Широкая публика знает Евгению Симонову прежде всего по роли трогательной девушки в фильме «Афоня», продвинутые киноманы ценят ее скорее за тонкую игру в картинах Андрея Эшпая «Многоточие» и «Событие». Однако главным в жизни актрисы всегда являлся театр Маяковского, в котором она и по сей день успешно играет. Мы поговорили с Евгенией Павловной о роли случая в ее жизни, об отношениях с дочерью-актрисой Зоей Кайдановской и о том, почему она до сих пор волнуется, выходя на сцену. Но началась наша беседа с классического вопроса о поступлении в театральный вуз… 

– С моим поступлением была совсем комичная ситуация. Стихи и прозу я читала неважно, но подготовила номер из мюзикла «Моя прекрасная леди» (мне ужасно нравилась Одри Хепберн, я много раз смотрела фильмы с ее участием). В Школе-студии МХАТ мой номер забраковали. Спросили: «Что вы нам покажете?», – я сказала: «Номер». – «Нет, нет, здесь вам не цирк». Примерно такая же реакция была в ГИТИСе. И только в Щукинском училище захотели взглянуть на мою «заготовку». 

Я вообще-то не мистик. Но то, как стала студенткой, очень трудно поддается логике. В тот день я провалилась в ГИТИСе и шла домой со своей подругой Лидой, с которой познакомилась на вступительных экзаменах. Мы шли с ней по Кисловскому переулку, вышли на Арбат и остановились. Я жила на проспекте Вернадского, мне нужно было на «Библиотеку Ленина», а она шла в Щукинское училище. То есть мне надо было налево, ей направо. И она мне говорит: «Пойдем в Щукинское училище. Сегодня последний день первого тура». Это было в шесть часов вечера. А в ГИТИСе мы просидели с десяти до шести, была дикая очередь, да еще и страшная жара со смогом (1972 год). Я сказала: «Лида, всё, я эксперименты с театром закончила, поняла, что ничего не стою – пойду домой, у меня скоро экзамены». Я ведь целый год занималась с репетиторами, готовилась к поступлению в пединститут. Но Лида начала уговаривать, и я почему-то пошла вместе с ней. 

Когда мы подошли к Щукинскому училищу, кто-то выкликал: «Заходит последняя десятка». В последнюю десятку набралось шесть человек. И вот мы зашли. В первом ряду сидела женщина (позже я узнала, что это старейшина Театра Вахтангова Марья Давыдовна Синельникова), и она мне говорит: «Ну, давайте читайте». Читаю стихи, прозу и вижу, что лица кислые. Совершенно очевидно, что опять провал. Я говорю: «У меня есть номер». И вдруг комиссия оживилась: «Номер? Давайте номер». Я спела и станцевала. А потом подводили итоги и некоторым абитуриентам объявили, что они прошли на второй тур. Я в этот список не попала, но вдруг подошел мальчик, который помогал ассистировать, и сказал: «А вы зайдите, пожалуйста, в кабинет». Я зашла, там сидела Синельникова, и она мне сказала: «Слушай, я не знаю, что с тобой делать. Читаешь ты просто уголовно. Ты не подходишь однозначно. Но ты так хорошо номер показываешь. Я пропущу тебя сразу на третий тур – может, там чудо и произойдет: они что-то в тебе увидят, поскольку пропускать на второй нет смысла – они тебя точно срежут».

И я пришла на экзамены третьего тура. Там все повторилось сначала. А потом педагог нашего курса Катин-Ярцев мне говорил, что он был в недоумении, ибо на третий тур таких, как я не пропускают. Но я уверена, что и здесь меня снова спасла Марья Давыдовна. Ведь когда я после чтения стихов плелась на лавку «приговоренных», то видела, как она что-то шепнула Захаве. Тот поднял на меня глаза: «Ну что, что, номер, да? Покажите номер». Я показала, он подозвал меня к столу: «И кто тебе это придумал?» – «Сама». Он ответил то ли «Не ври», то ли «Кто тебе поверит». Я сказала: «Правда, сама, потому что это мой любимый фильм, а Одри Хепберн – любимая актриса». И Захава указал мне на скамейку: «Ну ладно, садись». И так меня допустили к этюдам, а там уже я сориентировалась и, получив четверку, стала студенткой. Но самое страшное началось в сентябре. Я сидела на занятиях и не могла повторить ни одного самого элементарного упражнения. И даже папа удивлялся: «Зачем ты туда пошла?» 

– И правда: зачем?

– Это все папа меня попутал. Он был нейрофизиолог, его темы часто граничили с психологией, и он однажды читал лекции на высших курсах, которые набрал Ефремов. Там была замечательная группа, куда вошли и Табаков, и Козаков, и Кваша, и Игорь Васильев – очень интересный актер, который, к сожалению, мало снимался в кино. Они отлично относились к моему отцу, и когда я пришла поступать в Школу-студию МХАТ, то на волне этой симпатии прошла до третьего тура. Но потом меня вызвал Вениамин Захарович Радомысленский и сказал: «Мы очень уважаем вашего папу и переваливали вас с тура на тур из уважения к нему. Но мы не можем сделать из вас артистку. Представьте, сколько тысяч абитуриентов проходят перед моими глазами, поэтому поверьте моему опыту: не надо вам идти в театр. Вы из приличной семьи. Куда вы там собирались? В пединститут на филфак? Вот туда и поступайте. А о театре забудьте».

Но, кстати, в той ситуации был один человек, который пытался мне помочь. Это Игорь Васильев: он очень хотел научить меня читать стихи. Я в него быстренько влюбилась и поэтому читала: «Я вас люблю, хоть и бешусь, Хоть это труд и стыд напрасный, И в этой глупости несчастной У ваших ног я признаюсь!» И пока я ему читала, – все шло вроде бы ничего. Но он говорил: «А теперь отвернись – на меня не смотри». И я быстро затухала. 

Мои студенческие годы были сплошной полосой преодоления: я не могла раскрепоститься, стеснялась показать даже элементарный этюд…

– Но эта отчаянная борьба с собой, наверное, никуда не уходит? Я удивился, когда на одной из встреч со зрителями, вы сказали, что все равно чувствуете легкую дрожь…

– Да и не только на встречах. Так произошло, например, на «Врагах» в «Современнике», когда я провалилась… (В минувшем театральном сезоне Симонова сыграла одну из главных ролей в спектакле «Враги. История любви» - Ред.)

– В каком смысле?

– В прямом. Я стала проваливаться. Это первая сцена, которую репетировали больше всего… И больше всего, мне казалось, я ее чувствую. Но начались показы на зрителях и я один день сыграла неплохо, а на второй пришел весь «Современник» и я, как назло, не чувствую свою героиню. Просто ступор какой-то. 

После спектакля за кулисы пришла моя обожаемая Марина Мстиславовна Неелова. Слава Богу, я не знала, что она в зале. Но когда она заглянула ко мне в гримерку, я хотела покончить жизнь самоубийством, потому что бесконечно ее уважаю, она мой кумир, а тут такой позор. И хотя она замечательно отнеслась к спектаклю, наговорила комплиментов, сказала мне точные вещи, которые на следующий раз мощно помогли, – я прорыдала весь банкет. Волчек крутила пальцем у виска: «Ты сумасшедшая. Я не могу больше на это смотреть. Сколько можно плакать после отличной работы». Я напоминала городскую сумасшедшую, но думала: «Елки-палки, я ничего в этой жизни не нажила. Любимый муж, дети, внуки, племянницы, у меня большая семья, это мое богатство, это мое достояние. Но ведь и работа всегда была для меня основным занятием и почему мой актерский аппарат по-прежнему дает сбой?» 

Можно быть изумительным артистом и в какой-то момент провести зрителя на театральной мякине: ну не посетило вдохновенье – сымитировал поведение своего героя, технически провел спектакль и поехал домой. А я так не могу. Причем как только у меня возникает иллюзия, что я совладала с собой, – внутренний аппарат тут же ломается. Это серьезный недостаток. 

– Кстати говоря, в жизни вы встречали таких женщин, как Тамара из «Врагов»?

– Я мало видела женщин, которых «перемолотила» война. Но внутренний мир Тамары хорошо понимаю, поскольку видела женщин, которые потеряли детей. Для меня вообще детская тема – особая. У меня всегда был дикий комплекс материнства, поскольку свою старшую дочь Зою Кайдановскую я родила в самый неподходящий момент – в 21 год, когда оканчивала училище. Но передо мной вопроса «рожать или не рожать» никогда не стояло. Я знала, что у меня в жизни может многого не быть, но только не детей. И все что связано с детьми, с их болезнями, с их проблемами – для меня всегда было важным. Я совершенно убеждена, что ничего страшнее, чем потеря ребенка, на свете не бывает. И смерть кажется величайшим благом, если она во имя живого ребенка. Я встречала женщин, которые пережили смерть своих детей. И хотя жизнь со временем сглаживает эту трагедию, все равно есть жестокость в том, что человек остается жить: потеря ребенка – это крест на всю жизнь. 

Когда мне было 25 лет, погиб наш однокурсник – замечательный актер Стас Жданько. Его мама на похоронах стояла над гробом – у нее было недоумение на лице – и все время говорила: «А почему у меня сердце не разрывается?» Она не понимала, как может быть иначе. В Тамаре тоже есть эта черта: она пережила не только смерть детей, но и потерю мужа. Ее личная драма усиливается, когда она узнает, что муж выжил в той страшной войне, но возвращаться к ней не намерен.

…Я думаю, в ней, как и в каждой женщине, есть какая-то внутренняя защита. Она глубоко подсознательная, но вот это непоколебимое стремление к продолжению рода так сильно, что жизненные силы берут верх…

– Раз мы коснулись семейной темы, неизбежен вопрос: а как у вас складываются творческие отношения с Зоей Кайдановской? Все-таки две актрисы в доме – это, наверное, непросто…

– Мы вообще ведь с Зоей не похожи ни внешне ни внутренне, хотя у нас связь пуповинная, как и с моей младшей дочерью. И вообще женская линия в нашей семье всегда была очень сильная. 

Зоя совсем особенная. У нее такой мощный потенциал, что мне кажется, она и сама не знает, сколько всего в ней намешано. Например, у меня, всю жизнь было невероятное стремление к покою. Я могу пойти на компромиссы, лишь бы избежать острой ситуации. Иногда даже ругаю себя за это, поскольку бывают ситуации, когда надо ответить резким отказом. И в этом смысле мне очень многое приходилось преодолевать в себе. А Зоя гораздо смелее и в жизни и в творчестве. И к своим 35-ти годам она добилась столько всего, что и не каждый артист способен. Я, например, настоящей артисткой почувствовала себя только к 50-ти годам, поскольку мои природные способности очень средние, а ей многое легко дается.

– Чему-нибудь научились у Зои?

– Нет, научиться этому невозможно. Недавно она сыграла Агафью Тихоновну в «Женитьбе» Театра Маяковского. И я бесконечно благодарна театру и моим коллегам, которые дали ей такую возможность и приняли в этот замечательный спектакль. 

______________________

© Борзенко Виктор Витальевич