То, что еще недавно считалось основным вопросом философии, в нынешней философской литературе почти не обсуждается.
Материя или дух? Восток или Запад? Буржуазия или пролетариат? Социализм или капитализм? Все непримиримые противоречия имеют свойство сглаживаться, примиряться.
Конфликт не решается, а снимается, перестает интересовать.

Ромео и Джульетта – это в русских в переводах. У Шекспира не Джульетта, а Юлия, и в других европейских языках так же: Ромео и Юлия, Джулия, Жюли.
Кстати, Ромео - с ударением на первом слоге. Но РОмео и Юлия плохо ложатся на русский ямб, и вот, для собственного удобства переводчики имена переделали.
А потом искажение стало традицией, от которой уже трудно отступать, даже если переводчик как-нибудь исхитрился бы просунуть в стихотворный размер имена в их исконном звучании.

В одной статье двадцатых годов прошлого века упоминается роман Гюго «Нищие». Не сразу сообразишь, что нам этот роман знаком под названием «Отверженные». В оригинале стоит «Les Miserables» - буквально «жалкие», «ничтожные». Но «отверженные», т.е. причастие вместо прилагательного, кажется мне переводом более удачным, более соответствующим социальному звучанию произведения. «Жалкие, ничтожные, нищие» - это просто жалкие, ничтожные, нищие. «Отверженные» как бы предполагает вопрос «кем отверженные?» и ответ: «обществом». Само по себе название уже как бы обвиняет.
Может быть, еще точнее было бы «Презренные».

«Либеральная интеллигенция в советские времена тянулась ко всему западному». Но это же чушь собачья! Как могли идеализировать Запад люди, читавшие (на первый случай) Сартра, Камю, видевшие фильмы Феллини, Антониони! Послабление режима - вот максимум, на что они смели надеяться. Горбачевская перестройка была пределом их мечтаний.
О «рыночной демократии» мечтали комсомольские вожаки, молодая партийная поросль, вкупе с цеховиками.
Они Сартра и Камю не читали...

Советская власть всегда подозревала интеллигенцию, особенно творческую, в неблагонадежности и неблагодарности. И совершенно напрасно. Как мало надо было, чтобы удовлетворить самые дерзкие мечтания! Как скромны были надежды! Немножко ослабить цензуру, не так грубо давить… Словом, чуть-чуть больше свободы. Чаяния были очень ограниченны, интеллигенция не смела строить далеко идущие планы. Это видно было по тому, с каким восторгом шестидесятники поначалу относились к Хрущеву, как искренно и верно готовы были ему служить. А как влюблены были в Горбачева! Как мало усилий, в сущности, надо было приложить правителям, чтобы сохранить это обожание (по меньшей мере, надолго растянуть процесс разочарования. И как легко Горбачев, Ельцин, а сейчас Путин отказываются от возможности быть бескорыстно любимыми интеллигенцией, не считаются с ее робкими просьбами, выказывают открытое пренебрежение. При этом всерьез относятся, в основном, к звездам поп-культуры, близостью с ними дорожат больше всего. К тому же правители часто демонстрируют самые обывательские вкусы. Я хочу сказать, что вкусы у них, может, самые изысканные, но напоказ они выставляют любовь к тому, что «любят все».
- Вот такие мы простые, демократичные.

В мюнхенском музее «Новая Пинакотека» есть полотно Фридриха Овербека, на котором изображены две прелестные девушки, одна нежно обнимает другую.
Это аллегория. Называется картина «Германия и Италия».
Хорошо известно, сколько натерпелись итальянцы (и в Средние века, и в эпоху Ренессанса, и в Новое время) от немцев и австрийцев. Трудно предположить, что Италия испытывает к германским народам такие уж горячие братско-сестринские чувства. И вряд ли итальянский художник написал бы нечто подобное, идиллическое.
Но оккупанты-победители часто вполне искренне считают, что побежденные их очень любят. Во всяком случае, должны любить, если не совсем лишены чувства благодарности.

