Часть четвертая. Окончание.

В РОСТОВЕ

Мы опять в Ростове. Выехали из своего дома, а вернулись через 11 месяцев. Пришлось ютиться в чужом доме, на чердаке. Оглянувшись, что имеется здесь из того, что оставили при выезде, увидели очень немного: наши кровати, постель целы, посуда, часть стульев, кушетка, моя шифоньерка, старый комод, другой маленький комод, стулья и стол со столовой, стенные часы, портреты и картины, иерусалимский сундук, мой гардероб, книги без шкафов, 2 кресла, умывальник разбитый. Другой железный сундук, письменный стол, большой же гардероб и пианино не удалось на чердак внести (проходы не пускали), поставили на 3-м этаже, у домкома в комнате. Комната, что мы занимали, была просторная, светлая и оттуда можно было пройти в остальные просторные залы, бывшие склады теплого товара  магазина Балиева. Дом был занят под амбулаторию больницы. Ход на чердак был один, заканчивающийся деревянной лестницей, очень узкой и очень опасной, на случай пожара. Вода проведена была, но кран испорчен, закрыт, уборная была тоже неисправной, воду приходилось носить со двора по 101 ступеням. Приносил по утрам Копа с трудом по 2 ведра, и иногда Юлия сама втаскивала по ведру, но через некоторое время кран исправили, вода пошла, но при больших морозах и дворовый кран замерзал. Каждое утро, пока дворник не подогреет, сидим без воды. На базар ходил каждый день я, и лестница вызвала у меня грыжу, от которой пришлось спасаться бандажом, за который с большим трудом заплатил 2,25000. Чтобы собрать такие деньги, пришлось продать часть мебели, столовый сервиз и прочее. Копа в это время служил в речном транспорте, в распределителе, получал жалованье на золото, что-то руб. 20-25 в месяц, приносил пайки: хлеб, иногда, масло, мясо и прочее, но все-таки для того, чтобы составить самый скудный стол для троих, приходилось каждый день ходить на базар и прикупать рыбу, картофель, зелень и прочее, а для всего этого хоть небольшие деньги были нужны, которые пришлось добыть продажей кое-чего из мелких вещей. Понесешь на базар, что-нибудь продашь, купишь на вырученные деньги провизию. Пришлось и на Сенбаз (сенной базар) в толкучку носить все, что казалось нам не нужно, без чего можно обойтись продавал, и так провели осень. Настала зима, уголь достать было трудно, был некоторый запас, привезенный из дома, но этого было мало. Копе дали из учреждения небольшое количество угля пополам со штыбом, но делать нечего было, начали делать шарики из штыба. Эту грязную работу Юлия сама производила, место было, где сушить, заготовили немалое количество. 

На чердаке было масса досок из битых ящиков, разобранных, полок, все пошло на топку. Это была моя ежедневная работы - приготовить топливо. В нашей комнате была печь, но, когда настали холода и морозы, печь напролет топили, но температура в нашей комнате не поднималась выше 8-10°, все уводило через потолок на чердак. Утром просыпались при 4-5°, раз было + 2°. Пока под двумя одеялами спали было сносно, но когда приходилось одеваться из теплой постели при 2-4°, то было очень неприятно. Но, слава Богу, зима прошла благополучно, никто из нас не заболел. Встретили Пасху очень скромно, не имели возможности купить и окрасить более 10 яиц. Яйца были очень дороги и денег у нас не было купить более десятка.

Ели все очень умеренно и скромно, по деньгам. Когда мы уезжали из Ростова, при уплотнении квартиры, мы вселили в мою спальню чету (дворянской породы). Они были из Москвы. Он поступил счетоводом в водный транспорт, где служил и Каспар и, кажется, Устя. Вот, по их рекомендации мы и пустили. Когда же выселяли из моего дома всех, то вместе с Копой пришли и они в дом Балиева. По приезде нашем, месяца не прошло, они собрались уехать в Поти, на новое место. На чердаке Балиевых они занимали смежную с нами комнату, дверь которой они всегда держали запертой. Мы туда не входили и не интересовались, что у них делалось, хотя вся мебель там была наша. За неделю перед отъездом беспрерывно он приносил порожние ящики и корзины и все время что-то укладывали, и заколачивали. Накануне их выезда нас обокрали. Мы с Юлией были в другой части дома, на подъемнике поднимали вверх уголь, дверь наша была заперта, они куда-то уходили и, вернувшись усмотрели, что замочек сорвав. У нас стащили из постели Юлии байковое одеяло, мое зимнее пальто, пальто Юлии, Копин костюм и пр. Следов кражи мы же нашли. На другой день вечером чета спешно повезла свой багаж на пароход, на котором и переночевала. Когда они приехали, то у них было 11 мест багажа, кипами мануфактура и прочее. Они свои узлы не развязывали, пользовались все время нашей мебелью, развязали только корзины с посудой, но, пробыв около года, имея полную свободу лазить и шарить в наших сундуках, комодах и шкафах, ибо пользовались таким доверием  Копы, что все ключи, чтобы не таскать с собой, он оставлял дома. Эта милая чета, самым мягким тоном за малейшие услуги, выражая "большое спасибо" составила из 11 мест своего багажа, уже 28 мест, с которыми и уехала. И когда после их отъезда  мы стали проверять, то очень и очень многого не досчитались у себя. Чета эта всегда утверждала, что они "белой кости" и "не кто-нибудь" и т.д. Многие книги, которые у нас на полке были, большие черного дерева счеты и прочее из тряпья, посуды, словом, очень многого не стало, ясно, что они увезли.

В таком нашем неотрадном положении, наступила весна. В мае стали раздавать хозяевам-владельцам дома. Я тоже представил нужные документы, в Комхоз и мне, в первых числах мая, одному из первых, дали удостоверение за № 2 на дом, по которому возлагалась на меня обязанность наблюдать и сохранять в целости имущество. Пошел я с этим удостоверением в кармане в свой дом осмотреть его. В парадном часовой не пустил меня, выдвинув штык, потребовал пропуск. Тут я узнал, что дом мой занят сотрудниками ГПУ и пропуск можно получить от коменданта ГПУ, Садовая 33. Там мне пропуска не дали и заявили, что Комхоз неправильно дал мне удостоверение, дом мой закреплен за ГПУ и возврату мне не подлежит. Я подал прошение в Комхоз, в отдел благоустройства, в РКИ о том, что дом приведен в полуразрушенное состояние, потребовал технический осмотр, который осмотрел и подтвердил состояние дома, на угрожающее его положение, на необходимость немедленного капитального ремонта. Но это ни к чему не привело. Добился узнать, кто прикрепил дом мой к ГПУ, короче говоря, везде оказалось, что права мои на дом аннулированы, оставалось добиваться у ГПУ, чтобы дали мне 1-2 комнаты в своем доме, тем более, что там жили и частные, а не только их сотрудники, через квартиры которых мне удалось осмотреть двор, подвалы и этажи до чердака, и констатировать, что все переборки, чуланы и пол чердака   уничтожены, нет их, мауэрлат даже на капитальной стене спилен частями и угрожает падению подпорок крыши и пр. На мое прошение последовал ответ, что просьба моя может быть удовлетворена, если я приму на себя обязанность ремонтировать весь дом. Одновременно удалось узнать, что учреждение само предполагает капитальный ремонт сделать, составлена смета не крупную сумму и ждут утверждения. Прошло два месяца, я наведывался. В конце июля мне предложили занять нижний этаж с особым парадным ходом и подвалами с тем, чтобы я произвел ремонт этой части на свой счет. Я осмотрел эту квартиру и оказалось, что в дворовой части ни одной рамы не осталось, нет дверей, очаг в кухне весь разобран, ванна увезена, уборная без чаши и все помещение загажено, штукатурка отбита и т.д. Я согласился взять квартиру с тем, что произведу ремонт, и что буду пользоваться помещениями бесплатно, во все время пользования домом, квартирой и подвалами, пока дом будет находиться в руках ГПУ, не неся никакими коммунальных расходов. В этом смысле я подал заявление, на котором комендант ГПУ, с разрешения начальника, сделал резолюцию подтверждения. 8 принялся за ремонт: очистил, побелил, все двери, рамы восстановил, поставив новые, в кухне очаг вновь установил, поставил ванну, восстановил уборную, окрасил, в подвале устроил новую лестницу, устроил сарайчик вновь, словом, привел все в порядок и вошел в квартиру из 5 комнат с отдельным парадным ходом. Перебрался и устроился, как следует. Лишние две комнаты и подвал сдал под контору Аздонколлективу, тут же сын Александр, который начал свое транспортное дело, живя в Нахичевани, контору поместил у меня. Весь этот ремонт мне обошелся немалых денег и трудов, для чего я оказался вынужден продать пианино и много из домашних вещей, рассчитывая пожить у себя спокойно.

Учреждение к зиме привело в порядок отопление, я дал угля на свою долю 100 пудов; когда начались холода, мы стали пользоваться центральным отоплением, все шло хорошо, своим чередом. В доме был назначен специальный комендант, который имел наблюдение за порядком в доме и во дворе. Нас никто не беспокоил, хотя служащих сотрудников жило от 50-70 душ наверху. Приезжали и уезжали и никого не беспокоили. Учреждение взяло дом мой в аренду от Комхоза, я ничего не мог иметь против этого, даже меня успокаивало, раз я имел условие на все время нахождения дома в их управлении, квартира закреплена за мной. Прожили так до декабря. 10-11-го приходят с милицией образовавшаяся тройка по управлению домами и предлагают мне дать подписку, обязывающую меня в 24 часа очистить помещение для вновь приехавшего начальника ППГПУ Аляпина, который, приехав с семьей, не имеет квартиры и живет на западном пути в не отапливаемом вагоне и мерзнет. Я, считая требование это незаконным, основываясь на имеющемся у меня условии, отказался дать подписку и подал жалобу прокурору 12-го декабря. Пока я добился очереди у прокурора, я продежурил до 2-х часов и, вернувшись домой, застал комнаты мои очищенными, все снесли в смежную комнату и нам осталась лишь кушетка, на которой лежала покойная жена Юлия, окруженная сыновьями. Оказалось, что милиция распорядилась выносить, она заволновалась, с ней сделался сердечный припадок. Пригласили доктора, но вещи все-таки вынесли. Короче говоря, пришлось до 10-ти часов ночи вывезти все из дома силами сотрудников и драгилей сына Саши. Все перевезли на Никольскую 103, где проживал Саша. Все мое имущество свалили в каретную, а нам с Юлией пришлось поместиться в углу темной проходной комнаты. При выселении из квартиры, потребовали от меня оставить часть мебели во временное пользование, всего 35 предметов, на которые выдали квитанцию по описи. Когда же, месяцев через 8, этот начальник получил другое назначение и уезжал из Ростова, то жена его послала за мной сказать, что они уезжают, предложила забрать мою мебель, из коих 15 предметов я взял, а 20 предметов осталось по настоянию заведующего домами тов. Глезера, на что опять выдал он расписку, но вещей этих обратно я не получил. На требование мое он водил, обещаясь уплатить стоимость и не заплатил, умер (как говорят, застрелился).

