Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Культура
«Дело тонкое»... Страницы из рабочей тетради. Часть 70
(№12 [230] 10.07.2011)
Автор: Александр Хавчин
Александр Хавчин

 

    Из статьи о восточной философии: «Сам Джемс предпочитал махаянскую концепцию бодхисаттвы хинаянскому этическому принципу архата». 

Насколько эта фраза глубже, загадочнее, мистичнее соседних словосочетаний: «осмысление факультативности жизни» и «расчленение мира на феноменальный и трансфеноменальный»! 
 

Махаянская бодхисатва хинанянского архата - это вам не какая-нибудь вульгарная трансцендентная структура экзистенциальной субстанции. В восточных терминах есть некий неповторимый и неизъяснимый шарм.

«Восток – дело тонкое». Знаменитой эту фразу сделал фильм «Белое солнце пустыни», но могу засвидетельствовать, что она бытовала и раньше. И субъект, и предикат данного суждения весьма расплывчаты, что характерно для крылатых слов. Что такое «Восток»? Красноармеец Сухов имел в виду Среднюю Азию. Но ведь есть еще несколько «востоков» - арабский, турецкий. персидский, индийский, китайский, монгольский, японский и т.д. Все ли они – дело тонкое?

Далее, что значит «дело тонкое»? Непредсказуемое, требующее повышенной деликатности и тщательного соблюдения церемоний и ритуалов? А может быть, «дело тонкое» здесь синоним незнакомого, непонятного? 

Я подозреваю, что для «Востока» «Запад» есть дело не менее тонкое. Причем всякий «запад»: что американский, что русский, что голландский, что английский. Вряд ли средний азиат лучше ощущает эти различия, чем средний европеец – различия между азиатами.

Можно ли назвать образованным человека, не знающего, кто такие Гомер, Данте, Гете, Лев Толстой, Бах, Моцарт, Леонардо, Рафаэль? Т.е. не знающего даже о существовании этих гениев, никогда не слышавшего их имен?

В одном романе из китайской жизни герой спрашивает: «Этот человек ученый, но какого типа ученый - нашего отечественного или европейского?»

Оказывается, профессор китайской литературы может быть абсолютным профаном в литературе иностранной. Точно так же как профессор романо-германской филологии может быть абсолютным профаном в поэзии Востока (Об Акутагаве, Кобо Абэ, Мураками каждый образованный европеец по меньшей мере «что-то слышал»).

Стыдно образованному человеку не знать Тита Лукреция Кара и Апулея, стыдно не знать и Омара Хайяма, Саади, Хафиза (сам Гете ставил этих восточных поэтов выше себя!) Не знать литературу Древнего Китая и Японии – не стыдно. Возможно, слишком далек от нас и непривычен этот огромный пласт мировой культуры? Возможно, нет хотя бы более-менее адекватных переводов?

 

Всем известно, что Мао Цзэдун был не только великим государственным деятелем, но и выдающимся поэтом. В 1957 г. в «Библиотеке «Огонька» появились 18 его стихотворений в переводах С.Маршака, Н.Асеева, А.Суркова и др. Стихотворения написаны в стиле древней китайской поэзии, что требовало виртуозного владения техникой. Сам автор считал, что молодежи не следует подражать этому стилю, ибо «он сковывает мысль и труден для изучения».

Со скромностью, свойственной истинному гению, Мао называет свои творения мало поэтичными и не содержащими в себе ничего особенного и признается, что никогда не собирался их публиковать. Насколько справедлива эта суровая самооценка, мы можем убедиться сами. Будем надеяться, переводчики не слишком испортили этот маленький шедевр, кстати сказать, положенный на музыку известным французским композитором-коммунистом:

 

ВЕЛИКИЙ ПОХОД 

Для Армии Красной не страшен поход.
Что тысячи рек и на скалах лед?
Пять круч ей — как волн невысоких взлет.
Умынские горы она пройдет,
Цзиньша с пути волной не собьет,
Мост Даду стужей стальной не прожжет.
Хребет Миньшань в снегах позади —
На наших лицах радость цветет.

