Незадолго до смерти Леонид Ильич Брежнев издал книжку «Воспоминания», в которой очень тепло отозвался о своей матери (ничто человеческое ему не было чуждо). Но «человеческим» это могло быть у простого смертного, в устах же Генерального секретаря каждое слово звучало как политическое указание. И вот первый секретарь такого-то обкома партии указал соратникам: «В свете «Воспоминаний» тов. Л. И.Брежнева нам надо продумать меры по возвеличиванию образа Женщины-Матери». 

И пошла писать губерния! Привожу сохранившиеся в памяти пункты из Плана мероприятий:

«…5. В средних специальных учебных заведениях, школьных и детских дошкольных учреждениях, ПТУ усилить работу педагогического персонала по формированию у подрастающего поколения чувств любви и уважения к Женщине-Матери.

Ответственные: отделы науки и учебных заведений, пропаганды и агитации. Срок – весь период.

…23. Творческим союзам провести творческие конкурсы по созданию ярких высокохудожественных произведений, посвященных возвеличиванию образа Женщины-Матери.

Ответственные: отдел культуры, творческие союзы. Срок – II квартал 1981 г.»

Вот я и спрашиваю: любые МЕРОПРИЯТИЯ, самые лучшие, прекрасно продуманные и неукоснительно исполняемые, - будут ли способствовать воспитанию у молодежи чувства любви к матери и возвеличиванию образа последней? Будут ли способствовать этому, например, обязательные школьные сочинения: «Почему я обязан любить свою дорогую мамочку?»

Глаголы «формировать», «прививать», «насаждать», «внедрять», «организовывать», предполагающие некоторое сопротивление среды, - подходят ли они к чувству сыновней/дочерней любви? Ведь в данном случае СРЕДА НЕ СОПРОТИВЛЯЕТСЯ! Любовь к матери, как принято считать, естественна, органична, она не нуждается в искусственных стимуляторах, в каких-то особенных усилиях, чтобы возникнуть, расти и сохраниться на протяжении всей жизни. Вы ей НЕ МЕШАЙТЕ – и она сама собой разовьется. И наоборот: как только человеку говорят, что он ОБЯЗАН то-то и то-то делать и то-то и то-то чувствовать,- в нем просыпается дух противоречия: «А я вот не буду любить только потому, что от меня это требуется!».

Мне кажется вполне уместным сравнение сыновней любви с патриотизмом, ведь что такое патриотизм, как не продолжение любви к своему РОДному, к семье, к ближайшему окружению («хорошие и верные товарищи, живущие в соседнем дворе»), к привычному с детства («картинка в твоем букваре», «проселочная дорога», «песня, что пела нам мать», весенняя попевка скворца» и т.д.).

Вот я спрашиваю: надо ли «целенаправленно формировать» это чувство? И может ли бравый прапорщик, политик, государственный деятель, чиновник НАУЧИТЬ любить Родину, согласно плану мероприятий?

Полагаю, прапорщик может научить любить Родину, но при одном условии: если он сам ее любит.

Вспомним, какие предметы в школе были нашими любимыми: те, которые вели любящие свой предмет педагоги. Проповеди и призывы: «Дети, любите родной язык и литературу, историю родной страны, родную математику, родной спорт!»,- никому ничего не дают. Зато с удивительной легкостью и охотой «подрастающее поколение» подражает примеру. То самое поколение, которое так туго поддается «формированию», «внедрению», «насаждению», «привитию».

Так что не будем обвинять подрастающее поколение в отсутствии патриотизма. Лучше посмотрим на самих себя: мы-то сами Родину любим? Или получаем зарплату за выполнение плана мероприятий по формированию любви к Родине?

В статье «Патриотизм и правительство» (1900) Толстой обращается к народам со словами: «Поймите, что патриотизм гадок и безнравственен», «Нужно, чтобы все поняли, что правительства нарочно подогревают в вас патриотические чувства, чтобы утвердить свою власть», «Стоит только людям понять, что патриотизм это очень плохо, жизнь ваша станет лучше».