Саша 23-го декабря уехал с семьей в Москву на жительство, мы же с Юлией заняли его комнату. В смежной комнате помещалась его транспортная контора, заведование которой он поручил брату Карпу Ивановичу. Через некоторое время контора его влилась в Московско-Нижегородское Транспортное Товарищество, состоящее из 5-ти лиц, т.е. Кузнецова (был сотрудником Российского общ. транс. груз.), Юхвеца, Аристова, Калининского (Нижний Новгород) и Александра Келле-Шагинова. Дела у них вначале пошли очень хорошо, завели своих лошадей, купили в Нижнем вальцовую мельницу, пароходик, но, в конце концов, зарвались и, после 2-х лет существования Юхвец ушел из Товарищества, дело ликвидировалось и вошло в состав Всероссийской Центральной Биржевой Артели ответственного труда, где и я по Ростовскому отделению служил в качестве кассира. А перед этим я считался в качестве конторщика в составе служащих, Московско-Нижегородского Транспортного Товарищества и проведен был на эту должность Биржей Труда. Квартира, за отъездом Саши, уже считалась за мной с декабря 1922 года и я, по их отъезде, из сарая перевел все, что нужно из имущества и устроился на постоянное житье. В это время, желая вступить в союз, я подал заявление в союз транспортников, где меня около месяца водили с ответом, потом заявили, что я должен был обратиться не к ним, а в союз совторгслужащих, где тоже месяца полтора водили и после отказали без объяснения причин. После я стороной узнал, что кто-то заявил, что я  имел торговлю, хотя с 1905 года, когда сгорел мой магазин, я уже никакой торговли не имел, и мою фамилию по созвучию смешали с фамилией Генчь-Оглуева. Меня, лазание на 5-й этаж в течение почти 3-х месяцев волокиты, очень утомило, и я дальне не пошел хлопотать, к тому же в скором времени фирма Товарищества влилась во Всероссийскую Биржевую Артель, которой служащие по уставу не обязаны в союз входить, и я там, прослужив два года, ни в какой союз не вступил и мне впоследствии пришлось не раз сожалеть об этом.

Во время моей службы приезжал от Товарищества Юхвец, познакомился с моей работой, а позже, Кузнецов, и оба одобрили ведение мной кассовой книги, балансов и составление отчетов. Но когда 1 октября 1926 года Артель вынуждена была ликвидировать дело, я остался вне дела, так как все бывшие сотрудники Артели составили новую артель под названием Унион, получили утвержденный Устав и начали работать, имея председателем правления сына Карпа. Я же, по состоянию своего здоровья и лет, решил хлопотать о пенсии, а пока перешел на иждивение второго сына Фадея, проживающего в Ялте и служившего бухгалтером в фирме Бахчевой. В положении иждивенца нахожусь и сейчас, в марте 1929 г. Я обратился в пенсионную кассу, откуда меня послали в Бюро врачебной экспертизы, в котором осмотрели меня, кашли, кроме грыжи, застарелого плеврита, искривления позвоночника и прочего, еще целый ряд болезней, вроде склероза, миакардита и пр. и выдала справку о моей инвалидности по 2-й группе, т.е. потерявшего трудоспособность более 70%, но в пенсии мне касса отказала за отсутствием у меня 8-ми-летнего стажа по найму (у меня был лишь 3-хлетнин и 38-летний стаж по выборным должностям городским). Я обжаловал в краевую кассу и там отказали и посоветовали обратиться в Москву в Главное пенсионное управление, описать мои работы по выборным должностям, причем не худо было бы, если бы кто-либо своей подписью подтвердил, вроде, например Горбачева Петра Фил., которого Москва знает. Я составил прошение и отнес Горбачеву, который приписал к моему прошению следующее (привожу целиком); (тут пропущено...)

    С этой припиской и приложив 1 экземпляр составленного мною отчета в бытность мою членом Управления в Ростове-на-Дону и о деятельности Ростовского-на-Дону городского Управления за 1903-5 г.г., где по содержанию книги видна была та громадная работа, которая мною была проведена в этот период, на улучшение и пользу благоустройства и процветания города Ростова; все это Крайизбирком переслал в Москву в Главное Пенсионное Управление, которое, усмотрев, что в службе моей происходил перерыв, более того, что по закону допускается, отказал мне в пенсии. Между тем, жильцы дома на Никольской ул. 103 /Дмитр. Ф./ выхлопотали аренду этого дома, образовав жилтоварищество, членом коего я вступил одним из первых, внося вступные и пай, считая себя навсегда квартирой обеспеченным. Образовалось правление, все шло порядком. Правление в первый же год взялось за ремонт, исправило и покрасило крышу всего дома, а к следующей зиме привело в порядок центральное отопление, поставив новый котел и пр. и у нас уже зимой отапливался дом центральным отоплением, что избавляло жильцов от забот по отоплению. Правление с первых же дней придралось к тому, что я занимаю бывший сарай, где сложены были мои и Александра Ивановича вещи, оставленные им при переезде в Москву на жительство, и потребовало особую плату. После долгих переговоров, пришлось помириться на уплату по 5 р. в месяц, хотя по закону за сараи при квартире платы не полагается. У председателя правления Морозова прибавилась семья, родился второй ребенок, сын, их комната оказалась малой, мы добровольно обменялись. Наша комната, хоть и была большей, но она была неудобна тем, что им приходилось всегда проходить через нашу комнату, что представляло для нас постоянное беспокойство, хотя мы относились к этому неудобству снисходительно, живя в согласии, как-бы составляли одну семью и не тяготились. Девочка их, малютка, целые дни проводила с нами, когда уходили и т.д. Мы заняли же их комнату, имея то удобство, что мы имели с их комнаты парадный ход и, уходя из дома, имели возможность запирать комнату, чего у нас не было. Уходя из дома, у нас все оставалось открытым на попечении соседей. Морозов же из одной нашей комнаты сделал две, перегородив, и оставил проходной коридорчик, словом, этот добровольный наш обмен комнатами для обоих нас представил соответственные удобства. Через короткое время, Морозова, служащего в ГПУ, перевели по службе в Тифлис, куда он поедал, оставив тут жить семью до весны, когда и перевез всех туда. Комнату их занял другой сотрудник ГПУ, так как переделка и ремонт этой квартиры производились средствами ГПУ, то и право пользования этим помещением принадлежало им. 3 сентябре 1828 г. ЖАКТ поднял вопрос о выселении моем, как бывшего домовладельца. Я подал об этом возражение в адм.отдел, которое рассматривалось до января, после чего, 5-го февраля рассматривал Нарсуд мое дело и решил выселить меня, как нетрудового элемента. Я кассировал, и 8-то марта кассационная инстанция утвердила решение суда. Мои жалобы, сперва Горпрокурору, а потом Крайпрокурору и прокурору республики в центр, и, наконец, Всесоюзному старосте Калинину, нигде не возымели успеха и 21 апреля 1929 г. я вынужден был выселиться при больной жене, которой докторами был прописан постельный режим и покой, вследствие плохого состояния сердца.

До выселения моего Коммунхоз отнял у ЖАКТа бывшую конюшню, каретную и сараи для топлива, находящиеся в аренде у меня, находя, что помещения находятся вне аренды ЖАКТа и летом 1928 г. стали снимать крышу, обнажили мой сарай, и мне пришлось очистить все, что там было, часть продать, часть - Сашины вещи - перевезти в Нахичевань, а часть осталась во дворе, уничтожаясь под открытым небом, пока не отстроили маленький особый сарай для меня. С момента решения суда, я искал квартиру через всех маклеров. Ничего подходящего в течение 3-х месяцев ни в Ростове, ни в Нахичевани не подыскал. То, что встречалось, было в большей части квартиры, занятые рабочими или служащими разных учреждений, для которых намечались квартиры в отстроившихся домах, которые к весне ожидались закончить внутренней отделкой.

Ввиду того, что вообще жилищный вопрос очень остро стоит и свободных квартир в обоих городах абсолютно нет, то такие рабочие и служащие, вскорости ожидающие перехода в новые помещения, устраивали ажиотаж на передаче своих помещений, предлагая уплатить им на этом по 500-800 руб. и больше, а такие деньги не всякий может дать, в том числе и я, то разговору нет. Или нашлась небольшая комната, хозяин обещал тесниться в смежных комнатах, очистить для меня комнату с тем, чтобы ему уплатить 400 руб. вперед за год, т.е. 200 руб. по переходе и 200 руб. через месяц. Это было накануне того дня, когда мне вручена была повестка о том, что принудительными мерами все вынесут на улицу. Такие примеры уже были, и я вынужден был подписать договор и на некоторые переделки уплатить аванс 50 руб., которые целиком пропали, так как я не переехал за малым для меня помещением, при том, оказывается, сырым и без всяких удобств: ни воды, ни уборной, на немощеной улице, на окраине. Только что я проводил этого владельца, мне из Нахичевани сообщили, что только что очистили помещение в доме моего племянника Григория Серебрякова, куда я сейчас же поехал осмотреть. Оказалось помещение на дальней восточной окраине Нахичевани, па 40 линии, улице не мощеной, топкой, без тротуаров, но две большие комнаты в 4 окна на восток, светлые, высокие потолки с отдельным парадным ходом. Мне комнаты понравились и на другой день, 21 апреля 1929 г. мы переехали на 8-ми дрогах и 2-х легковых извозчиках и разместили все наше имущество. Ко всем недостаткам нового нашего помещения, оказалось, нет совсем уборной. Этот большой недостаток пришлось как-нибудь восполнить. Воду, оказывается, приходится приносить за два квартала от нас из водоразборного бассейна. Топливо поместили в маленьком плохом сарайчике. Для носки воды и прочих услуг наняли девушку, живущую во дворе, она же покупала провизию, готовила обед на примусе. Второе неудобство - отдаленность от центра, например: до депо трамвая - 1/2 версты, до базара - 1 верста, почта, столовая, аптека и прочее - еще дальше. До детей Карпа или Субашиевых - тоже не меньше. Эта отдаленность усугубляет положение. В грязную погоду выходить из дому нельзя, что тоже препятствует тому, чтобы к нам приходил кто-нибудь. Еще летом, в сухую погоду - ничего, но в осень или зиму от всех отрезаны. Летом очень пыльно к тому же. Зимой же, оказалось, квартира холодная, не держит тепло, уходит куда-то.