Одна болгарская интеллигентная дама жаловалась мне, как портится их чудесный язык под иноземным (русским) влиянием.
- Все кругом пишут «диалектическият материализъм». Это ужасно! Это такой русизм!
- А как надо?
- Литературная норма требует писать «диалектичен»…

Финальные кадры: советский разведчик возвращается из Германии на Родину, едет по Подмосковью, умиляется родным березкам.
На самом деле ничто так не похоже на русские березки, как березки немецкие. Та же поэтичность, девственная чистота, устремленность.
Можно подумать, что березки, морозы, снега – уникальное свойство России. И что катание на санках – специалитет восточного славянства, другим народам неведомый. Я был слегка удивлен, обнаружив, что немецкие дети катаются на салазках с таким же энтузиазмом и таким же визгом.
Мне встречались люди, которые отказывались верить или с большим трудом могли освоиться с тем, что белые ночи - точно такие же! – имеют место в Хельсинки, Осло, Стокгольме. Во всех городах, расположенных на той же примерно географической широте, что и Питер.

«…откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро»…
Бессмертная комедия сохранила способность смешить и поднимать настроение – но только в хорошей постановке и с хорошими актерами. Попробуйте перечитать ее, и вы убедитесь: утешительное воздействие Бомарше настолько сомнительно, что приравнивать его к терапевтическому эффекту бутылки шампанского никак нельзя.
Смешливее были люди в старину, что ли? Быть может, мы просто разучились читать пьесы?

Герцен в разговоре с Полевым дал понять, что считает взгляды собеседника устаревшими, не подлежащими серьезному обсуждению. Полевой сказал: «Придет время, и вам в награду за все усилия и труды какой-нибудь молодой человек с улыбкой скажет: «Вы отсталый человек, консерватор»».
В «Былом и думах» эти слова приведены с некоторым торжеством: вот же, сколько лет прошло, я постарел, но консерватором не стал и никто не посмеет мне сказать ничего подобного.
Увы, все-таки Полевой оказался пророком, и еще через каких-то пять-шесть лет поколению Добролюбова и Писарева Герцен казался замшелым фразером, давным-давно остановившимся в своем развитии.
Вообще давно замечено, если человек говорит: «Ну, я-то никогда не стану консерватором» (обывателем, пьяницей, взяточником), - именно им, как правило, и станет.

Страна - Германия, а народ, в ней живущий, - немцы.
Как ни крути, а есть в этом названии нации некий неприятный призвук. Это заложено в самом языке, и это не может не оказывать какого-то влияния на отношение русских к немцам.
Интересно, что неприятный обертон присутствует и в словах «пруссак», «голштинец» и «шваб», тогда как «баварец», «саксонец», «мекленбуржец», «вестфалец» звучат вполне нейтрально.
«Руссланд» по-немецки созвучно со словом «Ruß» - сажа, копоть. Может быть, это тоже оказывает подсознательное влияние на отношение немцев к русским.

Всеобщие выборы. Это так естественно: ведь правительство – для всех, оно и власть должно получать ото всех. Тут и возразить нечего!
Оказывается, многие возражали против всеобщих выборов, в том числе совсем не глупые люди.
Ну, вот, например, такой довод: разве справедливо, что в выборах участвуют те, кто ничего не вносит в государственную казну? Избирательное право должно быть только у налогоплательщиков! Его нельзя предоставлять люмпенам, которые будут голосовать за того, кто пообещает им больше подачек. Это еще в лучшем случае, а в худшем – за любого, кто их подкупит или запугает.
Или взять образовательный ценз: неграмотный, малограмотный – как он может голосовать, что он понимает в политике?
Или ценз оседлости: тот, кто прожил на новом месте всего ничего, не в курсе здешних дел, еще равнодушен к ним.
Довод в пользу непрямых выборов: голосовать должны люди, хорошо знающие каждого кандидата именно как руководителя, политика, – то есть те же руководители и политики более низкого ранга.
Демократия медленно, шаг за шагом движется к расширению избирательных прав. Ценз имущественный отменяется не ранее, чем появляется уверенность в том, что люмпенов так мало, что их голосами можно и пренебречь. Ценз образовательный утрачивает силу, когда в стране почти не остается неграмотных.
Демократия не исключает тех или иных отступлений от классических принципов всеобщего избирательного права (например, непрямые выборы президентов в США и Финляндии). При демократии уважается и право гражданина НЕ голосовать: когда не знаешь, за кого - это честнее, чем выбирать кого попало.
И только недемократия готова дать избирательный бюллетень всем, всем, всем, без всяких цензов и ограничений, хоть детям (какая разница). Зато неявка на избирательный участок приравнивается к проявлению нелояльности, почти к предательству.