(1935)

 

Не могу отказать себе в удовольствии привести еще одно стихотворение Мао – «Почтенному Лю Яцзы:
«О том, как в Кантоне сидели за чаем, // Я помню и помните вы, // Не вам ли стихи посвящались в Чунцине // Под сенью осенней листвы? // Прошло тридцать лет, тридцать первый проходит, — // Я встретился с вами опять, // И снова под шум опадающих листьев
Читаю поэта тетрадь... // Как скорбны и пасмурны ваши творенья! // Забудьте тревоги, мой друг, // И шире откройте печальные очи, // И вновь оглядитесь вокруг... // Не надо теперь говорить, что мелеют // Просторы куньминских вод, // Взгляните на рыбок! // В самом Фучуньцзяне // Таких не водилось красот!»

Я не хочу сказать, что Мао Цзэдун был никуда не годным поэтом. Я хочу сказать, что публиковать перевод китайских стихотворений, не подготовив читателя, не объяснив ему правила и законы незнакомого искусства, не сопроводив обстоятельными комментариями, – есть форменное издевательство.

Стихи великих, «настоящих» китайских классиков часто вызывают некоторую растерянность у нас, обычных читателей, не понимающих исторического и культурного контекста. Уж если сами китайцы считают эту поэзию труднопостижимой, слишком изощренной...

Вот, например, стихотворение великого Ли Бо «На Западной башне в городе Цзиньлин читаю стихи под луной» в переводе великой Анны Ахматовой:

 

В ночной тишине Цзиньлина

Проносится свежий ветер.

Один я всхожу на башню,

Смотрю на У и на Юэ.

Облака отразились в водах

И колышут город пустынный,

Роса, как зерна жемчужин,

Под осенней луной сверкает.

Под светлой луной грущу я

И долго не возвращаюсь.

Не часто дано увидеть,

Что древний поэт сказал.

О реке говорил Се Тяо:

«Прозрачней белого шелка», -

И этой строки довольно,

Чтоб запомнить его навек.

 

Приведу еще «Шутливое преподношение моему другу Ду Фу» в переводе А. Гитовича:

 

На вершине горы,

Где зеленые высятся ели,

В знойный солнечный полдень

Случайно я встретил Ду Фу.

Разрешите спросить:

Почему вы, мой друг, похудели -

Неужели так трудно

Слагать за строфою строфу?

 

Честно признаюсь, меня не очень впечатляют эти строки.

Хотя шесть стихотворений Ли Бо, на которые Густав Малер написал свою симфонию-кантату «Песнь о Земле», производят совсем другое впечатление: каждый скажет – это настоящая поэзия. Но кто скажет, что там осталось от «настоящего» Ли Бо в русском переводе М.Кузмина с немецкого перевода Г.Бётге?..

 

Ли Бо и Ду Фу – это восьмой век нашей эры. Французской, итальянской, английской, испанской литератур в это время еще не существовало. Но есть в китайской классической поэзии есть еще куда более древние творцы Цюй Юан (340 – 278 до н.э) и Сунь Юй (290 -223 до н.э).

Прочитал в книге по истории искусств, что литературный процесс в Китае притормозился на века из-за скромности авторов: они стеснялись создавать произведения, которые будут заведомо хуже классической поэзии. Уважение к славным традициям великих предков, приводящее к творческому параличу? Сильно ли смущало европейских поэтов  существование Данте и Петрарки, Шекспира и Байрона, Ронсара и Корнеля, Пушкина и Блока?

Древние китайцы изобрели порох и книгопечатание, компас и ракету, бумагу (в том числе туалетную) и бумажные деньги, механическую сеялку и глубинное (до полутора километров) бурение, фарфор и железный плуг, они из простых карасей вывели золотых рыбок и создали совершеннейшие оросительные системы. Такие достижения предыдущий поколений развили в следующих поколения комплекс неполноценности: всё, что нужно было изобрести, уже изобретено, наше дело не умничать, не выпендриваться, а свято беречь и сохранять наследие предков.

Отсюда и отсутствие в китайском языке слова «свобода» с положительной коннотацией (близкое по смыслу означает «вседозволенность», своеволие»).