Переселившись сюда несколько успокоились от всех квартирных дрязг, разместились, и постепенно, примирившись со всеми неудобствами, успокоились как бы. Но в скором времени Юлия, увлекшись со стряпней целые дни у примуса, не заметила, что болезнь ноги и сердца стала давать о себе знать, и ей пришлось, по совету врача, отказаться вообще от домашней работы. Обеды стали готовые приносить от сына Карпа, а иногда от дочери Жени. Это как будто ее несколько облегчило, но наступившие жара, пыль и ветры дали знать и все лекарства не давали облегчения и ей нужен был покой и воздух. Она задумала написать племяннику своему в Мценск, откуда, получив ответ, что они с сестрой живут еще в своем доме, при котором большой сад, где яблок и, в особенности, малины много, зовут ее приехать к ним. Она собралась и 27 июля  выехала одна в Мценск с больной ногой, откуда вернулась 24 августа, порядочно оправившись. Тут она страдала постоянными перебоями сердца, а севши в вагон и там она совсем ни разу не почувствовала сердцебиения. Она там прожила очень покойно, целые дни она проводила спокойно, отдыхая под малиновыми кустами в саду, все ей готовое подавали, утром пила теплое молоко, кушала черный ржаной хлеб, малину, яблоки, незатейливый деревенский обед, гречневую кашу и прочее, главное, ничего не делала, пользовалась полным покоем, и вернулась, значительно поправившись здоровьем. Но после месячного отсутствия, чувствуя себя уже здоровой, кроме ноги (колено левой ноги не давало ей свободно двигаться), взялась за хозяйство, приборки, глажение после стирки и прочее, она себя вновь замучила, болезнь стала вновь возвращаться, к тому же начались сентябрьские ветры с пылью, затем дожди и прочее, день ото дня ушли покой и сон, она начала прихварывать и в ноябре болезнь начала брать силу. Сердце стало плохо работать, руки и ноги ничем не согревались, ставили горячие бутылки, но все это оказались паллиативы, ноги стали сильно отекать, отек ног стал подниматься выше, захватило всю площадь живота, которая раздулась как барабан, аппетит пропал, она отказывалась от всякой пищи и питья и испражнение остановилось, ни клизмы, ни слабительные не помогали, мочи тоже было еле-еле, дыхание спиралось, хрип и свист душили, лицо стало одутловатым, нос багрово-синим. Доктора из амбулатории давали разные микстуры, между прочим, заявили на ушко мне, что это начало конца.

Не ожидая от них путного, я пригласил 28 ноября частного врача Атояна. Тот приехал, осмотрел, дал микстуру и порошок, по принятии которых все развязалось, сплошные 3 суток позывы мочи произошли в значительном количестве, чуть ли не по ведру в сутки, живот опал, отеков ног не стало и одутловатости лица не стало. Все тело превратилось в пустой мешок. Все-таки такая развязка водянки вызвала сильное падение сил, но дыхание стало равномерным и исчезли хрип и свист в груди. На третий день Атоян вновь явился и дал еще другую микстуру и указал, какого режима держаться. У нее все эти три дня было отвращение от всякой пищи и питья. Но после второй микстуры, аппетит стал возвращаться, первое, что попросила - черный кофе мокко, выпила, а потом - молоко, и дальше, постепенно, стала принимать кашу и прочее, а до этого все вырывало назад, даже микстуру первые дни. Через неделю она уже встала с постели, сердце работало нормально, дыхание свободное, дальше, понемногу, стало лучше, и стала человеком в доме, как бы вернувшаяся с того света, но только коленная чашка левой ноги препятствовала свободному движению. Во время болезни дочь Женя постоянно посещала нас и неоднократно ночевала, спасибо ей! Накануне прихода Атояна, т.е. 27 ноября, я пережил ужасную для меня ночь. Было 12 часов ночи, она не спит, слышу, она еле дышит, сидит на постели, мечется, воздуху просит, но где его взять! Я уже совсем растерялся, чем помочь, хрип и свист в груди ужасный, явно водянка душит, каждый момент грозит катастрофой. В доме я один, позвать некого, выйти из дому не могу, вижу страдания и мучения близкого лица и беспомощен. Так, до утра провел под впечатлением самых мрачных мыслей. Да не вернется никогда впредь такое страшное положение. Ранним утром вызвал сына Копу и поручил ему сейчас же поехать в Ростов, раздобыть, во что бы то ни стало лучшего доктора или профессора, и он вызвал Атояна, который вскоре приехал и оказал должную помощь. После этого силы ее постепенно возвратились, сердце успокоилось, стало нормально работать, и зиму пережили без особенного ухудшения, но нога, левая коленная чашка ее все время мучила и не давала свободного хода.

8  МАЯ 1930 ГОДА

 Описав подробно пережитое мною до сегодня, я пока ничего не сказал о многолетней моей общественной работе и о двух важных событиях в моей жизни, именно: пожара моего магазина и постройки своего дома в г. Ростове-на-Дону. По принятому мною хронологическому порядку, начну с общественной деятельности моей.

ОБЩЕСТВЕННАЯ  ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

   Выше я описываю период состояния моего отца в 1857-1860 г.г. заседателем магистрата, когда приходилось мне быть свидетелем его этой службы и того, что у нас неоднократно собирались члены магистрата и за карточным столом обсуждались общественные дела и я, мальчиком 6-7 лет, внимательно прислуживаясь, стал вникать в сущность обсуждаемого, и это были первые семена, посеянные в мое сердце, вызвавшие со временем, любовь к общественным делам, каковая любовь позже превратилась в спутника моей жизни и зачатки привязанности к городским делам, которые поглотили много времени моего и труда. В шестидесятые годы, после магистратской службы отца у него прошли заботы по ремонту или, вернее, полной перестройке или украшения Федоровской церкви, чем он занимался в качестве ктитора, о чем подробно в   своем месте у меня раньше описано, причем я во всех его работах по церкви неотлучно при нем был и все его постоянные переговоры, заказы и принятие исполненных работ происходили при моем присутствии. Собрания прихожан, приемы духовных, словом, все десятилетие было занято у него этими хлопотами. Кроме того, очень часто посещал Епиф. Яков. Попов, хлопотавший об организации благотворительного братства армян, которое вылилось в человеколюбивое общество Нахичеванских Армян, получившее утвержденный устав, действовавший до последних времен, до переворота.

Параллельно с Е. Я. Поповым, с пятидесятых годов, другая группа молодых людей, преимущественно из приказчиков, образовала благотворительное же общество помощи бедным, сперва негласно, выработавшие устав и утверждение под именем Нахичеванское на Дону  Армянское Благотворительное Общество, которое имело многих стипендиатов в местных училищах и в Москве, помогало бедным, и пр., образовало капитал и просуществовало до 1920 года. Вот это общество, по утверждении устава устроило торжественное открытие в день Троицы в Армянском Крестовоздвиженском монастырском саду в 1868 г. (которое торжество ежегодно потом повторялось). Сперва обедня, потом молебствие в церкви и затем трапеза в саду, после чего последовали выборы 24 попечителей для ведения дел Общества. На этих выборах в число 24 попечителей попали отец мой, зять наш Михаил Гаврилович Магдесиев и я. На первом собрании попечителей на меня возложили кооптацию новых членов в Общество и сбор членских взносов, которые обязанности я много лет исполнял. Это была первая деятельность моя в общественном деле. Мне удалось немало привить новых членов Общества и успешно вести сбор денег.

В 1872 г. было введено в Нахичевани Новое Городское Положение 1870 года и с 1873 г. образовалась Дума при 72 гласных на 4-летие и городским головой был избран зять А.П.Калибова Егор Гаврилович Ходжаев. В числе гласных был избран отец мой. За это время Ходжаев устроил бульвар на Георгиевской улице против своего дома и поставил два моста на реке Дон и его протоке, полагая, что задонский привоз пойдет вместо Ростова в Нахичевань. В следующее 4-хлетие, где городским головой был избран Исаак Мануилович Аладжалов, а в число 72 гласных попал опять мои отец и зять наш Михаил Гаврилович Магдесиев. Я в это время нередко посещал думские, собрания и постепенно входил в курс городских дел. За это время была выстроена церковь св. Карабета на Армянском кладбище. В Армянском монастырском саду выстроили ротонду для музыки. Кладбищенскую церковь выстроили по завещанию на капиталы Акулины Павловны Аладжаловой трудами племянника ее Ивана Егоровича Хатранова. В 1879 г. Аладжалов, по возвращении из поездки его по городским делам в Петербург, когда докладывал Думе о результате поездки, некоторые гласные не без умысла задели его самолюбие, добились того, что он, не закончив своего срока службы, ушел и на его место вступил по избранию Михаил Павлович Карабетов, который через несколько месяцев умер и дослуживать 4-хлетие пришлось заступающему место городского головы Христофору Эммануиловичу Бахчисарайцеву. Новые выборы на следующее 4-хлетие затянулись тем, что состоявшиеся выборы в гласные были кассированы и на 1881-4 г.г. были назначены новые, 2-е выборы. На первых выборах отец был вновь избран в гласные, а на вторые выборы не захотел идти, выдал мне доверенность и я был впервые выбран, и 4 марта 1881 г. принял присягу и вступил в гласные Думы.

На выборах городского головы гласные разбились на партии и ни один из выставленных кандидатов не получил нужного числа, голосов, таким образом И. Э. Аладжалов, Хр. Эм. Бахчисарайцев, Мин. Ал. Жалибов, Мин. Ил. Балабанов, все оказались забаллотированными. Тогда поставили на баллотировку Григ. Карп. Салтыкова, который в эту пору не был лицом популярным, вследствие расстройства его торговых дел. Но, вопреки всем ожиданиям, он прошел, хотя очень слабо и, получив утверждение, вступил в должность. Членами Управы избрали Ар. Фед. Хадамова и Луку Ал. Аладжалова, секретарем Сераф. Хрис. Арутюнова, в Ревизионную Комиссию Михаила Гавриловича Магдесиева, меня и Павла Каспаровича Салтыкова, который после 2-3 посещений перестал бывать и совсем отказался от работы. Остались мы с Магдесиевым одни и принялись за работу. Подлежало образовать отчетность за 1879, .80 и 81 г.г. Но так как у нас никакой практики ревизий не было, не было никаких указаний, то пришлось нам самим выработать систему ревизии, что мы и делали. Результат нашей ревизии мы в обстоятельном докладе внесли в Думу, которая подробно обсудив наш доклад в заседаниях Думы 18-го, 19-го и 22-го марта 1892 г., утвердила целиком все наши выводы. Этот доклад послужил прототипом всех последующих годов ревизий управских отчетов. Вскоре, в июле того же года внезапно впервые приехал в Нахичевань вновь назначенный Наказной Атаман Святополк-Мирский со свитой, телеграфно предварив городского голову собрать к его приезду всех гласных на возвратном его пути по осмотре Донских гирл. Приехав прямо с парохода в Думу, после представления Городским головой гласных, собрал кругом себя, начал речь о том, что по ознакомлении его с отчетностью Управы, находит в делах Управы непорядки в счетоводстве, перечислив, в чем они заключаются, предложил привести все указанное в порядок.

