 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Одна из коллекций, собранных в фондах музея-заповедника М.А. Шолохова, рассказывает о творчестве выдающегося донского скульптора и графика С.Г. Королькова. В последние годы к нему значительно вырос интерес. В периодической печати, в Интернете стали появляться новые публикации о художнике, в которых легенды, домыслы переплетаются с реальностью. Всё это создаёт немалые трудности в изучении его жизни и творчества. Например, долгие годы существовала легенда о том, что Корольков был дальтоником. Исчерпывающий ответ даётся в приводимых ниже воспоминаниях В.И. Михайлова, которому в 30-40-е годы довелось жить по-соседству с семьёй художника. Читатели найдут в этой работе ответы и на другие не менее интересные вопросы, касающиеся жизни и творчества С.Г. Королькова. Без сомнения, большой интерес представляет публикация Н.И. Боровской «Корольков – сын Королькова» в научно-культурологическом электронном журнале «Релга», №9 (189) от 20.06.2009 [I]. Беседа автора с сыном художника, живущим в США, глубже раскрывает образ Королькова, добавляет новые штрихи к его портрету. В 2009 году вышла замечательная книга «Мир Сергея Королькова» профессора Южного федерального университета, доктора филологических наук В.В. Смирнова. [II]Здесь впервые была представлена документально-художественная искусствоведческая биография художника с ранее неопубликованными фотографиями. Жаль, что тираж крайне мал, всего 400 экземпляров. Донской казак Сергей Григорьевич Корольков был выдающимся рисовальщиком и скульптором не только Дона, но и всей России. Прежде всего, известны его уникальные горельефы на тему Гражданской войны: «Железный поток» и «Гибель Вандеи», расположенные на фронтоне Ростовского драматического театра имени Максима Горького. До Великой Отечественной войны художник проиллюстрировал роман Д.И. Петрова-Бирюка «На Хопре» (Ростов-на-Дону, Азчеркрайиздат, 1934), сделав карандашом 8 листов рисунков, в которых талантливо показал «психологическую напряжённость сюжета, стремительность движения, создал ни с чем не сравнимую галерею казачьих типов и характеров» [III]. В 1937 году в издательстве «Художественная литература» вышла в свет книга А.С. Серафимовича «Железный поток», проиллюстрированная С.Г. Корольковым. В романе опубликовано 4 рисунка. «Резкость, жёсткость, нервность, заострённость силуэтов, линий, движений героев, событий как бы разрывают найденную им в прошлом завершённую классическую форму. Эти иллюстрации созвучны словам автора «Железного потока»: «…Кто они? Откуда? Куда так безостановочно идут, устало маша руками? Жёлтые, как дублёная кожа, лица. Запылённые, изодранные. Чёрные круги вокруг глаз. Скрипят повозки, тихо постукивают усталые копыта. Выглядывают из повозок дети. Должно быть, без отдыху…» [IV]. С.Г. Корольков первым проиллюстрировал все четыре книги романа М.А. Шолохова «Тихий Дон». Предложил ему сделать рисунки к роману сам М. Шолохов после встречи с М. Горьким, который, согласно свидетельству В. Быкадорова (родственника С.Г. Королькова), посоветовал писателю обратиться к С. Королькову [IV]. К этому времени художник уже приобрёл известность в Северо-Кавказском крае как автор рисунков по истории Дона. Эти рисунки, находившиеся в трёх музеях города Ростова-на-Дону, в большинстве своём пропали во время немецкой оккупации города в 1941 и 1942 годах. Над иллюстрациями к роману «Тихий Дон» художник работал около трёх лет. Всего к «Тихому Дону» были сделаны более ста рисунков карандашом. Большую заинтересованность М.А. Шолохова в иллюстрировании романа С.Г. Корольковым подтверждает его письмо, датированное 27 мая 1935 года: «Дорогой Королёк! Не подводи, пожалуйста. Крайне необходимо дать рисунки ко 2-ой книге в ближайшее время, т.к. 1-ая книга выходит в июле и нежелательно, чтобы в выходе книг был разрыв. Черкни т. Лукину, когда можно ожидать рисунки. Жму руку. М. Шолохов. Москва, 27/V-35 г.» [V]. М.А. Шолохов высоко ценил С.Г. Королькова потому, что художник изнутри знал жизнь донского казачества. Никто из последующих художников-иллюстраторов не смог так глубоко проникнуть в неё. Родственник художника В. Быкадоров вспоминал, что писателя поразило «невероятное, исчерпывающее знание художником донского края, навыков и т.п., но, считая себя непревзойдённым знатоком казачьего быта, он не успокоился, пока, после долгого изучения всех иллюстраций, не нашёл одной маленькой неточности в сбруе коня». Писателя и художника связывали непростые отношения. Приятелями они никогда не были. Конечно, прежде всего, на их взаимоотношения по- влияло разное мировоззрение. М.А. Шолохов был коммунистом, сторонником советской власти, а С.Г. Корольков был её ярым противником. Тем не менее, М.А. Шолохов часто вспоминал Сергея Королькова и уважительно отзывался о нём, высоко ценя его творчество. Автограф писателя на первой книге «Тихого Дона», изданной в 1939 году Ростовским областным книгоиздательством, звучит так: «Библиотеке Ростовского музея краеведения. Тем охотнее распишусь на этой книге, так как она снабжена поистине уникальными в своей правдивости и знании донского быта иллюстрациями Королькова. М.А. Шолохов. 12.1.1968 г.» [VI]. М.А. Шолохова и С.Г. Королькова навсегда развела Великая Отечественная война. Судьба художника сложилась очень непросто. В 1943 году он эмигрировал в Западную Европу, потом в США. В эмиграции он создал много прекрасных произведений. Среди них скульптура «Ермак Тимофеевич», многофигурная картина «Выдача казаков в Лиенце». Сразу после создания музея-заповедника М.А. Шолохова сотрудники начали собирать и изучать материалы о С.Г. Королькове. В феврале 1996 года началась переписка между музеем-заповедником и Виктором Ивановичем Михайловым, который во время войны жил в Ростове на одной улице с семьёй Корольковых и брал уроки рисования у жены С.Г. Королькова, художницы Елизаветы Ивановны Корольковой (в девичестве Верф). В.И. Михайлов передал в дар музею несколько предметов из архива С.Г. Королькова: восемь гравюр к роману «Тихий Дон» и книгу А.А. Соколова. «Лошадь, строение её тела и наружные признаки, определяющие здоровье, силу и годность её к работе». (С.-Петербург. Издание А.Ф. Девриена. 1899). Среди переданных гравюр есть ранее нигде не публиковавшиеся. На одной из таких иллюстраций С.Г. Королькова изображено, как казаки-старики втаскивают в баркас тело утопившейся Дарьи, на второй – сцена венчания Мишки Кошевого с Дуняшкой Мелеховой. Копии с этих работ в настоящее время представлены в историко-литературной экспозиции «М.А. Шолохов. Время и судьба» станицы Вёшенской, где они неизменно привлекают внимание посетителей. В октябре 2005 года музей приобрёл у родственников В.И. Михайлова ранее неизвестную коллекцию, хранившуюся в его архиве: около 30 рисунков художника и среди них 4 рисунка к роману «Тихий Дон» – «Старший урядник», «Григорий Мелехов спасает Степана Астахова в бою», «Григорий Мелехов в тяжком раздумье», «Старик». Несомненно, коллекция вызовет огромный интерес у искусствоведов и поклонников творчества С.Г. Королькова, так как она дополняет и раскрывает творческий процесс художника. В основном, рисунки и живописные работы, согласно заключению искусствоведа В.В. Рязанова, «представляют собой подготовительный материал для каких-то замыслов и проектов. В них виден поиск выразительности образа персонажа, типажа, а также хорошее знание анатомии и пластики движения лошади». Особое внимание привлекают рисунки – наброски к роману М.А. Шолохова «Тихий Дон». В коллекции имеются также три работы, выполненные акварелью, и две живописные работы. Кроме рисунков в архиве Михайлова хранилась фотография макета скульптуры С.Г. Королькова «Григорий Мелехов» или «Тяжкое раздумье» (второй вариант названия). Интересны воспоминания В.И. Михайлова о художнике, хотя они и не были закончены. В настоящее время музей-заповедник готовит к изданию каталог имеющейся в фондах коллекции, рассказывающей о жизненном и творческом пути С.Г. Королькова. В него войдут, кроме рисунков художника, также неопубликованные ранее воспоминания о нём Виктора Ивановича Михайлова. Предлагаем вниманию читателей несколько глав из этих воспоминаий.
