 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
«Сегодня такая тенденция: то, что происходит в одном театре, перенимают в другом, поскольку никто не хочет охранять своих гнезд. Но Малый ни перед кем не гнется», - говорит Юрий Соломин. Нынешним летом исполняется 60 лет с того момента, как жизнь артиста связана с Малым театром. – Юрий Мефодьевич, уходящий сезон в вашем театре был богат
– Я с вами согласен. Во всем мире к старшему поколению принято относиться с уважением. А наши российские ветераны вынуждены в бесконечных очередях отстаивать свои права на льготы, не говоря уже об обещанных им квартирах или машинах. – Или вспомнить, что на разгон облаков ко Дню Победы тратятся десятки миллионов рублей, а в течение года элементарного внимания к фронтовикам не наблюдается. – Кто и почему в этом виноват, я не берусь судить. Для этого существует у нас Дума, она и должна думать, чтобы соответствовать своему названию. Не рассуждать на тему, которая может подождать, а решать первостепенные вопросы о помощи пожилым людям, о прибавках к пенсиям, о лекарствах. Вот с них и спрос. – А многочисленные законы, которые были приняты Думой в последнее время, лично вас как-то коснулись? – Разумеется, коснулись как гражданина страны. Удивляет вот что: закон принимается, дабы закрутить очередную гайку, кого-то припугнуть, но надо же учитывать, что попутно страдают и другие люди. Ведь за этими нововведениями стоят тысячи судеб, и действовать нужно крайне осторожно. Лично я считаю, что у нас в стране вполне достаточно законов для того, чтобы перестать, наконец, добавлять их и изменять, добавлять и изменять… – В 2012 году Думой было принято 340 законов… – Вот видите. Но в этот поток снова не попал Закон о театре, о котором речь ведется с начала девяностых годов. Он еще в те годы был готов на бумаге, равно как и Закон о культуре. Но все наши политические пертурбации, смена руководителей отодвигают его рассмотрение. А ведь от этого закона зависят не только успехи театра, но и кинематографа, консерваторий, детских музыкальных школ, библиотек. Он дает и определенные права одаренным детям, ведь если мы не позаботимся о них, то нашу культуру ждет печальное будущее. Ко мне часто обращаются коллеги из самых разных регионов: «Ну что, как там закон?», – а я ответить не могу, поскольку ничего не известно. Да и помнят ли о нем депутаты? Впрочем, однажды меня вызвали – решили собраться за круглым столом, чтобы снова все обсудить. Я удивился, но пошел. Перед входом в Госдуму оказалось, что надо выстоять большую очередь за пропусками. Морозы были страшные (я только что операцию перенес – врачи запрещали мне на холод выходить), но все же пропуск я получил. А потом на входе охранники долго возились с моими документами, сверяли списки… – Извините, они ищут в списке актера, которого знает вся страна?! – Это старшее поколение знает, а у молодежи совсем другое отношение… – То есть они и сумку просят открыть, и через рамку пройти? – Да, да, да. И когда началась эта экзекуция, подошел их товарищ (он был постарше) и сказал: «Пропустите». Но потом оказалось, что надо пройти еще в одну рамку. И я развернулся, пошел домой, поскольку сильно замерз. Культура страны, мне кажется, начинается как раз с этих бытовых вещей. Не со строгости и агрессии, а с обхождения. Не даром ведь в прежние времена актеров часто приглашали на встречи в академию МВД, в милицию, в правоохранительные органы… И не просто посидеть за круглым столом, а поговорить об общечеловеческих проблемах, ведь фактически от каждого из нас зависит жизнь того, кто рядом. – Современный театр, на ваш взгляд, как-то пытается бороться с этим недостатком общей культуры? – От имени всех говорить я не вправе, но лично мы делаем то, что нам положено. И репертуар у нас соответствующий – классический, но идут также и современные произведения. Например, «Последний срок» по Распутину. И не перестаю удивляться: каждый вечер часть зрителей непременно утирает слезу, а, бывает, приходят за кулисы к артистам совершенно потрясенные. Недавно одну девочку не могли успокоить, и родителям пришлось вывести ее из зала, а она рыдала и говорила, что ей бабушку жалко. Вот это и есть современный автор, ведь он затронул целый пласт общечеловеческих проблем, которые цепляют зрителя. А это, между прочим, есть в каждой классике – возьмите Островского, возьмите Чехова, Достоевского, возьмите всех Толстых, западную классику. И для обращения к «современной теме» вовсе не обязательно ставить произведения про трудящихся, как было в советское время… – Малый театр, помнится, вынужден был «Малую землю» ставить… – Да, и «Малую землю» тоже. Правда, мы сделали все, чтобы спектакль прошел лишь несколько раз и поскорее покинул репертуар, в то время как другие театры получали госпремии за аналогичный репертуар. Я никого не обвиняю: в те времена была такая политика. И коснулась она абсолютно каждого. Конъюнктурные произведения шли и во МХАТе, и в Большом, и в Вахтанговском, и