Чехов в истории русского театра – драматург особый. Сыграть «что-нибудь из Чехова» – мечта любого русского артиста, поставить Чехова – высшая режиссерская награда. К юбилею великого писателя и драматурга я попросил театральных деятелей ответить на четыре вопроса:

1. Ваша первая встреча с театром Чехова
2. В чем, на ваш взгляд, секрет популярности его драматургии?
3. Какой спектакль по Чехову произвел на вас самое сильное впечатление?
4. Кто из чеховских персонажей наиболее близок вам?

Олег Басилашвили, актер БДТ имени Товстоногова:

1. Мне повезло, я видел гениальный спектакль Московского Художественного театра «Три сестры» в постановке Немировича-Данченко, где играли замечательные артисты – Тарасова, Еланская, Хмелев, Болдуман, Ливанов, Грибов, Комиссаров и так далее. Ничего лучшего в своей жизни я не видел, это был Чехов, который заразил меня на всю жизнь этой «чеховской атмосферой», которая замечательно была найдена театром. И ни в одном театре мира, кроме БДТ, подобной атмосферы я больше не встречал.

2. А так ли уж популярен Чехов у рядовых читателей? Я думаю, что даже названия чеховских пьес многие не знают. Так что, о популярности я с вами поспорю. Но если говорить о спектаклях по пьесам Чехова, то секрет вот в чем. Чехов, как доктор, беспощаден к своим персонажам. С одной стороны, профессия доктора требует большой доброты, желания помочь, а с другой, докторская профессия без трезвого взгляда на проблему - это уже не профессия. То есть он ставит диагноз и решает, что делать. И даже если нужна операция, которая проходит болезненно, эту операцию надо делать. И вот доктор Чехов – решает проблему таким путем. Поэтому он очень современен сегодня, ибо указывает на те изъяны русского общества, которые были свойственны ему всегда – и до крепостного, и во время крепостного, и после крепостного права, и в наши дни. Человек ничуть не изменился. Остался таким же ленивым, погрязшем в каких-то мелких житейских дрязгах, опустившем руки, чем пользуются люди с нечистой совестью.

3. «Три сестры», которые я уже назвал.

4. Мне пришлось играть несколько чеховских ролей. Например, с Товстоноговым и Лебедевым мы делали телевизионный спектакль, состоящий из трех новелл. Это «Злоумышленник», «Дорогая собака», «Жених и папенька». Каждая новелла была решена в своем стиле. «Злоумышленник» - это такая бытовая трагедия, драма. «Дорогая собака» - это грустная комедия. «Жених и папенька» - фарс. И каждая из новелл требовала своей стилистики, своего подхода особого пребывания актера на телевизионном экране. Был и другой опыт – Андрей Прозоров в спектакле «Три сестры», поставленном Товстоноговым в БДТ. Товстоногов показал не только бытовую сторону жизни дома Прозоровых, но и ту скрытую, страшную трагедию, в которой пребывает семья и в которой пребывает все российское общество. Затем я играл Войницкого в спектакле «Дядя Ваня» опять-таки в постановке Георгия Александровича Товстоногова. Это одна из самых любимых моих ролей, требующая больших внутренних затрат, душевных сил, но каждый раз идя на спектакль, я пытался решить одну и ту же проблему. Затем я играл Гаева в спектакле «Вишневый сад», поставленном Шапиро.

Валентин Гафт, актер Театра «Современник»:

1. Я играл Гаева в «Вишневом саду», когда был студентом. Это была дипломная работа. А на вступительных экзаменах в Школу-студию МХАТ читал «Смерть чиновника». Меня за это и приняли.

2. Чехов дает огромный простор для проживания. Чем больше индивидуальность, чем больше художник, самостоятельно думающий, - тем мощнее он может выразить себя. А театр без «себя» вообще не существует. Играть слова и буквы неинтересно. Для любой чеховской пьесы нужен режиссер, который поставит спектакль с таким прицелом, что вытащит потаенные смыслы. И актеры нужны сильные – настоящие личности. Сейчас режиссеры все чаще пытаются заменить то, о чем я вам говорю, знаками, геометрией. Наверное, можно и так, но Чехов рассматривается не геометрией, он рассматривается гармонией. Он не арифметический драматург, как Ионеско и Беккет. В каждом своем произведении Чехов создал удивительный рисунок. Тебе дается пространство и разгадывай его. Почему бывает скучно? Скучными руками сделано. Нет ничего интересного, чем думающий или активно действующий персонаж, который может держать зал часами. Это как огонь в камине, от которого оторваться нельзя. Но для этого нужно быть огнем и для этого нужно иметь камин.