Русский язык - великий и могучий. А португальский? И сравнивать смешно! На русском писали Пушкин, и Толстой, и Достоевский, и Чехов… Да мало ли! А на португальском кто? Камоэнс? Так он славен главным образом потому, что его как-то упомянул Пушкин. Ну, есть еще этот… ну, который «Генералы песчаных карьеров». Жоржи Амаду, что ли?..
Но почему и мне самому, и моим знакомым было так неприятно узнать, что на португальском как родном говорит больше народу, чем на русском? В одной Бразилии 180 млн. населения плюс сама Португалия.
Перейдем к экономике. Россия – экономический гигант, который после стольких лет упадка и анархии под мудрым твердым руководством начинает вновь вызывать у недругов страх своей мощью.
Но так же неприятно было узнать, что Россия, с ее недрами, с ее огромным научным потенциалом, высочайшей технической культурой и т.д., – долгие годы уступала по части ВВП – кому бы вы думали? Ну. США, Японии, Германии, Китаю, Индии, это понятно… Но и ту же Бразилию Россия сумела обогнать лишь в 2005 году.

Треплев в «Чайке» жалуется, что в свежем номере журнала Тригорин свою повесть прочитал, а рассказ его, Треплева, даже не разрезал.
По молодости лет я не понимал, зачем было писателю читать СВОЮ повесть.
Как только начал печататься, понял: во-первых, нет ли опечаток, каким шрифтом набрали и т.д. А главное, автору необходимо увидеть свой текст в печатном, т.е. обезличенном виде. Смотришь как бы чужими глазами, и все огрехи и стилистические неловкости прямо-таки кричат.
С изобретением пишущей машинки, а потом и принтеров-компьютеров нужный эффект очуждения (не «оТчуждения!») достигается гораздо проще.

Из послесловия к книге Ирины Денежкиной «Дай мне!», («Лимбус Пресс», СПБ-Москва, 2004): «В соответствии с эллиптической логикой текста - "дай мне" произносится героиней и означает не присвоение мужской директивности в отношении к миру и телу Другого, а доверительное и невинное обращение к самой что ни на есть эссенциальной сути фаллического начала. ... В отличие от феминистского дискурса, изобретающего супероружие, фаллическое и феминное в интересующей нас книжке выступают в своей незащищенности и даже как бы недооформленности, так, как будто бы женское и мужское здесь не вполне друг от друга отличаются, хотя уже друг другу противостоят...»
Вот как изысканно умеет формулировать доцент кафедры онтологии и гносеологии Петербургского Госуниверситета Нина Савченкова!
Оказывается, о какой-никакой, но ХУДОЖЕСТВЕННОЙ прозе можно писать и так! И не о заумных постмодернистах, но о подростковых рассказах и повестях, по-своему даже милых в своей простоте и легкой дебильности.
Ах да, я совсем забыл: простота эта - КАЖУЩАЯСЯ, за ней стоят бездны и глубины!

Кто из гениев не страдал психическими отклонениями (хотя бы на уровне странностей и чудачеств) и отличался добродетелями (хотя бы не отличался порочностью)?
Монтень, Гегель, Бах, Гайдн, Мендельсон, Римский-Корсаков, Бородин, Валентин Серов…
Попробуйте сами составить такой список. Удивительно, как быстро он исчерпывается. То гений оказывается сомнительным, то его добродетели. Может быть, мы просто плохо знаем биографию кандидата. А может, потому он слыл добродетельным, что не имел власти и денег, т.е. пороки не имели случая развернуться, проявиться…

31 процент опрошенных россиян считают необходимым уголовно наказывать за жестокое обращение с животными. Наказывать за проявления ксенофобии полагают необходимым только 29 процентов. Таковы особенности нашей доброты.
Около семидесяти процентов россиян называют себя православными христианами. Но 40 процентов одобряют аборты «в случае необходимости» (что прямо враждебно официальной позиции Русской Православной Церкви, как и католической, мусульманской, иудейской, буддийской). Такова глубина нашей религиозности.

