Первый секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР тов.Н.С.Хрущев, выступая с речью на Всесоюзном совещании учителей, вдруг отложил листки и обратился к залу с такими словами:

- Вот здесь написано «молодежь», а я и не знаю, как правильно - «мОлодежь» или «молодЁжь». Прямо неудобно перед такой культурной аудиторией…

«Культурная аудитория» прониклась к Никите Сергеевичу большой симпатией. Надо же, человек, поднявшийся из самых низов на самый верх, не стыдится признаться в своей недостаточной грамотности!

Дело происходило, если не ошибаюсь, в конце пятидесятых годов прошлого века, и этот маленький эпизод подтверждает, что советское общество было на подъеме. Как заметил один английский историк, в развивающемся, здоровом и благополучном социуме низы стремятся подражать верхам. Менее образованные слои хотят читать те же книги, носить ту же одежду, выговаривать слова так же, как более образованные.

Грядущий провал Горбачева люди проницательные связывали с тем, как он ставит ударения в словах «начать» и «мышление». Понятно, что выходцу из самых низов, даже получившему целых два высших образования, страшно трудно отвыкнуть от впитанного с молоком матери простонародного выговора. Но! Ведь Горбачев и не пытался избавиться – иначе он говорил бы иногда, контролируя себя, с правильными ударениями, а иногда, забывшись, увлекшись – с неправильными. Последний генсек прибегал к вульгаризмам («тяму не хватает»). И, что самое ужасное, в окружении его, среди всех этих кандидатов и докторов наук, академиков и член-корров, не нашлось человечка, который отважился бы сказать: «Михаил Сергеевич, не срамитесь перед культурной аудиторией!»

Через каких-то 15 лет произошло невероятное: лидер страны, в прошлом офицер разведки с дипломом юриста стал НАРОЧНО копировать уголовный сленг! Когда верхи начинают подражать низам – это, как подметил тот же английский историк, верный признак того, что общество переживает упадок, разрушается, деградирует.

Начальству захотелось быть поближе к народу, поговорить «народным языком»? Но «простой народ» прекрасно понимает, что начальство притворяется, выделывается, имитирует близость к низам самым примитивным и наглым способом. Низы ждут от верхов речей особых, возвышенных, непраздных (см. «Борис Годунов» А.С.Пушкина), 

Если Духовный Лидер Нации на протяжении всех десяти лет правления пользуется языком охлоса («жевать сопли»), значит, нет никакого «возрождения высочайшей культуры».

Духовное возрождение – это когда бывшие уголовники лезут из кожи вон, чтобы походить на людей из общества. Когда светские львы и львицы считают особым шиком ботать по фене – это духовное оскудение. Когда зрители мечтают быть похожими на актеров, ученики – на учителей, солдаты – на командира, это нормально, хотя и является залогом духовного здоровья общества. Но когда актеры гнусавят и шепелявят, как люди с улицы, учителя осваивают вульгаризмы из словаря учеников, а политики матерятся как сапожники… Это симптом глубокого нездоровья.

И не похоже, чтобы больной хотел выздороветь!

«Пытался вставить линки, но система банит мессидж на корню».

Такие фразы приводят в неистовство ревнителей чистоты русского языка. Меня тоже несколько напрягает вторжение всех этих «ресепшн», «консалтинг», «тренд-бренд».

«Система банит мессидж» - эту мысль можно, конечно, выразить посредством более традиционной лексики. Но получится не так сжато и все равно не очень изящно. Ну, нет (пока еще?) в русском языке собственных слов для определения того, что уже присутствует в реальной действительности. По-моему, раздражение вызывают не новые слова, а новые явления - НОВОЕ как таковое. Не чужие слова, а ВСЁ ЧУЖОЕ. 

Классические консерваторы (Шишков, Даль, Солженицын), возмущаясь засильем иностранщины, предлагали замены: окоем вместо горизонта, мокроступы вместо галош, толстосумство вместо капитализма и т.п.. Нынешние мелкие шавки от консерватизма только и умеют, что злобствовать.

Кстати, отечественного производства слово «летчик» вместо тяжеловесного «авиатор» предложили не пуристы, а футуристы. 

Почему пришельцы с Востока («кайф», «табу», «киоск», «татуировка») ни у кого не вызывают особо нервной реакции? Не потому ли, что не вызывают особого протеста сами реалии, стоящие за этими словами?