3. «Три сестры» во МХАТе конца 1940–х годов. Потрясающе! Сейчас, когда слушаешь по радио этот спектакль, нельзя сказать, что тогда было плохо. Но слышно, как фразы «соединялись» по-другому. Мхатовцы чувствовали, для кого они играют. Приподнятость какая-то была, которая и волновала. Как пел Бернес «Темную ночь»? Не просто как бытовую песню. Он сидел, почти не двигаясь. Сзади проносили раненых, а он смотрел в одну точку, почти ничего не делая. Вот это был чеховский вариант. Почему до сих пор нельзя от него оторваться? Это как в случае с Полом Скофилдом, который играл «Гамлета». Так вот, я могу сказать, что Скофилд рядом не стоял – Бернес сильнее.

4. Сейчас Фирс. Но со временем предпочтения менялись.

Кирилл Пирогов, актер «Мастерской Петра Фоменко»:

1. Когда я учился на первом курсе, в Москве проходил чеховский фестиваль и было пять «Вишневых садов». Я ходил их все смотреть. Это было первое, безумное и странное впечатление от Чехова. Актеры из разных стран играли спектакли по одной пьесе. Это были кардинально разные постановки, но все это был Чехов.

2. В свое время Чехова очень обвиняли за то, что он не говорит, куда надо идти. То есть не указывал направления. И очень ругали критики, не оставляя камня на камне. А мне кажется, в этом и заключается один из секретов его популярности. У него не очень внятное и жесткое отношение к предметам, которые он обсуждал или о которых писал. Простор для трактовок. И свое личное мнение из пьес он максимально убирал - составлял объективную картину, чтобы люди сами могли увидеть и разобраться, увидев жизнь такой, какая она есть.

3. Очень трудный вопрос. Их много и они почему-то рифмуются у меня друг с другом. Разные спектакли разных театров мира. В памяти у меня всплывают разные сцены из разных спектаклей, как будто это одна большая постанова, поделенная на очень много людей и интонаций. Помню очень хорошо сцены из штайновского спектакля «Дядя Ваня», который он делал в Италии с итальянскими артистами. И очень хорошо помню там Соню – рыжеволосую артистку. Интонация в спектакле была потрясающе музыкальная. Потом смотрел «Дядю Ваню» Додина и вспоминаю там Петра Семака. Недавно смотрел постановку Туминаса и вспоминаю Сергея Маковецкого. Это три «Дяди Вани», которые у меня не вымещают друг друга, а, наоборот, стоят рядом и не мешают друг другу.

4. Не знаю, здесь все зависит от исполнения. Например, я однажды слышал запись рассказа Чехова «Душечка», который потрясающе читала, играла Инна Михайловна Чурикова. А вообще играть его произведения чрезвычайно трудно. И будь то проза или драматургия – артистам трудно всегда, потому что не имеют права врать. Всем, кто пытался его играть, нужно быть предельно честным по отношению к себе, иначе спектакль получится скучным, унылым и немножко кокетливым.

Владислав Ветров, актер театра «Современник»:

1. Спасибо моему учителю литературы, которая довольно часто предлагала в качестве домашнего задания разыграть отрывок из какого-либо чеховского произведения. Я вырос на родине Антона Павловича в Таганроге, поэтому нет ничего удивительного в том, что произведениям Чехова уделялось гораздо больше внимания, чем другим классикам. В школе я читал со сцены рассказ «Ушла» и, ни много ни мало, монолог пьяного Чебутыкина из «Трех сестер»…

2. Секрет - в прозрачности его текстов. Они не конкретны, не однозначны и вариантов прочтения может быть великое множество. Человек всегда занимался собой. 99 процентов людей с утра до вечера обеспокоены тем, как они выглядят, как к ним относятся, любят их или нет. Они не говорят развернутыми литературными текстами, говорят междометиями, случайными, казалось бы, фразами, которые в определенном контексте информативней монологов на две страницы. У Чехова именно такие люди. Да здравствует «тара-ра-бумбия»!