I. Боровская Н.И. Корольков - сын Королькова // Научно-культурологический сетевой журнал RELGA №9 (189). - 20.09.2009. / http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/w...;level1=main&level2=articles II. В.В. Смирнов. Мир Сергея Королькова. - Ростов-на-Дону, ЗАО «Книга», 2009. - 352 с. III. Письмо В.И. Михайлова Государственному музею-заповеднику М.А. Шолохова от 10.04.2000 г. (Из переписки В.В. Леоновой с В.И. Михайловым). IV. Рязанов В.В. «Железный поток», оставленный потомкам. – Молот. – 2000. 17 октября. С. 4. V. Быкадоров В. Сергей Григорьевич Корольков (1905-1967) // Станичный вестник. 1993. № 12. С. 23. VI. Шолохов М.А. Письма. Под общей редакцией А.А. Козловского, Ф.Ф. Кузнецова, А.М. Ушакова, А.М. Шолохова. М.: ИМЛИ РАН. 2003. С. 166-167. VII. Быкадоров В. Сергей Григорьевич Корольков (1905-1967) // Станичный вестник. 1993. № 12. С.22- 23. VIII. Михайлов В.И. Жизнь и творчество Сергея Григорьевича Королькова. Точка отсчёта. Воспоминания и размышления современника., ГМЗШ КП-17284. IX. Михайлов В.И. Жизнь и творчество Сергея Григорьевича Королькова. Первый иллюстратор «Тихого Дона». Воспоминания и размышления современника. л.1-6. Фонды Государственного музея-заповедника М.А.Шолохова, ГМЗШ КП-17279. X. Михайлов В.И. Указ. соч. л.1-3. ГМЗШ НВ-16910. XI. Михайлов В.И. Указ. соч. л.1-3. ГМЗШ НВ-16911. XII. Михайлов В.И. Указ. соч. л.1-3. ГМЗШ НВ-16912. XIII. Михайлов В.И. Указ. соч. л.1-2. ГМЗШ КП-17281, НВ-16913. XIV. Михайлов В.И. Указ. соч. л.1-3. ГМЗШ КП-17280. _________________________ © Леонова Валентина Васильевна
В.И. Михайлов. Из воспоминаний о С.Г.Королькове
Точка отсчета В заветной папке Королькова, где он обычно хранил свои рисунки, акварели и живописные работы, написанные маслом, мной была обнаружена статья А. Мытникова-Ковылина «Рыбак-художник», вырезанная им из газеты «Молот» от 25 марта 1928 года. Она проиллюстрирована юмористическим рисунком Королькова «Рыбаки на Дону». Сейчас статья лежит на моём столе – от времени буро-жёлтая, сморщенная и со стёршимся текстом. Я вчитываюсь в нее и понимаю, что она представляет значительный интерес для современного читателя в качестве документа, в котором зафиксирован качественный рубеж в жизни Сергея Григорьевича Королькова. С этого рубежа началось его общественное признание и крутое восхождение к высотам профессионализма и творческого успеха. Вот факты из статьи Мытникова-Ковылина с моими небольшими комментариями и ремарками. «Недавно в редакцию «Молота» и в художественную школу Донпрофобра были доставлены карандашные рисунки рыбака Королькова, вызвавшие искренний восторг и … недоумение художников». Недавно – это, как показывают предшествующие события, по всей вероятности, вторая половина февраля – начало марта 1928 года. Донпрофобр – Донское управление по профессиональному образованию населения [1]. «Краском, доставивший рисунки, рассказал нехитрую, но занимательную историю о чудаке-рыболове, все свои досуги после тяжелой работы уделявшем рисованию. Нет хаты в ст. Елизаветовке и в родном хуторе Королькова – Шматове, где бы не висели наброски и рисунки их земляка. Характерные фигуры рыбаков, их труд, забавы, воинственное прошлое донцов, битвы с турками за Азов, героические похождения пиратов, – все это нашло яркое отражение в карандашных набросках елизаветовского рыбака». Сокращение «краском» расшифровывается как красный командир. Отсюда следует, что какой-то красный командир, заинтересовавшись художником-самородком, принял участие в его судьбе. Согласно научным источникам тех лет, правильное название станицы Елизаветовская, а не Елизаветовка. Её современное название Елизаветинская. Она расположена на правом берегу Дона, в его дельте, в 22 километрах от Ростова. Далее читаем в статье А. Мытникова-Ковылина: «Усомнившись в оригинальности работ и заподозривши копировку, завшколой предложил Королькову сделать при нем какой-нибудь набросок. В течение нескольких минут им был набросан полный выразительности и жизненной правды рисунок «Закуривают». На предложение нарисовать что-нибудь с натуры, Корольков недоуменно ответил: этого я не умею. Но ему достаточно посмотреть один раз на человека или предмет, чтобы со всеми характерными деталями передать это на бумаге. Так, с одного взгляда им была прекрасно исполнена сложнейшая фигура анатомии». Предстоит выяснить, кто был в 1928 году заведующим Ростовской художественной школой Донпрофобра, так как в дальнейшей судьбе Королькова он сыграл большую роль. Так, например, из статьи А. Мытникова-Ковылина узнаём: «Преподаватель школы Донпрофобра художник Семенов свез рисунки Королькова в Ленинградскую Академию художеств. Рисунки там произвели сильное впечатление. Академия признала его недюжинный талант и даже высказала желание приобрести его рисунки, но принять его в число учеников Академия отказала… по формальным соображениям. Он – малограмотен. Он окончил только низшую школу, а специально художественного образования даже совсем не имеет». Все вышеприведенные факты из статьи А. Мытникова-Ковылина, написанной по горячим следам, полностью противоречат тому, что утверждает А. Оленев [2], а именно: Корольков появился в Ростове не в 1927 году, а зимой 1928 года; он сразу же не поступал в художественную школу Андрея Чиненова и еще не успел за короткое время стать ее лучшим учеником; в Ленинградскую Академию художеств с рисунками ездил в 1926 году не Корольков, а преподаватель школы Семенов. Кроме того, не мог Корольков в конце двадцатых годов встретиться там с известным живописцем и рисовальщиком Исааком Израилевичем Бродским, учеником К.К. Костанди и И.Е. Репина, по одной простой причине: Бродский в те годы целиком отдавался своей работе над картинами и портретами и лишь в 1934 году, то есть за пять лет до своей кончины, стал профессором и директором Всероссийской академии художеств, созданной после очередного преобразования на базе Ленинградской Академии Художеств [3]. Затем в своей статье А. Мытников-Ковылин сообщает: «На днях по инициативе Донпрофобра состоялось совещание для установления специального мнения о работах и дальнейшей судьбе художника-самородка Королькова. Представители краевого музея, Рабиса (профсоюза работников искусств. – В.М.), редакции «Молота» и школы Донпрофобра пришли к единогласному заключению – признать, на основании представленных карандашных рисунков, способности тов. Королькова исключительными по передаче характера изображаемых лиц, чувству формы, перспективы, экспрессии движения и самобытной композиции. Тов. Корольков обладает абсолютной зрительной памятью, что при его склонности к массовым сценам, насыщенным действием, дает уверенность в том, что из т. Королькова выработается очень серьезный художник. Рисунок т. Королькова крепок, правилен; линия изощрена и ритмична, и пользуется он ею экономно, достигая максимум эффекта при наименьшей затрате средств. Тов. Королькову должна быть предоставлена возможность дальнейшего совершенствования в Ленинградской Академии Художеств. Совещание постановило ходатайствовать перед Донисполкомом о предоставлении ему специальной стипендии для его поездки в Ленинград и обеспечения его старухи-матери». Из этой же статьи А. Мытникова-Ковылина узнаем: 25 марта 1928 года в краевом музее Северо-Кавказского края была открыта выставка работ Королькова – первая в его жизни. В архиве Сергея Григорьевича Королькова была ещё одна вырезка со статьей из газеты «Молот». К сожалению, она у меня не сохранилась, но содержание ее я помню. В ней повторно рассказывалось о необыкновенном даре художника-самородка и выражалась просьба ускорить решение вопроса о выделении стипендии. А дальше, по