Дан приказ ему: на запад

После окончания Саратовского мединститута в 1954 году, получив диплом с отличием и специальность педиатра, я захотел увидеть просторы за границами родной Саратовской области и попросил направить меня по распределению на работу в Великолукскую область, образованную в 1944 г. В первых числах августа я приехал в Великие Луки. Город был сильно разрушен во время войны, так как дважды попадал в оккупацию и освобождался. Немногие сохранившиеся здания несли отметины от пуль и снарядов. Колокольня Вознесенского собора была превращена снарядами буквально в решето. Удивительно, что, тем не менее, она не развалилась. 

Великие Луки являлись крупным железнодорожным узлом и имели стратегическое значение. Население города тогда составляло 56 тыс. человек (сейчас – свыше 100 тысяч), в центре велась новая застройка: возводились каменные четырех- пятиэтажные дома. Высился бронзовый памятник рядовому Александру Матросову, установленный на могиле героя. На окраине города дома были деревянные одноэтажные.

В отделе кадров областного отдела здравоохранения мне предложили работать педиатром: их в области сильно не хватало. Я же просил предоставить мне место хирурга, так как специализировался по детской хирургии. Тогда мне предложили должность заведующего отделом здравоохранения в Подберезинском районе и 0.5 ставки хирурга. От заведования райздравотделом я отказался, так как совершенно не знал административной работы. Жил я в гостинице, деньги подходили к концу, и я согласился работать в Ильинском районе педиатром, получив приказ. Багаж мой не пришел, и я болтался без дела в отделе кадров.

Однажды в отдел кадров зашел седой мужчина в сером костюме, среднего роста, лет 50 - 55, по фамилии Осипов и спросил меня, что я здесь делаю. Я пожаловался ему на заведующего облздравотделом А.А. Наумова, который не дает мне место хирурга. Он посмотрел на меня, оценив крепкое телосложение, и сказал: «Соглашайся заведовать райздравотделом и работай хирургом в больнице, сколько хочешь по времени, ведь ты главный начальник». Потом он пошел к А.А. Наумову, договорился с ним, и мне поменяли приказ на Подберезье – заведовать райздравотделом и работать на 0.5 ставки хирургом. Так этот посторонний человек, опытный врач и психолог за 15 - 20 минут решил мою судьбу.

Приехал в Подберезье. Добирался из Великих Лук до железнодорожной станции Локня поездом, 30 км от Локни до Подберезья преодолел на грузовой машине. Переночевал в убогой гостинице, пришел в райздравотдел – старенький деревянный домик почти на берегу реки Ловать. 

Представился заведующему райздравом М.Н. Борохову и председателю райисполкома И.Г. Шведову. М.Н. Борохов передал мне печать, деловые бумаги – больничные листы и трудовые книжки, переписку, познакомил с бухгалтером З.Е. Федоровой, очень приятной женщиной, которая ввела меня в курс дела.

Подберезинский район был маленький – 15 - 20 тыс. населения. Центральный поселок находился на берегу р. Ловать и был растянут вдоль разрушенного временем шоссе, соединяющего ст. Локню и г. Холм, расположенные друг от друга на расстоянии 80 км. Поперечные улочки имели деревянный настил в 2 - 3 доски, иначе не пройдешь по грязи. Промышленность была представлена маслозаводом, промкомбинатом, машинно-тракторной станцией (МТС). Кроме того, имелись парикмахерская, чайная, да пара магазинов. 

Больница, расположенная на окраине, около леса, в период фашистской оккупации служила немцам конюшней. Это было длинное деревянное здание с шиферной крышей. Имелись еще две постройки: кухня и поликлиника; кроме того, были домик для врачей и колодец для воды. Я временно стал жить на квартире у бухгалтера Зинаиды Евсеевны Федоровой, подружился с её мужем, матерью и сынишкой. Познакомился с главным врачом В.Г. Коробейниковым и коллективом больницы.

Штат больницы был невелик: главный врач Коробейников Владислав Григорьевич - 0.5 ставки хирурга, стаж 3 года; Коробейникова Анна Николаевна – терапевт, стаж 3 года; Смирнова Евгения Семеновна – терапевт, стаж 20 лет; Фарбер Ольга Александровна – акушер-гинеколог, стаж 3 года; Ботнева Валентина Михайловна – педиатр, стаж 8 лет; Поляницына Анна Ивановна – кожно-венеролог, зубной врач. Очень заботливой была старшая сестра больницы Зинаида Белова.