Вторжение иноязычной лексики вас очень беспокоит? Неужели вы настолько не уважаете и не цените мощь и величие русского языка, что предполагаете, будто все эти драйвы, экшны, гламуры, банкинги и флэш-мобы таят для него серьезную угрозу! Да, англицизмы и галлицизмы оскорбляют слух, символизируют некий отвергаемый стиль жизни, используются неуместно и неправильно, - но угрожать судьбе языка? 

«Штрих, штамп, штанга, шихта, шрам, шуруп, штамм» – все это и тому подобное язык проглотил и не поморщился

«Есть город, который я вижу во сне, // О, если б вы знали, как дорог // У Черного моря явившийся мне // В цветущих акациях город!» (С.Кирсанов)

«Как боится седина моя // Твоего локона, // Ты еще моложе кажешься, //Если я около». (Н.Доризо)

Дорог – город, Локона – около, Рифмы необычные. То ли смелые и яркие, то ли неважные, даже и не рифмы вовсе, а так - ассонансы.

Плохи они или хороши – в романсах эти рифмы мало заметны.

Как вы думаете, радовались ли поэты тому, что музыка скрадывает приблизительность созвучий, либо огорчались тому, что музыка мешает оценить изысканность рифмовки?

«В общем, значит, так сказать» - это слова-паразиты пятидесятых-шестидесятых годов прошлого века.

Им на смену пришло «где-то».

В эпоху Горбачева-Ельцина господствовало слово-паразит «как бы»: «Мой дядя как бы самых честных правил, когда не в шутку как бы занемог…». Сейчас торжествует «на самом деле».

«Мой дядя на самом деле самых честных правил, когда на самом деле занемог…»

Любители обобщать и строить заключения могут сказать, что смена присловий отражает глубинные общественные процессы. Раньше все было «как бы», т.е. зыбко и туманно, а теперь – на самом деле твердо и основательно.

Михаил Задорнов рекомендует себя как пламенного борца за чистоту русского языка: «Я на самом деле борюсь с его загрязнением».

Примечательно, что не «настоящие» прозаики, не журналисты, не филологи делают удивительные открытия в области языка, а звезды эстрады и театра.

Наталия Бондарчук, требуя уважения к культуре, напирала на то, что само это слово означает – Культ+ Ур – почитание света. А как же быть с «мускулатурой», «процедурой», адвокатурой», также содержащими латинский суффикс «ур»? В них тоже каким-то образом присутствует свет?

 Еще мне очень нравится, когда далекие от лингвистики люди начинают доказывать, что «господин» - слово плохое, греховное: нельзя, мол, уподоблять человека Господу. А вот «товарищ» – напротив, слово, наполненное высокой духовностью, с ним везде находим мы родных. Хотя восходит «товарищ», видимо, к тюркскому понятию, означающему, стыдно сказать, «продавец того же товара». По другой версии, «товарищ» образовался из разбойничьего клича, и только третий вариант благороден: «товарище - военный лагерь».

«Господин» восходит, скорее всего, к латинскому hospos – хозяин. Гораздо логичнее предположить, что формы «господин», «лорд», «герр», «адони» существовали сначала как почтительное обращение к вышестоящему ЧЕЛОВЕКУ и лишь потом стали использоваться для обращения к Богу А не наоборот, т.е. «господин» не выродившиеся 2Господь». ..

«Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата».

«Должна» или «имеет право»? Если «должна», то далеко не все поэты это требование соблюдают. Если «имеет право», то далеко не все поэты это право используют.

К песенной поэзии это не относится. Черт с ними, с текстами последних двух-трех десятков лет. Обратимся к классике.

«Сотня юных бойцов из буденовских войск на разведку в поля собиралась»… «Вдруг вдали у реки засверкали штыки, это белогвардейские цепи». Как поступает разведка, обнаружив противника? Возвращается поскорее обратно, чтобы доложить командованию: «Вдали у реки – белогвардейские цепи». Вместо этого отряд почему-то бесстрашно поскакал на врага. И почему на разведку отправляется целая сотня? Может, это разведка боем? Но тогда почему же они «вдруг» столкнулись с врагом?

Из другой песни:

«Помнят польские паны, // Помнят псы-атаманы // Конармейские наши штыки».

Но: у конницы не штыки, а сабли, шашки, пики. Псы-атаманы ни о чем не должны помнить – по идее, они уничтожены. Далее. Польские паны, видите ли, помнят конармейские штыки, а красные командиры разве не помнят панских сабель? Кто, в конце концов, победил в той войне?