Оказалось все сказанное им повторением нашего доклада Управе и гласным пришлось подчиниться и в будущем относиться с должным вниманием к голосу, к указаниям ревизионной комиссии. Это было для нас с Магдесиевым большим удовлетворением вложенного нами на ревизии труда. В течение первого 4-хлетия моего нахождения в гласных виднейшим вопросом явилась необходимость устройства водопровода в городе. Вызвали инженеров, составили проект, вызвали подрядчиков-строителей, устроили торги и сдали. Но раньше всего нужно было найти деньги, которых у города не было. Михаил Ил. Балабанов стал делать предложение Думе в различных комбинациях найти деньги, но каждый раз выговаривал себе крупный куртаж. Раз, собрав вокруг себя группу гласных в большинстве из купцов, кредитующихся в Государственном Банке, где он был членом Учетного Комитета, следовательно, лиц, над которыми он имел влияние, потребовал, чтобы, как куртажные, ему Дума дала бы монопольное право в городе на общественную баню на 20-летний срок.

Дума молчала, никто ему не смел возражать, я же, молодой гласный, редко выступавший, решился выступить против его предложения  и разбил все его доводы и вопрос отложили. К следующей Думе состоялись торги, подрядчиком явился Зон, который взялся выстроить водопровод в течение 3-4 лет, причем деньги будут получать по мере возведения постройки по частям, причем город обошелся без всяких займов и куртажных. Обошлись уплатами из текущих средств города. Во всех Комиссиях, как по подготовке, так и по исполнению, я участвовал до конца устройства. Следующее мое выступление по устройству в Нахичевани публичной библиотеки, поднятой членом Управы Хадамовым. Хотя наши интеллигенты, д-р Герасим Ал. Халибов и др. против этого восстали, говоря: "Кто будет в Нахичевани читать" и т.п., я отвечал оппонентам, и убедил Думу, что давно назрела надобность в этом учреждении и вопрос прошел. Выбрали Комиссию для составления каталога из учителей Шах Азиза и Карайана, Хадамоза и меня. Но учителя вскоре ушли из Комиссии, ссылаясь на экзамены, мне пришлось разыскать в Ростове, Таганроге каталоги, а также из Москвы и составить список книг, которые Управой были приобретены и вскоре библиотеку открыли в том же помещении, где была Управа. Каталог составлять мне много помогла покойная жена моя Мария Сергеевна. 22-го декабря 1884 г. на выборах городского головы, я выступил с речью о том, что 4-хлетнее главенство Гр. Кар. Салтыкова окончилось и неизвестно, кем будет заменена эта должность, а потому, обрисовав его полезную для города деятельность, добросовестность и ревностное отношение к службе, предложил на прощание выразить ему благодарность, приглашая сочувствующих моему предложению выразить таковое вставанием. Все встали. В результате, он получил 55 избир. и 4 неизбир. Больше никого не баллотировали и он остался еще на новое 4-хлетие 1885-8 г.г. (Речь моя была напечатана в № 96 ДонПчел. 30/ХII 1884 г.). Апреля 7-го 1882 г, на могиле Мгрдича Гогоева в ограде Вознесенской церкви, после обедни отслужили панихиду в присутствии всего населения города, после чего во вновь отстроенном здании, на капиталы оставленные покойным, вдовой его открыли училище имени Гогоевых, в котором ежегодно будет содержаться 12 бедных армянских девиц на полной пансионе. После чего было торжественное заседание, где много речей было сказано, восхваляющих вдову покойного Гаджи-Маму, пожелавшей при своей, жизни исполнить волю покойного, вложившей в дело много своих трудов и денег. Мая 12-го 1883 г. по выбору Думы я вступил в исполнение обязанности члена Попечительного Совета Нахичеванской Женской Прогимназии, в каковой должности прослужил три 4-хлетия. В 1900 году я внес в Думу предложение о необходимости постройки городом своего здания для Женской Прогимназии и о своевременности ходатайства о преобразовании ее в Женскую Гимназию. Вопрос в Думе прошел, здание выстроили, и ходатайство Думы удовлетворено в смысле преобразования в Гимназию.

Января 5-го 1885 г. я подал в Ростовскую Городскую Управу заявление о постановке на незастроенной площади Ростова от Нахичеванской межи до д.Посохово фонарей и исправлении мостовой. Просьба моя удовлетворена.   Одновременно, и Нагичеванская Управа по моему настоянию поставила на своем незастроенном участке фонари, и полиция установила пост для безопасности ночного движения между городами. Мая 3-го 1885 г, я и Магдесиев Городской Думой были избраны думскими приказчиками по завещанию умершего  Каспара Марковича Попова, на каковую должность ни один гласный не соглашался идти, вследствие сильной запущенности здания и запутанности денежных отношений, допущенных пожизненной владелицей, вдовой покойного, сопряженной с большими неприятностями. Тем не менее, мы с Магдесиевым взялись за это путаное дело, вдова вскоре умерла, оставив еще более запутанные расчеты с арендаторами, с годами распутали все расчеты, в течение 5-ти лет привели в порядок и все капиталы в чистом виде в 1900 г. сдали в Городскую Управу, которая на этом месте выстроила обширный дом Армянского Общества Попечительства бедным, присоединив и другие капиталы армян благотворителей.

Гласным я в Нахичевани состоял с 1881 по 1903 г. сплошь, и в 1903 году при новых выборах в гласные, состоя уже гласным в Ростове, я отказался от баллотировки, находя некоторое неудобство состояния одновременно гласным в 2-х смежных городах.

ДУМСКИЕ  ДЕЛА  г. РОСТОВА

 Доктор Ткачев во все праздники бывал у меня на обеде и, ежедневно посещая меня в магазине. Посвящал меня всегда во все вопросы, его интересующие. В 1890 г. после смерти б. Ир. Гор. Байкова, исполнял должность Городского Головы Ив. Степ. Леванидов, которому удалось привлечь некоторых капиталистов делать пожертвования на постройку зданий Николаевской Больницы. Наши богачи широко пошли навстречу его призыву и построили вначале обширное центральное здание для администрации больницы, вслед за этим выстроили целый ряд павильонов имени жертвователей, именно: Мирошниченко, братьев Максимовых, Ильиных, Ермолаева, Бермана, Леванидова, Ткачева, Ионсона, Риделя и Бухгейма, Емельянова, 1-го Общества Взаимного Кредита и других. Позже, в этом же дворе Троянкин Платон Михайлович выстроил церковь, вдова Емельянова построила детский павильон, Н.Севрюгова - особый павильон, Парамонов построил через улицу дом для душевнобольных, словом, инициатива Леванидова создала образцовую в крае больницу-городок, которая по переводе Варшавского университета в Ростов, всецело перешла в ведение университета под его клиники. Наступил период новых выборов в Городскую Думу на 1891-95 четырехлетие. Ткачев стал агитировать за создание более активных гласных Думы, независимой от тех нескольких богачей, которые верховодили всеми делами города и, между прочим, меня и Бахчисарайцева Гр. Христовор. натолкнул на то, чтобы армян сплотили на выборах. Мы в этом направлении стали работать. Я составил список всех армян, имеющих избирательное право, и по этому списку  Бахчисарайцев обошел всех, беря слово явиться на собрание, а до того, каждый из них стал являться ко мне в магазин и я давал инструкции, как действовать на выборах.

По   городскому положению 1870 г. выборы были 3-х разовые, по 24 члена в каждом разряде. В 1-м разряде армян было мало и шансов не было,  так же и в 3-м разряде, а как торговый класс, большинство числилось во 2-м разряде, куда мы все и явились. Собралось около 40 членов, действовали так, что все 40 шаров попадали в избирательный или неизбирательный ящик и, таким образом, весь список Ткачева нами был проведан и из армян, я и Бахчисарайцев прошли, других мы не выставляли, чтобы русских не напугать. Всех избирателей было во 2-м разряде 90 человек, к концу поставили пр. пов. Титрова Семена Андреевича, тоже прошел, причем я и Бахчисарайцев одновременно были гласными в Нахичевани. Первое собрание гласных произошло 1 мая 1892 г., в составе 72 чл. в том числе 1 русский (со свящ. о. Федов Руднев), 8 евреев, 3 армян. Старшим гласным избран Солодов Фед. Николаевич, городским головой избран Хмельницкий Евсей Николаевич, с жалованьем 12.000 р. в год, членами Управы - Горбачев Петр Фик., Бердонос Павел Иванович, Бочаров Николай Михайлович с жалованьем 8000 р. каждый.   3 остальных места Иван Семенович Кошкин, секретарь Луковский Никоб. Иерон. 26 августа 1892 г. я был избран членом Ревизионной Комиссии для проверки денежного отчета Управы за 1891 г. в числе других гласных Лобова, Фельдмана и Токарева, которые являлись по одному разу и отстали, свалив всю работу на мои плечи. Я закончил ее один. В 1892 г. было издано Новое Городское Положение, радикально изменившее порядок. Разряды отменены, ценз домовладения определен не менее 1000 по оценке, число гласных - 60 человек. Новые выборы происходили 3 мая 1893 г., причем у евреев избирательное право отнято. На этих выборах в Ростове было избрано 4 армянина, Бахчисарайцев, Титров, Пр. Пов. Котельников, Гр. Мат. и я. Управу избрали все ту же. Представителем от духовенства назначен был о. Лазар. Крещановский. 8 марта 1894 г. я впервые выступил с пространным возражением на доклад Управы о сдаче лавок в новом рынке № 3, сделав целый ряд предложений о сдаче с торгов, о группировке рода торговли, о 3-хлетием сроке и прочее. Дума с моими предложениями согласилась и утвердила их к исполнению. В ноябре 1894 г. я вошел с предложением о преобразовании ежегодной избирательной Ревизионной Комиссии в постоянную на все 4 года, с правом во всякое время производства внезапной ревизии во всех частях городского хозяйства. Дума согласилась и постановила ходатайствовать об этом в высшей инстанции, как о вопросе, вводящем из пределов Городского Положения. Ходатайство скоро получило разрешение и был издан общий циркуляр для всех городов образовать такие комиссии.

