Православное духовенство составляет отдельную группу лиц, ставших жертвами гражданского конфликта 1917-1921 гг. Строго говоря, они пали от рук тех, кто по всем признакам должен был быть их духовными детьми. Почему же недавние городские и сельские обыватели чинили расправу над своими недавними пастырями?
В информационных сводках Отдела пропаганды Особого совещания при Главнокомандующем вооруженными силами на Юге России «О злодеяниях большевиков» наиболее частой причиной смертных приговоров, вынесенных революционными трибуналами попам и монахам, называется контрреволюционность, под которой большевики понимали действия, доказывавшие враждебность по отношению к советской власти и Красной армии.
В автобиографических воспоминаниях бывших красноармейцев встречаются упоминания о таких фронтовых эпизодах как убийства священников. Командир дивизионной артиллерии К.Н. Степанов [1] у г. Святой Крест на Ставрополье зарубил попа, который агитировал против красных и собирал продукты для белых [2]. В с. Цацуй красные захватили нескольких попов с подводами с хлебом, их порубали, первым начал опять тов. Степанов [3]. Под Царицыным был встречен обоз с хлебом, собранным для Белой армии местными священниками, они также были все вырублены [4].

Митрополит Киевский и Галицкий Владимир, расстрелянный 25 января 1918 г. в Киеве, считается первой жертвой красного террора среди духовных лиц. При подготовке его канонизации как священномученика в 1992 г. была составлена официальная версия событий, предшествующих его гибели. Митрополит был арестован пятью вооруженными солдатами во главе с матросом и увезен на автомобиле к месту расстрела. Там между ним и конвоем состоялся разговор: «Что, вы здесь меня хотите расстрелять?», спросил он. «А что же, церемониться с тобою?», ответили ему. Митрополит перед смертью лишь успел произнести короткую молитву и благословить своих убийц: «Господь вас благословляет и прощает» [5]. Таково свидетельство безымянного очевидца.
В Центре документации новейшей истории Ростовской области были обнаружены воспоминания красногвардейца И.А. Кузьменко, оказавшегося не просто зрителем, но и участником (одним из троих, а не пятерых) расстрела митрополита Владимира. События 25 января 1918 г. в Киеве описываются им так.

Восстание рабочих было уже подавлено силами Рады, когда к городу подошли отряды Красной гвардии из разных городов Украины. Гайдамаки использовали Киево-Печерскую Лавру как тюрьму для уцелевших участников недавних боев, поэтому взятие монастыря было особенно важным. После трехдневных сражений Лавра была, наконец, взята. Один из простых монахов сообщил красногвардейцам, что у митрополита на чердаке спрятано оружие. В ходе обыска они действительно нашли там несколько японских винтовок. «Мы арестовали митрополита, – пишет Кузьменко, – и хотели вести к вам (т.е. к командиру 1-го Донецкого отряда Красной гвардии Д.П. Жлобе – О.М.), вывели его из монастыря, [а он] уперся как бык и не хотел идти, где и пришлось его расстрелять» [6]. Как видим, в архивном тексте присутствует причина и мотив действий красногвардейцев, приведших к кровавой развязке: арест в связи с обнаружением сокрытого оружия и неподчинение приказу.
Материалы деникинской Особой комиссии подтверждают, что многие священники на территории Юга страны были убиты «по обвинению: в сочувствии “кадетам и буржуям”, в осуждении большевиков в проповедях, в том, что служили молебны для проходивших частей Добровольческой армии» [7]. В них приводятся также факты немотивированных расправ над лицами духовного звания. Однако, отсутствие информации о поводах к расправе не означает их отсутствия в действительности. Составители этих сводок видели своей целью констатацию фактов террора, выяснение поводов к экзекуциям не входило в их задачу. Поэтому для современного человека само перечисление жертв выглядит не просто мартирологом, а летописью беспричинной жестокости обезумевшей толпы. Но знакомство с автобиографиями бывших красногвардейцев привело к следующему выводу: если расстрелы белых – солдат и особенно офицеров – никак не комментируются: их причина очевидна; то случаи расправ над священнослужителями обязательно сопровождаются изложением причины, указывается, что обвиняемый осуществлял ту или иную деятельность в пользу врага. А революционный трибунал снисхождения к сану не имел.