«Орленок, орленок, взмахни опереньем, // Собою затми белый свет!» 

Взмахнуть можно крыльями, но никак не опереньем. «Затмить белый свет» - образ, скорее, с негативной экспрессией. Беда, горе могут затмить белый свет, а не героическая молодая птица. «Меня называли орленком в отряде, // Враги называли орлом», - тоже ерунда какая-то. Враги не дают почетных кличек. Орленка они называли бы презрительно - вороненком, мокрой курицей, чижиком или кем-то в этом роде. 

«Ах, ты, песня, песенка девичья. // Ты лети за ясным солнцем вслед // И бойцу на дальнем пограничье // От Катюши передай привет».

Песенка должна лететь вслед за солнцем, то есть на Запад. Но дальнее пограничье в народном историческом сознании связывается с Востоком. Польская граница – это НЕ ДАЛЕКО, это тревожно близко, отсюда враг может быстро дойти до Москвы, как поляки в Смутное время и Наполеон в 1812 г. 

И подобных примеров можно привести так много, что о случайных небрежностях или поэтических вольностях не может быть речи. Поневоле приходишь к выводу, что о крайнем мере в отношении песенной поэзии Пушкин был совершенно прав: она ДОЛЖНА быть глуповата. 

Достоевского раздражало, что Тургенев называет растения, которые «никто, кроме ученых ботаников, никогда не видел и не знает».

Но Тургенев, с детства подолгу живший в деревне, вовсе не щеголял познаниями в ботанике. Для него отличие, допустим, кашки от дрока было совершенно очевидным, и напрасно Достоевский, человек городской, подозревал его в литературном кокетстве.

Кстати, я не знаю, как выглядят многие из тех трав, которые перечислены у Тургенева. И меня тоже несколько смущают какие-нибудь «заросли криптомерий». Думаю, не все читатели отличат зверобой от горца, а равно бук от граба, акацию от гледичии, жимолость от боярышника, можжевельник от облепихи.

Если говорить о живности: голубь, воробей, ворона... Ну, скворец, сорока – этим, кажется, и ограничивается птичье царство, в котором мы более-менее ориентируемся. Кто видел малиновку, жаворонка, клеста, зимородка?

Значит, важный пласт тургеневских текстов нам уже недоступен.

Аркадий Горнфельд посвятил целое эссе одной-единственной фамилии у Льва Толстого («Халтюпкина» из «Воскресения»).

Можно было бы посвятить целое исследование одной фамилии у Достоевского. Губернатор фон Лембке из «Бесов»! Говорящая фамилия, прямо-таки кричащая, что ее носитель - полный болван. И это еще в лучшем случае.

Немецкие фамилии, оканчивающиеся на «ке», на русском звучат забавно или зловеще. Кашке, Лашке, Папке, Пришке могут быть только комическими или отрицательными персонажами.

Но «Лемке» - еще куда ни шло, а вот «Лембке» - это уж ни в какие ворота не лезет. В русском языке вполне возможны сочетания БК или ПК (улыбка) и МК (рюмка), но не МБК. «Лембке» - это вызывающе чужеродно! Почти враждебно и оскорбительно для русского уха!

Звучащие почти по-русски немецкие фамилии с окончанием на «ов» (Вирхов, Бюлов, Вольцов), оказывается, действительно почти русские: славянского, точнее сорбского происхождения (сорбы живут в прусском городе Котбус и его округе). Окончание «ов» на языке этого нацменьшинства, так же как на русском, относится к родительному падежу множественного числа.

Название немецкого города Гёрлитц восходит к славянскому «Сгорелец». У Салтыкова-Щедрина пассажиры в поезде вспоминают, что Дрезден восходит к славянскому «дрозды», а Лейпциг некогда звучал как Липовец, и недоумевают: как же так, было «наше», а стало немецкое… Но есть хорошее утешение: многие русские топонимы имеют угро-финское происхождение. Было финское, а стало наше!

Немецкий язык, по мнению иностранцев, организован довольно плохо. Sie означает и «она», и «они», и уважительное Вы, Ihr, в зависимости от контекста, и «ее», и «вы». Как они, немцы, разбираются в этой путанице и понимают друг друга?

Нас нимало не беспокоит, что в русском языке есть схожие совпадения местоимений. «Это письмо отправлено (кем?) ИМ, Иваном, (кому?) ИМ, Петру и Семену». «Я вижу их, Смирновых, и их сына, ее и ее мужа.