10-го, 11-го и 12-го сентября 1895 г. - 3 вечера, Дума внимательно рассматривала наш ревизионный доклад по проверке отчета Управы за 1893 г.. Все замечания Комиссии Дума приняла и предложила Управе принять к исполнению. Доклад этот, в числе других, отпечатан особой книгой для руководства впредь Ревизионным Комиссиям, согласно с постановлением Думы. О результатах наших Ревизионных Комиссий местная печать широко извещала в свое время. О них появились статьи в Таганрогском Вестнике, в Одесских Новостях (от 20 октября1895 г. № 343) в Биржевых Ведомостях (15 октября 1895 г. № 261), с весьма лестными отзывами, а также в "Новостях Биржевой Газеты" 5-го мая 1898 г. № 122 (Русь, № 136 1896 г.). 8 марта 1897 г. я был избран в гласные Ростовской Думы (223 изб. пр. 95) на 4-хлетие 1897-1901 г.г. Городским Головой переизбран Хмельницкий Е. Н. 1 ноября 1897 г. Дума рассматривала доклад Ревизионной Комиссии по отчету Управы за 1896 г. 13 окт. 1898 г. я был выбран председателем Ревизионной Комиссии по проверке отчета Городского Банка за 1897 г. В апреле 1898 г. я возбудил в Биржевом Собрании вопрос о присоединении к ходатайству старой Городской Управы о соединении железной дороги от Валуйки, через Луган.Кресты до Ростова, затем поместил статью о Приказ Крас. (№ 112 от 30 апреля 1898г. под заглавием "Что могут дать Ростову новые рельсовые пути"), где я развивал целый ряд положений о развитии сети по прямой линии от Москвы, например на Астрахань и т.д.

В своих ревизионных работах мне удалось выявить целый ряд злоупотреблений и хищений городских достояний, много упущений, недосмотров, недочетов и преступлений, как например, приведу некоторые, именно: 

1. Завед. аренд. ст. 1. Шалько, с арендаторов городских лавок, давая подписывать договоры, взыскивал гербовой сбор наличными с тем, что гербовую бумагу должен был пришить к договорам, а не пришивал и деньги присваивал. Таковая сумма оказалась более 1500 р. По обнаружении он исчез бесследно. 

2. Береговой комиссар Лабинский собирал деньги для разводки наплавного моста для экстренных пропусков судов и представлял в Управу деньги в половинной сумме. 

3. Торговые помещения 2-го и 3-го рынков на Старом базаре, некоторые, числились по книгам Управы, как не занятые, а при фактической проверке Ревизионной Комиссией, оказались занятыми под склады разных товаров, эксплуатировались таковыми в свою пользу базарным комиссаром Аксеновым-Соловьевым. 

4. Архитектор Соколов на Богатом Источнике при урегулировании поселения отводил многим частным лицам городские земли, как их собственность за спиной Богатян.Комис, ничего не подозревавшего, и по докладам Комиссии проходило в Думе, которая утверждала. 

5. По Мостовой Комиссии оказалось, что подрядчикам за одну и ту же мостовую двукратно уплачивались деньги и многое другое, о котором позже будет сказано особо.

Кроме ревизии Управских отчетов, мне приходилось ревизовать, в течение нескольких лет подряд, отчет по ломбарду, отчеты Городского Общ. Банка, по Нахичевани отчет по постройке дома  Нахичеванского Армянского Попечительства о бедных, построенного в Ростове на Садовой улице, где Балабанов слишком свободно распорядился капиталами бедных армян, пожертвованными в разное время многими благотворителями. Было выявлено бесхозяйственное расходование денег, допускавшегося при бесконтрольности, хищения и пр.

Я бессменно избирался председателем Ревизионной Комиссии по отчетам Городского Банка с 1898 по 1902 г., в течение 5-ти лет, и все доклады наши Городская Дума внимательно по всем отделам рассматривала и все предложения наши утверждала, каждый раз выражая благодарность за обстоятельные доклады. В октябре 1899 г. мною был возбужден вопрос об ограничении праздничной торговли в городе и, ввиду того, что закон дает право ограничивать торговлю, а не закрывать на целый день, я и предложил ограничить по городу торговлю лишь от 6-ти до 8-ми часов утра, что равносильно было закрытию на целый день. Дума согласилась, и решение получило законную санкцию. В 1899 г. много шуму наделал в Думе, а затем, в обществе и печати, вопрос о наследстве доктора Ткачева, ввиду той роли, которую разыграл сын его Гер. Георгиевич Ткачев. Состоя членом Городской Управы, ему удалось вопрос об утверждении духовного завещания своротить в большей части капиталов в свою пользу, отняв у города несколько сот тысяч. Мои выступления в Думе и в печати по этому вопросу много обсуждались. Город бил вынужден против сына судом идти, каковой процесс тянулся несколько лет и безуспешно для города, ибо сын, будучи сам юристом сумел поставить дело с начала на строго формальную почву. Мое выступление в Думе, в "Новостях 24 ноября 1899 г. № 324 Василевский (Букв.) в статье "Среди обывателей" привел целиком. 21 декабря 1899 г. я был избран директором Ростовского Коммерческого Клуба, после 2-х лет ревизионных отчетов о Клубе, в 1900 г. вновь был избран на 1901 г. В 1903 г. собрание Клуба под моим председательством постановило пригласить на летний сезон дирижером Литвинова, которой сформировал образцовой оркестр при солистах виртуозах Лившица (Сибор) - скрипка, Федорова - виолончель и др. Слушать концерты оркестра приезжали любители из других городов - Таганрога, Новочеркасска и пр. По моей инициативе к плану при эстраде я выстроил крытый навес, расширил места для публики и пр.

ИЗБРАНИЕ  МЕНЯ  В ЧЛЕНЫ  РОСТОВСКОЙ-НА-ДОНУ ГОРОДСКОЙ  УПРАВЫ

 При обсуждении в Городской Думе 14 января 1902 г. доклада возглавляемой мною Ревизионной Комиссии, между прочим, Дума приняла все предложения Комиссии, заслуживающими утверждения для руководств и исполнения Городской Управой, по предложению некоторых гласных постановили: все доклады Ревизионной Комиссии за последние 4 года с объяснениями Городской Управе и постановлениями по ним Городской Думы, отпечатать особой книгой за городской счет для руководства на будущее время (что мною было впоследствии исполнено) и разослать всем гласным. Последующие Ревизионные Комиссии в своих работах придерживались уже раз выработанного мною плана и порядка ревизии для Городского Управления. Местная печать, по этому вопросу, отозвалась, что доклады эти могут служить отличным руководством для практической ориентации г.г. гласных Думы в вопросах городского хозяйства (Приазовский Край № 16 от 18 января 1902 г. Дум. впечатления). Председатель Ревизионной Комиссии Астраханской Городской Думы обратился ко мне официальным отношением, прося представить свои разъяснения по поводу разных городских вопросов, касающихся ревизионной практики городского хозяйства, на что мною был дан соответствующий ответ (Приазовский Край № 18 от 20 января 1902 г.). Такого рода запросы стали поступать и из других городов, как-то: Екатеринодара, Харькова, Луганска, Киева и других городов.

В то же время между главными (быть может должно быть гласными?) начались разговоры, что меня следует поощрить за долголетнюю бесплатную и усердную в пользу города работу избранием на платную должность члена Ростовской Городской Управы, при первой вакансии. После этого 20 августа 1902 г, меня избрали на эту должность 22 избир. и 10 неизбир. голосами. Выборы эти вызвали протесты в лице чл. Целицы и сотрудника Приазовского Края Дирдовского, которого председательствующий Городской Голова Горбачев не допустил к баллотировке, находя его ценз опекуна не правомочным. Протесты эти возбуждались стоящими за спиной их членами Управы Михаилом Ивановичем Кирьяновым, который видел во мне нежелательного для него сослуживца, состоящего в контакте с Горбачевым, который переступил ему дорогу на пост Ростовского Городского Головы и ревизионные мои работы во многих частях захватывали область его ведения, обнаруживая крупные прорехи. Протесты Целицы и Дирдовского оказались слабыми, и Войсковой Атаман утвердил меня и я вскоре, 15 октября 1902 г. вступил в отправление должности своей. В протесте, поданном Целицей, гласные Думы усмотрели "обидные для чести" избранника их выражения, дающие личную окраску всей моей общественной деятельности, протекшей "на глазах общества, более 20 лет". Глубоко возмущенные поведением Целицы, 23 гласных подписали заявление в Думу с требованием обсудить его поведение. Было обнаружено злоупотребление, когда брали деньги Управы со счетов, войдя в сделку, получали уменьшенную сумму, выдавая незаконные квитанции, без представления денег в кассу, присваивая таковые суммы. В общем, обнаружил недобор города свыше 23000 р. Всю сумму, постепенно с домовладельцев город получил, а виновник Сафронов скрылся. С разрешения Управы систему ведения книг и вообще учет по этому отделу я коренным образом изменил с тем, чтобы впредь подобная манипуляция не могла иметь места, и до последнего времени система эта сохранилась и никакого уже в дальнейшем упущения не было.  Добавлю, что заведовал этой частью до меня Кирьянов и это был один из его крупных промахов. 15 ноября 1903 г. мною была произведена внезапная проверка городском кассы, причем обнаружена была недостача наличных сумм в кассе Городской Управы. Проверяя дальше, я обнаружил, что квитанции, получаемый из Казначейства казенных сумм, хранимых у Каспара Карнеева тоже не все налицо сказались, по многим из них деньги им получены, а в приход не записаны. В общем, на первое время недостача выразилась около 7000 р.

Дали экстренную телеграмму старосте Шестовской артели в Москву, который был поставлен Карнеевым, как ответственный кассир. Староста и помощник его приехали, и я с ними приступил к проверке кассового оборота за все прошедшее время. Но чем дальше шли назад, выяснилось, что недочет кассира захватывает чуть ли не 10 лет, вся бухгалтерия заимствовалась из кассы, и он вынужден был покрывать, но оказалось, два года, назад Управа составила протокол, что касса проверена и принята в целости от кассира. Это тоже, как выяснилось, был маневр бухгалтерии, давший право артели дальше проверкой не идти. Тем не менее, обнаружили растрату около 50.000 р. Проверка тянулась около 3 месяцев, у меня под рукой были служащие из бухгалтерии. Но в общем, я добился, что началась растрата с 1896 года и скрывалась бухгалтерией, дававшей фиктивные справки о наличности кассы. Переговоры с артелью тянулись долго. Город сошелся на том, чтобы артель заплатила наличными 30.000 р., а  остальные 15 с лишком тысяч возложила на другую местную артель, которая оказалась несостоятельной уплатить эту сумму. В январе 1904 г. я представил Управе выработанный мною новый порядок, ведения кассы, проверки ее, хранения оплаченных документов и прочее, причем всякая возможность повторения подобных случаев не могла бы в будущем иметь место. Порядок этот Дума рассмотрела, одобрила к исполнению и, до последнего времени, все велось без всяких недоразумений.