Хирургическое отделение Петровской больницы, 1958 год

Началась моя трудовая жизнь. Население района обитало в разбросанных деревушках вдоль шоссе и реки Ловать. Матросовский участок находился в 30 км от райцентра за болотом. Сельские жители Подберезинского района возделывали небольшие поля в 2 - 3 га да приусадебные огороды. В данной местности, лесной и болотистой, веками сеяли лен, занимались овощеводством и скотоводством. Волей Н.С. Хрущева стали сеять кукурузу, которая здесь быстро вымокала и гибла. Колхозники ничего не получали на трудодни и жили только приусадебным хозяйством: сеяли рожь, сажали картофель и другие овощи, держали крупный рогатый скот и свиней. Убирали рожь, как в некрасовские времена, косами и серпами, зерно мололи в домашних мельницах. За хлебом были большие очереди, колхозники приходили в Подберезье из соседних сел за 5 - 10 км.

У меня был такой распорядок дня: до 12 часов я был в больнице, затем в райздравотделе. В поликлинике принимали больных поочередно, то В.Г. Коробейников, то я. В стационаре я вел 5 - 6 больных с хирургическими заболеваниями и травмой опорно-двигательного аппарата.

В райздравотделе З.Е. Федорова ознакомила меня с медицинской сетью района. Имелась одна участковая больница на 10 коек в Дунаеве за 30 км, 8 фельдшерских медпунктов при сельсоветах и медпункт на Матросовском лесоучастке. Оснащение и больниц и медпунктов было весьма убогое. В райцентре в избушке размещалась аптека, которая из местных лекарственных трав готовила инфузы (масляные настои) и декокты (отвары). Эти лекарства стоили копейки. Для больницы готовили стерильные растворы новокаина, глюкозы, физиологический раствор. Пункта забора крови не было, и хранить её было негде – не было холодильников. Электрический свет давался МТС до 12 часов ночи, затем с 12 ночи до 6 утра выключался, и освещение было с помощью керосиновых ламп. Отопление – печное.

В больнице в год выполнялось 110-120 экстренных и плановых операций. Пациенты с острым аппендицитом, с грыжами оперировались, как правило, под местной анестезией с использованием ¼% раствора новокаина. Детей оперировали под наркозом с использованием маски Эсмарха, на которую капали эфир. Более сложные операции по поводу прободной язвы желудка, кишечной непроходимости проводились под наркозом… Нередко приглашали хирурга из соседнего Локненского района.

Больные с переломами длинных трубчатых костей лечились консервативно с использованием скелетного вытяжения или ручной репозиции обломков с последующим наложением гипсовой повязки. Специально подготовленных сестер-анестезисток и врачей-анестезиологов в больнице не было.

Стерилизацию белья проводили перед операцией в печном автоклаве. В большом дефиците были хирургические перчатки: не дай Бог их порвать при операции – заругает операционная сестра! Ведь ей в таком случае приходилось в конце рабочего дня заклеивать их. Наркотики хранились в небольшом деревянном ящичке в коридоре. Ящик запирался крохотным замочком.

Госпитализация экстренных хирургических больных нередко была запоздалой из-за низкой медицинской культуры населения и бездорожья. При болях в животе деревенская бабка ставила на живот горшок в виде кровососной банки; лишь через один-два дня, когда боли становились нестерпимыми, больные поступали в больницу с симптомами острого аппендицита.

Почти половину кадров в фельдшерских пунктах составляли молодые выпускники фельдшерско-акушерских школ. Их следовало бы учить на курсах повышения квалификации, которых, к сожалению, не было. Акушерско-гинекологическую помощь больным оказывала врач. Она принимала пациентов в поликлинике и вела рожениц и женщин с криминальными абортами в стационаре. После родов женщины лежали вместе с новорожденными в общей палате, где не было гнойных больных, причем нагноения пупков у детей, как правило, не было. Операционная, перевязочная и родильная комнаты после уборки облучались кварцевой лампой. Больше никакой физиотерапевтической аппаратуры в больнице не было. Нередко в период бездорожья беременные женщины рожали детей дома. 

