НЕПОЛНЫЙ ДЗЕН

1.
знаешь эту игру?.. бой без правил вполне
в мандариновый рай вслед зеленой волне
птицеловом с игрушечной птичкой
под аккорды курантов – банзай, началось!..
будто впрямь благодать снизошла на чело
отплываешь, как манной ни пичкай

раз такой хоровод - каждый год новый год
но судьба все бледней, как умывшийся гот
макияж не к лицу старожилу
вновь подствольные речи с оттягом бодрят
ты покорно трезвеешь – три жизни подряд
не искристые вина не в жилу

2.
но сквозь дымное время бенгальских комет
год за годом post christmas приходит ко мне
неизбежно впотьмах обнимая
нежный варвар январь, собиратель камней
на которых взойдет — ни ветвей, ни корней
ночь-отшельница глухонемая

расцветет трын-трава — первоцвет конопли
здесь садовник воды неживой — кропотлив
и струится свинец в водостоках
в млечный путь, раз реке не нужны корабли
пусть любой фейерверк завершается «пли!»
но мишень не скрывает восторга

да застигнет стрелков эта новость врасплох
правда здесь не твоя — веселись, скоморох
выводи из себя, как по нотам
клин крикливых сорок — да достанет морок
у смотрящих, как ссыплется звездный горох
в этот сумрак богов или что там

3.
как нарочно – Аврора застряла во льдах
за периметром ночи – охрипший Валдай
но весна поднимает забрало
и сливает по венам свой вспененный яд
беспросветных надежд, а глазища горят
словно прежде и не умирала

да скрижали скрипят, снова не ко двору
приходил–не пришелся им птиц-говорун
благовестник чумы в балагане
предпоследние гуси впотьмах – косяком
бредят ангелы – прямо на льду, босиком
побратавшись с чужими богами

4.
знать, не знают маршрута — ни эти, ни те
вьется исподволь беглых следов канитель
белый свет беленой обметало
пусть созвездия сходят повзводно с орбит
и шипит в первых лужах последний сорбит
и у воздуха привкус металла

словно на посошок, ночь прицельно нежна
звезды падают ниц, но лишь выглянешь на —
слепнут окна, не запотевая
в срок не в строчку утробно трубят поезда
вон — скатилась, подробно бликуя, звезда
не путёвая, знать — путевая

все не в лад, невпопад, ни с собой не в ладу
за кульбитом — кульбит, кружишь на поводу
полагаясь на свист серебристый
все одно, погоришь — хоть в раю, хоть в аду
только ты не заплачь, все мы — тени на льду
все мы — ангелы-эквилибристы


ОН БЫЛ ПОСЛЕДНИМ

С.Т.
Пишу тебе из будущей зимы –
теперь уж год, как ты не слышишь ветра.
Твои рассветы глубже на два метра,
надеюсь, не темней (?..), молчит об этом
усталый некто из зеркальной тьмы –
похоже, что не знает... Брат мой, где ты?..

А здесь – всё то же, стынет время «ч»
в пустынных парках, снегом не спасённых,
и сталкеры теперь уже вне – зоны
и вне – игры, и город полусонный
укачивает звёзды на плече,
а звёзды – холодны. И непреклонны.

Трамвайных рельсов меньше с каждым днём,
пути – короче, время – безмятежней,
в том смысле что, меняя гнев на нежность,
запуталось и претендует реже
на точный ход незагнанным конём.
И днём с огнём ты не найдёшь подснежник

в окрестных недорубленных лесах, а жаль,
хотя давно – никто не ищет...
Плодятся тени, заполняя ниши –
не амбразуры. Каждый первый – лишний,
и с каждым снегом тише голоса
ушедших без причины – тише, тише...

Блаженны те, кто твёрдо верит – нас-то
минует посвист зыбкой тишины...
Некрепко спят, объевшись белены,
адепты веры в полумеры, тьмы
шаги всё тише… Под окном тюрьмы
хрустят осколки звёздного балласта.

Шаги – всё ближе...
Нет надёжней наста,
чем ветром опрокинутые сны.


ОСТ(О)РОЖНОЕ

Мы заперты. Нам время есть стирать
до чёрных дыр – и письма, и колени.
Вдоль never(more), в обход et cetera,
мы носим вздор с бермудского двора,
мы выбрались из вёрстки поколений
и правки ждём – не от великой лени,
но оттого, что гнуться – мастера.
И гнуть.
И гнать.
Но трудно выгнать тени.
Мы их теряем молча – между строк,
где, отпускаем в плен аллитераций,
наш беглый слог мотает новый срок,
побегом всходит в трын-траве острог,
где жить да жить до новых эмиграций
в самих себя, раз проще потеряться,
чем потерять, два – не хватает акций
протеста.
Тесно.
Но урок не впрок.
Мы здесь одни, в стеклянном терему –
бывало, сумрак заоконный вспорешь
попятным взглядом, и – сто к одному,
упрёшься лишь в соседнюю – тюрьму,
где, фифти-фифти, лебеда и спорыш
на очаге – не спорь!.. И ты не споришь.

