М. 1994. С.133. 5. Тэффи. Моя летопись. М., 2004. 6. Гиппиус З.Н. О Религиозно-философских собраниях // Гиппиус З.Н. Стихи, воспоминания, документальная проза. М., 1991. 7. Цит. по: Николюкин А. Указ. соч. 8. Гиппиус З.Н. Петербургские дневники // Литература русского зарубежья: Антология. М., 1990. Т.1. Ч.2. С. 204. 9. Там же. С. 181-182, 195-196. 10. Там же. С. 281. 11. Там же. С. 226. 12. Там же. С. 322. 13. Там же. С. 202. 14. Там же. С. 221. 15. Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, Д. В. Философов, В. А. Злобин в Вильнюсе в 1920 году / Публикация и комментарии П. Лавринца // Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике / Составитель Ю. Абызов. Т. IV. Рига: Даугава, 1999. С. 214 - 216. 16. Вульф В. Декадентская мадонна // L'Officiel. Русское издание. 2002. № 41 (октябрь). 17. Старк Б., протоиерей. По страницам Синодика // Российский архив. М., 1994. Т. 5. С. 578. _________________________ © Морозова Ольга Михайловна |
       
|