Православные священники чаще всего и ощущали себя на стороне старой власти. Они чувствовали себя частью ниспровергаемой системы, ведь были встроены в нее как элемент царской администрации. На окраинах страны, занятых различного рода антибольшевистскими режимами, духовенство оказывало им поддержку. В Добровольческой армии и в других белых армиях был сохранен институт полковых священников, так как эти воинские соединения были построены по образцу старой царской армии.
Как многократно подчеркивается в мемуарах участников Белого движения, штаты всех тыловых служб белых, в том числе и духовной, были переполнены. Что и понятно, в условиях всеобщей анархии и экономического кризиса чувствовать себя в относительной безопасности и прокормиться можно было только в обозе какой-либо армии. Расчет же деникинского командования состоял в надежде на то, что по старой традиции пастырское слово укрепит боевой дух белого воинства. Однако обилие шуток и частушек в отношении «рясоносцев» свидетельствовало об обратном [8].
Собрав обширнейший материал об убийствах священнослужителей, как по конкретному обвинению, так и без очевидной причины, Особая следственная комиссия не привела ни одного факта, когда бы прихожане встали бы на защиту своего священника или духовной обители. Факты же глумления над уже приговоренными лицами духовного звания многочисленны. В ст. Вознесенской, казня священника отца Алексея Иевлева, местные большевики говорили: «Ты нам глаза конским хвостом замазывал, теперь мы прозрели, увидели обман, будешь казнен, не надо нам попов» [9]. Лишь однажды последовавшая вскорости после разгрома церкви смерть одного из его зачинщиков, который лично «сорвал завесу с царских врат, изодрал покров престола в алтаре, швырнул на пол Евангелие и антиминс», произвела на население глубочайшее впечатление, потому что виделась им божьей карой [10].

Многие лица духовного звания погибли, но практически никто из них не совершил перед смертью поступок, демонстрирующий их глубокую веру или осознание своей особой миссии духовного лидера. Они умирали, подчас жестокой смертью, как обыватели, но не как первые христиане. Священнослужители, как следует из материалов Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, под угрозой насилия нарушали правила святого таинства, к примеру, венчали людей, уже состоящих в церковном браке.
Из документов следует, что особо опасно для них было оказаться в зоне боевых действий – сфере действий революционного правосознания. Более благоприятным мог быть исход столкновения с советской властью в центре страны, когда чаще всего они или освобождались по амнистии, осуждались условно или к высылке.
Разумеется, трудно добраться до истинных мотивов поступков рядового городского или сельского обывателя сквозь цензуру обеих сторон, но очевидно, что духовенство в целом не пользовалось авторитетом среди широких слоев народа, видимо, оно слишком явно ассоциировалось в их глазах с той властью, против которой велась борьба.
Для большинства конкретных трагических случаев справедлив вывод: духовенство становилось жертвой в том случае, если ввязывалось в политические игры. В этом плане показательна судьба полкового священника А.И. Калабухова, в 1918-1919 году члена Кубанского правительства по внутренним делам. Как писал протопресвитер русской армии и флота отец Г. Шавельский, «Калабухов – священник, не только не снявший сана, но и не запрещенный в священнослужении. Многие из пришлых и не подозревали этого, ибо Калабухов всегда ходил в черкеске, с кинжалом» [11]. Он входил в круг лиц, которые вели энергичную пропаганду за отделение Кубани от России. Они начали переговоры с Грузией и Петлюрой, заключили «свой» договор с Меджлисом горских народов. Это было расценено руководством Добровольческой армии как измена не только России, но и кубанскому казачеству. С Царицынского фронта Кавказской армии были сняты два конных полка под командованием генерала Покровского, который, явившись в Екатеринодар, потребовал выдачи для предания военно-полевому суду 32-х членов Рады. 11 человек было арестовано, остальные успели скрыться. В ночь на 7 ноября 1919 года на Крепостной площади был повешен наиболее яростный «самостийшик» Алексей Калабухов. После казни, состоявшейся около трех часов утра, «Кубанский епархиальный Совет спохватился и, экстренно собравшись в тот же день, чуть ли не в шесть часов утра, вынес постановление: запретить Калабухова в священнослужении (уже повешенного)» (Г.Шавельский).

Прав был Г. Спенсер, говоря, что у государства и церкви разные способы сохранения влияния. Государство держится на страхе перед живыми, церковь – на страхе перед мертвыми. Соединив свои усилия с властью, церковь может быть и укрепит ее, но потеряет контроль за своей специфической зоной ответственности. На рубеже XIX-XX веков церковный кризис именовался не иначе как упадок или оскудение прежнего благочестия [12]. Однако архивные материалы показывают, что слабость позиций церкви и духовенства имеет очень давнюю историю. Когда в донской станице Михайловской зимой 1793-1794 гг. произошли волнения среди казаков, не желавших переселения на Кавказскую линию, подробный донос о зачинщиках составил не атаман и не станичный писарь, а два священника местной церкви [13].
Теплое письмо об умершем в 1832 г. в Варшаве полковом священнике отце Михаиле Ивановиче свидетельствует, тем не менее, о господствовавших в николаевское время настроениях в отношении духовенства. Автор просит утешить семью тем, что сослуживцы скорбят вместе с ними: «Любовь сия тем важнее, что она оказана священнику, которые в наше время […] редко приобретают искреннее сердечное расположение» [14].
С конца XIX в. православная церковь активнее, чем когда-либо, участвовала в мирских делах. Иерархи понимали, что их организация переживает сложные времена, и полагала в полном соответствии с вековыми традициями иосифлянства и никонианства, что спасение состоит в теснейшем сотрудничестве с властью. В проповеди, произнесенной в память 900-летия крещения Руси в Новочеркасском кафедральном соборе 15 июля 1888 г., эта идея изложена четко и выпукло: самодержавие основано на православии, «по этому единству един у нас Бог, одна Вера и один Царь». «По счастию нашему, Вера Православная научила нас бояться и чтить не только одного Бога, но и одного Царя в отечестве… Слава Ему [Богу]… просветившему нас верою… не в Риме, а в Константинополе!..» [15]. Можно сказать, что долгое время русская православная церковь спотыкалась, но с 1900-х гг. она окончательно потеряла равновесие. И связано это было, во-первых, с отлучением Л. Толстого, а во-вторых, с позицией церкви в годы первой русской революции. Напомним: в составе столыпинских военно-полевых судов не было юристов, но при каждом состоял священник!
Одним из последних намерений Николая II было желание увеличить оклады духовенству и чиновникам. С его точки зрения это было актуально на третьем году тяжелейшей войны. В Петрограде никогда секретов не было, особенно, государственных, и тут же графиня Игнатьева в своем салоне высказалась против прибавки денег духовенству, дескать, оно совсем не заслужило повышения содержания, потому что не умеет вести проправительственную агитацию. А вот некие «велосипедисты» агитируют среди крестьян где-то в полях и раздают им «листочки» с заманчивыми предложениями [16].

Здесь «проговаривается» не только графиня, но и вся российская власть. Взгляд элиты на роль батюшек, вполне разделяемый и царем, таков: надо заботиться не о спасении душ и утешении простого люда, а сеять в нем чувство любви к власти. Власть не делит с церковью вершину общественного Олимпа, церковь обязана служить, если она служит плохо, ее следует одергивать и наставлять. Потребительское отношение к церковной организации людей, которые считают себя верующими христианами, естественно вошло в традиции русской жизни и почти никого не шокировало.
Даже небогатые приходские батюшки с таким багажом исторической ответственности становились легкими жертвами разбушевавшейся массы, которая им мстила за всех, кто был недоступен для расправы в этот момент – за царя, за господ офицеров, за буржуев, за помещиков. Российский опыт свидетельствует: оказавшись рядом с властью, церковь начинает платить за ее ошибки. Мировой опыт говорит: влияние сохраняет та церковь, которая утешает народ, а не власть.

Источники и примечания:
1.Степанов Карп Николаевич, красноармеец 21 конного артдивизиона, Приказом РВСР № 90 в 1924 г. награжден Орденом красного знамени; в июне 1940 г. в связи с установлением в Красной армии воинских званий ему присвоено звание генерал-майора артиллерии (Постановление Совета народных комиссаров Союза ССР «О присвоении воинских званий высшему начальствующему составу Красной Армии» № 945 от 4 июня 1940 г. // СП СССР. 1940. № 17. С. 410).
2. Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИ РО). Ф. 912. Оп. 1. Д. 7. Л. 372.
3. Там же. Д. 12. Л. 34.
4. Там же. Д. 9. Л. 432 об.
5. Священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий // http://www.hram.info/index.php
6. ЦДНИ РО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 6. Л. 220 об.
7. Дела № 5 и № 10-28 Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящая при Главнокомандующем вооруженными силами на Юге России. Сведения о злодеяниях большевиков в отношении Церкви и ее служителей в Ставропольской епархии.
8. Калинин И.М. Под знаменем Врангеля: Заметки бывшего военного прокурора. Ростов н/Д., 1991. С. 96, 102, 159-160.
9. Дело № 43-44 Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящая при Главнокомандующем вооруженными силами на Юге России. Акт расследования по делу о злодеяниях большевиков в станицах Лабинского отдела и в гор. Армавире.
10. Дело № 49 Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящая при Главнокомандующем вооруженными силами на Юге России. Акт расследования злодеяний большевиков в станицах Гундоровской и Каменской Донецкого округа.
11. Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Нью-Йорк, 1954. В 2 т. Т. 2. С. 390.
12. Например: «Религиозность русского народа, установившаяся за ним веками, к началу 20 столетия несколько пошатнулась. Как народ-богоносец, народ вселенского душевного склада, великий в своей простоте, правде, смирении, всепрощении — народ поистине христианский терял постепенно свой облик, подпадая под власть утробных, материальных интересов, в которых сам ли научался, его ли научали видеть единственную цель и смысл жизни...» (Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т.1. Крушение власти и армии (Февраль - сентябрь 1917 г); см. также: Федотов Г.П. Трагедия древнерусской святости // Федотов Г.П. Империя и свобода. Избранные статьи. Нью-Йорк, 1989. С.103-128.
13. Государственный архив Ростовской области (ГА РО). Ф. 55. Оп. 1. Ед. хр. 1376. Л. 13.
14. ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 369.
15. ГА РО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 911. Л. 2.
16. Блок А. Последние дни старого режима // APP. IV. С. 21, 23.
_______________________________
© Морозова Ольга Михайловна
Рис. иконы с изображением расстрела митрополита Киевского и Галицкого Владимира взят с сайта: http://www.hram.info/index.php
Исследование осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ №08-01-00465а "Гражданская война: взгляд из окопа").