Размер имеет значение

(№7 [245] 01.05.2012)

Автор: Борис Вольфсон

От автора

Рубаи, хокку, танки, лимерики — классические формы стихосложения, которые насчитывают долгую историю. Они пришли в русскую литературу из разных стран и эпох и прижились в ней. Появилось множество переводов и еще больше стилизаций. Уже в наши дни к ним добавились рожденные на отечественной почве гарики Игоря Губермана и одностишия Владимира Вишневского. А ведь есть еще акростихи, палиндромы и многое другое.

Привлекло меня в этих формах то, что, несмотря на разные возраст и национальность, все они обладают одним общим качеством — а именно, краткостью, — которая, как известно, сестра таланта, хотя и мачеха гонорара.

Впрочем, последнее наблюдение устарело, так как теперь поэты редко получают гонорар за свои публикации, а, как правило, оплачивают их из собственного кармана. Тут-то им (нам) и должно пригодиться умение коротко излагать свои мысли — как в классической, так и в произвольной форме.

Не последнюю роль играет также соображение, высказанное уже упоминавшимся автором одностиший Владимиром Вишневским. Он заметил, что во время публичных выступлений длина исполняемого произведения должна быть невелика, чтобы опередить возможную негативную реакцию публики. Недаром первую свою книгу Вишневский назвал «Пока не долетел кирпич из зала».

Вместо эпиграфа, или

По классике тоскуя…

Сначала по капле выдавил из себя раба.

Потом выдавил труса и хама.

Потом — с большим трудом — невежду.

Потом, поджимая снизу, выдавил бабника и обжору.

……………………………………………………………

Ребята, никому не нужен пустой тюбик

в приличном состоянии?

Если б я был Хайям…

(мой рубайат)

Рубаи (во множественном числе «рубайат») — четверостишие; форма лирической поэзии, широко распространённая на Ближнем и Среднем Востоке (наравне с газелью и касыдой). Прародителем служило устное народное творчество иранцев. В письменном виде рубаи существует с IX-X веков. Стихотворения состоят из четырех строк (двух бейтов), рифмующихся как ААБА, реже — AAAA, то есть рифмуются первая, вторая и четвёртая (иногда и все четыре) строчки. По содержанию это лирика с философскими размышлениями. Наиболее известные авторы рубаи — Омар Хайям, Мехсети Гянджеви, Хейран-Ханум, Абу Абдаллах Рудаки и Захириддин Бабур.

* * *

Вновь на других нисходит благодать.

Меня ж с небес аллаху не видать.

Ну что ж, и я бы наплевал на небо...

Но снизу вверх бессмысленно плевать!

* * *

На плаванье решиться не могу.

От волн крутых себя поберегу.

Но кто от бурь житейских нас избавит,

хоть целый век сиди на берегу?

* * *

Мы верим выражению лица —

в морщинах дум порой чело глупца.

Кора дерев бывает так корява,

но дубом дуб пребудет до конца.

* * *

Порой скисает старое вино.

Не жди, пока состарится оно.

Напейся — и, увидев дно сосуда,

забудь на миг, что есть у жизни дно.

* * *

Твердит мулла: «Мы слепки божества».

Но поводов в том нет для торжества.

Вчера я пил божественный напиток,

но как болит сегодня голова.

* * *

Что тело без души? Лишь дом пустой,

куда душа приходит на постой —

в одном лице и гостья, и хозяйка,

сама себе не крикнет вслед: «Постой!».

* * *

Рок управляет судьбами людей,

их гонит, как песчинки — суховей.

Так не жалей о том, что не изменишь,

и по ветру печаль свою развей.

* * *

Рок правил всем в былые времена.

Нам по-иному связь вещей видна.

Мы скажем: объективные законы...

Жаль, изменились только имена.

* * *

Дней караван в пустыню держит путь.

Ему в песках безвременья тонуть.

А много в нем верблюдов или мало,

как ни считай, назад уж не вернуть.

* * *

Не говори, что прожил как хотел:

театр марионеток наш удел.

Тот, кто за нитки дергает, любые

«хочу» легко оставит не у дел.

* * *

Пускай тебе досталась нищета,

ты свой удел последним не считай.

Там, где мы платим по земному счету,

душа в цене, а золото — тщета.

ХОККУ И ТАНКА

Пока несут сакэ…

Японская поэзия основана на чередовании определенного количества слогов. Рифмы нет, но большое внимание уделяется звуковой и ритмической организации стихотворения.

Хокку, или хайку (начальные стихи), — жанр японской поэзии: нерифмованное трехстишие из 17 слогов (5-7-5). Искусство писать хокку — это прежде всего умение сказать многое в немногих словах. Генетически этот жанр связан с танка.

Танка (короткая песня) — древнейший жанр японской поэзии (первые записи — 8-й век). Нерифмованные пятистишия из 31 слога (5-7-5-7-7). Выражает мимолетное настроение, полно недосказанности, отличается поэтическим изяществом, зачастую — сложной ассоциативностью, словесной игрой.

С течением времени танка (пятистишие) стала четко делиться на две строфы: трехстишие и двустишие. Случалось, что один поэт слагал первую строфу, второй — последующую. В двенадцатом веке появились стихи-цепи, состоящие из чередующихся трехстиший и двустиший. Эта форма получила название "рэнга" ("нанизанные строфы"); первое трехстишие называлось "начальной строфой", по-японски "хокку". Трехстишие прочно утвердилось в японской поэзии во второй половине семнадцатого века.

Хокку обладает устойчивым метром. Это не исключает поэтической вольности, например, у Мацуо Басё (1644-1694). Он иногда не считался с метром, стремясь достигнуть наибольшей поэтической выразительности. Фактически Басё определял хокку как импрессионистическое искусство. «Чувство, испытанное поэтом, становится стихотворением — именно в этом заключается истина поэзии хокку», — говорил он своим ученикам.

В русских переводах и подавно силлабический размер «5-7-5» удается сохранять далеко не всегда. Это же относится и к стилизациям.

* * *

Струйки дождя на стекле —

с внешней его стороны.

Кажется, что защищен.

* * *

Крошечные деревца,

почти не дающие тени —

декоративная жизнь.

* * *

Золото не ржавеет,

не умирает любовь —

шорох опавшей листвы.

* * *

Господи, помилосердствуй,

чтоб стал пригодным для жизни

Твой справедливейший мир.

* * *

Тополь, в реке отразившись,

будто удвоился. Все же

он, как и я, одинок.

* * *

В мире твоем зазеркальном

все перевернуто, кроме

жеста безмолвного «Нет!»

* * *

Капля дождя, словно линза,

свет концентрирует в точке,

чтобы затем погасить.

Это закон перспективы:

клин уходящей дороги

сводит пространство на нет.

Так насладимся пейзажем,

вспыхнувшей ярко пылинкой,

каждою каплей дождя…

Горькая нежность прощанья

в точке, у самого края

света — пред вечностью тьмы.

* * *

Чистый лист, а под ним

книга Мацуо Басё, —

чтобы стихи сочинял я,

чувствуя эту опору,

и не дрожала рука.

* * *

«Хокки» из детских страшилок

и «танки» как взрослые страхи —

это всего лишь размеры

странных, но вовсе не страшных

старых японских стихов.

* * *

Лед на реке растаял,

лишь одинокая льдинка

трется о берег уныло.

Небо нахмурило брови,

сердце мое омрачив.

* * *

Съезжаю по гладкой дюне,

потом бегу к кромке прибоя.

Как масло на сковородке,

на коже моей раскаленной

пена морская шипит.

* * *

Мимолетная ласка

седой, как и я,

паутинки...

* * *

Пепел остывший в печи.

Сырость. Продрог до костей

я, как покинутый дом.

* * *

Время печали придет

серым октябрьским дождем.

Утро в июле. Тепло.

* * *

Складывать камни, стелить

доски и стекла вставлять.

Кто-то оценит твой труд.

* * *

В вазу добавил воды,

стебель подрезал, но вновь

с розы упал лепесток.

* * *

Окна помыть и полы.

Сесть в ожиданьи гостей.

Радость, уют, чистота.

* * *

Поговорим о дожде,

детях, работе, друзьях.

Но не о прежней любви.

* * *

Голос певицы сковал

страх неудачи. Люблю

я и такою ее.

* * *

В трещине старой стены

свили гнездо воробьи.

Дует из трещины? Пусть!

* * *

Память — как сложенный лист.

В ней совместили края

юность и старость мои.

* * *

Отдала всё тепло круглой гальке —

и высидела живых птенцов, —

но с каменными сердцами.

* * *

Понравились милой моей

те же стихи, что и мне.

Значит, был выбор мой верен!

* * *

Ищу ли себя,

от себя ли хочу убежать,

сам себя обвивая, как плющ?

Пять – семь – пять

Отвечая на замечания о нарушении мною классического размера хокку, я решил попробовать уложиться в трафарет «пять – семь – пять».

И вот что из этого вышло…

* * *

И в русском письме

есть иероглиф любви.

Ну, должен же быть!

* * *

Два встречных вихря:

объятие — лишь на миг,

и навеки — врозь.

* * *

Взгляд отморозил,

когда в любимых глазах

остыла любовь.

* * *

В той комнате свет,

в этой прохладный сумрак.

Встал на пороге.

* * *

Льдинки шелестят —

шепчутся о любви? —

и тают, тают…

* * *

Дынною коркой

месяц. О, не поскользнись,

душа, в облаках.

* * *

Размер нарушить —

не значит испортить стих.

Есть ли в нем любовь?

* * *

Солнце в сосульках:

то ли лава замёрзла,

то ли горит лёд.

* * *

Клин журавлиный —

в мощном размахе крыльев

гул половодья.

* * *

Коршуна полет —

яростная погоня

за тенью в траве.

* * *

Волна отхлынет,

дно обнажив напоказ.

Отвожу глаза.

* * *

Слетели слова.

Остался на языке

горький привкус лжи.

* * *

Пугалу весной

отдам свой старый пиджак:

— Осенью вернешь!

* * *

Дрейфующий лёд

не опасен на суше.

Там и останусь!

* * *

Дотянись! — Нет сил...

Ошибись! — Разучился…

Слаб и всегда прав.

* * *

Ты лишь приснилась.

Нет тебя рядом со мной.

Подушка в слезах.

* * *

Помню свои сны

только в миг пробужденья…

О, продлись, продлись!

БИБЛЕЙСКИЕ ЛИМЕРИКИ

Лимерик — форма короткого юмористического стихотворения. Родина лимерика — Великобритания. Традиционно он имеет пять строк, построенных по схеме AABBA, причём в каноническом виде конец последней строки повторяет конец первой. Сюжетно лимерик строится примерно так: в первой строке говорится, кто и откуда, во второй — что сделал, а далее — что из этого вышло.

Грехоотпадение

Некто Ева польстилась на яблочко.

Бог за это прогнал ее с облачка.

Муж у Евы и козы.

А когда токсикозы,

помогает соленая воблочка.

Братская любовь

Некто Каин икает и кается,

пьет за брата, мычит, заикается:

— Не могу, мол, молчать!..

Но не скроешь печать.

Кто поверит, что Каин раскается?

Праведник

Был надежей земли и опорою

некто Лот из Содома с Гоморрою.

Он покинул страну,

но оставил жену

соляной нерушимой опорою.

Первый всемирный

Некто Ной от потопа спасается,

строит лодку, едой запасается.

Он собрал всякой твари

для приплода по паре.

Тварь не ценит заботу — кусается.

Проныра

У кита слишком узкое горлышко.

Он средь монстров — несчастная Золушка.

Но во времечко оно

ловкий малый Иона

ухитрился пролезть в это горлышко.

Двенадцать колен

За вопрос про колена Израиля

мне евреи чуть фейс не надраили:

— Праотца, мол, не трогай, —

он не членистоногий,

и колен в самый раз у Израиля.

Коварство и любовь

Некто — как там? — Самсон, с гривой длинною,

с детства славился силой былинною.

Эту гриву Далила

силачу удалила.

А казалась девицей невинною.

Пасторальное

А Давид, тот играет на дудочке

и к пастушкам ныряет под юбочки.

Он же камнем с размаху

в лоб попал Голиафу.

Вот такие еврейские шуточки!

Умник и умницы

Соломон, лбов чужих не коверкая,

сам отмечен был мудрости меркою.

Даст под вечер в гареме

женам по теореме

и на ложе займется проверкою.

Нарицательное имя

Завершаем мы перечень Иродом,

чемпионом по злобности в мире том.

Очевидна вина,

если даже жена

обзывала супружника «иродом».

БОРИКИ (ТИПА — ГАРИКИ)

Трудный вопрос

Народ в Турине, Риме или Ницце

измучился, Святыню посетив:

— Остался Негатив на Плащанице, —

куда же подевался Позитив?

Фетишисты

Пять голов Иоанна Крестителя

не смущают церквей посетителя.

И Спаситель распят на Крестах.

Все хранятся. Но в разных местах.

Стена Плача

Стена давно разрушенного Храма —

почтовый ящик к Богу для Абрама.

Конечно, Бог все письма получает,

хотя Абраму и не отвечает.

Час ученичества

Учил любви буддийский лама

Мусу, поклонника ислама.

Тот слушал и крутил усы,

а в бомбе тикали часы.

Жертва сегрегации

Рыдает иудей навзрыд:

ему в Аль-Аксу путь закрыт, —

хоть иудею та Аль-Акса

нужна, как эфиопу вакса.

На Храмовой горе

Господь, конечно, прав, коль принял меры

и вместе свел без видимой нужды

три символа любви, три славных веры

и три непримиримые вражды.

Верую, ибо абсурдно…

Учил Тертуллиан, что наша вера —

абсурд, а не мираж и не химера.

Но все же факт хождения по водам

не объяснишь абсурдопереводом.

О пользе сомнений

Агностики и атеисты, вы

в вопросах каверзных неистовы.

Но остановится прогресс,

коль к ним угаснет интерес.

Объяснительная записка

Никого не желаю обидеть — шучу

и усердно чужие уроки учу —

нетерпимости, веры, сомнений, любви, —

понимая, что эти уроки — мои.

РАЗГОВОРЫ НАКОРОТКЕ

Орбиты планет неизменны, меняются сами планеты.

Человек — мера всех вещей, но не всех людей.

Растение тянется вверх — к солнцу. Но сохранить направление роста ему помогает сила тяжести, которая направлена вниз — к земле.

То, что вышло из рук художника, не всегда сходит ему с рук.

Будем ценить инакомыслящих уже за то, что они мыслят.

Тот, кто готов спустить с другого семь шкур, редко сам лезет вон из кожи.

В малопочтенной среде доносчиков предпочтение отдаю людям нетворческим: эти хотя бы от себя ничего не прибавят.

Это только кажется, что с пустой душой легче идти. Опустошенная душа, как сдувшийся воздушный шарик, утрачивает подъемную силу и пригибает нас к земле.

Высокие слова в устах низких людей — цинизм или попытка компенсации?

Имел привычку подметать пол перед самым приходом гостей, чтобы пустить им пыль в глаза.

Привык трудиться в попе лица своего.

Кучер выпил и закусил удилами.

Скупой рыцарь без страха и упрека.

Ассенизатор был в защитном костюме цвета «каки».

Экономисты подвели итоги. Итоги подвели экономистов.

Отпуск без сохранения формы и содержания.

Он напоминал стартовый пистолет с глушителем.

Тайное поименное голосование.

Писал слово «лестница» с мягким знаком после «т», так как производил его от слова «лесть». И, представьте себе, несмотря на такую безграмотность, быстро поднимался по служебной лестнице.

Чувство локтя особенно усиливается, когда хочешь его укусить.

Воспитательный процесс нуждается в ременном приводе.

— Смелее, друг, мы за тебя постоим!

— Ну да, а потом я за вас посижу?

В ногах правды нет. Но правды нет и выше…

Увлекался стенографией. Писал на стенах такое!..

Это был действующий мираж давно потухшего вулкана.

Визитная карточка: «Застенкер Пал Палыч, палач».

Объявление: «Ушла в пятки. Душа».

Тост интернационалиста: «За дружбу между всеми людьми, вне зависимости от формы кожи и цвета носа!».

Попытка полового контакта между импотентом и фригидной женщиной — типичный пример революционной ситуации, когда верхи не могут, а низы не хотят.

Видно птицу по помёту.