 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Зигмунд Фрейд – Стефану Цвейгу: «Кто становится биографом, обязуется лгать, утаивать, лицемерить, приукрашивать и скрывать свое собственное недопонимание». Фрейд исходил из того, что биография – вид панегирика. Но прошел век, и биограф стал похож на прокурора или на памфлетиста, и стало обычным не утаивать, а разоблачать, не приукрашивать, а сгущать краски. Свое недопонимание автор не скрывает, но толкует не в пользу жертвы.
Отто Вейнингер. «У кого чувство тонкого и изящного столь сильно развито, как у Шекспира, тот скорее других воспримет и поймет всякую отвратительную грубость как некоторую опасность для себя». Сравнительно легко понять, что тонкий и развитой человек отождествляет самого себя с объектом грубости, страдает от этого воображаемого перемещения и воспринимает и носителя грубости, и ее проявления как скрытую угрозу. Труднее объяснить, почему существа грубые воспринимают людей «с развитым чувством тонкого и изящного» – как вызов, как некую опасность для себя. Словно художники, интеллигенты, просто воспитанные люди - представители враждебного мира.
В конце шестидесятых годов прошлого века вышел «Сборник задач и упражнений по диалектическому и историческому материализму». Это было очень увлекательное и поучительное чтение. Там предлагалось, например, определить, взгляды какого философского направления отражены в таком-то афоризме. Часто бывало, что вполне разумное и правильное высказывание принадлежит какому-нибудь махровому махисту-эмпириокритику, а сомнительное в плане благонадежности и чистоты Учения - одному из основоположников. «Общественная история людей есть всегда лишь история их индивидуального развития». Болтовня об индивидуальном развитии - очевидный буржуазный индивидуализм, враждебный марксизму-ленинизму, делающему упор на классы и широкие народные массы. Трудно поверить, что такое антимарксистское утверждение идет от Маркса с Энгельсом. «…в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни». А с этими словами Энгельса, мне кажется, может согласиться и мистик-субъективист: «действительная жизнь» - настолько широкое понятие, что в него входит и духовная жизнь, не так ли? Или я снова чего-то недопониманию?
Ортега-и-Гассет - о психологии модернизма: «Негативное настроение издевающейся агрессивности, превращенное в фактор эстетического удовольствия…». Шарлатана часто принимают за настоящего художника, и «авангардизм» помогает сделать разницу между профессионалом и мазилой не столь заметной. Но, с другой стороны, «издевающуюся агрессивность» легко принять за шарлатанство, профанацию, имитацию искусства посредством глумления над традиционными представлениями об искусстве. Хотя и о Пикассо, и о Маяковском можно сказать: «Негативное настроение издевающейся агрессивности, превращенное в фактор эстетического удовольствия». Но разве старый мир и его искусство в той или иной степени не заслуживали «издевающейся агрессивности»?
Художник Александр Таранович: «Сегодня конфликт в искусстве происходит не между истиной и ложью, красотой и безобразием, гармонией и хаосом, а между умением и профанацией». Значит, массовое искусство вовлекло в оборот такое множество потребителей, что не только умение, но и профанация может стать прибыльным занятием?! Я готов простить дурной вкус любителю чтения за то, что он любит чтение и проводит досуги за книгой, а не, допустим, за охотой. Понятно, что если к чтению приобщились десятки миллионов, средний вкус неизбежно понизится, как понизятся среднеарифметические результаты в данном виде спорта, если заниматься им начнут, вместо сотни-другой профессионалов - миллионы тысяч. Профанация тоже требует своеобразного ремесленного умения, почти мастерства. И не дает гарантии окупаемости затрат и быстрого получения сверхдоходов. Иначе профанировать музыку, пение, живопись и прочее ринулось бы гораздо больше народу, чем это имеет место. Я хочу сказать, что, хотя имя этим халтурщикам-эпатажникам легион, но их все-таки на порядок меньше, чем могло быть, если бы профанация искусства не требовала почти таких же усилий, упорства, жертв, как настоящее искусство. И как, кстати, отличить истинное искусство от профанации, если не в противопоставлении категорий истины и лжи, красоты и безобразия, гармонии и хаоса? Впрочем, кажется, есть еще способ. Профанатор искусства хочет изобрести такой стиль, такие приемы, чтобы его опусы были сразу узнаваемы, ни кого не похожи, выдавали авторское «я» с головой. Легче всего этого добиться, неестественным образом, коверкая художественный язык. Тогда как истинный художник не только оригинален, но и органичен в своей оригинальности..