1 мая 1904 г. приехал в Ростов первый Градоначальник Пилар фон Пильхау и, с его приездом, установилось в Ростове градоначальство. В октябре 1904 г. Сенат отменил мои выборы и с 27 октября 1904 г. я перестал посещать Управу. 30 октября 1904 г. я вновь стал посещать Управу и занял свое место до новых выборов. 3 ноября 1904 г. Дума постановила, ввиду неясности Указа, просить разъяснения Сената, но постановление это Городское присутствие отменило и с 18 декабря я прекратил службу в Управе. Но 28 декабря на выборах Дума вновь избрала меня на 4 года 20 избирательными против 13 голосов. На эти выборы Целица подал вновь жалобу, которую оставили без последствий и меня утвердили и 20 января я был приглашен и вступил вновь на службу. На другой день я представил подробный доклад о растрате Карнеевым суммы, в какую определили, способе, употребляемом для сокрытия растраты, юридические основания, ответственность артели и прочее. Было внесено в Думу предложение 9-го марта 1905 г. поручить мне пересмотреть Устав Пенсионной кассы, для чего созвать служащих Городской Управы, учительский, больничный и Городского Банка персонал, образовать Комиссию под моим председательством и разработать новый Устав Пенсионной кассы всех служащих Городской Управы, что мною было успешно приведено в исполнение, после многих обсуждений составлен новый Устав, получивший утверждение Думы и свое осуществление. 20 марта 1905 г. я был избран представителем города в члены комиссии по налогу, комиссии Податного участка. 5 марта 1905 г. гласных Ростовской Думы, на баллотировке 8 марта из числа 170 баллотирующихся оказалось избранными лишь 30 чел., я в числе многих гласных был забаллотирован (252-281) и на вторых выборах 21 марта я получил 273-204. На этих выборах избранными оказались всего 4 чел. Эти выборы были кассированы и 24 апреля были новые выборы, на которых никто не получил большинства и Министерство Внутренних дел назначило на пополнение гласных 9 чел. гласных из прежнего состава Думы, в числе коих был и я. Состав Думы образовался в 40 чел. вместо 60 и 12 кандидатов, почему Дума эта получила название "Куцей Думы". С 18 июня состав этот вступил в исполнение своих обязанностей и городским головой был избран Хмельницкий, который ко мне стал относиться очень дружелюбно и давать мне полную возможность работать с присущим мне рвением к делу. С 25 июня, после пожара моего магазина, мне пришлось еще больше работать и, как пьяница, утоплял я свое горе в работе с 8 часов утра на службе до поздней ночи, делая перерыв для обеда с 3-6 часов дня, находясь на вечерних занятиях в Управе и беря, домой кипу бумаг, занимаясь даже по праздникам дома, увлекаясь в работе до упаду. Новый пенсионный устав всех участников не удовлетворил, разбились на партии, из которых некоторые требовали ликвидации кассы и возврата им удержанных сумм, другая партия требовала продолжать, третья требовала еще раз переработать. Пришлось много работать по согласованию, пересмотреть и подсчитать всех 350 чел. за много лет, сколько кем внесено, созывать представителей от железнодорожной пенсионной кассы и прочее. В конце концов, пришлось, для более устойчивого положения, остановиться на переработке   пенсионной кассы на "ссудо-вспомогательную кассу служащих Ростовского Городского Управления", которая всех удовлетворила, и, получив утверждение Думы, функционировала до конца.

ПОЖАР  В МОЕМ МАГАЗИНЕ

 24 июня 1905 года около 9 часов вечера я был вызван по телефону из Управы, во время занятий в Финансовой Комиссии по случаю пожара в моем магазине на Московской ул. в доме Михайлова. Прибежав на место, я застал свой магазин в огне. Горело до утра и сгорело все дотла. Застраховано было в Страховом Санкт-Петербургском Обществе и в Русском Обществе в сумме 100.000 руб., оставлено по полису на моем страхе 25.000 р., но товару сгорело в действительности на 185.000 руб. Хотя все сгорело дочиста и у меня книги хранились в несгораемой кассе и уцелели, по которым вся сумма сгоревшего подтверждалась, но страховые общества отказались платить более 50.000 р. После 3-хмесячных переговоров, я собрал книги и 28 августа выехал в Петербург для окончания расчетов с Правлением. Но и там долго стали настаивать на предложенной ими ранее цифре 50.000 р. В течение 3 недель я бился, доказывал и книгами, и счетами, но дали 65.000. Ни за что не соглашались платить. Пошел я к Волькенштейну (присяжный поверенный) и затем к присяжному поверенному Коробчевскому, который, выслушав меня, рассмотрев дело, нашли, что, хотя все в порядке у меня, но сказали, что в другое время это дело можно было бы очень скоро и вполне выиграть, то в данное время (волнения уже начались) никто нс знает, что впереди, останутся ли.

БЕСПОРЯДКИ 1905 г.

Неизвестно было, останутся ли настоящие суды и власти на месте или все перевернется и полетит в воздух, берите, что дают, чтобы не потерять всего.

Я кончил, получил 65.000 и с тем вернулся. 30 октября был уже дома, остановившись на некоторое время, расплатившись со всеми в полной сумме, с кем имел счета, потеряв в результате свои трудовые за 40 лет торговой практики деньги, сохранив лишь честное имя. Дома расплатился с банками, собрал со своих дебиторов распущенные долги и, в общем, у меня осталась еще некоторая сумма, на которую я купил дом на Никольской ул. № 85 у братьев Будниковых за 24.000. 6 мая 1906 г, подписали купчую, получивши 25 мая утверждение.

Октября 18 1905 г. появился печатный манифест от 17 октября о даровании русскому народу правого порядка, о неприкосновенности личности, о свободе слова, собраний и союза, о свободе совести и даровании участия в выборах в Государственную Думу, за исключением всех подданных, не вошедших в список за неимением ценза, о признании законодательных прав за Государственной Думой и пр. Манифест этот привел весь город в радостное   настроение, магазины закрылись, банки прекратили занятия, фабрики, заводы, ввиду важности известия, дали свободу всем служащим и приостановили работы, также и в Городской Управе.

1905  ГОД

В зале Городской Думы в 12 часов собрались гласные, отслужили молебен. На улицах было общее ликование, начались демонстрации, сначала со сред. техн. училища, гимназии, Реального училища, Коммерческого училища, к ним присоединился народ с Нового Базара, шествие тянулось по всей Садовой улице, ученики выкинули красные флаги с надписью "Наша взяла!", и на обороте еврейская надпись: "Ликуй Сион!". Надпись эта раздразнила русских Нового Базара "Черную сотню", которая пустилась в драку, последовали выстрелы, положившие на месте черносотенцев, начался погром еврейских лавок и пожары. Начали громить с Покровского базара, перешло на Новый базар, потом, на Садовую, Московскую и другие улицы, где только были еврейские лавки, а с ними рядом попались и русские и другие. Били стекла, ворвавшись в лавку весь товар выбрасывали на улицу и уничтожали, а многое растаскивали. Брали все, кто что мог, ничем не гнушались. Рундуки ломали на щепки. Всю ночь с 18-19-го до утра громили, грабили. Перешли на переулки Николаевский, Соборный, грабили все магазины с золотыми и серебряными вещами. Рядом с бывшим моим магазином разграбили и подвергли огню и, если бы у меня не сгорело раньше, то сгорело бы, наверное, теперь. Погром продолжался до 20 октября.

ПРОДОЛЖЕНИЕ  ГОРОДСКИХ  ДЕЛ

 Прервав на один момент городские дела, продолжаю вновь. 6 октября 1906 г. мною внесен вопрос в Думу, подробно разработанный доклад об отмене практикуемого порядка в канализационном деле, причем частные подрядчики сами составляли группы домовладельцев и устраивали уличные магистрали канализации, что плохо гарантировало правильность устройства и обходилось домовладельцам очень дорого, чем задерживалось расширение сети. Поэтому я рекомендовал взять это дело в руки города, причем порядок будет такой, организации, сеть расширится безо всякой затраты со стороны города. Доклад мой Дума приняла и предложила Городской Управе привести его в исполнение. В результате оказалось, что в короткое время канализированных дворов оказалось втрое более, а с ними и водопровод, что дало городу крупный доход и широко  развитую сеть канализации и водопровода.

В начале 1907 года Кирьянов, будучи избран членом Государственной   Думы, уехал в Петербург и оставил мне в наследство 203 дела, которые хранились в его портфеле без движения по году и более, запертыми в столе. По распределению занятий все эти дела перешли ко мне. Многие из них были срочные и важного значения, вследствие чего я вошел с докладом в Думу, не представляется ли надобность в выборе 5-го члена. Вопрос этот поднял целую бурю со стороны сторонников Кирьянова (Целина, Леон Горбенко и др.), закончившуюся постановлением Думы дать Кирьянову 2 месяца отпуска и ходатайствовать об установлении   должности 5-го члена Управы. Доклад этот разъярил сторонников Кирьянова, против меня, а в лице Кирьянова, по его возвращении, я встретил явного врага, всеми способами старавшегося изжить меня из состава Управы.

Через короткое время, под моим председательством Концессионная Комиссия   начала вести переговоры с представителем  "Южной России" Авцыным о новом договоре с электростанцией "Южная Россия" на более выгодных для города условиях, заключавшихся в участии города в прибылях, значительного понижения таксы для обывателей, расширения сети уличного освещения и т. д., при условии удлинения срока концессии. Переговоры об этом были годом раньше поднятые при Кирьянове и оставлены без движения, теперь мною вновь были возобновлены. По мере ведения этих переговоров, я давал информацию в местную печать. Концессия электростанции в Петербурге закончилась и Концессионеру Смирнову нужно было перевести куда-нибудь свою станцию для чего сын его, Борис Николаевич, стал разъезжать по городам и, попав в Ростов и прочитав в газетах о наших переговорах с "Южной Россией" явился в Управу с предложением своих услуг. Я его познакомил со всеми нашими минимальными условиями о том, что договор с "Южной Россией" даст ему право на преимущество. Смирнов заявил, что он даст гораздо больше наших требований и просил 7 дней отсрочки, когда приедет отец его для окончательных переговоров. Вскоре приехал сам Ник. В. Смирнов, которого я представил Городскому Голове Хмельницкому. Он заявил Смирнову, что он не в курсе этого вопроса и поручил мне повести окончательные переговоры. Смирнов представил значительно пониженные цены, удлинение сети уличного освещения и массу других для города выгод. Результатом наших переговоров было то, что на 3-й день я внес доклад о примерных условиях договора, который Финансовая Комиссия одобрила, и через 2 дня условия договора со Смирновым были внесены в Думу, которая в полном составе 2 вечера обсуждала пункт за пунктом и поручила Городской Управе подписать договор со Смирновым на выработанных условиях, а заявление Авцына признать невыгодным для города. Договор подписали. Смирнов купил на берегу участок для станции у Дона, и не прошло и 6-ти месяцев, как станция была уже готова, город получил новую станцию, а "Южная Россия", соревнуясь, снизила тоже цены и пр.