Случайно попалась на глаза газета «Московский комсомолец» в Питере» от 20-27 сентября 2006 г. Там сенсация: оказывается, все произведения так называемого Шолохова, включая «Они сражались…» и «Судьба человека», написал Александр Серафимович. «Не было юного гения с четырьмя классами станичной гимназии, переплюнувшего в 23 года самого Льва Толстого». (Что за изящный стиль! Именно «переплюнул» - это наиболее подходящее слово рядом с именем классика!)
Система доказательств заслуживает отдельного разговора. Точнее, не сами доказательства, а полное их отсутствие. Похоже, автор и не догадывается, что смелые утверждения должны хоть на чем-то основываться. «Фигура Серафимовича (в 1917 г – ему 54 года, признанный классик), весила для современников ничуть не менее Блока». (Важное открытие! Сами современники Серафимовича этого не знали и считали писателя «крепким середняком». В одном ряду, скажем, с Телешевым, Вересаевым, Зайцевым или Шмелевым: достойны всяческого уважения, но до классиков-академиков – Бунина, Чехова, Горького, Короленко - им далеко).
«Серафимович запятнал себя в глазах Советской власти тем, что полвека прожил при царизме...» (Если "полвека при царизме" само по себе "пятнает", тогда и сам Ленин в глазах Советской власти должен был выглядеть ненамного надежнее Серафимовича: прожил при царизме тоже почти полвека!)
«Он сделал вид, что признал власть, маскировался». Такие заявления чем хороши - опровергнуть их достаточно затруднительно. Ну, конечно, Серафимович, вставший на сторону большевиков еще до октября 1917 г., только притворялся, маскировался. И Троцкий с Зиновьевым притворялись, маскировались. На этот счет есть приговоры советского суда – как известно, не только самого гуманного, но и самого справедливого в мире.
«Стиль этих двух, Шолохова и Серафимовича, невероятно похож, любой на этой обратит внимание». Нельзя не восхититься научностью методологии! Стили Гайдна и Моцарта, Пушкина и Жуковского «невероятно похожи», любой обратит внимание. И любая экспертиза это подтвердит. Значит, один выступал под именем другого, это был авторский сговор – самое обычное дело в истории музыки и литературы, не правда ли?
«Серафимович понимал опасность публикации под своим именем. Ему бы припомнили заслуги перед царизмом (Какие к черту заслуги? Царизм как раз считал Серафимовича весьма неблагонадежным! – А.Х.) и сослали бы в Соловки за «Тихий Дон», где показаны страдания обычного человека от большевиков». Ну, какая же чушь! Да разве не более подробно показаны в романе страдания обычного человека от белогвардейцев?)
«Серафимовичу нужен был человек с безупречной рабоче-крестьянской репутацией». «Рабоче-крестьянская репутация» Шолохова была далеко не безупречной: формальный отец – станичный атаман, настоящий отец – торговец, затем приказчик, затем управляющий мельницей; тесть – участник белоказачьего движения. Неужели трудно было найти кого-нибудь с лучшей репутацией?
«Шолохов совершил преступление – сжег часть великого романа Серафимовича «Они сражались…». Видимо, понял, какую опасность представляют романы, которые печатаются под его именем». Полное непонимание обстановки тех лет. То, что могло быть напечатанным, вряд ли могло представлять опасность для автора. То, что могло представить опасность для автора, не могло быть опубликовано. Отметим, что об авторстве Серафимовича говорится как об уже бесспорном факте.
«Может быть, Шолохов незаконный племянник или сын Серафимовича». («Сын или племянник» - вот истинно научный подход! Конечно, всё может быть. Так же может быть, что Серафимович незаконный сын императора Александра Николаевича, а Шолохов незаконный внук Льва Толстого. Наше дело высказывать оригинальные догадки, а бремя доказывания, по-видимому, возложено на читателя. Это он, а не журналист, должен сверять даты и факты, устанавливать, был ли в состоянии Серафимович совершить инкриминируемые ему деяния.