Бывали случаи, когда с Матросовского лесоучастка рожениц привозили на плоту по Ловати за 25 километров; крепкие мужчины толкали плот шестами. На этом участке из поселка лесхоза в сосняк километров на 8 уходила узкоколейка, по которой доставляли рабочих на лесозаготовки. Первый раз в жизни я увидел, как работает бензопила «Дружба». Отпиленные комли сосен по узкоколейке доставляли на берег Ловати и складывали там клетью. Весной их мимо Подберезья сплавляли в г. Холм, который позже мне удалось посетить. Вершины же спиленных сосен, диаметром не менее 30 сантиметров, сгребали бульдозером в огромные кучи. Прямо на лесосеке их поджигали, причем ни разу не возникло лесного пожара – настолько почва вокруг была насыщена влагой. Я, уроженец Саратовской области, где древесина в цене, ужасался нашей российской бесхозяйственности. 

Много женщин поступало с запущенными криминальными абортами, так как медицинские были запрещены законом, а противозачаточные средства не выпускались. Для педиатрической службы болезненным было отсутствие детского инфекционного отделения. Дети с дифтерией, скарлатиной лечились на дому, и бывали смертельные исходы. На строительство денег не отпускалось, а за счет капитального ремонта строить было запрещено.

Рентгеновский кабинет не работал месяцами из-за поломок старого рентгеновского аппарата; качество рентгенограмм было очень плохое. В больнице не было теплого санузла. Зимой больница отапливалась дровами, причем ценились дрова березовые: дуб на болотах не растет, а сосна дает мало жара.

Работа заведующего райздравотделом не обременяла меня. Подберезинский район относился к числу благополучных. Летом в нем не бывало вспышек дизентерии, мало было туберкулезных больных, редко случались серьезные ЧП.

 Сначала я побывал по должности в Дунаевской участковой больнице на 10 коек. Там лежали хроники и больные с легкой травмой – ушибами, легкими ранами. Посетил я также три-четыре фельдшерско-акушерских пункта, где ознакомился с документацией, оснащением инструментарием и квалификацией фельдшеров. Кроме того, я провел совещание в райздравотделе, чтобы познакомиться с кадрами и ознакомить их с приказами облздравотдела. Конечно, все понимали, какой из меня, вчерашнего студента, организатор здравоохранения, но, тем не менее, просили помощи в приобретении медикаментов, оборудования и т.д.

В середине сентября начались проливные дожди, и возможность выезжать куда-либо исчезла. Через полгода я уехал на курсы в областную больницу. Уезжал на три месяца, а задержался в Великих Луках на полгода, так как там был дефицит кадров. Я практически не вылезал из больницы, давал по 10-15 дежурств в месяц (дежурства были платные). За эти шесть месяцев я многому научился: изучил плановую и экстренную хирургию, травматологию и гнойную хирургию. Однако главврач В.Г. Коробейников собрался уезжать из Подберезья, и райисполком вытребовал меня обратно.

Отработав по распределению три года, я решил вернуться из Великолукской области в родные места. Так совпало, что в 1957 году, сразу после моего отъезда, Великолукская область была расформирована, ее территорию разделили между Псковской и Новгородской областями. Что касается Подберезинского района, он прекратил своё существование в качестве самостоятельной административной единицы, его объединили с Локнянским районом и включили в состав Псковской области. 

Русский характер

Зимой 1955 года около 12 часов дня в ординаторскую районной больницы в Подберезье вошёл мужчина, запорошенный снегом, в полушубке, из кармана которого торчала бутылка водки, и громко произнёс: «Доктор, давайте выпьем, у меня третий сын родился». Я поспешил его поздравить, подошёл, протянул руку, а из рукава полушубка показалась культя Крукенберга в виде клешни. Я растерялся и не сразу сообразил, как за неё ухватиться, неумело, но все же пожал её. Разглядел вошедшего. Снег на лице его растаял, лицо было в синих крапинках, один глаз живо щурился, второй глядел неподвижно – это был протез. На второй руке тоже была культя Крукенберга. Я ответил: «Поздравляю, а выпить не могу, потому что иду в поликлинику на приём». 

Мы расстались, а потом я познакомился с этим человеком. Это был председатель сельсовета в Подберезье, инвалид Великой Отечественной войны I группы Тихомиров Иван Семенович, которому во время взрыва мины на фронте оторвало кисти рук и выбило глаз. Был он необыкновенно жизнелюбивым человеком. Я не раз наблюдал его на работе в сельсовете, где он чувствовал себя как рыба в воде: шутил, смеялся, рассказывал, не стесняясь, соленые анекдоты, ловко закуривал, держа одной рукой спичечную коробку, второй – чиркал спичку. Выпивал стакан водки, ухватив его двумя культями одновременно, а если заходила в сельсовет молодая смазливая бабёнка, он непременно хватал её за бочок своей культей так, чтоб она взвизгнула.