В ноябре 1907 г. Дума утвердила представленный мною проект "Правил оценки недвижимого имущества гор. Ростова", разработанный под моим председательством в особой Комиссии. Разрабатывались эти правила по данным таковых оценок в разных городах России: Москве, Киеве, Харькове, Тифлисе, Одессе, Минске и пр., каковые предварительно мной были выписаны с мест. Вопрос этот получил в Думе сильное сопротивление со стороны гл. Горбанка и нападки на меня, что правила эти никуда не годные, но, тем не менее, Дума утвердила целиком, и до последнего времени ими руководствовалась. В ноябре 1908 г. по моей инициативе была устроена и пущена в ход подъемная машина в Городской Управе. На это устройство Городской Управой ничего не израсходовано, деньги я выхлопотал в Горбанке. Для Городской Управы имело значение существование подъемной машины для клиентуры. 6 марта 1908 г. Дума обсуждала вопрос о расширении сети трамвая, разработанный в особом совещании под моим председательством. В ряде заседаний решено провести трамвай до Бойни и продолжение до конца 6-й линии из Таганрогского проспекта и по Сенной ул. от ее начала до Нахичеванского переулка, завернув до Садовой ул. От Садовой, по Нахичеванскому переулку до Почтовой на соединение с Бег. линией. Сеть эта осуществилась и работала до настоящего времени. В мае 1908 года мною возбужден вопрос об открытии Сиропитательного Дома для подкидышей, согласно завещанию М. Троянкина, которое осуществлено мною, согласно постановлению Думы и открыто в д. (доме?) завещателя после оборудования ого, согласно медицинским и техническим указаниям. В октябре 1908 г. я вошел в Управу с докладом о тех ненормальностях концессионного договора с водопроводом, которые тормозят расширение сети водопровода и о недостаточном водоснабжении города, с вопросом, не время ли войти в переговоры с администрацией водопровода об улучшении отношений с домовладельцами и вообще существующего положения водоснабжения города. Доклад этот был внесен в Думу, где был поднят вопрос вообще шире взяться за водопроводное дело и поручить разработать ряд условий для переговоров с водопроводной администрацией.

Концессионная Комиссия под моим председательством, при участии инженера Горбачева вошла в переговоры с дирекцией водопровода Бразаля и Пекдрис в целом ряде заседаний, в которых выработали проект нового договора с Фр. Общ, на устройство нового мощного водопровода, обеспечивающего потребность воды для города на долгие годы, имея ввиду его возможное расширение и увеличение населения, по крайней мере на 30 лет, с участием города в прибылях, понижения нормальной платы до 2 р. за тыс. ведер, бесплатной выдаче из будок воды, для берущих не более 1 ведра и т.д. Параллельно с этой Комиссией шли заседания другой Комиссии под моим же председательством, чередуясь днями, - Комиссии Юридической, из одних адвокатов, наиболее видных в городе. Вопрос был поставлен такой: имеет ли город право строить свой водопровод до истечения  срока концессионного договора или нужно разрушить договор судом, найдя повод к тому, ибо добровольно отказаться от своего права. Общество категорически отказалось, при каких бы то ни было условиях досрочного выкупа городом или компенсации. Работали адвокаты: Чалхушьяп, Городисский, Зеелер, Горев, Оболонский, Алейман, Штейермарк, Севастьянов, Леон Горбенко и др. Им были предоставлены все материалы за все года на просмотр. Эта Комиссия была необходима для смягчения требований концессионеров, хотя не было никакой надежды на какой-либо положительный результат заданного юристам вопроса. Тем не менее, разработка нового договора настолько ушла вперед, что по поручению водопровода, под наблюдением и указаниями Горбачева, в течение месячного срока были заготовлены все планы и чертежи будущего водопровода, все цифровые данные, расчеты и прочие детали. На основании общего соглашения, несмотря на 2-хмесячный перерыв в работе Комиссии, по требованию град. Зворыкина, проект был близок к окончанию, оставался лишь вопрос, на какой срок должен быть удлинен срок концессии, но мне не дали закончить по причине, которую ниже объясню.

Зворыкин приостановил нашу работу, прислушавшись к словам некоторых лиц, что подготовляется новая петля городу, удлиняют концессию и прочее. Последствием этого распоряжения вышло следующее. На первом Думском собрании, не приступая к рассмотрению повестки дня, выступил Гл. Севостьянов с вопросом, на каком основании градоначальник остановил работу, так успешно веденную Комиссией, протестуя против этого вмешательства без законного основания, предложил не приступать к рассмотрению текущих дел, впредь до отмены этого распоряжения. Многие гласные поддержали это заявление, вместе с Севастьяновым покинули зал собрания, и заседание не состоялось. Через несколько дней было назначено вторичное собрание - повторилось то же самое. Кроме того, подняли вопрос об обжаловании незаконного поступка градоначальника. Через несколько дней Зворыкин звонит Хмельницкому и просит, чтобы я вечером зашел к нему. Я поехал. Он очень любезно попросил сесть и рассказать, как образовалась Комиссия и что она делала. Я подробно рассказал об обеих Комиссиях и что сделано. Он, выслушав меня, заявил, что он введен в заблуждение и, извиняясь, заявил: "Когда так, благословляю, продолжайте завтра же Вашу работу, желаю успеха". И я скова взялся за работу, но закончить не удалось. В этот промежуток были выборы, мы с Чириковым получили одинаковое число белых, но черных у меня оказалось одним больше, что дало перевес Чирикову и его утвердили. Я должен был уйти со службы, не закончив водопроводный вопрос, Чириков за него не взялся, заглох вопрос. Месяцев через 6 вызвали Бразоля и   Пендрис в Финансовую Комиссию, продержали их до 11 часов, рассматривая другие вопросы, наконец, вызвали их, не попросили даже сесть, спросили, сколько лет они хотят продолжения концессии. Видя такое отношение, они сказали 25 лет и вопрос закончился. Позже, я, свидевшись с ними случайно, спросил, а насколько вы рассчитывали в действительности. Они ответили, что если бы мы тогда окончили, то сколько вы потребовали - не более 15 лет.

Проект вполне разработанный, остался у Горбачева и, вот теперь, когда 20 лет спустя понадобился Ростову новый водопровод, Горбачев представил свой проект, детально разработанный, переделав, конечно, но современным размерам населения, и проект его получил осуществление. Все комиссии из центра, по рассмотрении нашли во всем отвечающим данным, и водопровод уже функционирует в широком масштабе 20 мая 1930 г. В ноябре 1908 г. по моей инициативе, Дума разрешила газовому Обществу установить на Темерн. 150 газовых фонарей, с тем, чтобы существующие в городе фонари в тех местах, где проходит электричество, снять и перенести на Темерник, в центральной же части города фонари переделать на Ауэрские горелки, что и приведено в исполнение. Кирьянов к тому, большие усилия употребил, разослав из Петербурга ко всем гласным памфлеты, обвиняя меня, как чуждого иногородца. На все его обвинения я ответил печатно, разослав гласным свои возражения, отпарировавшие удар, но его сторонники, во всеоружии, добились своей цели и устранили меня от любимого мною дела.

НАХИЧЕВАНСКИЕ ДЕЛА

 25 октября 1913 г., будучи избран в гласные Нахичеванской Городской Думы, я, в числе других, принял присягу. Выборы происходили 20 сентября, избрано 60 гласных, 1 кандидат. В числе избранных было 45 армян и 15 русских, впервые за все время. Состав гласных – интеллигенты, 30 гласных с высшим образованием. В марте 1914 г. я, будучи избран председателем Ревизионной Комиссии, сделал заявление, что Ревизионная Комиссия, при рассмотрении отчета Городской Управы за 1912 год, наткнулась на факты в действиях городского юрисконсульта Чубарова, не представившего в кассу Управы отчета о полученных им от города денег и допустившего ряд других незаконных действий. Заявление это подняло целую бурю в Думе и печати, причем Дума неоднократно принималась рассматривать это дело, но, благодаря робости Городского Головы Попова, вообще боящегося Чубарова, и некоторых сторонников Чубарова (из числа товарищей его присяжных поверенных) и коллег его, вопрос откладывался, и замяли было, вследствие чего Ревизионная Комиссия в полном составе подала в отставку и ушла. Я уехал за границу, где, в Германии, нас захватила война, и мы, в качестве военнопленных застряли в Баварии и, по возвращении из Германии, я   стал вновь посещать Нахичеванскую Думу, где 31 января 1916 г. был избран на должность члена Городской Управы 27 голосами, против 9. В этом же собрании Думой был утвержден разработанный мною проект инструкции для Городской Управы, без какого-либо изменения. Утвержден я был в должности градоначальника лишь в конце апреля, благодаря тому обстоятельству, что чиновник канцелярии градоначальника Кузнецов добивался занять эту должность, не инея ценза и не допущенный, поэтому к баллотировке, - задерживал дело. По вступлении на должность, я был избран заместителем городского Головы. В июне я представил в Думу проект договора для урегулирования вопроса о поселке у Безымянной балки, разработанный совместно с представителями поселка, но привести в исполнение его не удалось, ввиду несогласия между самими захватчиками поселка у каменоломни.

Вскоре, в газетах появился слух, что я ухожу со службы, по поводу чего целую неделю печать добивалась причины моего ухода, но в это время Городской Голова Попов заболел, и мне пришлось по необходимости вступить в исполнение обязанностей Городского Головы. Накануне своей болезни Попов провел вопрос о городском угольном складе, в смысле его закрытия и передачи подряда Когбетлиеву и Шапошникову, за спиной которых стоял председатель Угольной Комиссии Карп Егорович Ходжаев, заменявший в своем лице всю Комиссию, уговорив на это Городского Голову и утверждая, что ведение дела городу даст убыток, что это очень хлопотно, к тому же у города и средств нет вести это дело и сумел маршрутные поезда с углем передать из-под руки Когбетлиева на склад, помимо городского склада. Городской склад пустовал, Когбетлиев же продавал уголь из своего склада всему населению с немалым барышом для себя. Население города возмущалось закрытием городского склада, стали наступать на Управу с вопросом, почему городской склад закрыли. 10 июня была назначена Дума, которая должна была утвердить журнал Комиссии о закрытии городского склада и передаче его компании Когбетлиева и Шапошникова. Я должен был председательствовать в этой Думе вместо заболевшего Городского Головы Попова. В Комиссии я был одинок в решении против этого вопроса. Тем не менее, я обязан был доложить Думе решение Комиссии, причем я прибавил свое мнение, чтоб решение не утверждать, а из рук города не выпускать угольный склад, продолжать, а если денег нет, я заявил, что деньги найдем, и организовать его на пользу всего населения я берусь. Дума утвердила мое предложение и постановила Комиссию упразднить, склад продолжать, поручив мне организацию дела. Сообщив Думе, что во вчерашнем собрании у Градоначальника, инженер Зилов, заведующий угольным районом, обещал городу, если сама Управа будет вести дело, дать ссуду, и, кроме того, я заручился крупным кредитом у шахтовладельца Парамонова.