 

Мое детство и отрочество (1950-е годы) прошли в обстановке вечной и нерушимой советско-китайской дружбы. «Дружба» - так и было вышито на хлопчатобумажных брюках и рубашках, они пользовались большой популярностью благодаря своей прочности и баснословной дешевизне, что добавляло симпатий к нашим желтолицым братьям.

Китайцев было шестьсот миллионов – очень много! То, что все они на нашей, советской, стороне, создавало чувство какой-то защищенности. Индийцев было 380 миллионов, они тоже были нашими братьями («хинди руси бхай-бхай!»). Когда Китай и Индия начали жестко конфликтовать, а СССР, старший брат, не смог их примирить, это воспринималось довольно болезненно. 

Всячески подчеркивалось, как мы любим и уважаем Китай. Выходило собрание сочинений Мао (рассказывают, что переводчики, чертыхаясь, придавали этой ученически-эклектической писанине марксистский вид). Массовым тиражом были изданы также сборник китайских пословиц и поговорок и брошюра китайского автора «О скромности» - ее рекомендовали читать школьникам – индивидуалистам и задавакам. Газета «Правда» регулярно перепечатывала передовые статьи из «Женьминьжибао», полные брани в адрес югославских ревизионистов.

На Совещании коммунистических и рабочих партий говорилось, что во главе международного коммунистического движения идут КПСС и – КПК. 

Большой скачок (1958 г.) и кампания по уничтожению воробьев комментировались без всякой иронии, с одобрением, даже восхищением: вот, мол, на какие чудеса способен животворный массовый энтузиазм. О том, к чему привела эта животворность, советскому народу сообщили, только когда отношения с Китаем обострились, а тогда, в конце пятидесятых - начале шестидесятых, просто перестали писать и упоминать в лекциях о международном положении. (Это было общим правилом: если какая-то братская или просто дружественная страна вдруг исчезала из советского информационного пространства, это означало, что там происходит нечто непонятное или нежелательное, о чем советскому человеку лучше не знать. Потом, бывало, страна вновь начинала фигурировать, но уже как небратская, недружественная).

В кинотеатрах шли китайские фильмы, совершенно ужасные, т.е. гораздо более лобовые, убого-пропагандистские, чем советские картины тех лет. На китайские фильмы, в отличие от индийских («Бродяга», «Господин 420»), никто не ходил, но их упрямо показывали.

Учительница географии предложила всем нам подготовить доклады о провинциях и автономных районах Китая. Мне досталась Внутренняя Монголия. Готовился к докладу, слушая ежедневные передачи китайского радио на русском языке и просматривая журнал «Китай». 

 

У советских людей были причины обижаться на китайцев: «Мы для них столько сделали! А они, неблагодарные, нам за это…»

Были ли у Китая причины обижаться на СССР?

Придя к власти, Мао хотел наладить отношения с Америкой. Госдепартамент (президентом тогда был Гарри Трумэн), со своей стороны, давал понять, что с китайскими коммунистами возможно такое же сотрудничество, как с коммунистами югославскими. Этот легкий флирт впоследствии дал основание сенатору Дж. Маккарти кричать о засилье коммунистов в Госдепе. Врагами две державы стали с начала Корейской войны, в которую Пекин вступил, уступая  давлению (поддавшись на уговоры?) Москвы.

За братство с СССР Китай заплатил враждой со США, а значит, пришлось расстаться с мечтой о скором присоединении Тайваня.

 Китай брал у СССР кредиты на развитие экономики, но позже оказалось, что в счет этих кредитов поставлялось советское оружие и боеприпасы.

Итак, у китайцев были основания считать, что их используют как пушечное мясо и что «старший брат» кинул младшего.

Обиды редко бывают не взаимными. 

 

Довольно быстрый переход от братской нежности к острой вражде воспринимался с недоумением и тревогой. Появилась новая угроза, откуда совсем не ждали. А когда в книгах и газетах стали писать, что Мао негодяй и всегда был лжецом, лицемером, предателем, и идеология у него не пролетарская, а реакционно-крестьянская, и революционер он мелкобуржуазный, липовый, и никакой он не марксист, а вульгарный великоханьский националист… Этот поток разоблачений вызывал досаду: если вы, начальники, все это давным-давно знали, что же раньше нам не говорили и почему так носились с этим подлецом?