 Толстой говорит так ясно и убедительно, логика его так мощна, что даже странно, почему народы не прислушались, не послушались, не поняли, почему через несколько лет после написания статьи началась русско-японская война, а потом Первая мировая, Вторая мировая, и процесс не прекращается. Так же убедительно, несокрушимо, мощно граф Лев Николаевич разоблачал официальные религию, частную собственность и эксплуатацию человека человеком, ложи и лицемерие. 

Как Сократ, Конфуций, как большинство пророков и законоучителей, он верил, что люди совершают зло только по неразумию. Достоевский и Фрейд были не такого высокого мнения о человеке как существе разумном. Люди не потому курят, пьют, употребляют наркотики, что не знают, как это вредно. Они ставят себя превыше окружающих, а свою родину превыше остального человечества не потому, что никто им не говорил о греховности эгоизма и шовинизма. Просто Господь даровал отдельному человеку и целым народам счастливую особенность зрения: заметен только чужой эгоизм. Смешон, отвратителен, безумен, опасен только ЧУЖОЙ национализм, патриотизм английский, французский, немецкий, израильский и т.д..

- А наш патриотизм – дело особое, он не имеет ничего общего с вульгарным шовинизмом. Наш патриотизм – чувство святое, высокое!

Толстой объясняет, что патриотизм - учение глупое, ведь «если каждый народ и государство будут считать себя наилучшими из народов и государств, то все они будут находиться в грубом и вредном заблуждении».

- Что другие считают себя лучше нас – это действительно грубое и вредное заблуждение, - отвечают народы. – Но мы – дело другое, мы на самом деле наилучшие, это же так и есть!

Уж на что пацифистом, космополитом, поклонником Льва Толстого был Альберт Эйнштейн, которому принадлежит высказывание: «Я ненавижу героизм по команде, бессмысленную жестокость и весь отвратительный нонсенс того, что объединяется словом патриотизм».

Но когда появилось на карте государство Израиль, великий физик и великий гуманист не то чтобы изменил свои взгляды, но…

- Израильский патриотизм – вещь особая. Он не имеет ничего общего с бессмысленной жестокостью!

Считается, что есть плохой патриотизм (псевдо-, квази-, ура-, квасной, национализм, шовинистизм) и патриотизм хороший, правильный – любовь к своей стране, своему народу НЕ В УЩЕРБ, не во вред кому-то другому. Такой патриотизм, по идее, вполне может мирно сосуществовать, уживаться и даже дружить с другим, т.е. другого народа, ХОРОШИМ же патриотизмом. (Н. Добролюбов: «Патриотизм живой, деятельный именно и отличается тем, что он исключает всякую международную вражду»; Н.Бердяев: «Любовь к своему народу менее всего означает вражду и ненависть к другим народам»).

«Хороший» патриот удивляется и обижается, не встретив полного доверия со стороны другого, тоже «хорошего», патриота. 

Увы, мирно сосуществуют, не мешая друг другу, только те патриотизмы, которым нечего делить. Например, норвежский и уругвайский. 

Св. Иоанн Кронштадтский упрекал: «Перестали понимать русские люди, что такое Русь! – и напоминал: - Она есть подножие Престола Господня!». 

Что Россия выполняет почетную функцию Подножия Престола, с этим согласится, конечно, каждый здравомыслящий человек, если он русский. Но Иоанн Кронштадтский, истинно русский патриот, наверняка имел в виду не только губернии с великорусским населением, но и Россию с Ташкентом, Вильно, Тифлисом, Варшавой и Гельсингфорсом включительно. У патриотов же Ташкента, Варшавы, Гельсингфорса и т.д. вполне могла быть другая точка зрения на то, Россия ли НА САМОМ ДЕЛЕ является подножием Престола.

Истинно Русский Патриот (мэр Москвы) любит Россию с Севастополем, но с Севастополем же любит свою ридну неньку-Украину и мэр города Львова. Оба они сколько угодно могут клясться, что их чистая и высокая любовь к Отчизне начисто лишена неприязни к кому-то и что «чужой земли ни пяди не хотим, но и своей вершка не отдадим»,

- Но ведь Севастополь – это НАША земля! – заявляют оба патриота.