На другой же день приходящий уголь поступил на городской склад, которому дал правильную организацию, создал артель подвозчиков, заведующим складом назначил ответственное лицо, создал контроль, распорядился передачей части угля частным в городе складчикам с обязательством, не продавать выше цены городского склада более, чем на 1/2 коп. с пуда, для оплаты же железнодорожного тарифа получил авансы со складчиков, в соответствии со стоимостью всего угля по распределению каждому. Причем городская касса избавлялась от расходов на тариф, с тем, что частники сами забирали свое количество по ордерам с колес на станции и в течение недели, дело настолько наладилось, что на городском складе накопился запас. Из кассы ничего не приходилось тратить, склад сам окупался, население ежедневно получало ордера на уголь, из склада прямо получало по таксе, равномерное количество и Парамонову, за каждые прошедшие 10 фн. (дней?), накопившуюся сумму без затруднения оплачивали. Короче говоря, снабжение углем всего населения наладилось. В заседании 17 июня, я сообщил Думе, что ввиду стесненного денежного положения города по случаю войны, отразившейся тяжело на бюджете города, мне удалось сделать городской заем у частного лица Марка Яковлевича  Искидарова, на выгодных условиях, из 6% годовых на векселя, всего на сумму 50.000 р. Во время болезни Попова я остался во всей Управе один, ибо другой член Управы  Закиев, по целым дням вынужден был находиться на постройке бараков, 3-й член Аладжалов по болезни давно не мог посещать Управу. Я попросил его подать в отставку и освободить место для 3-го члена Управы. Аладжалов подал в отставку. Градоначальник не задержал с назначением новых выборов, предложив мне создать экстренное собрание, что мною было исполнено. На выборах избрали 3-го члена Управы Ивана Яковлевича Александрова, который, получив утверждение, 25 июня вступил в отправление своих обязанностей и на заседании Думы 28 июня я передал с разрешения Думы в его ведение угольное дело. 1 сентября 1916 г. Попов, по выздоровлении, вступил вновь в должность. В начале 1917 г. начались всякого рода волнения между русским населением города. Начались митинги между служащими Управы всякого рода и я, устав от дел 22 марта 1917 г. отказался от должности члена Управы и гласного Думы.

СНОВА  В  РОСТОВСКОЙ  УПРАВЕ

После февральской революции Городская Дума была распущена, был образован временный Городской Комитет и затем новая Дума, названная социалистической, которая не смогла надолго повести городские дела и сводить концы с концами. Управление края находилось во власти Дона. Войсковой наказ. Атаман особым приказом  в июне 1918 г. распустил социалистическую Думу и Управу во главе с Городским Головой Петренко и предложил бывшему члену Управы доктору Никону Алексеевичу Козлову принять должность Городского Головы, а членом Управы назначить  Пав. Ар. Федорова, Петра Степановича Шатова, Дмитрия Ивановича Чернова и нескольких лиц из кадетской партии, образовав Управу. Но кадетская партия не позволила своим членам входить в Управу. Городской Голова Козлов стал сам набирать в члены Управы, предложив мне, Ал. Д. Позднякову, Ник. Ник. Печерскому, которых градоначальник утвердил и предложил занять должность. Состав этот с 16 июля 1918 г. вступил и начал принимать дела. На меня возложили главным образом финансовую часть и 17 июля я принял кассу. Наличность кассы оказалась около 20 тыс. и более миллиона просроченных платежей. Больнице и другим частям более двух месяцев жалованье не выдавали, что вызывало ропот служащих. Положение было очень печальное. Поступление денег по займу прекратилось, при демократии Думских налогов не поступало, процентов по займу не платил город за отсутствием денег. Надо было находить деньги. Первым делом я взялся за оценочный сбор, по которому более года ничего не поступало от домовладельцев, которые, узнав настоящий состав лиц Управы, охотно стали вносить свои платежи. Явившимся в Управу с векселями по займу, сроки коим уже наступили, мы без задержки стали выдавать, но накопившийся процент уговаривали обменять на новый срок. Доверие населения к Городской Управе восстановилось настолько, что остановившаяся подписка на 3-хмиллионный заем города, вновь нашла клиентов, а те, которые приходили с просроченными векселями за получением своих капиталов, не только обменивали на новые сроки, но еще добавляли вновь свои взносы. Был случай, когда одно лицо внесло сразу 400.000 в счет свободной суммы займа. Все это произошло в первые два месяца нашего вступления. Касса оказалась в состоянии выплатить всем служащим жалованье, подрядчикам выплатить долги и урегулировать все срочные дела Управы.

Нам, при вступлении нашем, Городской Голова Петренко, ссылаясь на пустоту кассы и задолженность Управы, предложил: "Выбирайте, что выгоднее: уморить голодом больных в больнице, ибо подрядчики  отказались дальше поставлять мясо, хлеб, молоко и пр., или городских лошадей санитарного двора распустить, ибо не на что купить сена и овса и платить пожарным жалование." Выбирать не приходилось, всем заплатили. Образцовая постановка счетоводства Управы, мною раньше поставленная с 1 января 1918 г. новым бухгалтером оказалась так преобразована, что все оказалось уничтоженным и новое не созданным. Ни кассовой книги, ни главной не велось, все запущено, запутано. Пришлось с 1-го января начать по документам все пересоздавать и бухгалтера удалить. Сметы на 1918 г. начали и не докончили. 6 месяцев работали без сметы. Расход представлялся около 10 млн., а приходной суммы не видно было. При таком положении, в дальнейшем представилась необходимость найти новые источники дохода. Это касалось меня и я стал изыскивать их. Благо, к этому давали возможность изданные временным правительством временные правила городского Положения. Я стал вносить доклады в Управу и получать утверждение на новые налоги. Из них, первое: ввиду сильного в городе ажиотажа на недвижимое имение, мы провели налог на разницу прибылей при продаже имений, установив 1% в пользу города с проданной цены и 5% разницы в период времени 3 года назад купленной.   Второе: провели налог со зрелищ, с объявлений и реклам, квартирный налог, с азартных игр, сильно развитых в городе, в клубах и других местах. Канцелярских сбор при выдаче удостоверений об оценке домов, при выдаче планов на постройки; прописной сбор; налог с кабинетов и канцелярий и бюро, на выбирающих патенты и пр. С введением этих налогов финансовое положение города стало на твердую ногу и на 1919 г. мы свели бюджет города без дефицита. Была выработана смета, счетоводство и касса были поставлены на правильную ногу. При колоссальных расходах по случаю войны, мы в деньгах выворачивались настолько, что при вступлении Советской власти в кассе и на текущем счету, имелось около 1 млн. свободных сумм.

6 апреля 1931 г.  Так, прошло лето 1919 года. Между тем, гражданская война продолжалась. Добровольческая армия под командованием Деникина, после взятия Харькова, Воронежа, Киева, Чернигова и Орла, отдала приказ войскам идти на Москву, но 14 октября Буденному удалось разгромить корпуса Шкуро и Мамонтова, захватить Воронеж и Касторную и заставить Добровольческую армию отступить и, преследуя белых, 15 декабря занять Богучар, 30 декабря - Каменскую станицу и покатиться дальше на юг. Разногласия между Деникиным и Кубанской Радой повлекли за собой уход с фронта кубанских частей и Деникинский тыл начал разлагаться. 7 января нового стиля (24 декабря) 1920 года Красная Армия заняла Новочеркасск, а 8 января - Ростов. Вместе с конницей Будённого боролась 13-я Кубанская дивизия под командованием т. Левандовского.

Наступало Рождество, праздники. 24 декабря по старому стилю обыкновенно Управа прекращала занятия. Было 12 часов дня, когда Городской Голова Козлов объявил по Управе всем, что занятия прекращаются, а потому все свободны. А сам, попрощавшись с членами Управы, со слезами на глазах ушел, чтобы больше не возвращаться, уехал с отступающими войсками по направлению к Екатеринодару, я же с другими остались и разошлись по домам. Выйдя на улицу, мы наткнулись на бесконечную вереницу войск отступающих, обоз из реквизированных чалтырских поселян, двигающихся по Таганрогскому проспекту к мосту за Дон. Это движение продолжалось до поздней ночи и на другое утро, т.е. 25 декабря (8 января). Показалась уже Красная Армия, которая заняла город без боя. Бой был под Нахичеванью, стреляли у Балабановской рощи, но Ростов заняли без боя, хотя 24-го белые писали, что Ростов не отдадут, а сами войска позорно удрали. Прошло 2 дня, я не выходил, сидел дома. Явился секретарь Управы за мной, предложил явиться в Управу с завтрашнего дня, продолжать свои занятия. 28 декабря я явился и там уже были и остальные члены Управы. Нас пригласил в кабинет человек в военной форме и заявил, что отныне Городской Управы нет, а есть Коллегия членов народного хозяйства и каждый из нас пусть занимает свои места и продолжает исполнять свои функции по принадлежности, как было, причем каждый самостоятельно разрешает все кассовые выдачи по своей части, в сумме, не превышающей 10.000 руб. под своей ответственностью, а свыше, - докладывает на разрешение всей Коллегии под его председательством.

Мы заняли свои места, и все дела по бывшей Управе продолжались, как и раньше. Но за дни праздников за отоплением никто не смотрел, угля не было, истопник ушел, воду с водяного отопления не спустил, были большие морозы, трубы лопнули, отопление остановилось. Пришлось заниматься в шубах, по случаю холода. Через несколько дней начальство сменилось, начали вводить новые порядки, целый ряд перемен, но в половине февраля я простудился в холодных помещениях, слег с плевритом и 4 месяца прохворал. Пришлось подать в отставку. Мне послали на дом, что следовало, и моя служба закончилась навсегда.

_________________________

© Келле-Шагинов Сергей Карпович 

Окончание. Начало см. в №№ 245, 246 и 247