Так ради сиюминутного пропагандистского эффекта в очередной раз подрывалось доверие к самой правдивой и народной в мире партийно-советской печати. 

В конце семидесятых, когда Дэн Сяопин начал свои знаменитые экономические реформы, комментарии нашей печати были полны злорадства: полюбуйтесь, каковы они, эти китайцы! Только что были догматиками, леваками-загибщиками, а теперь, демонстрируя свое гнилое нутро, отказываются от завоеваний социализма и движутся назад, к буржуазно-капиталистическому строю.

Дэн Сяопин говорил, что неважно, какого цвета кошка: если она ловит мышей – значит, это хорошая кошка. Другими словами, «не надо сковывать себя абстрактными идеологическими спорами о том, какое название это всё носит — социализм или капитализм». 

Для советских вождей цвет кошки всегда был чрезвычайно важен. Они не готовы были поступаться принципами, добиваясь экономических успехов ценой измены социалистическим идеалам. Приступая к реформам, даже половинчатым и робким, Хрущев, Брежнев, Горбачев очень заботились о том, чтобы эти шаги сверялись с цитатами из Ленина и соответствовали теории научного коммунизма: «И на сей раз правильной дорогой идете, товарищи!»

Считалось аксиомой, что нельзя разрешать частные магазинчики, парикмахерские, пекарни и т.п., нельзя допускать возрождения класса мелких хозяйчиков, ибо буржуазия рано или поздно предъявит политические требования, захочет получить долю власти.

Насколько мне известно, в Китае буржуазия пока сидит смирно, политических требований не предъявляет, к власти не рвется. Может быть, еще слишком мал срок (что значат каких-то тридцать лет реформ в масштабах китайской истории?). Может быть, буржуазия слишком хорошо помнит, как давили танками тех, кто попробовал предъявить политические требования. Может быть, мы просто ничего не знаем о подспудных процессах, идущих в закрытом обществе. А может быть, марксистская аксиома не такая уж аксиома? 

 

Чан Кай-ши (пишу через дефис, по орфографии тех лет), китайская марионетка Вашингтона, и Ли Сын Ман, марионетка южнокорейская, были излюбленной мишенью советской политической сатиры на протяжении десятилетий. На них вдоволь порезвились и Маршак, и Кукрыниксы, и Александр Безыменский. Особенно доставалось Чан Кай-ши, его очень удобно было сравнивать с дырявым чаном, в котором заокеанские хозяева мечтают (напрасно!) состряпать грязное варево.

Огромным успехом пользовался в свое время фильм «Чрезвычайное происшествие», создатели которого не пожалели красок для художественной характеристики кровавого тайваньского режима. Чанкайшисты держат в страхе население, жесточайшим образом подавляют сопротивление простых тайваньских тружеников, мечтающих о воссоединении со своими коммунистическими братьями в «главном» Китае.

Кстати, китайским добровольцам, попавшим в плен в годы Корейской войны 1950-53 гг., после заключения перемирия предложили на выбор – возвратиться на родину либо перебраться на Тайвань. Семь тысяч предпочли режим Мао, вдвое больше – кровавый режим Чана. 

Чан Кайши был зятем демократа и друга России Сунь Ятсена. Об этом нам по секрету сообщил университетский преподаватель (дело было в конце 1960-х годов). Вы, мол, уже большие ребята, будущие журналисты, т.е. работники идеологического фронта, кое-кто даже член КПСС, вам можно доверить эту тайну: Чан Кайши был женат вторым браком на дочери Сунь Ятсена.

Тайной было и то, что Цзян Цзиньго, сын от первого брака и политический наследник Чан Кайши, долгое время жил и работал в СССР, отрекся от одиозного папаши, вступил в ВКП (б), потом оказался в ГУЛАГе, откуда отец его с трудом вызволил.

Почему эти факты нужно было скрывать? Чтобы не смущать наши юные неокрепшие умы. Добро, Свет, Истина, Прогресс - и Зло, Тьма, Ложь, Реакция существуют в этом мире абсолютно раздельно, пребывают в состоянии вечной вражды и никак не могут смешиваться. 