Почему же эти ребята, московские комсомольцы в Питере, не сомневаются, не боятся опозориться? Может быть, потому, что люди полуобразованные в глубине души считают потребителей информации полными невеждами. Может быть, Шолохов для них такая гнусная и смрадная личность, что пишущий о нем освобождается от обязанности следовать фактам. Мол, лишней бочкой дегтя Шолохова уже не очернишь, а защищать его будут только допотопные коммуняки, на которых никто не обращает внимания.
Мне кажется, одну истину эта фантастическая статья все-таки доказывает: по отношению к Шолохову молодая наша журналистика допускает такую резвую беспардонность и бесшабашность, какие она вряд ли позволила бы себе по отношению к кому-то другому из общепризнанных, знаменитых, включенных в школьную программу писателей.
В случае Шолохова не слухи о плагиате подмочили писательскую репутацию, а подмоченная еще в юности репутация порождала слухи о плагиате.

Еще о невежестве нашей молодой журналистики. Интервьюеры ставят «Цаткин» вместо Цадкин, «Пруткин» вместо Прудкин. Очевидно, расшифровывали диктофонную запись и, встретив незнакомое имя, воспроизвели его «по слуху». Не выработана привычка переспрашивать, уточнять, проверять написание фамилий, географических названий, научных терминов. Так уверены в себе? Или стесняются задать лишний вопрос? А может, элементарно не придают значения таким мелочам («если я, журналист, этого не знаю, то читатель и подавно не заметит ошибки»).
Самое грустное, что в редакции не нашлось никого, кто бы обнаружил неправильность. А ведь в свое время в центральных газетах существовало специальное бюро проверки, да и корректоры бдели.
Ошибки и опечатки сами по себе ни о чем не говорят. Легкое отношение к ошибкам и опечаткам говорит о неуважении к читательской аудитории.

Алла Пугачева поет с грубой грамматической ошибкой: «Что бы путь мне НЕ пророчил…». У Аллы Борисовны как минимум среднее специальное образование, следовательно, ее непременно учили правописанию НЕ и НИ. Допустим, ее плохо учили и она все забыла, такое случается. Но ведь во время записи рядом были другие люди! До выхода в свет запись слушали режиссеры, редакторы, промоутеры, генеральные и исполнительные продюсеры, ди-джеи, кто бишь там еще? И ни один не сказал: «Что-то здесь не то вы спели, Алла Борисовна…» Все как один малограмотные? Всех плохо учили? Или все постеснялись сказать? Или из злорадства промолчали: пусть, мол, все узнают, каков культурный уровень примадонны!
Слышал такую версию: это, мол, Пугачева нарочно, в виде эскапады, эпатажа и буффонады. Но зачем же и в другой песне такое же вызывающее НЕ там, где должно быть НИ?!

Верди и Шостакович – две далекие музыкальные эпохи. Мог ли один и тот же дирижер обращаться за советами к ним обоим?
Оказывается, был такой дирижер, звали его Артуро Тосканини. В молодости он дирижировал оперой Верди в присутствии автора, на склоне жизни – Седьмой симфонией Шостаковича и уточнял у автора темпы.
Тосканини прожил 90 лет (1867 – 1957). Теоретически он мог бы если не дирижировать произведениями ранних Шнитке, Родиона Щедрина, то хотя бы услышать их.
Или взять Льва Толстого: от Дружинина и Тургенева – до Бальмонта и чуть ли не Маяковского.
Вот как интересно творческому человеку жить долго!

Похвала недостойных людей компрометирует. Почему? Прекрасные творения могут нравиться кому угодно, в том числе и чудовищным негодяям, и создатели никакой ответственности за этой не несут.
Считается, что любовь Гитлера в «Веселой вдове» несколько позорит композитора Легара. На имя и творчество Вагнера поклонение фюрера до сих пор бросает мрачную тень.
Геббельс говорил, что на него огромное влияние оказали четыре фильма, в том числе «Броненосец Потемкин» и «Анна Каренина» с Гретой Гарбо (значит, можно быть одновременно моральным чудовищем и обладать недурным эстетическим вкусом?)
Я вот думаю, осмелился бы Жданов сказать, что ему очень нравится фильм, снятый в фашистской Италии? А ведь тогда снимались и талантливые фильмы!

Нарком продовольствия падает в голодный обморок. Что это доказывает? Возможно, святость человека, но отнюдь не святость дела, коему он служит. Готовность к самопожертвованию во имя чего-то не свидетельствует о том, что ради этого «чего-то» стоило идти на самопожертвование. На добровольную (часто мучительную) смерть «с улыбкой на устах» шли и средневековые религиозные фанатики, и японские камикадзе, и нынешние исламисты-радикалы. Страх они внушить умели, но уважение? Признание их морального превосходства?
В конце перестройки правильность «социалистического выбора» (а значит, и необходимость следовать тем же курсом, пусть подкорректированным) аргументировалась... неисчислимостью принесенных жертв.
Свернем, откажемся от завоеваний социализма - признаем напрасной гибель и страдания миллионов людей – наших отцов и дедов, наших братьев.
Неважно, правильным курсом мы идем или нет, но прошли так далеко и стольких товарищей потеряли, что уже досадно поворачивать обратно…

Кажется, впервые этот весомый довод прозвучал в фильме Эрмлера «Великий гражданин». Изменник-зиновьевец доказывает, что – при всем желании не получится построить социализм в России. Шахов-Киров резко возражает: за что же тогда боролись и погибали наши товарищи?! Если ты прав, значит, все жертвы были напрасны?
На это изменнику возразить нечего.
Принесенными жертвами революции не только освящаются, но и как бы получают смысл. Если за Советскую власть отдали жизни столько людей, значит, эта власть – лучшая и не может быть иной.
И чем больше жертв, тем величественнее дело, Дело самооправдывается жертвами.
Величина принесенных жертв делает как бы запретным вопрос о том, оправданны ли они вообще, т.е. стоило ли дело этих жертв. Этот аргумент сильно действует, когда жертвы дороги и память о них еще свежа. Однако сотни тысяч бесполезных жертв, понесенных Францией в эпоху наполеоновских войн, не кажутся нам серьезным аргументом в пользу правоты Наполеона.
Да мало ли в истории примеров огромных, но совершенно не нужных жертв! Например, в религиозных войнах. Был Иисус единосущен либо подобосущен, двумя или тремя перстами креститься, с тупого или острого конца разбивать яйцо? Странно думать, что за такого рода принципы люди шли на смерть и убивали других.
Нам это странно сегодня, потому что мы готовы идти на смерть и убивать других людей лишь ради иных принципов, которые спустя два-три века тоже будут казаться полной ерундой и вызывать насмешку.
По большому историческому счету все жертвы, если не бессмысленны и не бесполезны, то неоправданны, ибо результат всегда оказывался куда скромнее ожидаемого.
Ну, свергли тирана, освободились от иноземного ига, даже преодолели бедность (в смысле марксова «абсолютного обнищания»), изобрели интернет - много ли счастливее стали? Нет, новые проблемы заняли место старых. Точнее, вечные проблемы заняли место специфических.
Да, но мир все же движется в правильном направлении. Если уж все равно нельзя обойтись без женских слез, пусть лучше они льются из-за того, что жемчуга (Perlen) малы, а не из-за того, что перловки мало, детям не хватит. Лучше страдать из-за того, что жена изменила, чем из-за того, что татары увели жену в полон.

В спокойных странах с высоким уровнем жизни и низким уровнем всякого рода преступности больше всего самоубийц, наркоманов, людей, страдающих депрессией.
Человечество победило одни болезни, но на смену им появились новые, еще более опасные и коварные. В общем, человечество вряд ли ближе к всеобщему счастью, чем тысячу и две тысячи лет назад.
Из этого делается вывод: чего же стоит ваш так называемый прогресс, что он дает и кому он нужен? И чем ваша хваленая цивилизация лучше нашей так называемой отсталости?
С таким же успехом можно вопрошать: какой смысл рожать и воспитывать детей, если заранее известно, что огорчений от них больше, чем радостей, а в конце концов они все равно умрут?
Эти вопросы давным-давно поставлены и даны ответы на них (см., например, Книгу Екклесиаст, «Похвалу глупости» Эразма Роттердамского).

- Значит, вы, готтентоты, считаете, что добро - это когда вы убиваете врага, а зло - это когда враг убивает вас. Ну что это за логика, что за мораль?!
- Истина конкретна,- важно отвечает готтентот.
Он уже ознакомился с немецкой классической философией в самом популярном изложении.

По моим наблюдениям, среди так называемого простого народа бытовали полярные взгляды на образование, культуру, интеллигентность: хамски глумливый - и сугубо почтительный.
Одна продавщица из овощного магазина могла нищую библиотекаршу презирать, а другая - относиться к ней с благоговением («Культурная, все книги прочитала!»).
«Рыночные реформы» страшно ударили по интеллигенции. Грех сказать, но я, мыкаясь без работы или месяцами не получая зарплаты, находил подобие злорадного утешения в том, что и гордый рабочий класс «поставлен на место». На свое место - достаточно скромное - были поставлены сварщики, слесари-сантехники, автомеханики и прочие сверхчеловеки эпохи развитого социализма.

Увы, героический российский рабочий класс, самый передовой, организованный и сплоченный, резервуар руководящих кадров, в 90-е годы проявил качества, свойственные гнилой интеллигенции, как то: склонность при трудностях и неудачах ускоренно впадать в истерику, растерянность и уныние, готовность к предательству и продаже за сравнительно небольшие деньги. Плюс неспособность подняться над сиюминутными интересами. Страшно сказать, но, похоже, никаких особых чрезвычайных добродетелей у рабочего класса и не было. То есть был определенный набор типичных добродетелей и недостатков, отличающийся от набора крестьянства, творческой интеллигенции, начальства, но в нравственном отношении этот класс над всеми прочими не возвышался.

Очень возмущался пренебрежительным отношением к простому физическому труду – некто Гитлер. В самой же рабочей среде мастерство всегда ценилось выше физической тяжести труда, и хорошие станочники, наладчики, ремонтники, по моим наблюдениям, свысока поглядывали на тех, кто выполнял, примитивные, однообразные или требующие большого физического напряжения операции. Даже если те зарабатывали больше.
Еще одно мое наблюдение: заводские парни очень охотно отказывались от Высокого Звания Рабочего Человека ради должности, скажем, в райкоме комсомола.
Когда Советская власть предложила стать особенной, привилегированной частью общества, евреи за это предложение ухватились, что теперь служит предметом упреков и обвинений. Но много ли в истории примеров, когда от таких предложений отказывались? Русский промышленный пролетариат (тоже ведь небольшая часть тогдашнего общества), когда ему предложили занять командные высоты, – не отказался!

Антонио в «Венецианском купце» называют царственным купцом. Очень странное сочетание!
Правда, по-английски это существительное звучит благороднее, чем на русском. Примерно как «коммерсант», может быть, даже еще уважительнее: «Негоциант».
Ах да, конечно: «Запад проникнут духом торгашества».
А Восток? В мусульманских странах профессия купца одна из самых почтенных. Россия и здесь демонстрирует особый подход.
Хотя былинный Новгород был и самым торгашеским, и самым демократическим, т.е. мещанским городом. А кем был поэтический Садко?

В СССР «политически левый» всегда воспринималось как нечто положительное: сердце - слева.
Был короткий период (1988 – 1990 годы), когда «левыми» стали называть «демократов», «неформалов», «либералов». И патриотические журналы стали доказывать, что «левый» - бранное слово, ибо происходит от латинского laeve, что значит слабый, неверный, фальшивый.
Но вскоре «левый» было реабилитировано, и вновь оказалось, что слева - сердце.

В Мюнхене есть Ницше-штрассе, Роза-Люксембург-штрассе, такие же милые и уютные, как все прочие.
Когда-нибудь обязательно появится, Эрнесто-Че-Геварра-штрассе - такая же тихая, зеленая, уютная.
Судьба бунтарей – дать когда-нибудь название тихой тенистой улице.

- Мы их спасали, мы их кормили, мы столько для них сделали! А они забыли нашу братскую бескорыстную помощь, тянутся к Америке, лезут в НАТО, Какая неблагодарность!
- Разве братская помощь рассчитывает на благодарность? Национальная гордость не в том, чтобы постоянно напоминать о своих благодеяниях и взывать к чувству благодарности: это не тот долг, исполнения которого можно добиться настойчивыми требованиями. Национальная гордость в том, чтобы превозмочь обиду, желание упрекать - стать выше этого.

