* * *

Ещё недавно… Выглянул в окно,
и видел сад, – весь в белизне кипелой…
Теперь, увы, нам видеть не дано –
всем, даже зрячим, красоты несмелой…
Она ушла, обидевшись на нас,
не защитивших от громады зданий,
она ушла, и царствует сейчас
не здесь… А где? Где живо мирозданье…


* * *

Каждый
охотник
желает
знать,
где
сидит
фазан –
краски на палитре,
разноцветные кружочки…
Какую краску
сегодня брать –
есть у художника план?
Натура подскажет
мазки и штришочки.
Кисточки
разные,
мастихин,
а то и рука –
средства различны,
порою, убоги…
Прищурил глаз,
посмотрел издалека,
и пред тобою –
поля и дороги,
облака плывут,
бьёт о волну волна,
солнце играет на лицах,
на листьях и зданьях…
Таинство
это
удовлетворяет
сполна:
простой
человек –
творец мирозданья!


* * *

Обидное хлёсткое слово –
сказавший доволен вполне:
он выпустил злобу на волю,
и та поселилась во мне…
Она изнутри поедает,
спокойно мне спать не даёт,
как снег чёрно-бурый, не тает,
стеною упрямо встаёт…
Гоню, а она не уходит,
внимательно смотрит и ждёт:
«Как сердце? Ещё не подводит?..
Внутри как – не колет, не жжёт?..»
Да, колет и жжёт!
Обжигает!
Да, ноги немеют, но знай:
теперь лишь обида питает,
но есть у обиды и край –
свернётся в рубец и затихнет.
Дорога свободна!
...Добро
в дом входит неслышно, не скрипнет
дверь старая. Наше окно
открыто, и ветер гуляет,
и солнце стремится в углы,
и прячутся тени, сбегая,
и тупится жало иглы…


* * *

После зимы впервые я на даче –
иду дорожкой, высохшей уже,
давно и крыши каплями не плачут,
земля просохла… Вижу «сторожей» –
я дачных птиц в виду сейчас имею,
что ходят пашней, спархивая вдруг –
и перед домиком одним немею,
где жил приятель (вроде и не друг,
а так – знакомец): досками забиты
оконца дачи… Умер, говорят,
зимой хозяин. Значит, не подвиты
деревья будут и зачахнет сад...
Он так любил копаться в нём весною,
и летом грядки обихаживал один,
сбирал листву осеннею порою,
стоял в тени тоскующих рябин…
Я помню встречу с ним минувшим мартом –
приехал так же, чтоб открыть сезон.
Погоревали, что в делах, в запарке,
соседа-дачника не проводил ни я, ни он…
Ведь тот зимою угодил в больницу,
и там ушёл – совсем и в никуда…
Погоревали, строги были лица.
Печальный знак? Не думал так тогда…


* * *

Тайный сад, потаённое место,
место встречи, желаний, разлук…
Тайный сад, означающий «вместо»,
означающий «поиски мук»…
Я крадусь, захожу, отдыхаю,
я над строчками думаю там,
сомневаюсь в себе, обижаюсь,
сокрушаюсь, винюсь и терзаюсь...
Возвращаюсь. Очищенный. К вам.


* * *

Дух нечистый войдёт в человека
– он бродил по безводным местам,
где покоя искал,
где от века
не нашедши спокойствия там...
Злейших семь позовёт он с собою
и поселится в доме твоём,
и обличьем сравнится с тобою,
и ты будешь один и вдвоём...
Много дней от него ты свободен,
много дней и спокойных ночей,
но он – рядом...
Неслышный...
Он бродит,
проникая сквозь щели дверей,
и хитрит, и опять искушает,
но как вспомнишь зависимость ту,
прогоняешь тотчас.
И он тает...
Уходя лишь на время – Пьету
уготовит, наверно, коварный,
в мозг влезая и в душу тайком,
шепчет, дым выпуская угарный...
Убегай же!
Во тьму!
Босиком!..


* * *

Начало апреля, дорога сухая,
деревья готовы листочки родить,
далёкая дымка пейзаж украшает,
и воздух так чист –
его хочется пить...
Машина несётся, шофёр молчаливый,
на заднем сиденье попутчица спит,
воскресное утро неторопливо
вступает на землю...
А пашня парит,
а зелень пробилась уже у дороги,
а кур охраняет красивый петух,
что важно и грозно стоит у порога
открытой усадьбы...
Костёрчик потух...
И прелые листья хозяйка сгребает,
и дым жёлто-белый уходит столбом...
Так тихо, так сладко в деревне бывает
весною...
Повенчанной с мирным трудом.


Вот-вот...

Вот-вот развернутся красивые крылья, –
не крылья, а крылышки новой весны, –
ещё не поблекли листочки от пыли, –
от пыли веков, – ещё видятся сны
зимы отступившей деревьям корявым, –
деревьям, уставшим от жизни, – но те,
что только прижились и кроны кудрявой
ещё не видали, спешат к красоте...


* * *

По судьбе как по стерне,
по написанным страницам
пробежаться, что ли, мне,
улыбнуться, застыдиться?..
Что-то память всколыхнёт
или явно или смутно –
этот в радость эпизод,
тот тревожит снова будто...
Странно как-то: пустяки
западают будто в щёлку –
не достать, и кулаки
что сжимать теперь без толку...
То, что было, то прошло,
но саднит на сердце ранка,
было ж только хорошо,
нет же – вспомнить спозаранку...
И нельзя переписать,
перестроить всё умело:
Жизнь поставила печать –
и в архив подшила Дело...

* * *
Новое лето, новая дата,
шелест песочных часов...
Что-то итожить нам рановато,
дверь закрывать на засов...
Новое солнце в новом июне
в окна лучами войдёт,
новые ветры, новые луны –
новое время идёт...
* * *
Детство... Чистая доска,
не заснята фотоплёнка...
Жизнь понятна и легка,
жизнь кипуча у ребёнка...
Каждый день и человек,
и предмет, и расстоянье,
и туман, и первый снег –
всё волнует. И сознанье
всё тревожит, всё манит –
запах, музыка, движенье –
и открытия сулит,
и готовит наслажденье...
Всё в новинку, в первый раз!
Но с годами горизонты
приближаются, и нас –
просвещают потихоньку...
Всё знакомо, где бы ты
ни был, всё теперь понятно,
и волшебные черты
проступают грубо, внятно...

Посреди непогоды.

Ни ветерка, спокойно, день погожий,
обычный суетливый будний день,
на тысячи прошедших дней похожий...
Но потемнело вдруг, и тучи тень
накрыла город. Стало вмиг тревожно,
вскричала птица, взволновался лист,
споткнулся человек неосторожный,
далёкой электрички слышен свист...
Мгновенно ветер взволновал деревья,
поток воды полился из небес,
как будто переполнилось терпенье
кого-то свыше, и теперь окрест
не зги не видно. Холодно и сыро,
и стали непокорными зонты,
прохожий одинокий в точке мира –
младенец мокрый, с чувством наготы...

Пробуждение

Двери, окна – нараспашку! Светом
как пронзило... Но не боль – восторг
от увиденного. В платье белом лето
в дом шагнуло – неказистый двор
утонул в цветах... Вдруг фарфор белый
пал беззвучно, удержавши стон...
Человек очнулся, вздрогнув телом:
«Непонятный, странный, яркий сон...»


Улыбка

Чему-то улыбается девчонка,
не видя по дороге никого...
Лицо светло... Погода – ни позёмки,
ни тени облака... Наверное, его
девчонка вспомнила, его слова ночные
иль утренний по SMS привет,
а, может быть, совсем-совсем иные
улыбки той причины... Просто свет
как будто на прохожих излучался,
и откликался будничный народ:
глаза добрели, голос изменялся...
Одна улыбка... Чистый кислород!

На веранде

За столом семья сидела:
папа, мама, сёстры...
Тёплый разговор, без дела –
мы общались просто.
Самовар блестел под лампой,
осы мёд вкушали,
мама – словно перед рампой
в разноцветной шали...
За окном наш сад вечерний:
яблони-ранетки,
у ворот мой сторож верный
Шарик-однолетка.
Дождь уютно дополнял
тихую беседу...
Я во сне себе сказал:
«В прошлое уеду...».
Но поэт ведь неспроста
написал когда-то,
что нам в старые места
нет, увы, возврата...

Вспоминая Высоцкого

Он в купе ворвался – как в атаку:
был уже на взводе... Раздеваясь,
вёл себя привычно хамовато,
панибратски, лихо, не стесняясь

трёх других попутчиков... И сразу
курицу достал, стакан дорожный,
предложил: «Добьём её, заразу?»,
водку расплескав неосторожно...

И отказ приняв без сожаленья,
выпил сам и с молодым напором
птицу вмиг умял до отправленья,
и уже готов был к разговору...

«Кто служил? Понятно... На гражданке
прозябаете... А мы в горячих точках,
мы за вас... в окопе... и на танке...
Мы насквозь вас видим, знаем точно

кто есть кто...» И вскоре выбрав ложе,
насладившись безответной ссорой,
захрапел... Как видно всё же, всё же
стал тот пьяный капитан майором...

Старый дом

Вот дом, построенный давно,
добротно, по тогдашней моде –
в нём до сих пор ещё тепло
при самой пасмурной погоде.
Так много разных глаз и лиц
мелькало в этих старых окнах,
так много радостных страниц
запечатлели эти стёкла...
Но и болел наш добрый дом,
о чём напоминают щели –
как знак прошедших похорон
под звук тоскующей метели.
Годами вечная вода
подтачивала его силы
и ветер сильный иногда
на крепость проверял стропила.
Иная музыка теперь
звучит в квартирах – стало тише:
не хлопает в парадной дверь
и громких криков не услышишь...

Химия

Какие волшебные токи,
какие волшебные звуки,
флюидов волшебных потоки,
известных секретной науке!
И запах – незримая сила –
негаданно воспламеняет,
пейзаж безнадёжно унылый
в мгновенье, как солнце, меняя!
И всё это спрятано в теле,
в походке, в движеньях плечами,
порой без осознанной цели
волнует, кого-то встречая...
Порой без осознанной воли
хозяйки чарующей плоти
парит над земною юдолью
и ищет ответа в полёте.

Ель

Как из махонького зёрнышка
вышла веточка зелёна,
помогало красно солнышко –
стала деревце холёно.
Наряжали, хороводили,
берегли от непогоды –
не красотка, не уродина
приосанилась за годы...
Во саду ли, в огороде
беззаботно проживала,
но потеряна свобода –
подрубили и... пропала.
Лишь недельку в чистом доме,
в светлом зале постояла,
в ярком праздничном уборе
милых деток ублажала.
А потом снесли на свалку:
без одежд, нагая просто,
ель торчит обычной палкой,
оголив корявый остов.

Поэзия

Сначала сверху вас пронзит
и вызовет к ответу чувства,
затем идеей поразит,
наотмашь, и порой до хруста...
Но образ так неуловим,
что не хватает рифмы прыткой...
И вы гоняетесь за ним,
и это – сладостная пытка.


* * *

Палитра природы: зелёный пергамент
и кадмий, и кармин осенней листвы –
какой изощрённый и тонкий орнамент
из кустиков редких и падшей ботвы...
Спокойствие неба – абстрактного чуда –
и линии чёткие дальних полей
волнуют иначе: я понял откуда
любовь возникает и каплет елей...


* * *

Шар из огня с угрозой тайной
вплыл яркий, осветив окрест
и дол, и дом, а в доме спальню,
а над кроватью тёмный крест.
Сначала вкрадчивый и тихий –
уверенно нетороплив –
позолотил тела и лики,
тепло мирянам посулив.
...Вдруг ощетинившись языко,
слизнул всю влагу – осушил
колодец!.. Наклонившись, криком
взывай теперь ко дну души...


* * *

Люди, книги, фильмы, песни –
Паутина нашей жизни…
Жили-были врозь и вместе
На крестинах и на тризне,
На страницах, на экране,
В самолёте и в трамвае –
На одном меридиане
И в совпавшем интервале.
Промелькнули, отразились,
Сохранились в отпечатках,
Улетели, приземлились
И смешались в беспорядке.
Только изредка напомнят
Словом, запахом и нотой,
Фотокарточкой альбомной
Кто-то близкий, близкий кто-то…

* * *

Не дай вам Бог уменья ненавидеть,
Не дай вам Бог…
А дай вам Бог к прощенью путь увидеть,
О, дай вам Бог!
Наука ненависти не наука –
Источник зла.
Лишь милосердие – порука,
А не хула.

* * *

Двадцатый век теперь во мне навеки –
он возвращается и прозой и стихом,
и музыкой, фамильей человека,
одеждой и знакомым говорком,
названьем города и фотографьей старой,
где в камеру ушедшие глядят...
Всё было, было и в свой час настало,
о чём мои седины говорят...

___________________________
© Тулупов Владимир Васильевич