Сунь Ятсен представлял собой силы Добра и Прогресса (хотя и с некоторыми оговорками), Чан Кайши же – силы Зла и Международной реакции. Следовательно, между ними не могло бы ничего общего.

Вашингтонская марионетка, главарь кровавого тайваньского режима, сын и политический наследник Чай Кайши не мог иметь ничего общего с СССР.

 

«Есть ли на свете другой народ, вынесший такие неслыханные лишения и испытания?» Предполагается ответ: «Нет, с нашим народом по части страданий и по количеству жертв никто не сравнится!» Народы гордятся  своими несчастьями.

От наших школьных уроков зарубежной истории сохранился образ Китая как мальчика для битья Японией, Англией и всеми, кому не лень. Ст.научный сотрудник Фонда Карнеги Минксин Пей утверждает, что для китайца история его страны есть история унижений, тогда как патриотизм американский основан на успехе, а не на жалобах.

 В 1911 г. в Китае произошла революция и началась гражданская война (точнее, целая цепь почти непрерывных войн). У каждого генерала и губернатора провинции была своя армия, центральной власти не подчинявшаяся либо подчинявшаяся лишь номинально, и эти генералы и губернаторы постоянно выясняли между собой отношения.

.С 1931 г. к войне гражданской прибавляются стычки и сражения с японцами, которые – грех было не воспользоваться слабостью извечного противника! - оккупировали Маньчжурию и прибрежные районы, а с 1938 года между двумя странами разгорается полномасштабная война. Собственно, масштабы ее не очень впечатляют: подумаешь, у японцев было каких-то полтора десятка дивизий. Но и в этой «не впечатляющей» войне погибло более 20 млн. китайцев, из них 17 млн. – мирные жители.

На многие миллионы идет счет жертв чисток и репрессий, которые Мао проводил и до, и после победы в гражданской войне, а также массовых казней сторонников Мао, которые проводились по приказу Чан Кайши. 

400 тыс. китайских добровольцев (это по официальным данным, по неофициальным – около миллиона) погибли на Корейской войне.

По некоторым данным, в 30 или даже 40 млн. жизней (кто там их считал, этих крестьян!) обошлись китайскому народу Большой скачок и последовавший за ним небывалый голод, в 20 млн.- «культурная революция».

Много ли найдется народов, терзаемых так долго и с таким усердием? 

 

Читаем в «Википедии»: «Мао, получив в 1949 г. малоразвитую, погрязшую в анархии, коррупции и общей разрухе аграрную страну, за малые сроки сделал из неё достаточно мощную, независимую державу, обладающую атомным оружием. В годы его правления процент неграмотности снизился с 80 % до 7 %, продолжительность жизни увеличилась в 2 раза, население выросло более чем в 2 раза, индустриальная продукция более чем в 10 раз».

Звучит внушительно, хотя источник сведений не указан. Не забудем, однако, что Мао был у власти без малого тридцать лет - больше, чем Сталин. Это уже не говоря о том, что статистика маоистская заслуживает уж никак не большего доверия, чем статистика сталинская. Для того чтобы по достоинству оценить заслуги Мао, следовало бы сравнить достижения Китайской народной республики и, допустим, показатели Китайской республики (Тайваня), Индии, Индонезии, Южной Кореи, Малайзии. Вполне может быть, что фантастические темпы роста при Мао и колоссальные преимущества социализма будут выглядеть не такими уж фантастическими и колоссальными.

С начала 80-х годов китайская экономика росла на 10 процентов в год, что, конечно, великолепный показатель, но если учесть, что экономическое развитие не отвлекается на такую ерунду, как защита окружающей среды и охрана труда… С учетом экологического ущерба темпы придется снизить на 5-7 процентов. А три-пять процентов роста – темпы хорошие, но далеко не столь впечатляющие.

Из двадцати самых неблагополучных в экологическом отношении крупных городов мира в Китае находятся – шестнадцать. Восемьдесят процентов рек Китая загрязнены вредными примесями сверх всяких пределов. Прочно лидирует КНР и по количеству и масштабам аварий в горной промышленности. В 2010 г. в стране погибли 2400 шахтеров. 