Как только к святому и поэтичному патриотизму примешиваются прозаические национальные интересы, разница между хорошим и плохим видами патриотизма как-то сходит на нет. 

Для Льва Толстого патриотизм по определению не может быть хорошим.

Уже в «Анне Карениной», за двадцать с лишним лет до написания статьи «Патриотизм и правительство», отвергается великодержавный экспансионизм (под флагом «защиты единоверных братушек-славян») – как несовместимый с духом христианства. Толстой с полным сочувствием цитирует французского публициста Альфонса Карра: самых пламенных проповедников патриотической войны – в особые передовые отряды, и на штурм, в атаку, впереди всех! Предполагается, что это умерит пыл национально ориентированных депутатов и журналистов. Действительно, если бы все они из одного циничного расчета, из выгоды проповедовали самопожертвование ради Отчизны, разоблачить таких патриотов не составило бы труда. Но Толстой (возможно, для большей наглядности) несколько упрощал, представляя дело так, что писатели, педагоги, журналисты, депутаты служат патриотизму «профессионально» - ТОЛЬКО потому, что на этом пути легче добиться карьеры, денег, славы и т.д.

В статье «Россия – пессимистам» (журнал «Эксперт», 31.12.2007) находим проникновенные строки: «Великое государство – такой же повод для гордости, как швейцарские часы, французская кухня, итальянское искусство Ренессанса. И не только предмет гордости, но и источник дохода. Российские пространства с их несметными богатствами и стратегическим положением, сегодня окупаются для нас сторицей». 

«Окупаются ДЛЯ НАС» - очевидно, не для всего населения России, а для «элиты». 

Как порадовался бы Лев Толстой, найдя новое подтверждение тому, что патриотизм нужен прежде всего министрам, генералам, богачам, обслуживает их интересы, насаждается СВЕРХУ! «В руках правящих классов войско, деньги, школа, религия, пресса. В школах они разжигают в детях патриотизм историями, описывая свой народ лучшим из всех народов и всегда правым; во взрослых разжигают это же чувство зрелищами, торжествами, памятниками, патриотической лживой прессой». 

Разумеется, тот, кто говорит толпе: «Наш народ – лучший в мире, и мы, его дети, суть особенные и удивительные, самые умные, талантливые, добрые, сильные»,- обречен на успех. Самое мало, он будет пользоваться куда бОльшим сочувствием, чем унылый проповедник братства и равенства народов.

- Мы не лучше других, мы такие же, как все! – разве этот лозунг кого-то вдохновит и поведет в бой? Да вряд ли с такой проповедью вообще найдешь слушателей.

 Но мы знаем, что шкурные интересы могут чудесно сочетаться с высокими принципами, а выгода – сплетаться с искренними убеждениями. И отнюдь не каждый толкующий о нравственной высоте русского патриотизма – лжец и лицемер. Разве мало примеров того, как представители привилегированных классов, которым, казалось бы, сам бог велел отсиживаться в безопасном местечке, не только других отправляли, но и сами шли и детей своих посылали почти на верную смерть?

- Вы потому за войну до победного конца, что у вас двадцать тысяч десятин имения в Полтавской губернии! – кричали революционеры председателю Государственной Думы Родзянко.

- Причем тут десятины? У меня сын на фронте, на передовой, каждый день может погибнуть! – удивлялся и возмущался Родзянко.- Возьмите мое имение, но Россию защитите!

Жириновский вряд ли пойдет на штурм, в атаку впереди всех, а Проханов и Лимонов – пойдут. И дело не столько в патриотизме, сколько в самолюбии, тщеславии, страхе потерять репутацию.

Из Манифеста патриотического движения «Наши» от 15.04.2005: «При оценке перспектив будущего лидерства России мы рассматриваем Россию как исторический и географический центр мира».

Ваше право, ребята! Каждый человек и каждый народ видит себя в центре мироздания, так устроены наши органы чувств. «Мы – особенные, уникально-неповторимые, не такие, как все»,- с этого начинается национальное самосознание. Развиваясь, оно приходит к несколько иной идее: «Мы похожи на других, иначе не могли бы находить с ними общий язык, ставить себя на их место. Мы должны считаться с другими народами и понимать, что каждый из них рассматривает свою страну как исторический и географический центр мира».

Согласно Льву Гумилеву, не только идея патриотизма, но и идея народности - по определению – предполагает разделение и отчуждение: «Этнос – это свойство вида гомо сапиенс группироваться так, чтобы можно было противопоставлять себя и «своих» (иногда близких, а часто и довольно далеких) всему остальному миру».

«Фрукт вообще» есть абстракция, а съесть можно яблоко, грушу, апельсин, И говорим мы не на языке «вообще», исповедуем (если исповедуем) не «вообще религию». И, как сказал классик, нельзя требовать от человека, чтобы он был прежде «всечеловеком», «человеком вообще», а потом уже русским, французом, испанцем, как нельзя требовать, чтобы белка и заяц были прежде всего «всезверем».

Казалось бы, бесспорно, что многообразие рас, наций и народностей есть благо, есть богатство человечества и каждая нация должна лелеять свою уникальность и гордиться ею. Казалось бы, ясно, что особенности каждого народа, его языка, традиций, культуры, есть необходимое условие развития всего человечества и потому патриотизм, стремящийся к сохранению этих особенностей, есть благородное и полезное чувство. Но Толстой придерживается другого мнения: «эти самые особенности служат в наше время главным препятствием осуществлению сознаваемого уже людьми идеала братского единения народов. И потому поддержание и охранение особенностей какой бы то ни было, русской, немецкой, французской, англосаксонской, вызывая такое же поддержание и охранение не только венгерское, польской, ирландской народностей, но и баскской, провансальской, мордовской, чувашской и множества других народностей, служит не сближению и единению людей, а всё большему и большему отчуждению и разделению их».

Прямо глобализм какой-то – задолго до появления глобализма в современном понимании! Можно ли так недооценивать силу патриотизма, который сам Ленин, пролетарский интернационалист номер один, называл одним из наиболее глубоких, прочных и древних чувств!? Патриотизм, животворную силу которого сам же Толстой так глубоко, ярко и проникновенно показал в «Севастопольских рассказах» и особенно в «Войне имире»?!

Лев Толстой – мыслитель чрезвычайной мощи, он, как танк или слон, развивая свою идею, идет вперед, не отклоняясь и не опускаясь до уступок и компромиссов. Недаром Плеханов называл его гениальным метафизиком (в смысле «не диалектик»).

Для Толстого «быть патриотом» означало «быть врагом общечеловеческого братства». Для «истинно русских патриотов» быть сторонником общечеловеческого братства и означает «быть врагом России».

Один такой истинно русский писателище заявлял, что в жизни не прочитал ни одной строчки на нерусском языке.

- Ну, а как же Гете, Бальзак, Диккенс?

- Я и не читая могу сказать: всё они дерьмо! Может, для своего бездуховного Запада и не полное дерьмо, но по сравнению с Пушкиным, Достоевским, Толстым…

Так кто же полнее выражает русский национальный характер – современный «истинный русич», презирающий все чужое, не зная его, или Лев Толстой, посягнувший на святое, на Патриотизм - во имя братства народов? 

Впрочем, для человека, хоть краем уха слышавшего о диалектическом методе, нет антагонистического противоречия между общечеловечески-глобалистским и уникально-национальным. Динамическое равновесие между «мы не такие, как все» и «мы похожи на всех», между сознанием своей особости и стремлением к сближению наций. 

«Нации сближаются через свободное развитие каждой»,- по-моему, в этой диалектической формуле (Толстому она показалась бы иезуитским софизмом) что-то есть. 

Да, но… где вы видели свободно развивающуюся нацию? 

Принято различать и противопоставлять национализм «обиженных, угнетенных» - и национализм обидчиков и угнетателей. Толстой смотрит с на вещи с такой высоты, что эту разницу почти не замечает. «Один напал, другой защищается, но оба грешны, оба прибегают к насилию, ожесточают свои души».

«Мелкие угнетенные народности, подпавшие под власть больших государств: поляки, ирландцы, чехи, финляндцы, армяне, - реагируя против давящего их патриотизма покорителей, до такой степени заразились от угнетающих их народностей (…) чувством патрио, (…) что они сами, страдая от патриотизма сильных народов, готовы совершить над другими народностями из-за того же патриотизма то самое, что покорившие их народности производили и производят над ними».

«Обиженный» патриот на удивление быстро становится патриотом-обидчиком – чтобы предвидеть это не надо было быть Львом Толстым.

Но разве это не заблуждение великого человека – полагать, будто патриотизмом одни народы заражаются от других, т.е. что он чувство искусственно привнесенное, а не самозарождающееся естественным путем?

Даже странно, что та же рука написала «Войну и мир» - роман, в котором где как раз показано, что патриотизм не разжигается «сверху», а пробуждается в недрах народах «сам по себе», из чувства национального самолюбия, уязвленной гордости.

Толстой пытается убедить порабощенные народы, что жизнь эльзасцев нисколько не может улучшиться оттого, будет ли их край немецкий или французский, а Ирландия и Польша свободны или порабощены.

Конечно, заниматься духовным самосовершенствованием можно и в оккупированной стране. Но попробуйте поговорить об этом с молодежью! Всегда найдется пылкий юноша, который ответит, что тот, кто призывает порабощенных отказаться от борьбы, фактически помогает поработителям, которым выгодно, чтобы на захваченных территориях люди углубились во внутренние процессы, а не лезли в политику.

- Это позорно, бесчестно – говорить, что в несвободной стране можно быть духовно свободным человеком!

Геннадий Малкин. Патриот хочет не столько за что-то умереть, сколько кого-то убить.

Игорь Губерман. Патриотизм – это изумительное чувство, которого не существует у людей, которые вслух произносят это слово.

«Истинный патриот» осудит или отвергнет эти высказывания не вникая в то, верны они или не верны, а на основании того, что их авторы – инородцы, которые вообще не имеют права высказываться о Высоком Чувстве Патриотизма. 

Как метко сказал Борис Грызлов, третий человек в государстве Российском, «русская национальная идея – всегда быть первыми».

Идея прекрасная, но не очень оригинальная: есть ли на свете народ, чья национальная идея - идти в серединочке или плестись в хвосте?

Непонятно, что делать, если наша национальная идея сталкивается с точно такой же чужой национальной идеей. Ведь не может быть несколько первых одновременно? Непонятно, как доказывать, что мы – первые, не драться же каждый раз! И совсем непонятно, как быть, если вдруг оказывается, что мы НЕ первые. Или первые, но НЕ ВСЕГДА. А такое тоже теоретически возможно. 

«Национализм мы понимаем как эгоистическое преувеличение своей любви к отечеству и высокомерие по отношению к другим народам и расам. Нам чужды такие чувства. Мы любим свою страну и свой народ, но мы уважаем также и другие народы и присущие им особенности. Мы и в дальнейшем не будем отказываться от любви к своему отечеству, от высокого чувства национального долга. Мы не дадим смутить себя непрестанными обвинениями в национализме».

Это сказал выдающийся военачальник Второй мировой войны, национальный герой, человек-легенда.

Какие прекрасные слова! Можно ли лучше, без гордыни, но и без фальшивой скромности выразить чувства и убеждения настоящего патриота-государственника, отвергающего как пошлый агрессивный шовинизм, так и безнравственный либеральный космополитизм и глобализм, означающий на деле отказ от славы отцов, забвение истории, традиций и духовного наследия родной страны?!

Мы процитировали патриота-государственника, да только не русского, а немецкого. Конкретно – Хайнца Гудериана. Вот как прекрасно умели говорить генералы германского вермахта – после проигранной войны.

Но и до войны Гитлер и его присные - в качестве официальных лиц - не заявляли публично о захвате чужих земель, порабощении народов, власти над миром и прочих одиозных вещах. Нет, речь шла не о захвате чужого, а о возвращении своего кровного. О восстановлении попранной справедливости в межнациональных отношениях. Об освобождении от унизительной зависимости.