У Льва Толстого (на это обратил мое внимание В.Кисилевский): «...ждали ЕГО (Хаджи Мурата) ЕГО нукеры». И всем все понятно.

Любопытно, что в простонародной речи появляются местоимения «ихний», «ейный» и «евойный», которые позволяют избежать путаницы между разными видами местоимений (личных и притяжательных). Разве не жаль, что литературный язык эти формы отвергает?!

Еще одна «неловкость» русского языка: причастия страдательного залога настоящего времени совпадают по форме с глаголами первого лица множественного числа настоящего времени: мучим, читаем, храним.

Но никаких недоразумений не возникает. Все привыкли.

Или вот еще: «Этот журнал печатал меня чаще других». Как понимать – печатал меня чаще, чем других авторов, или печатал меня чаще, чем другие журналы? 

Как пример поэтической зауми приводится знаменитые три слова из Алексея Крученых: «Дыр, бул, щур».

Но зачем же так грубо передергивать, искажать и уродовать поэтическую строчку? В оригинале-то сказано совсем иначе: «Дыр, бул, щир, убещур, р, л, з».

Не правда ли, это гораздо лучше, выразительнее, образнее!

Даже у третьестепенных писателей иногда встречаются прекрасные фразы. 

«Зубы такие белые и свежие, будто он никогда ими не ел». Это забытый Евгений Чириков.

Детское словечко «какать» имеет вполне почтенную генеалоги. Восходит оно не к греческому «какос» (плохой), а к созвучному латинскому глаголу, обозначавшему «испражняться», нейтральному по стилистической окраске, даже входящему в католические богослужебные тексты.

Эвфемизмы с течением времени снижаются до уровня «запретных» слов. Так, название буквы «хер» (как «аз», «буки») постепенно само стало неприличным. «Клозет» и «сортир», прежде воспринимавшиеся как вполне изящные синонимы, сегодня тоже едва литературны. Некогда изысканныее «уборная» и «туалет» изрядно скомпрометированы.

Василий Розанов употреблял «кабинет уединения», если бы эта замена вошла в широкий обиход, сегодня, конечно, и «кабинет», и «уединение» были бы словами «не для дам». 

Тургенев характеризовал русский язык как правдивый. Элен Безухова, когда надо было солгать, переходила на французский, ибо русский казался ей слишком определенным.

Возможно, это свойство определенности, правдивости, недвусмысленности объяснялось недостаточной разработанностью условных формул этикета и бюрократического обихода. За истекший период времени (полтора-два века) положение изменилось, язык не только стал еще богаче и свободнее, он сильно продвинулся в плане бюрократизации, появились замечательно гибкие, расплывчатые, бессодержательные, фальшивые обороты. Например, «проведена определенная работа».

Боюсь, что сегодня Тургенев уже не назвал бы родной язык «правдивым».

Из книги бывшего главы Союза советских писателей В. Карпова «Генералиссимус»:

«5115709 человек, измученных, травмированных духовно и физически, возвращались из немецкого плена на родину. Им надо помочь жильем, питанием, лечением».

Значит, демобилизованные красноармейцы просто отправлялись к месту жительства и устраивались, кто как мог. А к бывшим военнопленным и другим репатриированным – женщинам и подросткам, угнанным на работу в Германию, – Сталин проявлял повышенную заботу? Что ж, пребывание в фильтрационном лагере (а затем в рабочих батальонах или на спецпоселении, и это еще не самые худшие варианты!) можно назвать элегантно: «помощь жильем, питанием, лечением».

- «И пусть у гробового входа…» - пять гулких «о» подряд – какая удивительная звукопись! Мы как будто спускаемся в склеп, в подземелье…

- Позвольте, но из этих пяти «о» только два ударных. Остальные произносятся, как если бы писалось «у грыбавова». Скорее можно говорить о том, что эти пять «о» в сочетании с круглыми «р», «б», «в» - как бы зияющие дыры, отверстые бездны… 

- Коли на то пошло, во времена Пушкина пяти «о» не было, тогда писали «гробоваго»…

Из статьи Ирины Коняевой «Как побороть рак в культуре» («Релга» от 20 апреля 2009 г.):

«Те, кто знают ситуацию изнутри, понимают: если русский язык в противостоянии с глобализмом сохранит свои позиции как явление культуры, то и у литератур малых народов будут перспективы развития. Русская культура в России - как оборонительный щит, за которым культуры национальных меньшинств чувствуют себя в относительной безопасности». 

Несколько раз я возвращался к этому абзацу, пытаясь понять эту в высшей степени благородную и патриотичную мысль… 

В отличие от автора, я нисколько не сомневаюсь в том, что русский язык как явление культуры сохранит свои позиции в противостоянии с глобализмом. Хотя бы потому, что никакого противостояния - нет. Глобализм не угрожает ни русскому, ни какому угодно языку, он нейтрален по отношению к ним как языкам РОДНЫМ и если чего и требует, так это всеобщего владения одним-двумя-тремя ИНОСТРАННЫМИ языками. 

Но что плохого в том, что человек, кроме русского, будет свободно говорить и читать по-английски, или по-немецки, или по-японски? Станет ли он меньше любить свой родной, великий и свободный?

Глобализм способен быстро сделать мировым достоянием произведение любой культуры на любом языке - что в этом плохого? Да, мировым достоянием чаще становятся словесные поделки на английском, чем шедевры, допустим, на эстонском. Но вина ли в этом «глобалистского» английского языка? 

Знают второй язык 99 процентов жителей Люксембурга, 93% - Латвии. Что в этом плохого? Английским языком как иностранным владеют треть граждан Европейского Союза, немецким – 12 %, французским 11%, а русским 5%. Маловато, хотелось бы большего. Но если считать благой целью глобальное распространение языка Пушкина, как можно считать злом глобальное распространение языка Шекспира?! ( Или Гюго. Или Гете. Или Акутагавы). 

Согласимся с тем, что русский язык является носителем какой-то особенно уникальной духовной сущности, которой лишены прочие языки. Но разве знание русского языка и культуры приводит автоматически, само по себе к духовному возвышению, к любви ко всему русскому? Достаточно напомнить, что наиболее распространен наш язык как иностранный в… Польше и странах Балтии. Наивно было бы полагать, что знакомство с английским языком непременно ведет к низкопоклонству перед Западом, к американизации и заражению атмосферой торгашества и потребительства. 

Глобализм противостоит не русскому языку как явлению культуры. Глобализм противостоит тому укладу жизни, при котором знать иностранный язык необязательно.

В городе, где живут аварцы, лезгины, таты, лаки, табасаранцы, нужен язык межнационального общения. Для обеспечения единства державы, важно, чтобы этим языком оставался русский. А не английский, или арабский, или турецкий. По большому счету нет разницы, будет ли табасаранский язык вытеснен русским или английским. Но тот уклад жизни, при котором языком межнационального общения остается русский, обеспечивает бОльшие гарантии языкам малым народностей. Почему бы так прямо и не сказать, а не разводить турусы на метафорах относительно оборонительного щита?

«Союз писателей по сути взял на себя функции министерства по делам национальностей – потому что отстаивает сохранение традиций, носителями которых являются языки национальных меньшинств», - пишет Ирина Коняева. Сохранение традиций выдается за нечто безусловно позитивное, Хотя язык нацменьшинств является носителем и таких национальных традиций, как умыкание невест, кровная месть и проч.

Сложнейшая задача для переводчика – передать жаргоны, сленги, диалекты. С одной стороны, необходимо воспроизвести аромат оригинала, с другой – удержаться в границах вкуса. Простонародный крестьянский говор оклахомских фермеров нельзя перевести простонародным же говором крестьян орловских или нижегородских. 

Великолепный и, может быть, недосягаемый образец дает Райт-Ковалева. В ее переводе «Над пропастью по ржи» удивительно звучит речь мальчика-рассказчика – неправильная, но не вульгарная.

Недаром Довлатов назвал Райт-Ковалеву лучшим стилистом русского языка. Практический же великолепный и, может быть, недосягаемый пример дает Райт-Ковалева. В ее переводе «Над пропастью по ржи» с редкостным мастерством воспроизводится молодежный сленг, но не в уродливо-уникальном, а как бы смягченном варианте.

Великое дело – хороший вкус переводчика. Английское восклицание «вау» можно перевести: «вот-те на», «ну и ну», «поди ж ты», «надо же», «вот это да» - и всё будет адекватно выражать эмоции удивления, восхищения. Нужна чуткость, чтобы быврать самое подходящее выражение.

Не знаю, как умудряются переводчики с русского найти удачные замены для наших «как бы не так», «была не была», «то-то и оно».

________________________________

© Хавчин Александр Викторович