Вот и верь после этого, что китайские лидеры мыслят стратегически, глядят на века вперед!

Станислав Говорухин в книге «Так жить нельзя» (2009 г.) упоминает Китай как страну, «в чью сторону мы никогда не смотрели и чей опыт мы никак не хотели перенимать».

Я уже говорил, что в пятидесятые годы прошлого века «мы» с очень даже большим интересом смотрели в сторону Китая. Что же касается перенимания его опыта… Нет никакого сомнения в том, что Горбачев и его помощники опыт китайских экономических реформ внимательнейшим образом изучили, а перенять этот опыт не «не хотели», а не смогли. Не было в СССР необходимого количества непьющих, неизбалованных, нетребовательных, терпеливых, дисциплинированных китайцев. Рабочая неделя в Поднебесной состоит из 47 часов – а ну-ка, попробуйте перенять этот опыт!

Кстати, по уровню жизни Китай занимает место в девятом десятке (Япония – во втором, России – в седьмом, несколько опережая Бразилию). 

Последние места занимает Китай по степени удовлетворенности населения своей жизнью: довольных насчитывается всего 15 процентов, значительно меньше, чем в иных африканских и латиноамериканских странах.

Если перенимать китайский опыт, то с осторожностью.

 

По Достоевскому, из горнила страданий человек выходит, смягчившись душой. 

Дэн Сяопин прошел через горнило страданий, испытаний и опасностей, голодал, во времена Культурной революции не выходил из дому, ожидая, что вот-вот за ним придут хунвейбины и забьют до смерти (его сын после зверских пыток был сброшен с четвертого этажа и остался инвалидом).

Что не помешало китайскому лидеру санкционировать побоище на площади Тяньаньмэнь в 1989 г.

 

Лев Толстой клеймил русский царизм, который «душит Польшу и Финляндию и ограбил Туркестан и Китай».

Эта фраза вызовет у многих современных читателей недоумение. Ну, с грабежом Туркестана вопрос спорный, но Китай - когда это Россия его грабила?

Нас учили истории так странно, что восстание ихэтуаней и участие России в его подавлении, русско-китайская Конвенция 1898 г. либо остались за бортом, либо упоминались мельком. «Героическая оборона Порт-Артура» - а где находится этот самый Порт-Артур и каким образом у России оказалась там военно-морская база с крепостью? 

Историк-марксист М.Н. Покровский писал, что китайцы испытывают отвращение к военному ремеслу, почти как к разбою - не видят особой разницы между этими занятиями.

Неизвестно, оттуда Покровский взял эти сведения. Согласно другим источникам, воинственность и великодержавные амбиции, бесцеремонность и огромное самоуважение были присущи китайскому правящему классу совершенно независимо от реальных возможностей и состояния дел.

Первый русско-китайский договор был заключен в 1689 г. Русские предложили провести границу по Амуру, китайцы же предъявили претензии на территории южнее Байкала, на всё Охотское море и часть Камчатки, а в подкрепление своих требований окружили Нерчинск, где велись переговоры, своими войсками. Даже по нравам тех времен это было грубым нарушением обычаев дипломатии. Даже европейские советники китайцев – иезуиты (а переговоры, кстати, велись по-латыни) были несколько смущены и убедили их умерить аппетиты.

В.Вересаев рассказывает, как безобразно русские войска вели себя с китайцами, как их  оскорбляли и унижали. Интересно сравнить его воспоминания со свидетельствами 

русских чиновников и офицеров о том, как китайцы обращались с мусульманскими подданными империи.

Оказывается, уйгуры и дунганы ненавидели «имперский» народ, стремились вырваться из-под власти богдыхана и при первой возможности десятками тысяч бежали в российские владения.

Отвращение вызывала сама система китайского управления. Эта система, «…основанная на произволе, шпионстве, подкупе и жестоких смертных казнях, по словам туземцев, …невыносима».

Мусульмане жаловались русским офицерам на то, что китайские правители лишили их всех прав собственности, «по мнению китайцев, и земля, и имущество, и народ принадлежат исключительно правительственным властям».Мусульманское население Синьцзяна особенно тяготила так называемая опека, заключавшаяся в том, что «в семействе каждого мусульманина поселяется по одному китайцу, который обязан внимательно следить за действиями и словами каждого члена семейства и при малейшем подозрении кого-нибудь из мусульман в неблагонамеренности, доносить об этом кому следует». 