Махатма Ганди: «Свобода ничего не стоит, если не включает в себя свободу ошибаться». Отсюда инстинктивное стремление властителя к расширению пределов своей власти. При демократии лидер не свободен, ибо у него нет возможности ошибаться безнаказанно (наказывает избиратель, отбирая власть). Диктатор же монополизирует право на ошибку.
Ворошилов, думая утонченно польстить Сталину, написал в юбилейной статье для «Правды», что тот ПОЧТИ не делал ошибок. Сталин, вполне логично, выбросил при правке весь этот кусок, заметив на полях: «Не было ошибок!» Я полагаю, Сталин хотел сказать соратнику не то, что ошибок на самом деле не было. Он хотел напомнить, что даже абстрактное допущение, будто вождь может ошибаться, не может быть терпимо. Этот предмет вообще не должен становиться предметом обсуждения.
Бердяев: «У меня (…) брезгливость ужасная. Она меня всю жизнь мучила… Брезгливость вызывает во мне физиологическая сторона жизни. Я прошел через жизнь с полузакрытыми глазами и носом вследствие отвращения… Я с болезненной остротой воспринимаю дурной запах мира. У меня есть брезгливость и к самому себе… Дурной нравственный запах мучит меня не меньше, чем дурной физический запах. Брезгливость вызывают интриги жизни, закулисная сторона политики». Такого рода признания поистине редки! Повышенно брезгливые люди, как многие считают, нечистоплотны. А главное, проявление брезгливости – одно из худших оскорблений для окружающих. И «брезгливость к самому себе» вовсе не оправдание. Сам себе ты можешь быть сколько угодно противен, но гадливого ощущения по отношению к ближнему своему не должен не только что выказывать, но и испытывать. Брезгливость – это признак чувства превосходства. Как в высшем, так и в самом простом обществе это чувство положено тщательно скрывать. Читатель, знающий о нетрадиционной сексуальной ориентации Бердяева, возможно, иронически отнесется к его словам о дурном нравственном запахе (у иных людей, вполне терпимых в религиозном, идейном, национальном плане, неудержимую брезгливость вызывают как раз «извращенцы»). Брезгливость и гомосексуализм как-то связаны – через преобладание чувственного, эстетического, женского восприятия. Один гашековский персонаж утверждал, что все эстеты гомосексуалисты. Все – не все, но Оскар Уайльд, Дягилев, Михаил Кузмин…
Борис Савинков: «Всё боевое дело (имеется в виду терроризм - А.Х.) неизбежно и неизменно строится не только на самопожертвовании, но и на обмане». То же самое задолго до Савинкова говорили публицисты реакционного лагеря: подполье, фальшивые паспорта, сплошной обман, обман и чужих, и своих – фи, какая гадость! Коллеги же Савинкова по «террорной работе» (Степняк-Кравчинский), а затем и советские книги и фильмы (о «легендарном Камо», например) превратили вот этот момент обмана, переодевания, притворства в самую увлекательную и героическую часть жизни революционера-подпольщика. Савинков как писатель не то чтобы абсолютно честен, но непривычно откровенен.
Станислав Говорухин: «Вряд ли найдется сейчас человек, который не считает приватизацию начала 90-х годов грабительской. (Кроме, конечно, самих грабителей.) Стало быть, это преступление. Причем чудовищное. Сопоставимое с гитлеровским. Есть много способов убить человека. Можно, просидев несколько часов в засаде, застрелить его из снайперской винтовки, а можно застрелить на охоте по ошибке. Можно сбить автомобилем. Можно оставить истекать кровью. Можно оставить без присмотра ребенка или душевнобольного, а тот, например, выпадет из окна или наглотается сонных таблеток. Можно не закрыть люк, и ночью туда кто-то провалится. Результат одинаковый – человек погиб, но закон для каждого случая определяет особенный состав преступления и свою меру ответственности. Понятно, что халатность, убийство по неосторожности, халатность, неоказание помощи – совсем не одно и то же. Банда Ельцина-Гайдара виновата во многом, но, конечно же, массовые убийства не входили в ее планы, преступного намерения ввергнуть людей в нищету и голод у реформаторов-«дерьмократов» не было. Сопоставлять действия российского руководства с гитлеровским «по последствиям» - примерно то же, что ставить знак равенства между киллером и неумелым водителем, сбившим человека («Какая разница – в итоге человек лишился жизни!»). Рассуждение Говорухина – насквозь демагогично. Это то самое бессовестное «красное словцо». Из того же ряда силлогизм: «Гитлер мечтал разрушить СССР. Горбачев и Ельцин его разрушили. Следовательно, Горбачев и Ельцин выполнили планы Гитлера».
Из Послания Президента Медведева. «Мы преодолеем отсталость и коррупцию, потому что мы сильный и свободный народ». Логика требует объяснить, каким образом сильный и свободный народ оказался в плену отсталости и коррупции.
Р. Роллан: «Густав Малер – несомненный гений. Но отчего же и Малер, и Рихард Штраус нагромождают в своих оркестровых произведениях кучи пестрого кричащего мусора?» - И отвечает: «Потому что они дирижеры двух крупнейших театров Европы – Венского и Берлинского. Их головы забиты чужой музыкой. Они с утра до ночи репетируют, разучивают, дирижируют. А композитору нужен тихий кабинет, чтобы услышать что-то внутри себя». Насчет «кучи кричащего мусора» с Ролланом можно очень и очень поспорить. Не слишком ли строги и изысканны был его вкус? Быть может, то, что он считал налетом вульгарности, стремлением к театральной крикливости и дешевым эффектам, было проявлением не ДУРНОГО, а НОВОГО вкуса? Тихий кабинет, конечно, нужен композитору. Но еще больше ему нужно питаться три раза в день, а сиденьем в тихом кабинете и сочинением симфоний он себе на кусок хлеба не заработает. Ну, разве гений, как Стравинский и Шостакович. Все композиторы, с которыми я был знаком, работали – преподавателями музыки, заведующими музыкальной частью в театрах, дирижерами, звукорежиссерами. Другими словами, их головы были забиты чужой музыкой. «Творить» всем приходилось урывками. Возьму на себя смелость предположить, что тихий кабинет, чтобы услышать что-то внутри себя, нужен писателю не меньше, чем композитору. Но сидением в тихом кабинете и сочинением рассказов и повестей зарабатывает себе на жизнь один писатель из ста. Остальные работают – журналистами, редакторами, литконсультантами, преподавателями литературы. Другими словами, их головы забиты чужими текстами. Не случайно же так много писателей дала миру медицина – область, столь далекая от создания и обработки текстов. Не забивающая человеку голову чужими словами.
Меня упрекали в частом использовании одного приема: приписать цитату "не тому" автору, чтобы затем неожиданно вытащить из рукава автора "настоящего". Злоупотреблю этим приемом еще разок. «Правители современной России – это запятнавшие себя кровью низкие преступники, это накипь человеческая, которая воспользовалась благоприятным для нее стечением обстоятельств и захватила врасплох громадное (можно перевести «великое» - А.Х.) государство, произвела дикую расправу над миллионами прогрессивных образованных людей, фактически истребила интеллигенцию и теперь (...) осуществляет самую жестокую тиранию, какую когда-либо только знала история». "Современная" Россия - это Россия 1926 года. Кто же это так сурово отзывается о Сталине, Бухарине, Рыкове, Зиновьеве и Каменеве? Какой-нибудь американский либеральный публицист? Английский парламентарий? Какой-нибудь католический архиепископ? Нет, это из "Майн кампф". "Самую жестокую тиранию" разоблачает не кто иной, как Адольф Гитлер. Когда Сталин и Бухарин обличали кровавую нацистскую диктатуру, они смыкались с американскими либеральными публицистами, английскими парламентариями, католическими архиепископами. Жестокие диктаторы любят обличать друг друга, и обе стороны бывают совершенно правы. Сталинисты сравнивают высказывания Гитлера и либералов о Советском Союзе, убеждаются в их близости и с торжеством восклицают: «Видите, либерализм и фашизм – почти одно и то же, идеологии почти совпадают, либералы – почти фашисты!». С таким же успехом можно сказать, что либералы – почти коммунисты, ибо обличали Гитлера и Муссолини так же страстно и в тех же выражениях, что и советская печать.
«Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это ещё не вся правда. Капитал боится отсутствия прибыли Значит, все публицисты, за редчайшим исключением, брали высказывание из вторых рук, никто не удосужился заглянуть в труды основоположника. Ибо на самом деле Маркс честно ссылается на Т. Даннинга - деятеля английского рабочего движения. А как же авторское право? С другой стороны, кто бы помнил этого Даннинга, если бы Маркс не запечатлел его, как, пардон, муху в янтаре?
Константин Батюшков: «Что нужно для увлечения толпы? Что нужно для увлечения большей части людей? Страстный и пылкий тон, частые выразительные мановения, слова быстрые и громкие». Однажды я готовил передачу на радио, для которой требовалось сократить до двух-трех минут довольно длинное выступление некоего Главного Режиссера. Блестящее выступление, встреченное публикой очень тепло. Я жалел, что его приходилось так сильно ужать. Приступил к «расшифровке», т.е. стал выслушивать по кусочкам магнитофонную запись и воспроизводить слова Главного Режиссера на бумаге, чтобы лучше разобраться, что выбросить, а что оставить. Каково же было мое удивление… Да, из большого выступления для передачи с трудом удалось слепить десяток фраз: пустота, набор слов, бесконечное повторение двух-трех нехитрых тезисов. Но сколько страсти и пыла! Как быстро и громко произносила речь! Какими частыми и выразительными жестами сопровождалась! Сравним с признанием Бердяева. «Мне всегда казалось, что (…) убедить других я могу лишь остротой и ясностью формулировок своей интуиции». Какое досадное заблуждение! Представим себе, что Чехов, Блок или Розанов публично спорят с Прохановым, Швыдким или Андреем Малаховым – за кем пойдет аудитория? Так много ли стоят острота и четкость формулировок? Насколько лучше понимал дело Батюшков: «Страстный и пылкий тон, частые выразительные мановения, слова быстрые и громкие». Кстати, опытные люди знают, что для обольщения женщин нужно то же самое: говорить прочувствованно и без пауз. Мне удалось два раза сорвать горячие аплодисменты при публичных выступлениях. Оба раза я говорил сбивчиво, бестолково, но – страстно и пылко, так как тема меня по-настоящему волновала. Актеры умеют великолепно имитировать это состояние.
Карл Ясперс: «Народ, который не предпочтет гражданскую войну отсутствию свободы, не является свободным». Признаюсь, никак не могу уследить за полетом мысли философа. С кем может вести гражданскую войну народ – с другой частью народа же, т.е. расколовшийся народ воюет сам с собой, иначе это не гражданская война. Гражданская война, даже в защиту свободы, - она что, прибавляет свободы или отнимает ее? Враги большевиков предпочли гражданскую войну отсутствию свободы, как они ее понимали, – но назвать Корнилова, Колчака и Юденича носителями идеи свободы?..
Вольтер: «Чем дальше шествует вперед разум, тем сильнее скрежещут зубами фанатики». Как-то странно оспаривать классика. Но… Мне кажется, Вольтер рассматривал развитие явлений на слишком маленьком историческом отрезке. Диалектика же процесса заключается в том, что фанатики только поначалу скрежещут зубами прямо пропорционально прогрессу разума. Однако на этапе, когда скрежетание зубами уже не помогает и шествующий вперед разум вот-вот одержит окончательную победу, часто бывает так, что фанатики вдруг успокаиваются и даже говорят, что как раз эта победа с новой силой подтверждает их правоту. Поскрежетали зубами на Коперника с Галилеем да на Дарвина, а потом, как выяснилось, ничего страшного: гелиоцентрическая теория и теория эволюции не мешают людям верить в Бога. «Тем сильнее скрежещут зубами» – напоминает сталинское открытие, его вклад в марксизм-ленинизм: обострение классовой борьбы по мере успехов социализма. Классовая борьба всё обостряется да обостряется, но вдруг – бац! – она должна прекратиться и наступает торжество коммунизма. Впрочем, это можно себе представить: по мере того, как количество врагов уменьшается, возрастает их ярость. Когда остается один-единственный враг, вся разросшаяся до невероятных размеров ненависть к социализму концентрируется в нем, но стОит покончить с этим архи-супер-врагом, как наступит благодать.
Чехов: «Когда сойдутся немцы или англичане, то говорят о ценах на шерсть, об урожае, о своих личных делах; но почему-то когда сходятся русские, то говорят только о женщинах и о высоких материях. Но главное – о женщинах». Сравнить со словами Достоевского о русских мальчиках (т.е. подростках, юношах), которые, как сойдутся, говорят исключительно о Боге и других высоких материях. Нормально ли это? Не должны ли юноши говорить главным образом о девушках? И не потому ли в зрелом возрасте русские говорили преимущественно о женщинах, что в юном возрасте не договорили о барышнях?
Гоголь предрекал, что в скором будущем «Европа придет к нам не за покупкой пеньки и сала, за покупкой мудрости, которой не продают больше на европейских рынках». Действительно, когда в России появились Достоевский и Толстой, Европа пришла к ним. Что свидетельствует о ее мудрости. А вот Николай Васильевич умудрился не заметить, что в его время на европейских рынках продавались книги Бальзака, Гюго, Стендаля, Теккерея, Диккенса, Гегеля, Фейербаха, Прудона и других, отнюдь не глупых авторов. И с чего, собственно, Гоголь взял, что Европа деградировала? Он что, пристально следил за развитием тамошней мысли? Так, слышал что-то, наверное, от своих друзей-славянофилов… А у тех откуда нетерпеливое ожидание и радостное предвкушение скорого неминуемого краха Европы? Из того, что она гниет, не вытекает автоматически, что Россия процветает. О духовной смерти Запада охотно говорили и до, и после Гоголя. Со смаком цитировали жалобы и трагические крики самих же европейцев – мол, гнием, закатываемся, вот-вот окончательно погибнем! Но каждый раз оказывалось, что слухи и страхи несколько преувеличены.
А.С.Запесоцкий, академик Российской Академии образования, доктор культурологических наук пишет: «Где современная великая западная литература? Какие культурные ценности создали сегодня Европа и США? (…) К огромному сожалению, во всем западном мире громадный духовный кризис. Это цивилизация потребления, а не духовности. Кризис западной цивилизации, к которой Россия сегодня относится, - это кризис потребления, когда целью ставится съесть как можно больше». О кризисе западной цивилизации имело бы смысл говорить, если бы наблюдался бурный культурный рост конкурирующих цивилизаций – исламской, китайской, индийской и др. А так на вопрос «Какие культурные ценности создали сегодня Европа и США?» можно ответить вопросом: «А разве остальной мир создал что-то великое? Где современная великая индийская (иранская, арабская, китайская, африканская, японская) литература? Получается, не только в западном мире громадный духовный кризис, но и на всей планете? Общество потребления, как ни парадоксально, ставит целью потребить как можно больше не только жратвы, но и духовной пищи. Потребительское отношение к культуре в США, Франции, Германии выражается в том, что читальные залы заполнены, на концерты классической музыки народ рвется, в книжных магазинах, наряду с детективами, множество серьезных изданий. Когда человек сыт, он и на концерт может пойти, и на спектакль, и на выставку. Можно подумать, «общество НЕпотребления» автоматически означает высочайшую культуру и уникальную духовность. Обществом потребления можно назвать Италию эпохи Возрождения: войны, эпидемии чумы, перевороты, казни, отравления, бунты – никто не уверен в будущем, все жадно пьют чашу наслаждений, в том числе эстетических, не только жрут и трахаются, но и швыряют пригоршнями золото музыкантам и художникам, не зная, увидят ли завтра рассвет. Но назвать это время бездуховным постеснялся бы и академик Запесоцкий.
Алексей Апухтин писал Чайковскому: «Труд есть иногда горькая необходимость и всегда величайшее наказание, посланное на долю человека… Занятие, выбранное по вкусу и склонности, не есть труд». Отношению к труду как к тяжелой повинности запечатлено в русском устном фольклоре. Нравится – не нравится, а работать надо, никуда не денешься. Не припомню пословицы, трактующей труд как радость. Правда, у народного поэта Кольцова есть стихотворение о прелести самых простых сельхозработ («Раззудись, плечо! Размахнись, рука!»), но, как я подозреваю, внутренний монолог косаря создан на основе не собственного опыта, а сторонних наблюдений. Русские народные песни прославляют скорее результат труда, а не его процесс. Народной, т.е. крестьянской психологии свойственно четкое разграничение сфер труда – и развлечения, игры, удовольствия. Известен рассказ Шаляпина: извозчик, услугами которого воспользовался Федор Иванович, не мог поверить в то, что пением можно заработать на жизнь, в то, что это может быть профессией.
Вот так Иммануил Кант сомневался, можно ли считать моральный долг моральным долгом, если он исполняется легко и с удовольствием. Получается, чтобы иметь цену, моральный долг должен исполняться через силу, по меньшей мере, с усилием. Крестьяне, я полагаю, не могли принять всерьез пророчество Ленина, что труд при социализме станет потребностью здорового организма. Слишком важное это и ответственное дело – труд, чтобы низводить его до простой физиологической потребности. Вряд ли согласился бы русский крестьянин и с тезисом Сталина: труд в СССР есть дело чести, доблести и геройства. - Духовное подвижничество, ратный подвиг – это понятно, это рядом с жертвенностью и мученичеством, а что такое подвиг трудовой? Если человек сам на себя и свою семью работает, пусть и хорошо, – какой же это подвиг? А если он знает, что работает на чужого дядю, но все равно хорошо работает, - это уже что-то вроде мученичества, тянет на подвиг скорее духовный… И все же - что такое труд – потребность либо дело доблести геройство? За привычку, за исполнение потребности наград не дают. Здесь вожди как-то не договорились.
Варлам Шаламов: «Труд – это уже потребность таланта, а не отец таланта». Мне встречались люди, для которых труд был потребностью: люди талантливые и, как правило, творческих профессий. Либо люди пожилые, родившиеся до революции или в первые годы Советской власти. Когда это поколение трудящихся ушло на пенсию и вымерло, оказалось, что Советская власть воспитала вполне буржуазное отношение к труду (физическому и умственному) как к неприятной необходимости. Люди же, выбравшие занятие согласно собственным вкусам и склонностям, по моим наблюдениям, несколько стесняются называть его трудом. Как и в других случаях, здесь многое зависит от определения понятий (здесь понятия «труд»).
Эрнесто Че Гевара: «Долг интеллигенции как класса - совершить самоубийство». Имелось в виду: интеллигенция должна вместе с угнетенными массами совершить революцию, в результате которой будут уничтожены классовые и сословные различия, интеллигенция растворится в массах, а массы станут сплошь интеллигентными. Вряд ли пылкий бунтарь знал высказывание Бердяева о том, что во время русской революции интеллигенция совершила акт самоубийства, т.е. всячески способствовала буквальному уничтожению самое себя - не физически, так морально.
Павел Быков, «Россия – пессимистам», журнал «Эксперт», 31.12. 2007: «Если для польского шляхтича свобода выражалась в праве не подчиняться, а для английского лорда — в праве контролировать, на какие цели идут уплаченные им налоги, то для русского дворянина свобода выражалась в возможности принимать участие в великом строительстве империи. И рассудите, у кого было больше свободы — у поляка, чье неподчинение, чей гонор ни на что в общем-то не влияли, или у русского, чья готовность служить делала его сотворцом мировой истории? И разве «несвободные» Курчатов и Королев были несвободны — по большому, по историческому счету?» Конечно, по огромному по историческому счету Туполев и Королев были не только свободны, но и почти счастливы в своих «шарашках». По тому же счету - разве были несвободны египетские рабы, участвовавшие в грандиозном деле строительства пирамид, а также рабы древней Эллады, чей упорный труд дал возможность небывало расцвести искусству и философии? А разве были несвободны русские крепостные крестьяне, своим трудом вносившие, наряду с дворянством, достойный вклад в строительство Великой Державы? А вы говорите, Оруэлл, с его «Невежество – сила!» и «Ложь – это правда!», сильно преувеличил. Вот, современный мыслитель прямым текстом сообщает, что истинная свобода, по большому историческому счету, – это рабство. Но близость к Оруэллу – это полбеды. Еще до Оруэлла один блестящий оратор, доктор наук доказывал, что в демократической республике личная свобода граждан приводит к подчинению государства на международной арене. Следовательно, если граждане хотят, чтобы любимое Отечество поднялось с колен, развязало себе руки и стало Великой Державой, надо кончать с личными свободами. Нехорошо со стороны Павла Быкова заимствовать идеи у доктора Геббельса и не ссылаться на источник. ___________________________ © Хавчин Александр Викторович |
       
|