Короче говоря, обслуживал себя полностью. На сельсоветских бумагах расписывался культей, делая замысловатый крючок, и громко шлёпал печатью. А так как крестьянка-жена от него народила трёх сыновей, то это тоже много говорит о его силе. 

И потом, когда у меня были в жизни серые дни и плохое настроение, я вспоминал инвалида Отечественной войны Ивана Семеновича, сравнивал его судьбу со своею, и мне становилось легче и даже стыдно за малодушие.

Вряд ли Иван Семенович прожил долго, но, надеюсь, потомки его остались такими же жизнелюбами, каким был их отец.

Минно-взрывные травмы

В годы Великой Отечественной войны в Подберезинском районе вдоль реки Локня – притока Ловати – шли ожесточенные бои: фашисты рвались к железной дороге, открывавшей путь на Ленинград. Именно здесь у деревни Чернушки в 1943 году совершил подвиг Александр Матросов, закрыв грудью амбразуру вражеского пулемета, за что ему присвоено было звание Героя Советского Союза посмертно. А к северу от Подберезья за непроходимыми болотами лежала деревня Свинаево, куда фашисты так и не смогли проникнуть ни разу за весь период своего кратковременного владычества. Сам райцентр оккупанты оставили без боя.

Отступая под натиском Красной Армии, немцы построили мощные оборонительные сооружения, например, доты из железобетона, откуда выкатывалось орудие, давало несколько выстрелов и снова пряталось. Имелись амбразуры для пулеметов, окопы, огражденные колючей проволокой, минные поля в местах, где намечалось наступление наших войск. 

Несмотря на то, что после войны прошло более 10 лет, ежегодно, начиная с весны и всё лето, ходили минеры с миноискателями, обезвреживая от старых мин поля и лесные дороги. И тем не менее, ежегодно подрывались на минах трактора, гибли мальчишки-подростки, которые находили взрывные устройства в местах бывших боев. 

Летним днем в больницу привезли тракториста, трактор которого ДТ-54 подорвался на мине при вспашке поля. Поле это не раз пахали, но, видимо, мина где-то затаилась. Взрыв был такой сильный, что у трактора вырвало гусеницу, сорвало кабину и отбросило вместе с трактористом метров на пять. 

Пострадавшего осмотрели хирург и терапевт. Отмечено, что больной оглушен и находится в состоянии шока, а это – опасное общее расстройство всех функций организма. Пациент заторможен, хотя временами возбуждается, подробно рассказывая о случившемся. При детальном осмотре выявлено, что вследствие сотрясения мозга у больного наблюдалась кратковременная потеря сознания, имелись множественные кровоподтеки на туловище, ногах и руках, но повреждений внутренних органов: грудной клетки, живота, ушиба легких, сердца не отмечено. Пострадавшему назначены были соответствующая терапия и постельный режим. Введена была противостолбнячная сыворотка. Но главное, преодолеть последствия взрыва помог сравнительно молодой возраст больного. После лечения в больнице пациент выписан был на амбулаторное лечение. Спустя три недели тракторист самостоятельно приступил к легкой работе.

Более тяжелую травму получили четверо мальчишек-подростков, которые нашли мину или снаряд и решили ее взорвать на костре. Они разожгли огонь и положили в него взрывное устройство. Пламя разгорелось, но мина не хотела взрываться. Тогда один из мальчишек набрал сухих палок и решил подбросить в костер. Именно в тот момент, когда он подошел к огню, мина взорвалась! Подросток был убит наповал. Остальные мальчишки, которые были в отдалении, отделались легкими травмами туловища и конечностей. Их привезли в больницу, ушибы и царапины обработали, оставили на несколько дней в стационаре для наблюдения за состоянием здоровья, после чего отпустили домой.

Но самое грозное взрывное устройство было обнаружено недалеко от больницы, метрах в 300 от здания. Там работал канавокопатель в целях осушения болотистой местности. Трактор тащил за собой прицеп типа огромной сохи, и по проделанной канаве вода сходила с поля. При работе канавокопателя лемех задел за стабилизатор неразорвавшейся авиабомбы. Саперы решили взорвать авиабомбу на месте. Все пациенты были выписаны из больницы, медперсонал и другие сотрудники ушли в безопасное место, милиция перекрыла подъездную дорогу. 