Китайцы-«опекуны» фактически присваивали себе все имущество «опекаемых», 

даже их жен и дочерей, они «пользуются неограниченной властью в домах и в случае оскорбления их кем-нибудь из туземцев не только виновные, но часто и семейства их подвергаются самой мучительной смертной казни, без всякого суда или следствия… 

Нравственный гнет со стороны китайцев, безраздельная власть над имуществом и самой жизнью мусульман, надругательство над их честью, религией и человеческим достоинством… ставит последних действительно в безвыходное рабское положение».

Это относится к середине XIX века. Тот же метод «опекунства» использовали коммунистические власти, стремясь китаизировать монголов.

В истории каждого народа можно найти повторения, «рифмующиеся» события , но история Китая так длинна и непрерывна, что эти переклички, на мой взгляд, особенно выразительны.

Великий поэт Ду Фу (712 – 770 н.э.) был советником молодого императора Суцзуна, и ему было даже даровано право критиковать повелителя. Однако едва он воспользовался этой привилегией, как угодил в тюрьму. Следственная комиссия признала его виновным, но заслуживающим снисхождения: он слишком буквально понял милость императора и решил, что на самом деле может его критиковать. В итоге дерзость поэта все-таки была прощена.

В 1956 г. Мао Цзэдун тоже даровал интеллигенции право критиковать себя («Пусть расцветают сто цветов!»), но тех, кто слишком буквально понял эту милость, ждали крупные неприятности.

Престарелый Дэн Сяопин совершенно добровольно покинул все партийные и государственные посты, оставаясь «всего лишь» непререкаемым моральным авторитетом, духовным лидером нации, как сказал бы Никита Михалков. Но Дэн имел предшественников в лице средневековых императоров, которые, достигнув почтенного возраста, передавали власть наследникам, продолжая, однако, контролировать/курировать их какое-то время. Эта традиция получила собственное название «тайшанхуан».

И даже уравнительную земельную реформу задолго до Мао (точнее, в 485 г. н.э.) провела императрица Фэн. Согласно ее указу, все угодья были поровну разделены между всеми трудоспособными мужчинами, включая рабов. А начальство спускало план, какие сельхозкультуры кому выращивать (особое внимание обращалось на тутовые деревья). 

Историки отмечают, что эта реформа вызвала бурный рост производства аграрной продукции. 

 

На почтовой марке, выпущенной в Китае в 1950 г., изображено историческое рукопожатие Сталина и Мао. В позе Сталина чувствуется некоторое подобострастие. Зато на марке оба великих одинакового роста, тогда как на самом деле Мао (177 см.) был явно выше.

 

Лао-Цзы, Конфуций, Будда, Заратустра, Пифагор, Гераклит, Сократ, библейские пророки – все они жили в одну эпоху: пятисотый год до нашей эры плюс-минус. Это в самом деле удивительно. В том, что мудрецы Востока и Запада, принадлежащие совсем разным эрам, высказывали очень сходные идеи, - в этом ничего удивительного нет. 

Вот из Лао-Цзы: «Наилучший правитель есть тот, о котором подданные знают лишь то, что он существует». А вот из Томаса Джефферсона, третьего президента США: «Отсутствие шума, производимого правительством,- признак благоденствия государства».

Впрочем, Джефферсон, человек широко образованный, мог знать труды Лао-Цзы и просто перефразировать его высказывание.

Но вот Тацит в своем Древнем Риме, написав «Чем меньше порядка в государстве, тем больше в нем законов», наверняка пришел к этой мысли вполне самостоятельно, вне всякой связи с афоризмом того же Лао-Цзы: «Чем больше законов и указов, тем больше воров и разбойников».

(Строго говоря, здесь намеренно перепутаны причины и следствия: чем меньше порядка естественного, органического, тем сильнее необходимость заменить его мерами искусственными, насильственными, формальными).