моей гипотезе, опирающейся на некоторые неоспоримые факты, произошло следующее. В 1928 году стипендия Королькову на поездку в Ленинград и на содержание старухи-матери не была выделена. Донисполком решить этот вопрос не мог, так как согласно существовавшему тогда законодательству не имел право выделять кому-либо стипендию на поездку, да еще на содержание старухи-матери. Королькову ничего не оставалось делать, как поступить в том же 1928 году в художественную школу Андрея Чиненова. Так называет это учебное заведение А. Оленев, хотя общеизвестно, что с первых лет существования Советской власти все частные учебные заведения были ликвидированы. В то же время в статье А. Мытникова-Ковылина все время упоминается художественная школа Донпрофобра, или, иначе, Донского управления по профессиональному образованию населения. Из статьи о выдающемся советском скульпторе Евгении Викторовиче Вучетиче, приведенной в 5-м томе 3-го издания БСЭ, известно, что он в 1926 – 1930 гг. учился в Ростовской художественной школе. Не могло быть в Ростове трех художественных школ одновременно, да еще одного уровня. Отсюда полагаю, что все ранее перечисленные художественные школы: Андрея Чиненова, Донпрофобра и Ростовская – это одно и то же учебное заведение, а точнее, Ростовская художественная школа Донского управления по профессиональному образованию населения. В связи с этим вполне можно предположить, что А. Чиненов был заведующим Ростовской художественной школой как наиболее известный и авторитетный преподаватель рисования. В предвоенные годы различные издания лекций А. Чиненова пользовались популярностью и имели широкое распространение в Ростове-на-Дону. Согласно фактам, собранным А. Оленевым, Корольков за короткое время стал лучшим учеником школы. В апреле 1929 года он, наверняка с ведома и при содействии заведующего школой, оказывается в Москве, где его в каком-то книжном издательстве или в учебном заведении, может быть, во Вхутеине – Высшем государственном художественно-техническом институте [4], экзаменовали. Доказательства?.. Пожалуйста – в моем собрании произведений Королькова хранится рисунок «Григорий Мелехов выводит Степана Астахова из немецкого окружения» [5]. Рисунок имеет размеры 36,2х52,4 см. Справа внизу, карандашом, надпись, дата и место: «С.К. 1929 г. Москва». Есть еще два рисунка: «Казак с обнаженным торсом и с саблей в правой руке» и «Артиллерийская дуэль красных с белыми», имеющих размеры 36,5х22,6 и датированных соответственно 14 и 15 апреля 1929 года. Оба рисунка подписаны: «С. Корольков». Насколько мне известно, Сергей Григорьевич никогда не подписывал свои рисунки, а тут все три рисунка подписал и на одном из них даже указал, что он сделан в Москве. Такие большие рисунки не сделаешь где-нибудь походя, да еще на такие темы. Создается впечатление, что все три рисунка были сделаны Корольковым при демонстрации своего мастерства. С каким результатом и куда уехал из Москвы Корольков, сейчас можно только гадать. Я склоняюсь к мысли, что он все-таки съездил в Ленинград и лично побывал в Ленинградской Академии Художеств, что согласуется с фактами, опубликованными А. Оленевым. Там ему по тем же мотивам, изложенным преподавателю школы художнику Семенову, отказали в приеме, и он вернулся в Ростов ни с чем. Ни А. Оленев, ни другие авторы не указывают, закончил или нет Корольков Ростовскую художественную школу. Это очень важно выяснить. Дело в том, что окончание этой школы давало право на поступление в Ленинградскую Академию Художеств. Этим правом, например, воспользовался Евгений Вучетич. Он в 1931 году поступил в академию и до 1933 года совершенствовал там свое мастерство скульптора. Корольков, поступив в Ростовскую художественную школу в 1928 году, должен был ее окончить в 1932 году. Как сообщает А. Оленев, в апреле 1933 года ОГПУ [6] возбудило уголовное дело против Сергея Григорьевича Королькова. Он обвинялся по статье 58, п. 10, был арестован и содержался во внутренней тюрьме ОГПУ. Этот факт в жизни Королькова, а также то, что он был сыном конезаводчика и его старший брат был расстрелян органами ОГПУ за контрреволюционную деятельность, начисто лишил его каких-либо надежд на поступление и учебу в Ленинградской Академии Художеств. Общеизвестно, что в те годы при приеме во все учебные заведения страшно свирепствовали мандатные комиссии и всех абитуриентов с неподходящим социальным происхождением или нелояльных по отношению к советской власти безжалостно отсеивали. Не могу обойти молчанием один щекотливый вопрос: был ли Сергей Григорьевич Корольков недееспособным в качестве живописца по причине дальтонизма? Как известно, дальтонизм – это особенность зрения, заключающаяся в неспособности различать некоторые цвета, большей частью красный и зеленый. Откровенно говоря, когда я прочитал об этом в публикациях А. Оленева и А. Гончарова, то не поверил своим глазам. Множество фактов говорит о том, что это не соответствует действительности. Во-первых, в моем собрании произведений С.Г. Королькова имеются три работы, выполненные акварелью, и две работы, написанные на холсте маслом. Причем во всех этих работах используется красный цвет самых различных тонов, насыщенности и в сочетаниях с другими цветами!.. Например, «Портрет художницы Елизаветы Ивановны Корольковой (Верф), второй жены художника» (Х., накл. на к., 27х21, вырезка по контуру изображения). Он превосходен: отличный колорит, чистые краски, прекрасная ньюансировка. Такой портрет молодой и красивой женщины дальтоник написать не мог, будь он даже подобен Бетховену в живописи. Во-вторых, когда я стал вхож в дом Корольковых, то вскоре обнаружил, что у Сергея Григорьевича имелись два этюдника, прекрасный набор французской пастели в деревянном футляре, набор акварельных красок зарубежной фирмы, террикон (запасы) масляных красок и кистей для акварельной и масляной живописи. Причем своими этюдниками он пользовался. Я это знаю потому, что Елизавета Ивановна с его согласия подарила мне в мае 1942 года один из них, назвав его старым. Состояние этого этюдника свидетельствовало о том, что им пользовались часто и в течение продолжительного времени. В-третьих, А. Оленев противоречит самому себе и даже не замечает этого. Так, например, он пишет: «О том, что пришлось ему (Королькову. – В.М.) пережить в послевоенной Европе, можно судить по единственному живописному полотну художника – «Выдача казаков в Лиенце. Австрия, июнь 1945». Одновременно возникает вполне резонный вопрос: если Корольков не был дальтоником, то почему у него тогда так мало живописных работ? Есть необходимость в этом беспристрастно разобраться. В 1928 году, как свидетельствует А. Мытников-Ковылин в своей статье, Сергей Корольков демонстрировал в редакции газеты «Молот», в Ростовской художественной школе, в краевом музее Северо-Кавказского края и в комиссии, решавшей вопрос о его дальнейшей судьбе, только карандашные рисунки. Почему же им ничего не говорится о живописных работах, выполненных, например, акварелью или маслом? Ларчик открывается просто: у Королькова на это не было ни материальных возможностей, ни времени для работы при естественном освещении дома или на открытом воздухе, ни умения такого же уровня, как при рисовании. Для несведущих поясним, что для живописи требуются: мольберт при работе дома; этюдник; зонт и складной стульчик при работе на пленэре; наборы акварельных и масляных красок; растворители масляных красок; плоские и круглые кисти различного назначения и номеров; мастихин; палитры; подрамники из сухих и струганных сосновых досок; холст и материалы для его проклейки и грунтовки; лучшие сорта отбеленной и с зернистой