Хорошо, что больницу закрывал длинный сарай, где складывались дрова, где находились вещевой и продуктовый склады, конюшня для лошади. Этот сарай принял на себя взрывную волну и сильно пострадал. Однако и с крыши больницы сорвало шифер и повредило печные трубы, в окнах ее потрескалось несколько стекол. На месте взрыва образовалась огромная воронка, заполненная водой. Хорошо, что стояло лето, райком КПСС и райиспоком совместно со стройконторой организовали ремонт здания, и через месяц всё было восстановлено.

Обезболивание «по-русски»

В воскресный солнечный июньский день 1955 года меня вызвали в больницу в Подберезье, где я работал второй год. В больницу обратился мужчина 42 лет, который шёл по тропе через лес и нашёл запал от ручной гранаты. 

Несмотря на то, что война окончилась 10 лет назад, последствия её ещё сильно сказывались: по рекам Ловати и Локне сохранились обвалившиеся окопы, колючая ржавая проволока, на полях на минах взрывались трактора, гибли мальчишки-подростки, бросая неразорвавшиеся мины в костёр, местные жители находили штыки и даже ржавые автоматы и винтовки.

Пострадавший мужчина из любопытства решил поковырять запал перочинным ножом, раздался взрыв, и левую кисть буквально разворотило, оторвало большой и указательный пальцы и раздробило 3-й палец. Петряков, сильный мужчина, наложил на плечо самодельный жгут, чтобы остановить кровотечение, разорвал майку и забинтовал кисть и с окровавленной тряпкой на руке пришёл в больницу.

Как ему помочь? Для того, чтобы сделать квалифицированную хирургическую обработку раны, нужно дать наркоз. Но в воскресный день никого дома не найдёшь, кроме операционной сестры, а жгут нельзя держать более 1.5 часов. Взял я больного в перевязочную и говорю ему: «Эх, Петряков, Петряков, что же с тобой делать, под местной анестезией новокаином тебе будет больно, когда я начну обрабатывать рану, а наркоз дать некому». А пациент мне в ответ: «Доктор, дайте мне полстакана спирта и режьте руку, как нужно». Операционная сестра Люба растерялась и говорит: «Вот ещё не хватало, может, ты буйный во хмелю, разбросаешь всех нас!». А Петряков в ответ: « Не бойтесь, я чем больше выпью, тем смирнее». Я и говорю: «Люба, неси полстакана спирта, вроде он мужик нормальный», а Петрякову сказал, что у нас и закусить-то нечем. Пациент меня успокоил: «Я после первой никогда не закусываю!» Принесла Люба спирт, я ему дал полстакана, он выпил, крякнул и лег послушно на стол. Я снял жгут, повязку, перевязал сосуды, предварительно промыв рану раствором перекиси водорода и антисептиком - риванолом, добавил в мягкие ткани раствор новокаина. Удалил раздробленные осколки кости, нежизнеспособные сухожилия и куски кожи, по возможности стянул края раны и, поставив выпускники, наложил бинтовую повязку и гипсовую лонгету (съемную повязку из гипса), а также ввел противостолбнячную сыворотку. Больной даже не пикнул. Его отвезли в палату, а я сел писать историю болезни.

Приблизительно через час в ординаторскую заходит женщина лет 40 и спрашивает, можно ли зайти к Петрякову. Спрашиваю: «А кто вы ему?». Она в ответ: «Жена». «Ну, пройдите». Часом позже заходит в ординаторскую молодая женщина и спрашивает: «Можно ли пройти к Петрякову?» Спрашиваю: «А кто вы ему будете?» Она в ответ: «Жена!» «Что же, пройдите». Записав историю болезни и заполнив операционный журнал, я спросил дежурную сестру Белову: «Зина, какая же жена у Петрякова, первая женщина или вторая?» Мне Зина отвечает, что у нашего пациента живут обе жены, и молодая и старая, причем живут мирно, не ссорятся и помогают друг другу во всех делах.

Петрякова вызывали в сельсовет и говорили: «Двоежёнство в нашей стране не разрешено, тебя нужно судить». Пришёл Петряков домой и сказал женщинам: «Бабы, меня судить хотят за вас, так как нельзя иметь две жены». Обе женщины побежали в сельсовет и устроили скандал. Одна заявила: «Если тронете Петрякова, то не буду работать дояркой!» Вторая отказалась работать свинаркой. Подумал председатель сельсовета, плюнул на всё: «Живите, как хотите, и меня в это дело не путайте». И с тех пор живет Петряков с двумя жёнами, и им, и ему хорошо. 

Через три недели после поступления я выписал нашего пациента на амбулаторное лечение. Рана почти полностью зажила, но больной стал инвалидом.

Первый экзамен

В августе 1954 года, на третий день моей работы, в Подберезинскую больницу поступила женщина с криминальным абортом и сильным кровотечением. Акушер-гинеколог О.А. Фарбер и главный врач В.Г. Коробейников ушли в отпуска, и я остался один и за хирурга, и за акушера-гинеколога. Что делать? Акушерка Римма Савич спрашивает меня: «Виктор Иванович, а вы умеете аборт делать?». Отвечаю: «Нет!» У женщины кровотечение, больница в 30 км от железной дороги, никто ко мне не приедет и не поможет. Решился делать сам, хотя студентом даже кюретки (мединструмент с зубчиками) в руках не держал. Все время сверлила мысль: «Не проткнула ли женщина острым предметом матку и не вытащу ли я кюреткой петлю кишечника?».

Помылся, положили женщину на кресло, и я стал осторожно расширителями увеличивать вход в шейку матки, чтоб ввести кюретку. Вставил в отверстие кюретку и стал осторожно выскабливать послед. Акушерка держала свою руку на животе женщины, над лобком, и по скрипу определяла, удален ли в этом месте послед. Нервное напряжение было у меня огромное, пот с лица лил градом, и санитарка вытирала его вафельным полотенцем. Наконец, кровотечение остановилось, я зачистил все уголки матки, последа не осталось. Вышел из операционной мокрый, как из парной бани. Через три дня моя больная, Прудникова Нина Федоровна, выписалась домой, и я облегченно вздохнул. Через год она снова делала аборт в областной больнице по медицинским показаниям - и неудачно, болела 3 месяца. Мне она сказала: «Лучше бы я делала у вас, Виктор Иванович, - у вас рука легкая!».

Эту операцию я запомнил на всю жизнь, потому что она была первой.

Верёвочка

Осень 1954 года. По небу плывут свинцовые облака, из которых, как из сита, моросит мелкий дождь. Воздух пропитан сыростью. Дороги раскисли и превратились в ржавое глинистое месиво, поэтому крестьяне идут в больницу тропами. Их ноги становятся красными, потому что часто идут босиком, а перед входом в поликлинику надевают обувь.

Я осваиваю местные диалекты. Спрашиваю пациентку: «Что болит?». Отвечает: «Шурушка!». Говорю: «Покажи!», и крестьянка поднимает подол юбки и показывает фурункул на лобке.

Последним зашёл в кабинет мужчина 30 лет, в поношенном пиджаке, серой рубашке с оторванной верхней пуговицей и в поношенных сапогах. Лицо безучастное, глаза мутные. Щёки покрыты небритой щетиной. Глухим голосом он произнёс: «Доктор, спаси меня, я погибаю!». «Что случилось? - спрашиваю его. Тогда Иван поведал мне свою историю.

Родом он из деревни Струйно, женат, имеет двух детей. Смолоду пристрастился к спиртному, пил самогон, который гнали на реке Ловать, подальше от милиции. Так как заработка не было, стал пропивать домашние вещи, и жена, не выдержав пьянства, выгнала его из дома.

Тогда он завербовался на остров Шпицберген (Норвегия) с коротким летом и длинной полярной ночью. Там наша страна арендовала каменноугольные копи для заправки судов углём. Завербованных поселили в тёплых домиках, обули, одели, дали хорошее питание, обучили шахтёрскому делу. Зарплату их отсылали на сберкнижку в Москву, вычитая деньги за одежду и питание. Совершенно не было спиртного, ни капли.

Так прошло три года. Кончился контракт, Иван приехал в Москву, остановился в дорогой гостинице. Вечером пошёл в ресторан поужинать, заказал лучшие блюда, коньяк и вернулся в номер изрядно захмелевший. С этого всё и началось! С каждым днём у него увеличивалось число друзей, которые пили за его счёт, хвалили щедрость Ивана, швыряя в оркестр крупные купюры. В пьяном угаре прошло две недели, деньги кончились, друзья исчезли, и он вернулся к жене гол как сокол. Жена снова выгнала Ивана, и он пришёл в больницу за помощью.

Я порекомендовал ему поехать в областную больницу, но у мужчины не было ни копейки денег. Иван взмолился: «Доктор, помоги, а то повешусь!». Это озадачило меня. Не хватало ещё того, чтобы он после моего приёма покончил с собой! Я пошёл домой, покопался в литературе и нашёл, что при лечении алкоголизма используют химическое соединение апоморфин, который вызывает рвоту. При этом дают алкоголь, воспитывая условные рефлексы.

Я положил больного в стационар, но старшая сестра категорически отказалась давать спирт для лечения алкоголика. Пришлось мне за свой счет покупать ему четвертинку водки. После укола апоморфина я подносил больному 30-50 грамм водки и при наличии тошноты давал ещё столько же до появления рвоты. Через семь дней, когда только от запаха водки пациента начинало рвать, я выписал его из больницы к сестре, жившей в соседнем районе.

По дороге в райздравотдел я встретил моего пациента на остановке, дал закурить и спросил: «Иван, а ты вправду хотел повеситься?» Он со вздохом ответил: «Правда, и верёвочку захватил, и дерево присмотрел». Я попросил мужчину отдать мне верёвочку и дал ему три рубля на дорогу.

Вылечил ли я его? Конечно, нет, но от смерти в данный момент спас. Верёвочку я отдал соседке, которая мне стирала бельё за мизерную плату.

Сапоги

Бурная, загроможденная валунами Ловать разделяла Подберезинский район на две неравные половины: правобережную, более населенную, и левобережную. Моста через реку не было, хотя ширина ее на плесах составляла около 30 м. Летом переправа осуществлялась с помощью парома на металлических резервуарах-понтонах. Паром двигался вручную по толстому металлическому канату. Зимой вода намывалась на лед для увеличения его крепости, чтобы могли переезжать машины. В периоды перволедья и ледохода сообщение вообще полностью прекращалось.

Весной 1956 года началась оттепель; по льду Ловати побежала вода, затруднив сообщение между левым и правым берегом, хотя лед еще был достаточно крепок. В один из тех весенних дней в больницу позвонил председатель райисполкома Иван Герасимович Шведов. Он сообщил, что председатель колхоза «Дружба» Симоновского сельсовета Е.Г. Расторгуев попал под тракторный прицеп, его травмировало, и нужно оказать помощь на месте.

За мной приехала райисполкомовская машина ГАЗ – «козел», как его называли в народе за высокую проходимость. Я захватил перевязочный материал, транспортные шины. Заехали за И.Г. Шведовым, к которому я относился с симпатией. Он держался просто, жил в избе, рубил дрова, носил воду из колодца и выполнял все работы по дому, обычные для мужчин в сельской местности...

Вместе мы поехали к перевозу через Ловать. Река в месте переправы образовала довольно широкий плес со слабым течением. Дорожная колея сохранилась, но по ней бежала вода. Я, привыкший к засушливому Поволжью, оказавшись на северо-западе страны, всё продолжал ходить в ботинках с галошами. И.Г. Шведов был в крепких резиновых сапогах. С толстой дубиной в руках он прошел до противоположного берега, простукивая лёд; возвратился и сказал водителю А. Антонову, что проехать можно, но одному и с открытой дверцей кабины.

Мы вышли из машины. Я стал разуваться, готовясь босиком перейти по ледяной воде на другой берег, но И.Г. Шведов остановил меня, предварительно обругав, что я до сих пор не купил сапоги и от подобной «прогулки» могу простудиться. Водитель тихо тронул машину и осторожно, на  малом газу, с открытой дверцей переехал на левый берег. Тотчас И.Г. Шведов распорядился: «А ну, садись на меня верхом, я тебя перенесу!» Я забрался на председательскую спину, и он донес меня до другого берега, заметно устав. 

Отдохнули, покурили минут десять и поехали в колхоз. Там я на дому осмотрел Е.Г. Расторгуева. У него оказалось растяжение связок коленного сустава и многочисленные кровоподтеки на ногах. Я ему обработал ссадины, наложил циркулярную (глухую) повязку на коленный сустав и транспортную шину. Назад в Подберезье мы вернулись прежним путем. На следующий же день в магазине я купил себе резиновые сапоги.

Риск – дело благородное

Поздно вечером в Подберезинскую районную больницу привезли женщину 25 лет с травмой голеностопного сустава. Пострадавшая вместе со своей товаркой ехали со стороны г. Холм в машине, груженной бревнами, и сидели на них в кузове наверху.

Уже на подъезде к Подберезью на крутом повороте у машины сломались боковые упоры борта кузова. Бревна раскатились, и женщины вместе с ними с размаха полетели в канаву, заполненную водой. Удивительно, как они остались живы! Причем товарка отделалась лишь синяками и ушибами. Хуже обстояло дело с молодой женщиной. Осмотр пострадавшей после того, как ее отмыли от грязи, выявил открытый переломо-вывих в голеностопном суставе. Через огромную рану выступала таранная кость, а стопа буквально висела на кожно-фасциальном лоскуте с медиальной, то есть боковой, стороны.

Больную взяли в операционную, дали наркоз. Операционная сестра говорит мне: «Виктор Иванович, стопа нежизнеспособна. Давай отсечем лоскут!» Но оставлять молодую женщину без ноги у меня рука не поднималась. «Давай рискнем, пришьем, там уж видно будет, приживет стопа или нет»,- ответил я.

Рану тщательно обработали раствором перекиси водорода и фурацилином. Затем послойно, после репозиции (совмещения) отломков, стопу пришили кетгутовыми и шелковыми швами, предварительно остановив кровотечение. Поставили два резиновых дренажа, наложили асептическую повязку и гипсовую лонгету. Ввели больной противостолбнячную сыворотку и назначили антибиотики.

И случилось чудо: стопа на другой день стала принимать нормальную окраску, так как в медиальном лоскуте кожи сохранился питающий её артериальный сосуд! Через две недели стало ясно, что стопу пациентке нам удалось сохранить, и я смог выписать её на амбулаторное лечение.

«Живая» вода

Июльским теплым днем 1956 года в Подберезинскую райбольницу позвонила акушерка из села Немчиново, что в 20 км от райцентра, и сообщила, что у женщины патологические роды и имеется разрыв матки. Фельдшерица молодая, только что стала работать и, естественно, растерялась. Врач акушер-гинеколог уволилась из больницы, и мне на общественных началах пришлось её заменять. Диагноз серьёзный, и я поспешил на помощь, распорядившись, чтоб роженицу везли на лошади в райбольницу, а сам на «скорой помощи» - автомашине ГАЗ выехал навстречу. Только что прошли дожди, глинистая почва раскисла, машина буксовала и двигалась черепашьим темпом.

Вижу, по дороге едет лошадь, а рядом с ней идет женщина в белом халате, значит, везут роженицу. Мы встретились. Акушерка больницы Р. Савич посмотрела пациентку и сказала, что она сейчас родит. Затащили женщину в машину, и она в этот момент родила мальчишку. Но беда! Ребенок не дышит!

Фельдшерица со страху сделала роженице укол морфия, а он угнетает дыхание. Пуповину отсекать в этом случае нельзя. Сделали уколы лобелина, цититона (это препараты-стимуляторы дыхания) - ребенок все равно не дышит!

Тогда Римма Савич высунулась в окно «скорой помощи» и крикнула водителю: «Давай воды!». Он ей: «Откуда?». Она ему: «Из канавы!». Он ей: «В чем?». Она ему: «В чем угодно!».

И в окошке появился картуз, заполненный ржавой болотной водой. Римма набрала полон рот воды и прыснула на новорожденного. Ребенок вздрогнул. Тогда Римма второй раз «фыркнула» на него болотной водой. Ребёнок вздрогнул и закричал. Мы мигом отсекли и перевязали пуповину, подождали, пока отделится послед, завернули младенца и повезли его в больницу.

Случилось чудо! У новорожденного не нагноился пупок, не вскочило ни прыщика. Как будто ребёнка опрыснули живой водой. У матери не повысилась температура, как будто она рожала в стерильных условиях. На седьмой день мать и ребенка выписали домой.

Я сам бы никогда не догадался спрыснуть новорожденного грязной болотной водой из канавы. А опытная акушерка сделала то, что нужно было сделать в экстремальных условиях, и спасла жизнь ребенку. Молодец!

В районной больнице все время страдала акушерская служба. Врачи акушеры-гинекологи увольнялись, уезжали или нам присылал облздравотдел спившихся врачей, которых мы сами увольняли за непригодностью к работе.

Мне приходилось заниматься акушерством и гинекологией в силу необходимости, хотя я за это ни копейки не получал. Зато я узнал многое, что мне запомнилось на всю жизнь.

_____________________

© Семенов Виктор Иванович