Сравним китайскую мудрость: «Самые правдивые слова очень похожи на свою противоположность» (опять же Лао-Цзы) со знаменитым правилом Нильса Бора: «глубокие истины - это те, противоположные которым тоже заключают глубокую истину».

Лев Толстой, по наблюдениям М.Горького, с изумительной ловкостью смешивал цитаты из Евангелия и из Корана, Можно предположить, радовало великого старца христианское «звучание» - задолго до Рождества Христова! – изречений Конфуция:

«Благородный человек любит свою душу, обычный человек – свое имущество».

«Посещать и слушать порочных людей - это уже начало дурного дела».

«То, что ищет человек совершенный, находится внутри него, а то, что ищет несовершенный - у других».

«Утром познав истину, вечером можно умереть».

«Старайся очистить свои мысли. Если у тебя не будет дурных мыслей, не будет и дурных поступков».

Но иногда древние китайцы словно бы вступают в полемику с отдельными положениями будущего учения Иисуса: 

- Отвечать добром на Зло? Но чем же тогда платить за добро? – спрашивает Конфуций.- За зло надо платить справедливостью, а за добро – добром.

Примечательно, что уже в те времена, задолго до Сократа, Эпиктета, Сенеки и Иисуса, в Древнем Китае существовало какое-то моральное учение о воздании добром за зло, иначе с кем было бы спорить?

Хань Сянцзы, казалось бы, в полном согласии с Иисусом утверждает: «Не прощая ошибку, ты совершаешь ошибку сам». Но вторая часть афоризма содержит неубиенный аргумент против всепрощенчества: «Прощая подлость, ты помогаешь совершить другую». Максим Горький повторил эту мысль от своего имени. 

 

Конфуций: «Трудно встретить человека, который, проучившись три года, не мечтал бы занять высокий пост».

В Древнем Китае молодые люди, желающие занять кресло чиновника, должны были писать сочинения на темы из Конфуция и поэтов-классиков. Предполагается, что обладатель хорошего слога, красивого почерка, эрудиции наилучшим образом приспособлен к исполнению обязанностей контролера на рынке, или сборщика налогов, или губернатора провинции.

Сегодня предполагается, что наилучшим государственным служащим/деятелем окажется тот, кто обладает располагающей внешностью и хорошими манерами, умеет произносить зажигательные речи и бойко отвечать на острые вопросы.

По-моему, сам обычай назначать чиновников на конкурентной основе важнее конкретных условий конкурса.

 

По китайской традиции спаситель принимает на себя ответственность за спасенного. Если изменил его судьбу, значит, принял на себя определенные обязательства.

Это выглядит парадоксально: мало того, что ты его спас, так еще и помогай, обеспечивай до смерти?

«Мы в ответе за тех, кого приручили», по сути, о том же, но эта фраза стерлась от частого употребления, примелькалась и давно уже не кажется диковатой.

 

Если человек любит пророчествовать, среди его предсказаний почти непременно встретятся верные, сбывшиеся. Вот, например: 

«(И Китай, и Индия) уже вовлечены в шумный и страшный поток всемирного смешения, и мы, русские, с нашими серо-европейскими, дрябло-буржуазными, подражательными идеалами, с нашим пьянством и бесхарактерностью, с нашим безверием и умственной робостью сделать какой-нибудь шаг беспримерный на современном Западе, стоим теперь между этими двумя пробужденными азиатскими мирами, между свирепо-государственным исполином Китая и глубоко мистическим чудищем Индии, с одной стороны, а с другой…»

Здесь на минуту прервусь, чтобы напомнить, что эти строки вышли из-под пера известного философа и публициста Константина Леонтьева черт знает когда – более ста тридцати лет назад!

Теперь продолжу цитату: «… а с другой - около все разрастающейся гидры коммунистического мятежа на Западе, несомненно уже теперь «гниющем», но тем более заразительном и способном сокрушить еще многое предсмертными своими содроганиями...»

С коммунистическим мятежом на Западе наш пророк попал пальцем в небо, что часто случается с пророками. Индия при ближайшем знакомстве оказалась не таким уж «мистическим чудовищем». А вот «государственный исполин Китая»… Хочется верить, что его свирепость – дело далекого прошлого...

________________________

© Хавчин Александр Викторович

 

Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum