Если от Нового Арбата «нырнуть» в один из переулков, можно оказаться в заповедном мире, освящённом именами Пушкина, Гоголя, Герцена, Толстого, Островского, Писемского, Марины Цветаевой. Узенькие улочки с вернувшимися к ним историческими названиями – знаки русской культуры, вызывающие у посвящённых потоки волнующих ассоциаций – живой музей под открытым небом. Советская власть хорошо потрудилась над уничтожением многих его экспонатов. Но масштабы нынешнего строительства новых домов в этом районе на месте снесённых старых, «какофония» возникающих «ансамблей» и облезлый вид некоторых памятников с надписью «Охраняется государством» - порой просто поражают.
Хрестоматийная мысль о связи поколений, об ответственности одних перед другими и чувстве долга – всё это сентиментальная чушь для денежного мешка, в своей бездуховности неспособного понять, что уничтожение прошлого может обернуться самоуничтожением для него. Подобные размышления невольно возникали, когда, решив совершить столь долгожданную прогулку по Москве по местам, связанным с Мариной Цветаевой, я шла в сторону её Дома-музея в Борисоглебском переулке.

Марине Цветаевой чувство долга было присуще органически. Оно было воспитано в ней всем скромным укладом семьи, молчаливым смыслом существования которой было служение Отечеству. Как известно, её отец - Иван Владимирович Цветаев посвятил свою жизнь созданию первого в России Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина), и вся семья помогала ему в этом. «Не от этого ли чувства и то чувство связи Цветаевой со всем, что наращивалось, готовилось предками для неё, что взрастило её самоё, Цветаеву», и не от этого ли чувства вся нежность её к каждому уголку столь удивительно воспетой ею Москвы.

В дивном граде сём,
В мирном граде сём,
Где и мёртвой мне
Будет радостно…
……………………..
И льётся аллилуйя
На смуглые поля.
Я в грудь тебя целую,
Московская земля.

Я шла к знакомому дому со стороны Большой Никитской от храма Большого Вознесения, где венчался Пушкин, вдоль Ножевого переулка, Малого Ржевского, минуя Скатертный, Хлебный (здесь когда-то жила обслуга царского двора), и вот, наконец,– Поварская улица, и – рукой подать – поворот в Борисоглебский переулок.
Я шла неторопливо, время от времени приставая к прохожим с вопросами: «Не знаете ли, где Дом-Музей Марины Цветаевой? А Борисоглебский переулок? А поэта Марину Цветаеву знаете?» Из десяти опрошенных пятеро вообще не знали, кто такая Цветаева, девять не знали, где Борисоглебский. И только один радостно объяснил, как пройти к музею. Этот «один» оказался директором Института мировой литературы.
И вот я стою перед двухэтажным особняком с крылечком, на котором в тёплые летние и осенние дни так любила сидеть Марина Ивановна, иногда с друзьями В одной из квартир вскоре после свадьбы радостно обустроились Марина Цветаева и её муж Сергей Эфрон. Лабиринты переходов, крутые витые лестницы в мансарду и на чердак – дом-замок, дом-игра – это было именно то, что они искали. Безмятежное счастье через два года прервали войны и революции. Взлёты радости и бездны горя пережила она здесь до отъезда из России. И ни одного дня без строчки. Писала ночами загрубевшей от тяжёлого дневного физического труда рукой. Среди горя, безденежья, разрухи, голода рождались гениальные жизнеутверждающие строки.

Кто создан из глины, кто создан из камня,
А я серебрюсь и сверкаю.
Мне дело измена, мне имя Марина –
Я бренная пена морская
…………………………….
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной воскресаю.
Да здравствует пена, весёлая пена,
Высокая пена морская.

На втором этаже в знаменитой комнате с окном в потолке любовно воссоздана обстановка (вся мебель в послереволюционные годы была порублена на дрова). За круглым столом – Незнакомка: большие бездонные, слегка печальные и умные глаза, доброжелательность интеллигентного человека, какая-то и внешняя, и внутренняя опрятность. Никого другого не хотела бы я увидеть за Её столом. Незнакомка – Елена Михайловна Кокурина и её коллега Людмила Афанасьевна получают за свой труд в музее мизерную зарплату, но служение Цветаевой для них – честь и радость.
- Наш музей существует благодаря таким, как Вы, - говорит мне Людмила Афанасьевна.
- Нас вместе с вами – целая армия – отзываюсь я.
Действительно, после долгих лет забвения, отсутствия в библиотеках и магазинах её книг, в 60-е годы разразился бум. Стихи Цветаевой вошли в моду. Но бум утих, отсеялась шелуха, а почитателей её творчества, понимающих и искренне любящих, осталось великое множество. Об этом говорит и книга посетителей музея. Цветаева как истинно великий поэт – поэт-пророк, предопределила судьбу многого и многих, в том числе и своего творчества.
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черёд.

Но как быть с теми, кто даже имени её не знает, или с агрессивным невежеством, которое отвергает Цветаеву, не желая потрудиться, чтобы приблизиться к высотам и сложной простоте её стихов? Их ведь тоже несть числа.
Лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский назвал Марину Цветаеву лучшим поэтом ХХ века. Жить в мире Цветаевой – высочайшее наслаждение, радость, счастье. Об это недавно говорила Белла Ахмадулина в связи с открытием памятника Цветаевой в Тарусе. Испытывая это счастье, я всегда хочу поделиться им с другими. Но принудительно делать людей счастливыми невозможно. Я думаю, было бы величайшим снобизмом требовать, чтобы Марина Ивановна была для всех хлебом насущным.
Моцарт у Пушкина говорит Сальери:

Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии. Но нет. Тогда б не мог
И мир существовать. Никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни.
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Единого прекрасного жрецов.

Если говорить о счастье, то оно предполагает свободу выбора (или добровольную несвободу). Но свобода выбора предполагает существование альтернативных вариантов. Общество потребления, в котором мы живём, ограничивает свободу выбора, навязывая свои ориентации через мощное воздействие СМИ, «зомбирующее» нас откровенной пошлостью, сценами насилия, убийства. Неокрепшее молодое сознание воспринимает всё это как норму поведения, тем более, что жизнь одних с мыслями о том, как бы прокормиться, и других – как получить поскорее сверхприбыль, не располагает к поэзии.
Однако оставим эти грустные размышления и продолжим начатую мною прогулку. Теперь от церкви Большого Вознесения я иду по Тверскому бульвару мимо домов, где жили М.Н. Ермолова, Осип Мандельштам, Андрей Платонов, мимо шехтелевских особняков к Сытинскому переулку, затем в Палашевский (там прежде была церковь с чудотворной иконой, где венчались Цветаева и Эфрон), а оттуда - в Трёхпрудный. На углу – дом Гончаровых: полуразвалина, но написано, что памятник и охраняется государством. В этом доме в начале ХХ века жила Наталья Гончарова, замечательная художница, троюродная внучка жены Пушкина. Цветаева написала о ней интереснейшее эссе.

Немного дальше в Трёхпрудном переулке, под номером 8 стоял дом Цветаевых, «одноэтажный деревянный, крашенный … коричневой краской, с семью высокими окнами, с воротами, над которыми склонился серебристый разлапистый тополь» (Анастасия Цветаева «Воспоминания»). Этот дом с мезонином был для Марины огромным волшебным миром, полным тайн, живым существом («волшебное существо – лестница»). Именно здесь она стала поэтом. Каждая мельчайшая деталь, каждое мимолётное переживание, ссоры, игры, праздники, чтение книг, мамины рассказы – всё становилось пищей для воображения и источником удивительных стихов. «Споры филологов из папиного кабинета и мамин рояль питали детство, как земля питает росток пшеницы». Задолго до того, как дом был разрушен и разграблен, М. Цветаева предсказала его судьбу.

Домики старой породы,
С видом её сторожей,
Вас заменили уроды,
Грузные, в шесть этажей.

Тщетно я пыталась найти мемориальную доску на шестиэтажном уроде под №8, заменившем дом Цветаевых. И никто, никто из прохожих не знал о том, что это место освящено именами Ивана Владимировича Цветаева и его дочери...
Примерно через квартал на противоположной стороне - причудливый дом в стиле Модерн работы Шехтеля. Мемориальная доска сообщает, что здесь находилась типография Левенсона. К этой надписи уместно было бы добавить, что именно здесь был напечатан первый сборник Цветаевой «Вечерний альбом».
И снова мой путь - по Тверскому бульвару. Мимо чудом сохранившейся церкви Фёдора Студита, усыпальницы родителей полководца Суворова, прохожу в узенький Мерзляковский переулок, где в одном из домов жила сестра Марины Анастасия, а в доме рядом – Елизавета Эфрон, сестра Сергея. Напротив, в доме №9 и сейчас находится музыкальная школа. Раньше она принадлежала Зограф-Плаксиным. Сюда с пяти лет водили Марину на занятия по классу фортепиано. У неё был абсолютный слух, и «способности её были – праздник для мамы, страстного музыканта и прекрасной пианистки», - вспоминала Анастасия Цветаева, - «… когда я услышала её игру и всеобщую похвалу ей» (на концерте в школе) « сердце раскрылось тихой нежностью». Именно «Музыка обернулась Лирикой», - писала сама Марина.

Захожу в школу. Вход перегорожен столом и двумя милиционерами – идут вступительные экзамены. Через стол обращаюсь к миловидной женщине. Представляюсь. Моя собеседница - преподаватель школы Лидия Афанасьевна о том, что здесь училась Марина Цветаева не знает.
- Хорошо бы повесить мемориальную доску, - говорю я
- Да, конечно, - радостно отзывается она, - поговорите с директором – вот он. Лидия Афанасьевна бежит к директору и что-то говорит, показывая на меня. Но разговор с директором не получился: он спешил и показал явное нежелание вести беседу со мной.
Меня не удивило отсутствие мемориальных досок на Большой Ордынке, где в квартире Ардовых состоялась в 1940 году встреча двух великих поэтов - Цветаевой и Ахматовой, и на доме у Покровских ворот, откуда из комнатушки в коммунальной квартире на пятом этаже М. Цветаева с сыном ушла в эвакуацию, как оказалось, навсегда. Впрочем, видно, слишком много в Москве памятных мест – на все досок не хватит. Однако за шашлычным дымом харчевни «Старый фаэтон» и огромного изображения этого фаэтона на «доме Ростовых», где после революции находился Дом писателей, очень трудно было разглядеть стоящий во дворе памятник Л.Н.Толстому и вообще понять, что это за дом.

У стен Кремля, в воспетой Цветаевой трогательной, похожей на бирюзовую шкатулку Иверской часовне я помолилась за упокой ее души и за страну, в которой не знают и не умеют ценить своих героев.
«Когда мы так относимся к своей культуре, мы перестаём быть русскими», - справедливо сказал недавно замечательный историк Разумовский. «Велико незнание России посреди России», - писал Н.В.Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Сегодня масштабы этого незнания ещё более велики. Я думаю, что невежество – одна из причин кризиса национального самосознания, утраты гордости за своё отечество, и как следствие – отсутствие ответственности за свою страну.

Лицо нации определяется высшими достижениями её духовности. Экономические, политические изменения органически связаны c духовно-нравственными. Забота о судьбах страны – это забота об экологии духа, о чистоте духовного пространства, в котором мы живём. Знание великой русской культуры (равно как и мировой классики) – неиссякаемый источник очищения. Наверное, это должно быть делом не только энтузиастов-одиночек (таких немало), но и частью государственной политики. Тогда и творчество Марины Цветаевой, возможно, займёт в нашей жизни достойное место.
___________________________
© Боровская Наталья Ивановна