Какой я сторож брату своему?..
Я и себе давно уже не сторож


ВСЕ СТЕПЕНИ ВЕТРА

Холодно

Привыкшим к трын-траве и лебеде,
не прячущим за пазухами камень –
в мороз не продержаться. Заарканен
наш лучший из миров – зимой. К беде.

Все повторится. Аве… Авель… Amen.
Как холодно здесь, бог ты мой. Ты где?....

Встает рассвет… и встанет – на учёт,
чужих страстей ненужный мне подкидыш.
Что мне до солнца, если ты не видишь,
как стрелки крутят сальто – круг почёт…

а время лечит всё. Не отмолить лишь
уже меня. Ты – будешь?.... Всё течёт –

густой сквозняк в разбитое окно
и топот ног – потоком мутной лавы,
сквозь зеркало, не знавшее оправы,
по коридору, дальше, дольше, но…

Я подожду тебя у переправы?....
Там день и ночь, бывает, заодно.

Но всё не в счёт. И тенью на карниз
скользнёт благая весть, не разбирая
ни слов, ни снов, ни шёпота, ни лая
из тёмных комнат... Карнавал реприз.

И что с того, что есть ключи от рая?....
Когда ты птица, с неба – только вниз.

Здесь холодно. Не ветер, но сквозняк,
заклятый друг, запутавшийся в шторе,
шипит, да понапрасну, звуков – море,
но громче всех – мышиная возня.

А ты почти не дышишь. Слышишь, Торе?....
В колокола-то больше – не звонят.

Да нет здесь брода. Крыльев нет — на дно,
хлебнув на посошок... Плесни – отравы.
Здесь лечат птиц хмельные костоправы
исправно, но – не насмерть. Как в кино.

Я подожду тебя. У переправы.
Там, где до неба дольше, дальше, но…

26. 12. 2006 г.



ГОРИМ – НЕ ГОРИМ

Кто любит – тот любим,
кто светел – тот и свят…
Анри Волхонский

Поджигатель мой…
Ты мне только не говори,
что не хватит нам для запала на небе звёзд.
Много надо ли?....
Знаешь, ветрены – январи.
Как горит-то!....
да ни согреться, ни прикурить –
этот самый наш распоследний понтонный мост.

Полыхает так, что от дыма – не продохнуть.
Низко стелется, прижимаясь к ногам, рассвет.
На термометрах в поднебесной зашкалит ртуть,
и замкнется молитвой круг.
Но и круг есть путь –
к самому себе, только лучшему.
Веришь, нет?..

На растопку годится всё – новогодний дождь,
страстный бред вестовых и прочая… мишура,
серпантины дорог, усыпанных снегом сплошь,
всё, чему цена в день базарный – последний грош,
мандариновый привкус вечности.
На «ура».

Только, знаешь, не подпали в суматохе птиц –
нет, не вещих, некстати каркающих, ворон –
белокрылых, тех, что не верят в табу границ
и смертельную бледность наших усталых лиц,
опрокинутых в осень прошлую… Сгинь, Харон!..

Как горит-то!..
Уже нет места ни для стропил,
ни для лестниц огнеупорных…
Теперь – виват (!..),
вездесущий пожарник...
Зря ты всю ночь кропил
на ступенях следы теней, не жалея сил...
Их не вспомнит никто.
Кто светел – вот тот и свят.


ВРЕМЯ ГОДА – РАССВЕТ

Полшанса на вечность –
такой вот смешной расклад.
Плывут за окном, пернатых сбивая с крыш,
осколки горячечных фраз... Снегопад.
Не спишь?..
В объятиях снов, зарифмованных невпопад,
проснуться бы –
здравствуй, город мой!.. Не умереть
от сумрачной страсти белых его молитв.
Так много их было – у ветра со снегом битв.
Так мало нас будет – проснувшихся на заре.

Полшанса, полтакта – до наших семи морей,
солёных-солёных... Не наблюдать – часов.
Ты слышишь шаги?..
Мы здесь заперты на засов,
в краплёном наотмашь не Господом январе –
бездомные дети, крещёные наугад.
В ладонях твоих – не страшно, держи.
Дрожит
мой сорванный голос.
И это, похоже – жизнь.
И это её, вековечное, – обжигать.

Полсмеха, полстраха – и снова на самолёт.
Когда бы не столько было воздушных ям...
По ком там сегодня бьют в колокол?..
Звонарям
нет дела до нас.
А под утро растает лёд,
отменят все рейсы, и город – на ключ.
Среди
осевших снегов – дорога к тебе.
Домой.
Вода ли, беда – по колено нам.
Мальчик мой,
не верь никому, ни себе и ни мне.
Гляди –
полшага – на выдох,
полшага – на вдох,
балет
теней на стене окончен. А вдоль полос
посадочных, взлётных – пунктиром следы.
Сбылось?..
И как ни крути, время года теперь – рассвет.
Мятежное время танцующих звёзд. Держись
до первой из них.
Сорвав позывные с губ,
шаманит наш преданный ветер на берегу...
Скажи, если моря здесь нет, то откуда – бриз?..