О чем говорят сегодня европейские неонацисты – о величии белой расы, о правомерности притеснения национальных меньшинств и т.п.? Помилуй Бог, совсем напротив: о том, что коренное население притесняется чужаками-пришельцами, о необходимости покончить с эксплуатацией белого большинства иноплеменным меньшинством…

Кто нынче агрессивен? Все только защищаются: «Нам чужого не надо, нам бы наше кровное не упустить».

Может быть, не так уж неправ был граф Лев Николаевич, сказав, что всякое проявление патриотизма в одном народе порождает враждебность против него в другом?

Наверное, все же не «всякое» проявление патриотизма, а усиленное, демонстративное, акцентированное.

Основатель христианства объявил, что тот, кто приходит к Нему, не возненавидев своих родителей, и жену, и детей, и братьев с сестрами, не может стать его учеником (Лк., 14;26 ).

Но это непомерное требование впоследствии было как-то затерто, отошло на третий план. Мало кто сегодня скажет православному батюшке: как ты можешь священствовать во Христе, не отказавшись от любви к семейству своему?

Семейное оказалось сильнее религиозного (церковного).

Основоположники марксизма объявили войну буржуазному патриотизму: у пролетария нет отечества!

Но уже к 1914 году выяснилось, что социализм не мешает патриотизму, Сталин диалектически соединил пролетарски-интернационалистское с имперско-великодержавным, а Зюганов доказал, что современные российские коммунисты могут отбросить приставку «интер» за ненадобностью.

Патриотическое, как развитие семейного, родового, оказалось куда сильнее социального и классового. 

Борьба Маркса и Толстого с патриотическим чувством в конечном счете была обречена на провал.

Нет, как это «обречена на провал»?! С таким же успехом можно сказать, что пророчество о приходе Мессии «обречено на провал»!

Лев Толстой, как библейский пророк, видит грядущее, но не может сказать, в каком веке или тысячелетии оно грядет. Настанет время, когда народы заживут в любви и братстве, придут к единой религии, откажутся от всякого насилия, эксплуатации, угнетения и мясоедения и станут обходиться без армии, правительств, чиновников. Рано или поздно всем станет ясно, что патриотизм есть «чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и что поэтому чувство это должно быть (…) подавляемо и уничтожаемо».

 Сегодня такой подход кажется невозможным, диким, безнравственным, но не факт, что наши потомки не сочтут дикими и безнравственными любой другой подход. 

Нас пытаются убедить в том, что;

- дореволюционную Россию все уважали и боялись;

- социалисты и революционеры, как правило, были антипатриотами. 

Но вот как объясняет знаменитый террорист Иван Каляев, почему он возненавидел существующий режим: «За границей я испытал, с каким презрением европейцы относятся к русскому, точно имя русского – позорное имя». 

Поскольку любимую Родину позорит царское правительство, бороться с ним – высшее проявление патриотизма.

Несомненным патриотом был Виктор Савинков. Из его воспоминаний: «Мне не раз приходилась слышать Бебеля и Жореса и никто из них в моих глазах не овладевал так слушателями, как Гапон» (хотя священник-расстрига произносил лишь бессодержательные фразы и угрозы, притом не на митинге, а в маленькой комнате, и аудитория составляла всего несколько человек.

Знай наших: оказывается русский поп-провокатор стоит выше величайших европейских ораторов! 

Карамзин о патриотизме: «Любовь к собственному благу производит в нас любовь к отечеству; а личное самолюбие – гордость народную, которая служит опорою патриотизма».

Значит, в основе патриотизма – «разумный» эгоизм, правильно понятое «собственное благо»? Можно переиначить: любовь к отечеству происходит из любви к собственному благу, а гордость своим народом есть дитя личного самолюбия.

Еще из Карамзина: «Главное дело быть людьми, а не славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно для русских»

Рассуждение типичного либерала-космополита! Истинный патриот сказал бы: «Что хорошо для русских, то не может быть дурно для человечества».

Еще из гнусно-антипатриотического:

Авраам Линкольн: «Нации, как и отдельные люди, должны признаваться в своих грехах и провинностях со смирением и скорбью и вместе с тем с твердой надеждой, что искреннее раскаяние повлечет за собой снисхождение и прощение».

Адам Михник: «Патриотизм определяется мерой стыда, которую человек испытывает за преступления, совершенные от имени его народа».

Писатель Михаил Берг: «Человек, любой, важнее родины и нации, так как человек реален, а нация – иллюзорна, и патриотизм – это идеология обмана неимущих имущими, которые выдают свои интересы за интересы общества».

Философ Виктор Макаренко: «Нация – это мнимая (вымышленная, выдуманная, воображаемая) общность людей, которая представляется им как неизбежно ограниченная и суверенная».

Помнится, еще мудрецы античности говорили, что вера в богов идет от осознания человеком своего бессилия перед силами природы. С тех пор религии почти не утратили своей популярности. Августин Блаженный называл астрологов шарлатанами, но широкие массы до сих пор не перестали интересоваться гороскопами. Лев Гумилев объявил татаро-монгольское иго – выдумкой, а народ не согласился и сохранил в песнях и поговорках память именно об иге, угнетении, позоре.

Много есть идей на свете, которые, по мнению философов, и идеями-то именоваться недостойны – мнимости, иллюзии, мошенническая выдумка, недействительность. Но они, эти идеи, из века в век переживают философов.

Вот и нации, национализм. Виктор Макаренко отмечает противоречие между политической силой и теоретическим бесплодием национализма. А может быть, даже не противоречие, а закон общественной жизни: чем бесплоднее национализм теоретически, тем он сильнее политически.

Пол Джонсон, британский историк и писатель, пишет типично русофобское: «Россия вернется к своему истинному статусу – статусу бедной, неэффективно управляемой страны с армией, которая ей не по карману, крайне нуждающейся в иностранных инвестициях, которые она отпугивает своим грубым и агрессивным поведением».

Как реагировать на этот злобный клеветнический выпад?

Вариант 1. Набить этому Полу Джонсону морду, чтобы неповадно было сеять злобную клевету. Если Джонсона под рукой не окажется, набить морду какому-нибудь другому британцу. По меньшей мере, забросать тухлыми яйцами британское посольство.

Вариант 2. Опровергнуть злобного клеветника:

- доказав, что Россия не бедная, а богатая, что управляется она эффективными менеджерами, что армия ей по карману, а иностранные инвестиции вовсе не нужны, что ее поведение не грубое и не агрессивное;

- доказав, что автор использует заведомо ложную терминологию. Вместо «бедная» следует читать «святая», вместо «неэффективно управляемая» - «управляемая не по указке из Вашингтона», вместо «грубое и агрессивное поведение» - «независимая и отстаивающая национальные интересы внешняя политика» и т.д.;

- не вступая в бесполезную полемику, просто излить свой гнев на этого британского козла и на весь козлиный Запад.

Вариант 3. Попытаться сделать все от тебя зависящее, чтобы Россия не была бедной и плохо управляемой страной.

Какой вариант проще? Какой более соответствует «естественной реакции психически и интеллектуально здорового человека»? 

Мобильных телефонов в Москве больше, чем в Лиссабоне, Амстердаме и Гонконге. Но меньше, чем в Мадриде, Праге, Варшаве, Сеуле, Мехико.

Эта статистика дает аналитику широкие возможности для маневра. Можно подать так: «О каком отставании России болтают ее враги? Возьмем первое попавшееся – количество мобильных телефонов. Москва в этом отношении опережает такие мегаполисы «цивилизованного Запада», как Амстердам и Гонконг».

А можно преподнести и так: «Как была Россия сиволапой, так и осталась, и призыв учиться у Запада культуре по-прежнему актуален. Достаточно сказать, что, например, по количеству мобильников Москва отстает от таких, прямо скажем, далеко не центров цивилизации, как Мехико и Бангкок, не говоря уже о Варшаве и Праге». 

Вот так и пишутся разные учебники истории, так создаются глубокие исторические концепции: берутся самые подлинные, бесспорные факты и поливаются соусом – либо патриотическим, либо либерал-космополитическим, по выбору автора.

Юлиан Тувим: «Польских фашистов ненавижу больше, чем всяких других. Вот самое серьезное доказательство того, что я настоящий поляк».

Попробуем приложить это доказательство к настоящим русским патриотам». (т.е. к тем, кто так себя публично именует).

Выясняется, что русских фашистов они ненавидят не больше всех, потому что… их не бывает в природе. Отвергается  сама возможность существования «русского фашизма»: прилагательное и существительное, мол, несовместимы, как «ледяной огонь» или «темный свет». Польский, эстонский, украинский, еврейский, либеральный, глобалистский фашизм – сколько угодно, а русского нет, не было и не будет.

Фашизм – это «Германия превыше всего!». А "Россия – всё, остальное – ничто!» - совсем другое дело. Разница огромная! Согласитесь, в этих молодых ребятах, которые идут под лозунгом «Россия – для русских!», есть что-то горячее, искреннее, симпатичное. И даже в этих почти неизбежных издержках и крайностях юного максимализма нет ничего похожего на фашизм. А если и есть какое-то  сходство, то лишь внешнее. Потому что Россия – это вам не Германия, не Италия, не Израиль, не Эстония: русский народ – исключительно добрый и терпимый.

Патриотизм народа-победителя вполне понятен, и если он иногда начинает перехлестывать границы и переходить в шовинизм, это где-то по-человечески простительно.

Еще более понятно и простительно (где-то по человечески), что патриотизм нации побежденной, униженной и оскорбленной тоже иногда перехлестывает границы и переходит в шовинизм.

Короче, во всех случаях легкий шовинизм понятен и простителен. Где-то по человечески. При одном условии: если это НАШ шовинизм.

В середине восьмидесятых годов мне довелось ознакомиться со справкой Ростовского обкома партии о состоянии городского хозяйства столицы Дона и Северного Кавказа, окрестностей, видных из поезда, - с точки зрения иностранца. Выводы были неутешительные: всяческое неблагоустройство, загаженные улицы, грязные покосившиеся халупы и т.д. – бросают тень, подрывают престиж и негативно влияют на образ нашей страны.

Должен заметить, в обкоме партии работало много неглупых и не склонных к лакировке действительности людей. 

Бог с ними, с иностранцами, но может ли Истинно Русский Патриот мириться со свинством, миазмами, мерзостью в доме своем и во дворе своем? Не начинается ли забота о величии Любимой Родины с наведения порядка в ближайшем окружении?

Ну, разумеется, Уникальная Русская Духовность неизмеримо выше мещанства, обывательщины, бюргерского грошевого уюта, западного вещизма, либерастического комфорта (ничего не забыл?). Но убей бог не пойму, как может Уникальная Духовность мирно уживаться с вонью в подъезде? Не пойму, почему людей, готовых самоотверженно отдать жизнь за Родину (или уверяющих, что они на это готовы), у нас гораздо больше, чем готовых самоотверженно выбросить в урну окурок, оставленный кем-то другим?

Напомню, что у нас считается истинно патриотическими занятиями:

- испытывать глубокую обиду за державу и оплакивать утраченное величие, тосковать при воспоминании о том, как сладко жилось прежде (при советской власти, царе-батюшке, до крещения Руси), пока не пришли лютые вороги и все не порушили;

- мрачно пророчествовать скорую гибель России, грозно пророчествовать близкую расправу русичей с ворогами, радостно пророчествовать скорое возрождение России и призвание ее к духовному лидерству:

- проклинать антинародный оккупационно-коррупционный режим;

- гневно обличать русофобов, т.е. всю заграницу и всех инородцев.

Посадить березку, разбить газон, сделать что-то такое, чтобы радовало глаз в перечень патриотических занятий не входит. Можно подумать, это требует много времени, отвлекает внимание и силы от борьбы с антинародным режимом.

____________________________

© Хавчин Александр Викторович