в «Современнике» – словом, везде-везде. Была такая жизнь, и с этим ничего не поделаешь. Но она, к счастью, кончилась. Поэтому в 1988 году мы в Малом театре решили, что на этой сцене будут идти только проверенные временем произведения: театр должен жить и дышать классикой. Хотите спектакль про любовь? Хотите про экономику и политику? Пожалуйста, идите смотрите Островского – у него каждая пьеса об этом. Исключение мы сделали разве что для Солженицына, поставив в 1995 году «Пир победителей». И то это было через 50 лет после написания произведения. – И все-таки на фоне бесконечной шоумании и кассовых комедий, накрывших современную сцену, насколько сложнее стало Малому театру пробивать дорогу к зрителю? – В советское время нас ругали: вот, дескать, Малый театр не ставит классику. Но почему-то сегодня никто не говорит о том, что Малый театр в противовес общему процессу не показывает голые зады и не демонстрирует низкопробных произведений, а занимается только классикой с проблемами, которые вечны. Почему же критика об этом не пишет? Это ведь не такая проблема, чтобы мордой об лавку. А это проблема, чтобы зритель мог подумать, что здесь черное, а что белое… И мог самостоятельно разобраться в этом во время спектакля. – Но, к сожалению, юное поколение все меньше и меньше готово к подобным «испытаниям»… – Давайте честно говорить, что здесь виноват Интернет и телевидение виновато, и школы виноваты, и кинематограф… Но для меня беда еще и в том, что театры не отстаивают собственных гнезд и тоже уподобляются общему процессу. Критики кого-то перехваливают, кого-то не замечают. И даже в вашем журнале я порой читаю: «Ой, вот об этом нельзя не написать!» Можно… И крайне редко журналисты напишут: дескать, товарищи, остановитесь! В итоге, то, что начинает происходить в одном театре, перенимают в другом. А Малый ни перед кем не гнется и за модой не бежит. Вот у нас сборы – можете прочитать (протягивает листок с отчетом о проданных билетах. Сборы составляют 94-99%). – Солидно! – Вот так-то! Причем у нас тысяча мест в основном здании и 760 в филиале. – Я так понимаю, что Интернетом вы не пользуетесь… – Нет. – Тогда я вам расскажу: недавно в фейсбуке активно цитировалось ваше интервью, где вы рассказывали, как во время поклонов школьник закричал вау, а вы обратились к нему: мол, ты ни в чем не виноват, это современная культура сделала тебя таким. Скажите, пожалуйста, таких школьников, наверное, больше становится? – Нет, меньше, потому что мы запретили посещать Малый театр коллективно. Для просмотра спектакля школьников нужно готовить, ведь поход в театр – это колоссальный акт воспитания. А когда они приходят целым классом, да еще и без родителей, то начинают шуметь, не очень-то вовлекаясь в сюжет. Мы решили, что лучше останемся без нескольких тысяч рублей, которые принесут нам сборы, чем позволим такую атмосферу в зале. Хотя нас за это ругали, писали письма в министерство, но мы твердо стоим на своем. Хотите смотреть классику? Пожалуйста, приходите отдельно. Но целым коллективом – нет. Возьмите хотя бы Японию. У них в бюджете страны есть очень важная графа – средства на воспитание нации. И эти средства очень правильно они распределяют: не жадничают, поскольку понимают, что без здоровой нации не может быть развития культуры. И это внимательное отношение к своей культуре проявляется буквально во всем. Например, когда я пять лет назад побывал в Японии, то стал очевидцем некоего ритуала. Маленьких деток одели в кимоно и вывели на прогулку. Зачем это? А мне объяснили: мол, мы таким образом обучаем их традициям. И когда это видишь, то тебя охватывает необъяснимое чувство радости и восторга за их меру ответственности перед культурой. – Ваши выпускники Щепкинского училища тоже всегда отличались особой культурой. Но вы, помнится, с горечью говорили о том, что с каждым годом процесс обучения дается сложнее, поскольку культурный уровень абитуриентов оставляет желать лучшего… – Я могу вам о новой тенденции сказать. В школах резко сокращаются гуманитарные часы, и это разрушает нашу культуру, ведь без гуманитарных часов не может воспитываться человек. Без культуры нет общества, без искусства нет развития – это прописные истины, сколько бы мы ни преклонялись перед Западом. Я не раз замечал: вот садишься в такси, водителю лет сорок, а может, пятьдесят, он тебе в разговоре и Есенина прочитает, и на Пушкина сошлется. Пускай на своем уровне, пускай не всегда верно, но для него эти имена что-то значат. Это что такое? Это наша школа. Конечно, советскую систему образования есть за что ругать, но ведь и очевидные вещи сбрасывать со щита нельзя. Пушкина выпускники школ знали. – И напоследок вопрос: в Малом театре началась реконструкция. Нет ли боязни, что предстоящие работы нарушат намоленную ауру этой легендарной сцены? – Нет! Аура никогда не уйдет, пока мы здесь и за это боремся. ___________________________ © Борзенко Виктор Витальевич Ранее опубликовано в журнале "Театрал" |
       
|