ЭТОТ ГОРОД МНЕ НУЖЕН

На каком-то этапе сольются и шепот, и крик
в безупречное эхо, потянет из прошлого гарью,
и никто не ответит – за что и на что нам подарен
обесточенный город, где даже рассвет не искрит –
дело к осени, darling.

Дело снова к дождям, научившим нас страх кабалы
сонно путать с прогнозом погоды, и истово мерзнуть,
не оставив следов, уходить в гуттаперчевый воздух,
что беда, что вода, да по-прежнему жмут кандалы –
заменить бы, да поздно.

Прорастая Сибирью, сбиваясь с разменных «увы»,
постояльцы кедровых закатов, привычные к кляпу
нарицательных истин – вы поздно снимаете шляпу
перед звонким безмолвием, раз не сносить головы,
раз пошли – по этапу.

На какой – посошок?.. Наугад бы разбавить вино –
не живой ключевой, а обычной водой из-под крана,
вряд ли это побег – из себя, по-московскому – рано,
по-сибирскому – самое то… Слышишь, вызови, но –
не такси, а охрану.

Что бы там ни версталось впотьмах, а не спят сторожа,
стерегут, опрометчивых, нас – и от взмахов напрасных,
и от звона кандального – видишь колонну на Красном?..
до последнего за руки держат, а руки дрожат –
здравствуй, город мой, здравствуй.

Там – не верят слезам, здесь чужим не прощают обид,
Старый мост от влетевших по встречке всё уже и уже,
приасфальтовый ветер с сомнением смотрится в лужи,
но залётные сны быстротечны – как солнце в Оби...
Этот город мне нужен.


БОИ ЗА ТИШИНУ

Пусть время, как свихнувшийся монах
рассветом незапятнанные тайны
всё так же прячет, словно смех – в горах...
Нет, не смешно.
По-прежнему фатальны
ночные безоглядные шаги.
Убить ли вас, любить ли вас, враги –
всех тех, кто держит за руки и плечи
и не пускает?..
Каин?..
Не взлететь.
Фантомны боли за спиной.
И легче
остаться, чтобы, тренируя смерть,
загадывать – от выдоха до вдоха –
вдохнуть ли?..
Аvе...
Авель?..
Не взлететь.
Уходим... ходим... им...
Что им – эпоха?..
Не оглянуться...
Не забыть.
Не сметь!..
Не сметь искать, как прежде – в зеркалах,
ту девочку, ушедшую за снегом
в июльский день...
Но почему – побегом
был назван этот первобытный страх
не сбыться за границей амальгамы?..
Блефует ночь, проигрывая гаммы
для получивших к листопаду сводку
с полей сражений –
бой за тишину
мы проиграли.
Врали?..
Ну же…
Ну!..
Ну, вспоминай же: ночь, качая лодку,
шептала – бой не может быть окончен,
пока с самим собой ты – заодно,
грех верить звёздам –
просто свора гончих
бездомных псов,
а млечный путь – короткий,
хотя, довольно крепкий – поводок,
как память тех, кто, не нащупав дно,
пытается взлететь до срока,
до...
До первых непридуманных проталин
мне нужно пять минут наедине
с той девочкой, в зеркальной тишине
потерянной жестоко и случайно,
и я ей расскажу...
Скажу ей?..
Не...


РУЛЕТКА

блажь дорожная – ближе, ближе прочерк вилами на воде
бог не дожил – так те, что иже, всласть затеяли новодел
на раскопках, граненых градом, собираешь руками дым –
был бы гопник, а будешь гадом, вечно пьяным и молодым
коль вменяют менялам влипших на просроченной лебеде
не вменяемых нас, но лишних на задворках чужих нигде –

там, где августа бисер меткий ссыпан в чрево черновика
где от дверцы открытой клетки ключ потерян, наверняка
там никто никогда не ропщет – глухо, немо, живи слепым
и прощать, и прощаться проще чаще осенью, был бы пыл
будет пепел – горючий, едкий – этот дольше, чем на века
ролевая игра – рулетка, блажь привыкших не привыкать

к полумерам и полустанкам – не остыть бы, устав стенать
ты опять заблудился, сталкер – там, за зоной, еще стена
там, где классики рефлексии чертят классики на песках
и не прыгают – ты спроси их, кем приказано не впускать
уцелевших во сне покатом, уцепившись – к спине спина
глянь, как стойко молчит под катом гуттаперчевая страна
_________________________
© Пузыревская Лада Геннадьевна