В республиках Северного Кавказа очень любили Шекспира, с бешеным успехом шли в Северной Осетии, Кабардино-Балкарии "Лир", "Макбет" и "Отелло": темы созвучны патриархальному обществу: дети обидели старика, князья борются за власть и т.д.
Вот вам общечеловечность мировой классики…
Но погодите с общечеловечностью! В Индии непонятен «Гамлет»: по тамошним представлениям, брат должен быть девушке ближе, чем возлюбленный, поэтому зрители симпатизировали Лаэрту.
Не надо обольщаться относительно общепонятности русской классики: на том же Кавказе публика «Грозы» Островского была на стороне Кабанихи, хранительницы семейных нравственных устоев.
Кстати, не кажется ли вам, что в характере Катерины и Кабанихи есть немало общего? Может быть, Кабаниха в молодости была такой же Катериной, а судьба Катерины – когда-нибудь стать Кабанихой.

Толкуя о "высокой популярности президента" и тяге русских к сильным личностям, современный политолог не постеснялся призвать в свидетели Льва Толстого. Николай Ростов, стоя в первых рядах кутузовской армии, к которой подъехал государь, испытал «чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества».
Жаль, забыл сказать наш государственно-ориентированный ученый, что гордое сознание могущества бывает и обманчивым. Не без вины того, "кто был причиной этого торжества", русская армия потерпела бесславное поражение под Аустерлицем. "Гордое сознание могущества" - это когда противник слабый, мы его шапками закидаем.
На Бородинском поле, в Севастополе, под Сталинградом русские солдаты испытывали другие эмоции.

Камень, обладающий вдвое большей массой, падает вдвое скорее, так как вдвое сильнее притягивается Землей. Это закон физики.
Камень, обладающий вдвое большей массой, падает вдвое медленнее, так как и инерция у него вдвое больше. Это тоже закон физики.
На самом деле камни, какая бы у них ни была масса, должны падать с одинаковой скоростью, ибо оба закона физики в данном случае действуют одновременно.
Как легко самому впасть в заблуждение и ввести в заблуждение других, опираясь на один бесспорный закон, на одни точные факты и пользуясь достоверными источниками, забывая (или намеренно обходя) другие законы, столь же надежные факты!
Приводятся впечатляющие сведения о могуществе сионистского лобби в США и во всем мире. Словно менее могущественно в США и в мире арабское лобби, интересы которого, скажем осторожно, не совпадают с интересами сионистов.

«Запад наводнил СССР своими агентами влияния, которые развалили страну». Словно у Советского Союза мало было своих агентов влияния на Западе, включая видных политиков, знаменитых писателей, артистов и художников, крупнейших ученых! Почему же не удалось не то что развалить США, но хотя бы вбить прочный клин между Штатами и Западной Европой?
«Историю России определяют такие черты, как рабская психология, отсутствие чувства собственного достоинства, нетерпимость к чужому мнению, холуйская смесь злобы, зависти и преклонения перед чужой властью… Параллельно русскую историю пронизывают мечтания о какой-то особой миссии России в мире, желание указать какой-то новый путь или даже спасти мир…
Относясь подозрительно и враждебно ко всему чужеродному, русские склонны винить в своих бедах кого угодно: татар, греков, немцев, евреев... только не самих себя».
Мы привели несколько положений из упрощенного (по признанию самого автора) пересказа русофобских идей, содержавшегося в некогда нашумевшей статье И.Шафаревича.

Что это – чистейшая ложь, совершенная клевета, гнусный навет на великий народ? Но каждое утверждение может быть подкреплено высказываниями самих же русских – мыслителей, историков, писателей, в том числе классиков и признанных патриотов.
Перед нами не простая ложь, а такая, которая изготовляется из кусков правды при забвении или замалчивании того, что есть другая правда. Это – лживый русофобский миф, сделанный из вывернутого наизнанку лживого мифа патриотического.
Холодный, отчужденный взгляд, даже при искреннем стремлении сохранить беспристрастно, охватывает только одну сторону. Взгляд любовный - стереоскопичен, он ближе к истине.

Мы остро чувствуем, когда чужой равнодушный человек по сути неверно, хотя формально справедливо судит о нашем народе. (Самих-то себя-то мы знаем лучше, потому что любим себя и своих – даже когда «не любим»). Если нет в нашем сердце любви к другому народу, лучше нам и воздержаться от отрицательных оценок его. Только любовь дает нам право упрекать другой народ, другую цивилизацию.
Требования, мне кажется, не слишком строгие. Но почему-то выполнить их так трудно!
_____________________________
© Хавчин Александр Викторович