структурой бумаги – ватман или полуватман. Детство, отрочество и юность Королькова пришлись на годы первой мировой войны, двух революций и Гражданской войны. Страна была разорена, и всё, что нужно было для живописи, или исчезло из продажи, или стоило немалых денег, которых у него после смерти отца всегда не хватало. Не надо также забывать, что жил он не в Ростове, а в отдаленном и маленьком станичном хуторе, где он ничего из необходимого для занятий не только живописью, но даже для рисования, приобрести не мог. Напомним, что Сергей Корольков с матерью кормились тем, что он работал рыбаком. Труд этот никогда не был легким, а в те далекие годы тем более. Судя по рисункам Королькова, он рыбачил в составе казачьей артели. Во время второй немецкой оккупации Ростова, в августе-сентябре 1942 года мне посчастливилось понаблюдать, как такая артель ловила рыбу с острова, расположенного между Доном и Мертвым Донцом напротив Нижне-Гниловской станицы. Рыбаки завели невод более полукилометровой длины. Чтобы вытащить его из Дона на песчаную отмель, они впрягли в него пару быков и, за исключением нескольких стариков на сторожевых баркасах со вторым неводом для подстраховки, впряглись сами посредством нагрудных лямок, как у бурлаков, с прицепным веревочным устройством, тащили невод изо всех сил, выталкивая песок из-под ног. А было их около дюжины. И так от зари до зари, особенно в период путины. Так что Королькову редко когда удавалось выкроить в светлое время суток часок-другой для своих занятий. Естественно, что, не имея по рассмотренным выше причинам достаточной практики, да еще мало-мальски сносного учителя, Корольков не обладал мастерством в живописи. У меня есть одна из самых ранних его акварелей, которая подтверждает это. На ней тщательно, со всеми подробностями, нарисован молодой рыбак в казачьей папахе, распахнутом плаще, в забродских сапогах с отвернутыми до колен голенищами. Засунув руки в карманы латаных шаровар, туго стянутых кушаком, он широко и хитро улыбается. Акварель не закончена: не наложены краски на отвороты плаща, латку шаровар, сапоги, землю, полностью отсутствует фон. И все-таки, даже с учетом того, что акварель не завершена и что наложенные на бумагу краски: коричневая, синяя, желтая и красная – имеют немало тонов, создается впечатление об ее похожести на раскрашенный рисунок. Карандаш здесь главное выразительное средство, он явно проглядывает из-под слоя краски. Резюмируя сказанное, беру на себя смелость утверждать, что Корольков освоил технику акварели и масляной живописи только после того, как поучился в Ростовской художественной школе. Хотя Сергей Корольков еще до поступления в художественную школу зарекомендовал себя в качестве выдающегося рисовальщика, тем не менее, учеба в школе обогатила его технику рисования карандашом. И, больше того, он научился пользоваться другими художественными материалами для рисунка: пером, древесным и прессованным углем, сангиной. В моем собрании произведений Королькова есть несколько рисунков карандашом и пером, относящихся к этому периоду его творчества. Особый интерес представляют два рисунка пером: «Рыбаки на берегу» и «Мушкетер с тростью и при шпаге», так как они очень редки. О занятиях Королькова скульптурой до поступления в Ростовскую художественную школу известно мало. А. Гончаров со слов директора музея и искусствоведа Тарасова сообщает, что Корольков в станице Елизаветовской вылепил из простой красной глины замечательную фигурку рыбака, вызвавшую восхищение у станичников. В самостоятельных занятиях лепкой Сергею Королькову помогали прирожденное чувство объема, формы и пространства. Но по-настоящему техникой скульптуры он, вне всякого сомнения, овладел только тогда, когда стал учиться в Ростовской художественной школе. Будучи студентом, он продемонстрировал поразительные успехи и многообещающий талант в этом виде изобразительного искусства. Подытоживая сказанное, хочу сказать, что нельзя согласиться с легендой, что Сергею Королькову нечего было делать в Ростовской художественной школе. Он, без всякого сомнения, испытывал к ней чувство признательности за все доброе, что она для него сделала и чему научила. Недаром он бережно хранил лекции, по которым учился. Одна из них, к счастью, уцелела и хранится в моем досье о Королькове.
Первый иллюстратор «Тихого Дона» Крутое восхождение В конце двадцатых годов началось крутое восхождение Сергея Григорьевича Королькова к профессиональному мастерству и общественному признанию, достигшее своего апогея в первом полугодии 1941 года. Вот некоторые этапы этого восхождения по трем основным направлениям его творческой деятельности: рисование, иллюстрирование книги и скульптура. Появление (в 1928 году) первой книги романа «Тихий Дон» в печати вызвало огромный интерес читателей и критики не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Этот интерес нарастал по мере выхода второй, третьей и четвертой книг романа. В многочисленных переводах роман появился во всех республиках СССР и во всех странах мира. Но самый большой резонанс роман вызвал в среде донского казачества, на Дону и в эмиграции. Не стал исключением и Сергей Григорьевич Корольков – казак и подающий большие надежды рисовальщик. Прочитав первую и вторую книги романа Михаила Шолохова «Тихий Дон», Сергей Корольков уже в 1929 году загорелся желанием проиллюстрировать роман. В моем собрании произведений Королькова есть набросок, который я назвал так: «Григорий Мелехов выводит Степана Астахова из немецкого окружения». В четвертой главе второй книги романа рассказывается о поражении и окружении немцами двух казачьих полков под городом Столыпиным. Двенадцать сотен, одна за другой, устремляются в атаку с целью прорвать сомкнувшееся вражеское кольцо. И тут «Григорий увидел, как Степан спрыгнул с убитого под ним вороного коня и закружился волчком. Григорий, обожженный внезапной и радостной решимостью, с трудом удержал коня и, когда последняя сотня, едва не растоптав Степана, промчалась мимо, подскакал к нему и крикнул: – Хватайся за стремя! Степан сжал ремень стремени в руке, с полверсты бежал рядом с конем Григория. – Не скачи шибко! Не скачи, ради Иисуса Христа! – просил он, задыхаясь. Прорыв они миновали благополучно. До леса, где спешивались вырвавшиеся сотни, оставалось не больше ста саженей, но тут пуля хлестнула Степана по ноге, и он, оторвавшись от стремени, упал навзничь. …Подчиняясь сердцу, Григорий крутнул коня и подскакал к кусту, на ходу спрыгнув. – Садись!.. Не забыть Григорию короткого взмаха Степановых глаз. Помог Степану сесть в седло, сам бежал, держась за стремя, рядом с облитым потом конем». В наброске имеются некоторые несоответствия с описанием заключительной части этого эпизода, а именно: изображены скачущими еще другие казаки; Григорий нарисован в фуражке, хотя в тексте романа говорится, что ветер сорвал ее с него; Степан показан в шароварах с лампасами, хотя он уже успел их с себя стянуть, чтобы немцы его не расстреляли, так как казаков они в плен не брали… И все-таки набросок впечатляет: уж очень здорово раскрыто психологическое и физическое состояния раненого Степана, сидящего в седле, и Григория, бегущего рядом со своим конем. Особенно хорош Григорий. В моей библиотеке нет издания романа «Тихий Дон» с иллюстрациями Королькова. Поэтому я не знаю, есть ли в нем иллюстрация к этому эпизоду и как она выглядит в окончательной редакции. Кроме описанного выше наброска, у меня еще имеются четыре так называемых наброска-отхода. При поиске графического образа, наиболее выразительной позы или композиции в целом что-то Корольковым отвергалось или частично использовалось. Раздосадованный художник в этом случае брал ножницы и вырезал из листа как попало то, что он до этого нарисовал. Поэтому такие наброски-отходы имеют неправильную геометрическую форму. Вот их краткое описание. 1. Григорий Мелехов. Фотобумага, граф. кар. Лист неправильной формы (вырезка) с размерами 12х21 см. Григорий изображен сидящим за столом. Подперев правой рукой голову, он о чем-то напряженно думает. Его голова тщательно «выписана», а рука, торс и стол слегка намечены линией. 2. Атарщик Мишка Кошевой на отводе. Б., граф. к. Лист неправильной формы (вырезка) с размерами 17,3 см слева и 19,5 справа х 27 внизу и 28,5 вверху. Мишка сидит на кобыле. Он бос, его сапоги привязаны к седлу. Голова отсутствует, торс и руки слегка обозначены тонкими линиями. Левая нога от бедра до голеностопного сустава вырисована, а ступня небрежно намечена. А вот кобыла выглядит как живая, и будто она вся облита солнцем. У нее не дорисованы только нижняя половина передних ног и правой задней ноги. С передней части седла свисает сумка с харчами. 3-4. Казак с тремя лычками на погонах. Григорий Мелехов. На лицевой стороне листа изображен казачина богатырского роста и сложения. Он стоит, слегка расставив ноги, сжав левую руку в кулак, подбоченился и выгнулся, откинув спину назад. Гимнастерка туго обтягивает его сильное мускулистое тело. К портупее прицеплены: у левого бедра шашка с темляком, а у правого бедра и груди – один над другим два патронташа. Наискось через плечо перекинута за спину винтовка. Фуражка, глубоко посаженная на голову, притянута к широкому и раздвоенному подбородку ремешком. Из-под ее козырька остро выглядывает прищуренный глаз. Губы плотно сжаты. Крупный нос и тонкие усы подчёркивают суровый облик казака. На обратной стороне листа скопище тонких линий, свидетельствующих о поиске художником какой-то позы для Григория Мелехова. Более или менее завершен рисунок головы. Выражение лица Григория: разметавшиеся брови, выпученные глаза, стиснутые челюсти и даже подчеркнуто острые концы усов с нависающим над ними носом – заставляют предположить, что он дерется то ли на коне, то ли в пешем строю. Общий облик его лица несколько отличается от привычного в опубликованных иллюстрациях. Б., граф. к. Лист неправильной формы (вырезка) 34,2 слева и 33,4 справа х 15 снизу и 12,3 вверху. По инициативе Шолохова издательство предложило Королькову выполнить иллюстрации к «Тихому Дону». Художник был приглашен в Москву, где с ним был заключен договор. При этом были оговорены не только количество художественных иллюстраций в каждой книге и сроки их подготовки, но и требования, предъявляемые к оригинальным рисункам репродукционными процессами. С этого момента началась целеустремленная работа Сергея Григорьевича Королькова над оригиналами иллюстраций к четырем книгам романа М.А. Шолохова «Тихий Дон».
Первая встреча …В апреле 1930 года мы всей семьей: родители, сестра, два младших брата и я – переехали на постоянное местожительство в Ростов-на-Дону. Поселилась наша семья на Ермоловской улице во флигеле, расположенном во дворе дома № 92, теперь дома № 112 Филимоновской улицы. Отец устроился работать чернорабочим в литейный цех серого чугуна завода Ростсельмаш имени И.В. Сталина. Одновременно он стал учиться сразу в трех местах: в седьмом классе школы, на курсах мастеров-контролеров по сельхозмашиностроению и в Ростовском индустриальном техникуме. Мать растила и воспитывала детей, но нужда заставила ее пойти работать продавцом-хлеборезом. Надо было расплатиться за купленный у дяди отца флигель, да и помочь семье, жившей впроголодь. Сестра и мы с братьями целыми днями, неделями и месяцами были предоставлены самим себе. Мальчишка я был любознательный, восприимчивый и с хорошей памятью. Поэтому довольно быстро начал осваивать незнакомый большой город. Сначала я сблизился с соседями нашей стороны квартала, а потом с мальчишками и девчонками с прилегающих улиц, проспекта Семашко и Газетного переулка. У меня появились уличные знакомые и приятели среди мальчишек. Помимо игр в футбол, городки, айданы, лапту, жмурки, ловитки и отмерного осла, мы обожали бродить по городу и его окрестностям своей компанией, или, как тогда говорили, ватагой. Не боясь никого и ничего, мы совершали свои походы и на значительные расстояния по всем направлениям. Мы считали Ростов своим любимым, интересным и добрым обиталищем. Всё это помогало мне, стеснительному, робкому и не очень-то развитому мальчику из села обретать в себе уверенность и пополнять знания. Незаметно пролетело несколько лет. Я уже стал учиться в школе. И вот как-то ранней осенью 1935 года, когда мне уже шел десятый год, мы решили всей своей ватагой отправиться по улице Энгельса [7] в сторону Нахичевани. Так мы оказались на грандиозной стройке драматического театра имени Максима Горького, которое осуществлялось в период с 1930 по ноябрь 1935 года. Благодаря строительству театра в городе возникли тогда Театральная площадь, Театральный проспект [8], так называемый Западный партер, а проще сквер, с каскадами, фонтанами и скульптурной группой, парк Октябрьской революции. Здание театра поразило нас, мальчишек, своими гигантскими размерами и непривычной формой, напоминавшей гусеничный трактор. Мы с удивлением разглядывали: облицованный белым мрамором большой «лоб» основного объема здания, выходящего на главный фасад над сплошной полосой стеклянного витража двухцветного фойе; два стеклянных пилона с высоко поднятыми галереями для приема зрителей с Театральной площади в кулуары концертного зала и рабочих, быстро и ловко облицовывавших плитками фасад помещения билетных касс. Само собой разумеется, что горельеф «Гибель Вандеи», вставленный подо «лбом» в гладкие стеклянные плоскости у левого угла фасада, привлек внимание нашей ватаги. Чтобы лучше рассмотреть его, мы поднялись по широкой гранитной лестнице на площадку перед основным вестибюлем. Тут мы обнаружили, как двое рабочих, стоя на высоких передвижных подмостьях, что-то поправляют на нижнем основании трехплоскостного горельефа. Снизу за их работой внимательно следил молодой темноволосый и выше среднего роста руководитель. Время от времени он им что-то говорил ровным голосом. Услышав, как мы переговариваемся за его спиной, он с досадой оглянулся на нас, но, видя, с каким непритворным детским интересом мы разглядываем изображенную на трех сторонах горельефа исступленную схватку между красноармейцами и восставшими казаками, снисходительно улыбнулся и не прогнал, чтобы не мешали. Помню, что меня тогда особенно поразили стремительность движения и фантастическое переплетение тел пехотинцев, всадников на вздыбившихся лошадях и круто задранной гусеницы танка. Спустившись по пандусу левого подъезда, мы возвращались домой сверх меры переполненные впечатлениями от увиденного и с богатейшей, по ребячьим представлениям, добычей. Наши карманы были набиты кусочками облицовочных плиток и красивыми фантиками. В тридцатые годы и в начале сороковых годов многие ростовские мальчишки и девчонки из бедных семей увлекались их коллекционированием. Довольно часто потом перед моим мысленным взором возникала сцена Гражданской войны на Дону, воспроизведенная на горельефе здания театра. Не думал и не гадал я в то время, что моя встреча с его автором – Сергеем Григорьевичем Корольковым не будет последней, что в ближайшие годы наши жизненные дороги пересекутся, что я буду вхож в его дом, что я буду брать уроки рисования и живописи у его жены, что я буду рядом с ним в годы Великой Отечественной войны и двух немецких оккупаций Ростова и что в силу сложившихся обстоятельств я стану в какой-то степени его биографом.
Новые соседи В конце двадцатых годов на обширной территории окраины Ростова между улицами Красноармейской и Десятой, теперь Текучёва, и Новым поселением и Театральным проспектом были отведены массивы земли под жилищно-строительные кооперативы, или, иначе, ЖСК. Его члены получали земельный пай площадью семьсот квадратных метров, долгосрочную денежную ссуду в Коммунальном банке и строительные материалы на льготных условиях. Нашим восточным соседом по земельному участку был некий Романов. Ни имени, ни отчества его никто уже не помнит. Неизвестно также, на каком основании он стал членом ЖСК «Связь». Как бы там ни было, он сумел получить земельный участок, оградил его деревянным забором, построил добротный одноэтажный кирпичный дом со входами через парадное и двор, летний навес со столом и туалет, а также заложил отличный плодово-ягодный сад. Романов занимал половину дома, прилегающую к улице, а вторую его половину в сторону двора сдавал внаем. В своем доме он появлялся изредка и всегда в одиночку. Поэтому никто из его соседей по улице не знал, был ли он женат и имел ли детей. Со своими соседями и квартирантами никаких отношений Романов не поддерживал. Длительное время половину дома у него снимала семья Азанчевских, состоявшая из отца, матери и сына Виктора, примерно одного со мной возраста. У меня с ним были добрососедские отношения, и я иногда захаживал к нему домой. Однажды весной 1938 года я навестил Азанчевских после продолжительного перерыва, вызванного трагическим обстоятельством в жизни нашей семьи. 15 декабря 1937 года арестовали моего отца – Ивана Константиновича Михайлова. Прямо на работе в литейном цехе серого чугуна завода Ростсельмаш, где он трудился мастером-контролером 7-го разряда по приемке литья. И с этого дня наш отец как сгинул: ни весточки от него или о нем, ни свидания с ним, ни передачи ему. Многие из окружавших нашу семью людей, даже некоторые из близких родственников отца, сторонились нас, как зачумленных. Поэтому, когда я заметил, что хозяева, а в доме были мать с Виктором, принимают меня весьма прохладно, это меня настолько обидело, что я захотел тут же развернуться на сто восемьдесят градусов и уйти. К счастью, мать моего приятеля это заметила и поторопилась объяснить мне причину их плохого настроения. Оказывается, полтора месяца тому назад арестовали их хозяина Романова. Выявилось, что он владел в Ростове несколькими квартирами и домами. Везде держал квартирантов и на этом здорово наживался. А на днях ее мужа пригласили в правление ЖСК «Связь» и потребовали, чтобы он с семьей в течение двух недель освободил занимаемую половину дома, так как дом, строения и сад на земельном участке товарищества приобрел новый хозяин. Им жилось здесь исключительно хорошо и переезжать никуда не хотелось. Когда я спросил ее, кто стал новым владельцем усадьбы, она ответила: – Художник Корольков. Говорят, что он проиллюстрировал все три вышедшие книги романа Михаила Шолохова «Тихий Дон», и ему за это прилично заплатили. Вот он и смог купить. Сейчас, с высоты жизненного опыта, я убежден на все сто процентов, что какое-то очень осведомленное и влиятельное лицо из городских, а может быть, даже из областных властей посодействовало Сергею Григорьевичу Королькову в приобретении конфискованной государством усадьбы Романова. На вопросы, кто конкретно из должностных лиц дал указание председателю правления ЖСК «Связь» Юркевичу о продаже усадьбы Романова Королькову и на каких условиях, сейчас может ответить только архив этого кооператива. Он просуществовал до 1954 года: к этому времени его члены своими паевыми взносами погасили полученные денежные ссуды и стали полновластными владельцами своих усадеб. Азанчевские съехали с квартиры в бывшем доме Романова, а его новый хозяин вселяться не торопился. Бригада маляров произвела в доме внутренний и наружный ремонты. Потом трое плотников стали возводить в спешном порядке большой и высокий сарай из теса, впритык к дому моего двоюродного деда. Однажды после полудня я, расположившись на лестничной площадке чердака своего флигеля, читал книгу. Отсюда соседский двор был виден мне, как на ладони. Плотники, закончив работу, сидели за столом под летним навесом и терпеливо ждали хозяина, чтобы получить расчет. Вскоре во дворе появился молодой и крепкий мужчина. Вместе с плотниками он неторопливо прошел от навеса к сараю. Я с любопытством всмотрелся в его лицо и изумился: это был тот самый человек, который руководил рабочими, выполнявшими работу на горельефе, установленном на здании драматического театра имени Максима Горького!.. Так я узнал, что моим соседом стал замечательный график и не менее замечательный скульптор Сергей Григорьевич Корольков. Со следующего дня Корольков со всей своей семьей переселился на новое место жительства – в дом № 94 Ермоловской улицы, теперь это дом №114 Филимоновской улицы. При переселении семья состояла из четырех человек: самого Сергея Григорьевича, его матери Евдокии Степановны, сестры Таисии Григорьевны и ее пасынка. Сергею Григорьевичу Королькову в ту пору шел тридцать третий год. Он был выше среднего роста. Крупную продолговатую голову с обозначившимися залысинами покрывали невысокие и короткие черные волосы с проседью. У него были широкий и высокий лоб, сильно приподнятый прямой нос с морщинистой складкой на переносице и чуткими трепещущими ноздрями, прижатые уши; широко расставленные серо-голубые глаза смотрели из-под раскидистых бровей быстро, остро и проницательно; плотно сжатые тонкие губы большого рта и массивный крутой подбородок с ямкой посередине говорили о смелости и сильном характере. Плечи у него были широкие и налитые, как у человека, который много и тяжело поработал физически, а кисти мускулистых рук имели необычайно вытянутые ладони с длинными, сильными и гибкими пальцами. Во всей прямо державшейся фигуре Королькова чувствовались необыкновенная сила и выносливость. Сергей Григорьевич очками никогда не пользовался. При относительно прохладной погоде любил ходить в темно-синем костюме и белой сорочке, а при жаркой – в темных брюках и в сорочке с короткими рукавами, или, как тогда говорили ростовчане, в «шведке». При галстуке я его никогда не видал. Беретов и шляп, столь любимых многими художниками при работе на открытом воздухе, он не носил, предпочитая большую часть года ходить простоволосым. Я не замечал сам и не слышал от его родных, чтобы он когда-нибудь болел, даже просто чихнул или раскашлялся. Часто и неторопливо курил. Никогда не сквернословил. Его матери Евдокии Степановне было около шестидесяти пяти лет. Это была дородная женщина, ниже среднего роста, с крупной овальной головой и со светлыми с проседью волосами, с вечно хмурым и недовольным лицом. За все время проживания по соседству с Корольковыми и посещений его дома я ни разу не услышал, чтобы она засмеялась или пошутила, и ни разу не увидал, чтобы она была в хорошем расположении духа или просто приветливой из вежливости. Помню, как я был поражен, когда увидел ее на фотографиях с мужем и с сыном Сергеем. В ее лице было столько спокойного достоинства и красоты! По-видимому, тяготы последующих годов жизни тяжело отразились на ее физическом и моральном состояниях. Старшая сестра Таисия Григорьевна внешне резко отличалась от своего младшего брата. Коренастая, лицо широкое с правильными, но несколько грубоватыми чертами. В отличие от остальных Корольковых она была шатенкой, с густыми и остриженными до плеч волосами. Лицо у нее было болезненного буровато-желтого цвета. Часто, и с длинными затяжками, очень быстро, курила. Между соседками нашего квартала ходили разговоры, что она превосходная портниха и будто бы работает в какой-то артели в качестве надомницы, но у меня сложилось твердое впечатление, что Таисия Григорьевна нигде не работала по найму. Несомненно, что она была чем-то вроде экономки у Сергея Григорьевича и одновременно подрабатывала деньги, обшивая ограниченный круг знакомых из среды брата. А чтобы не нарваться на неприятности с финансовыми инспекторами, делала она это тайно и с соблюдением всех мер предосторожности. Несмотря на два замужества, Таисия Григорьевна носила девичью фамилию. Вторым мужем у нее был некий Ланге, немец по национальности. Он был арестован в начале 1938 года, и его дальнейшая участь в течение нескольких лет была совершенно неизвестна. Лишь где-то в конце 1940 года пошли разговоры между соседями о том, что ее мужа расстреляли как германского шпиона. Сына Ланге звали Карлом. В ту пору ему было лет шесть-семь. Он был на редкость спокойным, послушным и прекрасно воспитанным мальчиком. Мачеха, не имевшая своих детей, никогда не обижала его, обращалась с ним ласково и называла его Карлушой или Кариком. Однако в конце августа 1936 года пасынок куда-то исчез. Как потом выяснилось, Таисия Григорьевна посчитала за благо для ребенка отдать его на попечение и воспитание родственникам то ли отца, то ли матери.
Женитьба Сейчас, по прошествии шестидесяти лет, я не могу вспомнить точно, в какой день и месяц лета 1938 года произошла женитьба Сергея Григорьевича Королькова. А вот само торжество по этому поводу я помню, самому себе на удивление, хорошо, до мельчайших подробностей, как будто это произошло совсем недавно. В день свадьбы стояла прекрасная погода. Ярко и тепло светило солнце. Небесную лазурь бороздили огромные кучевые облака. Дыхание ветра чуть угадывалось. С полудня из дома Корольковых доносились возбужденные голоса, выкрики «Горько!» с последующим счетом «Раз! Два!..» и веселый смех. Вовсю трудился патефон – отрада тех лет. Особенно часто звучали пластинки с записями песен и романсов, которые исполняли Вадим Козин, Изабелла Юрьева и Леонид Утесов. Я понял, что в доме Сергея Григорьевича идет свадьба, что он женится, и мне неудержимо захотелось посмотреть на его избранницу. Как только участники свадьбы шумной толпой выходили из дому, я заглядывал во двор Корольковых и внимательно рассматривал их, но невеста не показывалась. Гостей – не родственников – было немного. Среди них выделялась одна молодая супружеская пара: высокий, степенный и симпатичный мужчина и среднего роста, пухленькая и с удивительно красивым лицом женщина, похожая на армянку. Только много лет спустя я узнал, что это были художник Леонид Сергеевич Смертин и его жена Изабелла [9]. Я уже совсем потерял надежду увидеть невесту, как вдруг услышал какой-то непонятный шум во дворе Корольковых. Когда я поднялся по лестнице на площадку чердака своего флигеля, то мне открылась картина, от которой я остолбенел: в центре двора Сергей Григорьевич дрался со своим гостем – высоким, сильным черноволосым мужчиной. У жениха был оторван ворот белой рубашки, а у его противника были разбито лицо в кровь и белая рубашка залита кровью. На руках мужчин, схвативших мертвой хваткой друг друга, повисла невеста и умоляла их разойтись. Под ее правым глазом темнел огромный синяк... И всё-таки я смог рассмотреть, что невеста очень хороша собой. Её овальное лицо с лучисто-голубыми глазами обрамляли по самые плечи густые вьющиеся волосы желто-золотистого цвета. У неё была изящная спортивная фигура. Когда наши взгляды случайно встретились, в глазах невесты мне почудились глубокое смущение и молчаливый упрек за мою бестактность. Мне стало страшно неловко, и я стремительно сбежал по лестнице на землю. Тут же драка во дворе наших соседей прекратилась и сменилась бурным словесным объяснением между противниками… А через несколько дней моя мать, Александра Ивановна Михайлова, рассказала мне о том, что поведал «женский телеграф» нашего квартала: один из гостей во время свадьбы оскорбил невесту. Жених возмутился и потребовал от обидчика извинений, но тот отказался их принести, а дальше, как говорится, пошло-поехало. В суматохе невесте, попытавшейся разнять дерущихся мужчин, кто-то из них ненароком поставил под глаз синяк. Сама того не желая, вот таким бурным фортиссимо заявила о своем появлении в семье Корольковых жена Сергея Григорьевича. Никогда больше во все последующие годы нашего соседства, а потом и близкого общения с Корольковым я не видел его ни скандалящим, ни тем более дерущимся. Жена Сергея Григорьевича известна мне под именем и отчеством как Елизавета Ивановна. И так называли ее все. Отсюда можно предположить, что и в паспорте она значилась под этим именем и отчеством. Что касается ее мужа, свекрови и золовки, то они, обращаясь к ней, иногда называли ее при мне по-домашнему непривычным для моего уха производным от Елизаветы именем Лилли. Поэтому меня крайне удивило, что журналист А. Оленев в своей публикации называет ее Ингой. Он также утверждает, что Елизавета Ивановна «родом из Прибалтики», но при этом не ссылается ни на какой-либо документ, ни на чье-либо свидетельство. С момента замужества Елизаветы Ивановны и до начала сентября 1941 года мне приходилось слышать самые различные мнения взрослых о ее национальной принадлежности. Называли ее и латышкой, и литовкой, и эстонкой, но чаще всего немкой, или, с уточнением, прибалтийской немкой. В статьях старшины по международным связям Союза казаков Области Войска Донского К. Хохульникова [10], искусствоведа и члена Союза художников СССР В. Рязанова [11] и журналистки Т. Фирсовой [12] без ссылки на источник информации сообщается, что жена Королькова была «эстонкой по национальности». В моем собрании имеется две ее черно-белые фотографии и столько же ее портретов работы Королькова, выполненных им карандашом на бумаге и маслом на холсте. Судя по ним и моим личным впечатлениям, она походила лицом на широко известную, в особенности кинозрителям, актрису Любовь Петровну Орлову. Со слов Елизаветы Ивановны я знаю, что она урожденная Верф. Исходя из этого, весьма возможно, что она не была чистокровной русской, а это в России, как известно, не является редкостью с самого начала ее возникновения. Но, во всяком случае, говорила она по-русски без малейшего акцента, легко и свободно. Елизавета Ивановна была художницей по образованию и профессии. Как-то раз в январе 1942 года, когда я пришел к ней домой на занятие рисованием, она вспомнила о своей учебе в Ленинграде. С юмором рассказывала о студентах, которые для пущей важности заводили длиннющие волосы до плеч, бороды и усы. Я сейчас не могу вспомнить, как точно называлось тогда это учебное заведение, но речь шла об институте. Кстати, после этого ее рассказа у меня сложилось впечатление, что ее отношения с Сергеем Григорьевичем восходят к тому давнему времени. Произведений Елизаветы Ивановны сохранилось ничтожно мало. В моем собрании всего две ее работы: натюрморт с чайником, написанный на картоне гуашью, и осенне-зимний пейзаж, выполненный углем и мелом на серовато-зеленой бумаге. И это, как мне кажется, объясняется, прежде всего, тем, что она, чтобы заработать деньги для семьи и тем самым создать условия для творческой работы своего мужа, в основном активно трудилась в художественно-оформительском и декоративно-прикладном видах изобразительного искусства. В своей публикации А. Оленев вскользь заметил, что ростовский историк [13] А.П. Зимин «состоял с Сергеем Корольковым в родстве, поскольку тот был женат на дочери Зимина» [2]. К сожалению, он не сообщает никаких подробностей об этом браке: имя жены, годы вступления в брак и его расторжения, почему супруги прекратили брачные отношения и были или нет у них дети. При беседе с В.В. Рязановым 16 октября 1996 года я услышал от него, что сообщение А. Оленева не соответствует действительности, так как «первой женой Сергея Королькова до его женитьбы на эстонке Лилли была художница Белоусова». Он даже показал мне фотографию учащихся Ростовской художественной школы, среди которых изображена и Белоусова. Это была среднего роста и плотного сложения девушка с широким лицом. О работах выпускников этой группы зачастую сообщали в ростовских газетах, но фамилия Белоусовой никогда не упоминалась.
Частная жизнь Жила семья Сергея Григорьевича Королькова довольно замкнуто. Со своими соседями по кварталу ни один из ее членов с лета 1938 года и до самого начала Великой Отечественной войны ни в какой форме не общался. Даже не обращался к ближайшим из них с какой бы то ни было чисто житейской просьбой, что в предвоенное время, отличавшееся бытовой неустроенностью, по меньшей мере, удивляло. Поэтому никто из соседей Корольковых, в свою очередь, к ним не ходил и в общепринятом понимании этого слова ни с кем из них не был знаком. Из всех, кто проживал на нашей стороне квартала, я был, наверное, единственным человеком, который упорно здоровался со всеми представителями семьи Корольковых при встречах на улице. Однако не все из них, да и то крайне редко и с нескрываемым удивлением, отвечали на мое приветствие. Мне кажется, что это была продуманная линия поведения семьи старообрядцев по отношению к своим соседям, которой в обязательном порядке придерживались все ее члены. Гости у Корольковых бывали чрезвычайно редко. Многолюдных застолий после женитьбы Сергея Григорьевича на Елизавете Ивановне они никогда более не устраивали. Из родственников их ежегодно, иногда даже по нескольку раз, навещала Евдокия Григорьевна Кокоулина. Она была заметно ниже ростом, чем ее младший брат, но выглядела теме не менее удивительно стройной, так как держалась и ходила всегда подчеркнуто прямо. Жгучая брюнетка с голубовато-серыми глазами. Гладкие и густые волосы подстригала коротко. Вообще чрезвычайно была похожа лицом на Сергея Григорьевича. Появлялась она в доме своего брата и уходила из него всегда одна. И лишь единственный раз она приехала вместе со своим мужем А.И. Кокоулиным, когда Сергей Григорьевич и Елизавета Ивановна справляли свою свадьбу. Это был невысокий, ширококостный, грузный и грубого телосложения темноволосый мужчина в военной форме. Будучи политработником Красной Армии, он, несомненно, старался не афишировать свое родство с художником и скульптором Сергеем Корольковым. Из художников наиболее часто бывал у Королькова Александр Ерофеевич Глуховцев. Я его видел то идущим по нашей улице, то гуляющим во дворе Корольковых. Много раз я слышал, как Сергей Григорьевич запросто называл своего коллегу Сашкой, видел, как они, прохаживаясь по саду, о чем-то увлеченно беседовали. Регулярно навещал супругов Корольковых художник, искусствовед, журналист и общественный деятель Александр Абрамович Мытников. С ним нередко приходила его жена. Вскоре мне открылась еще одна страсть Сергея Григорьевича – он оказался заядлым охотником. У него имелось старинное одноствольное ружьё шестнадцатого калибра. Позднее Корольков завел себе породистую охотничью собаку – черно-белого красавца-спаниеля по кличке Альба. На охоту он выезжал из Ростова, как правило, один, но изредка брал с собой в напарники кого-нибудь из своих близких приятелей и знакомых. Охотился в дельте Дона со своими родственниками и друзьями, проживающими в станице Елизаветинской и в ее хуторах. Мне не раз доводилось видеть его возвращение с охоты с наполненным утками ягдташем. Во дворе его всегда встречали с радостным оживлением жена Елизавета Ивановна и сестра Таисия Григорьевна. Иногда из дома выходила и мать Евдокия Степановна, но успех сына воспринимала молча и равнодушно, считая, надо полагать, охоту несерьёзным делом, чем-то вроде баловства. Что меня удивляло, за три предвоенных года я ни разу не видал, чтобы Сергей Григорьевич отправился в дельту Дона с рыболовными снастями или, на худой конец, просто привез рыбу или раков. И ещё меня поражало затворничество Евдокии Степановны: не было ни одного случая, чтобы она одна или в компании с кем-нибудь сходила в город или хотя бы выглянула из калитки на улицу. Складывалось такое впечатление, что и Ростов в целом, и ближайшая округа были для нее не только неинтересны, но и враждебны.
Серафимович, Островский и Новиков-Прибой 10 марта 1941 года в Ростов по приглашению Окружного дома Красной Армии Северо-Кавказского военного округа приехали писатели А.С. Новиков-Прибой и А.В. Перегудов. В то время это были очень популярные писатели, в особенности первый из них. Вершиной творчества Новикова-Прибоя был исторический роман-эпопея «Цусима», опубликованный в 1932 – 1935 годах. Роман все время пополнялся новым материалом, и в 1940 году вышла его 4-я, исправленная редакция. Выступления писателей на творческих вечерах в окружном доме Красной Армии и в клубе госторговли и электростанций прошли с большим успехом. А тут еще 13-15 марта состоялось первое присуждение Сталинских премий, и за выдающиеся достижения в области художественной прозы премия второй степени в размере 50 000 рублей была присуждена А.С. Новикову-Прибою за 2-ю часть романа «Цусима», опубликованную в 1935 году. Окрыленный Сталинской премией, Новиков-Прибой хотел иллюстрировать свой роман «Цусима» в его самой последней редакции. Безусловно, он был знаком с изданием романа Михаила Шолохова «Тихий Дон», проиллюстрированным Сергеем Корольковым, и, воспользовавшись своим пребыванием в Ростове, познакомился с понравившимся ему художником. Здесь вполне уместно заметить, что рассказы и повести Новикова-Прибоя охотно иллюстрировались до этого многими художниками, а роман «Цусима», еще в 1934 году, был проиллюстрирован П. Павлиновым. 16 марта мне посчастливилось стать свидетелем визита заезжих писателей к Королькову. С вполне понятным любопытством для пятнадцатилетнего паренька, впервые в жизни увидавшего живых писателей, да еще таких знаменитых, я во все глаза разглядывал их. Алексею Силычу Новикову-Прибою в ту пору было около шестидесяти четырех лет. Ниже среднего роста, коренастый и грузный, с большой круглой головой, с внимательным взглядом из-под черных кустистых бровей, седоусый. Александр Васильевич Перегудов выглядел значительно моложе своих сорока семи лет. Он был высокий, с продолговатым лицом, темноволосый и с гибкой спортивной фигурой. Сергей Григорьевич встретил писателей на улице у калитки. Показав им свой сад, он провел их в дом, где состоялись переговоры между Новиковым-Прибоем и Корольковым о его работе над иллюстрациями к всемирно известному роману «Цусима». Уже 18 апреля 1941 года в газете «Молот» появилось сообщение том, что С.Г. Корольков включил работу над иллюстрациями к роману «Цусима» в свой творческий план. Несколько забегая вперед, я добавлю от себя, что в том же 1941 году он начал их делать. Одновременно С.Г. Корольков, по информации «Молота» от 18.04.1941 года, работал над циклом скульптур, посвященных истории донского казачества. В этом цикле были намечены скульптуры: «Донцы ополченцы 1812 года», «Григорий Мелехов», «Возвращение казака из похода», «Драма Дикого поля» и «Донские казаки – красные партизаны». Причём в 1941 году скульптура «Григорий Мелехов», вылепленная из пластилина, была готова. Судьба ее мне неизвестна. Скорее всего она не сохранилась. Но у меня есть единственный экземпляр фотографии из архива Королькова этой скульптуры. Григорий Мелехов едет на коне. Поводья отпущены, конь неторопливо и устало переступает ногами. В седле сидит Григорий. Его чубатая голова опущена на грудь. Вся поза всадника говорит о тяжелом и невеселом раздумье. Согласно все тому же сообщению «Молота», в начале 1941 года творческие планы С.Г. Королькова вышеизложенным не ограничивались. Так, например, в связи с 300-летием знаменитого Азовского сидения казаков в период с 7 июня по 25 сентября 1641 года он решил вылепить большой горельеф. Корольков задумал создать скульптурную группу ворошиловских кавалеристов. Им было принято также предложение Московского фарфорового завода вылепить цикл скульптур на тему «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Уже простой перечень выполненных и запланированных работ С.Г. Королькова в области рисования, иллюстрации книги и скульптуре позволяют смело утверждать, что к первому полугодию 1941 года он достиг вершин мастерства в различных жанрах изобразительного искусства, был в зените творческого расцвета и общественного признания. Литература и примечания
___________________________ © Михайлов Виктор Иванович |
       
|