3. К сожалению, я больше играю в пьесах, нежели смотрю спектакли. Но последнее мощное впечатление - это, конечно, «Дядя Ваня» в постановке Римаса Туминаса. Ему удалось достигнуть максимального воздействия, по крайней мере на меня, в те моменты, когда на сцене ровным счетом, казалось бы, ничего не происходит… когда ощущаешь, как душа истекает по капле…

4. На разных этапах моей жизни симпатии к персонажам менялись. Сейчас же они мне все дороги. Когда-то с удовольствием играл в «Предложении», в «Юбилее», «Свадьбе»,чуть позже в «Иванове», «Дяде Ване». Всегда хотел сыграть Лопахина в «Вишневом саде», но пока не довелось, да и «Чайка» обошла меня стороной. Сейчас в постановке Галины Борисовны Волчек исполняю Вершинина в «Трех сестрах», в этом же спектакле раньше играл Соленого. Очень большое впечатление произвела на меня многолетняя работа над образом самого Антона Павловича в фильме Марлена Хуциева «Невечерняя». Работа над фильмом продолжается…

Леонид Трушкин, художественный руководитель и основатель Театра Антона Чехова:

1. Это произошло в юности, когда я смотрел спектакль в Ленинградском театральном институте «Вишневый сад». И Чехов мне показался скучным автором.

2. Он метафизичен. Если следовать формуле Стреллера, то Чехов состоит из трех шкатулок – бытовой, исторической и метафизической. Его драматургия включает в себя все три эти категории.

3. «Три сестры» в постановке Питера Штайна. Но только «Три сестры», потому что «Вишневый сад» ужасный.

4. Лопахин. Я могу процитировать фразу, которую произношу каждый день: «Нужно только начать что-нибудь делать, господа, чтобы понять, как мало в России честных и порядочных людей».

Иосиф Райхельгауз, художественный руководитель Театра «Школа современной пьесы»:

1. Будучи студентом ГИТИСа, я поставил сцену Ирины и Тузенбаха из «Трех сестер». Ирину играла моя однокурсница Ирина Алферова, а Тузенбаха - Маркос Шиапанис, ныне один из крупнейших бизнесменов на Кипре. Я решил эту сцену таким образом: вечером были проводы полка, все сильно перепились и Тузенбах с Ириной вышли в сад. При этом Ирина вышла практически обнаженная в наброшенной сверху офицерской шинели. Когда мы показывали этот отрывок, у Алферовой вдруг распахнулась шинель и потрясенная кафедра увидела ее юное тело. Тут же поставили вопрос о моем отчислении, но Андрей Алексеевич Попов и Мария Иосифовна Кнебель меня отстояли. Вот это была моя первая встреча с театром Антона Павловича. Я понял, что на всю жизнь, при моей огромной любви и преклонении перед современной драматургией, первым драматургом для меня останется Антон Павлович…

2. Он открыл совершенно новый технологический способ драматургической записи и последующей ее расшифровки режиссерами. Всю мировую драматургию я делю на до и после Чехова. До Чехова не нужна была режиссура: персонаж одно и то же чувствовал, думал, делал и об этом же говорил. А после Чехова персонаж начал чувствовать одно, думать другое, делать третье, говорить четвертое. Поэтому Чехов породил режиссуру как профессию и определил драматургию всего ХХ века и, как теперь понятно, XXI века.

3. Когда мне было 17 лет, я работал монтировщиком декораций в БДТ. Нажимал на кнопку в спектакле Товстоногова «Три сестры». И кнопка вывозила фуру, на которой была Эмма Попова (Ирина) и Сергей Юрский (Тузенбах). И поскольку я нажимал кнопку, эта сцена десятки раз производила на меня неизгладимое впечатление.

4. Я узнаю себя во многих чеховских персонажах. В юности был убежден, что я Треплев, сейчас думаю, что, скорее, Тригорин. Еще чуть-чуть – буду Сориным, и боюсь, что закончу Фирсом…

Вера Васильева, актриса Театра сатиры:

1. Ну, так по-настоящему, всерьез, это «Три сестры» в постановке МХАТа, которую я видела еще в юности. С подружкой забирались на галерку, садились на лесенку и смотрели оттуда на удивительных артистов Художественного театра – Тарасову, Еланскую, Гошеву, Болдумана и других. А потом возвращались домой и плакали от восторга и чистоты, которые проникали в душу благодаря спектаклю.

2. Чехов очень прост для человека, который хочет видеть сюжет. Но секрет чеховских пьес как раз и заключается в том, сюжет здесь не так важен. Казалось бы, все просто, но чувствующий человек видит за этим значительно больше.

3. Тут я, наверное, пристрастна, но мне очень понравился спектакль Веры Ефремовой в Твери, где я потом играла Раневскую. Тверь небольшой город и сама Вера Ефремова - внучка писательницы, которая писала для Ермоловой пьесы. И вот эти традиции XIX века очень хорошо чувствовались и в трактовках, и в музыке, и в кружевном оформлении, и в том, как играл каждый актер.

4. Мне близки его женские роли – больше всех Раневская. Как ни странно, мне очень нравится и Аркадина, потому что в ней так много истинно женского и актерского и ее можно играть очень по-разному, начиная от нелюбви к такой женщине и кончая абсолютным оправданием. Раневских я видела очень много и, как ни странно, очень многих принимала, хотя они были разные. Это женщина, которая манит к себе. У Демидовой одна манкость, у Литвиновой, которая вроде бы даже и не проигрывает эту роль, - другая. Я видела даже Светлану Крючкову, которая, казалось бы, совсем не подходит для этой роли, но в то же время мне казалось, что передо мной русская барыня, которая полюбила и словно в омут бросилась…

Мария Бердинских, актриса Театра имени Вахтангова:

1. Когда я училась в школе, нас повезли в городской драматический театр на «Три сестры». В зале все спали, потому что было очень скучно. Я помню Машу, которая весь спектакль лежала в кресле-качалке. Школьники ели чипсы, пили пепси-колу, разговаривали… Ощущение незабываемое. И у меня тогда родилась мысль: «Да, скучно, но зачем же так нужно вести себя по отношению к актерам?» Мне хотелось побить всех детей, которые мешали спектаклю.

2. В каждой пьесе для каждого зрителя есть своя главная тема. То есть каждый берет от Чехова свое. Иногда читаешь и думаешь: «Ой, а вот это про меня». И дальше следишь в пьесе за «своим» персонажем.

3. Конечно, «Дядя Ваня» в постановке Туминаса. Это абсолютно другой Чехов и, мне кажется, правильный. Когда мы пришли на репетицию, Римас Владимирович сказал: «Все что вы знаете, забудьте, будем работать с чистого листа». В какой-то момент нам даже запретили сравнивать эту постановку с другими – мы открывали другого Чехова. Получилось, что мы переворошили всего Чехова и избавились от ненужного.

4. Соня из «Дяди Вани», хотя я читала все пьесы Чехова, но другие персонажи не мои.

Владимир Дашкевич, композитор, автор музыки к чеховским произведениям:

1. После прогремевшего на всю страну «Смерть Ивана Грозного» Театре советской армии, Леня Хейфец пригласил меня написать музыку к «Дядей Ване». Передо мной открылось море потаенных смыслов чеховской драматургии! В спектакле был очень интересный состав. К сожалению, сегодня эта постановка почти забыта.

2. Чехов своего рода русский Будда. Он учит русского человека перерабатывать рабство терпением. Кроме того, Чехову свойственны фанатизм (это проявляется в целеустремленности), шаманство (оно в умении врачевать) и так далее. Все это приводит тому, что из минусов возникают плюсы.

3. «Три сестры» в постановке Питера Штайна

4. Пожалуй, что Каштанка.

Виктор Сухоруков, актер Театра имени Моссовета:

1. Я поступал в ГИТИС и читал отрывок из «Попрыгуньи» - смерть Дымова. И именно на отрывке Чехова художественный руководитель курса Всеволод Астальский бросил карандаш от уха на стол и закричал: «Довольно». И после этого скажет: «Этот Сухоруков либо ненормальный, либо гениальный». А на третьем курсе в ГИТИСе был цикл самостоятельных работ. И я играл, например, в сценке «Жених и папенька».

2. «Дядя Ваня» в постановке Някрошюса, хотя многие его ругают за этот спектакль, но там, где Медведь играет на пианино – это здорово.

3. Чехов говорит не об одеждах, а о душе. Затрагивает нас темами, которые волновали как древних римлян, так и нынешнее поколение. Он разный. И эта разность нас и манит. Хочешь, голым на сцену выходи, хочешь, в военной форме, а хочешь, в скафандре. И всё это будет Чехов.

4. Все мои герои на «Свадьбе».

Александр Филиппенко, актер:

1. Это было в 1960-е годы, когда среди молодежи была популярна модельная драматургия – ранний Мрожек, Ионеско, Беккет, Гавел, Брехт. И на этом фоне в Щукинском училище (я пришел туда после физтеха) мы каждый год играли рассказы Чехонте, как зачеты. А потом была «Лебединая песня» («Калхас»). И я до сих пор мечтаю сыграть ее на сцене. Это удивительная драматургия. Чехов блестяще понимает кухню театра.

2. Чехов, как Федор Михайлович Достоевский, в самых потаенных, дальних углах твоей души копается, переворачивает там все, что становится страшно. Он все знает про нас. И нет для актера большего счастья, чем играть Шекспира и Чехова. Там столько возможностей для актера!

3. Люблю и уважаю спектакль Туминаса, который он выпустил в этом сезоне в Театре Вахтангова. Видел. Очень нравится. А когда-то сильное впечатление на меня оказывали чеховские пьесы, поставленные иностранцами. Например, «Три сестры» Питера Штайна. Это было еще в советское время. И в те времена мы увидели иной разворот, иную трактовку, казалось бы, до боли знакомых пьес. Чехов в те времена зазвучал как международный автор. А наш спектакль в Театре Моссовета – российский.

4. Конечно, профессор Серебряков (Александр Филиппенко играет его в премьерном спектакле «Дядя Ваня» на сцене Театра им. Моссовета. – Ред.). И, кстати, в этом ведь загадка и тайна: почему актер вахтанговской школы, для которого свойственны гротеск и сатира, которому ближе Гоголь и Салтыков-Щедрин, вдруг обращается к Чехову?

Марк Розовский, художественный руководитель Театра «У Никитских ворот»:

1. Конечно, в школе, но там было не совсем серьезно. А по-настоящему сама жизнь Театра «У Никитских ворот» началась со спектакля «Доктор Чехов». Это наша «Чайка», так сказать. «Доктор Чехов» - пестрые рассказы Антона Павловича, спектакль, который 27 лет назад родился в любительской среде и до сих пор держится у нас в репертуаре.

2. Главное открытие мирового чеховского театра заключалось в том, что называл Станиславский подводными течениями. Когда актеры разыгрывают не слова (пусть даже гениальные), а то, что за словом. И возникал второй план и поэтому пьесы в эстетическом смысле продолжают удивлять своей революционностью. Все персонажи чеховских пьес камуфлируют словами свою внутреннюю жизнь и нужно всегда разгадывать: что за словом, а то и за междометием.

3. Я лучше назову пьесу – это «Дядя Ваня». Я видел множество постановок по этой пьесе и спектакли хорошего качества отличались тем, что в них Чехов никогда не был результативен, он всегда в процессе.

4. Кто-то подсчитал, что персонажей у Чехова пять тысяч. Это население маленького городка, поэтому выделить кого-то одного сложно. Назову двух положительных героев Антона Павловича. Я насчитал их всего два – это Пржевальский, некролог которому Чехов написал на полстранички и прославил в этом некрологе подвижника. И еще один подвижник – это Доктор Дымов из «Попрыгуньи». А Соня, которую многие считают положительной, на мой взгляд, таковой не является. Она тоже неоднозначная героиня, как и все у Чехова.