 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Как-то вечером, после работы, собрались несколько фотокорреспондентов в отделе иллюстраций еженедельника «Собеседник», чтобы продолжить творческую дискуссию о роли фотографии в современных СМИ. Конец восьмидесятых. С напитками, сопутствующими подобным дискуссиям, – катастрофическая напряженка. Но «у нас с собой было». Я прилетел в Москву из четырежды орденоносной солнечной Киргизии с фирменным коньяком «Манас». Валерий Арутюнов, заведующий отделом иллюстраций «Собеседника», ожидал встречи с коллегами тоже не с пустыми руками. Сидим, дискутируем. Через какое-то время в дверь постучали. Валерий Сергеевич посмотрел на Юру Козырева, работавшего в те годы в «Собеседнике», кивнул головой в сторону двери:
– Открой, это дедушка пришел. В кабинет вошел пожилой мужчина с приветливым лицом и большой спортивной сумкой. Поздоровался со всеми и присел на свободный стул рядом со мной. Мое мнение по теме дискуссии особо никого не интересовало, «дедушка» тоже сидел молча, прислушиваясь к ораторам с едва заметной улыбкой. После нескольких тостов он обратился к Арутюнову, кивая головой в мою сторону: – Валера, ты бы познакомил нас с этим молодым человеком, кажется, мы впервые видимся. – Виноват! Да и вы, собственно говоря, не англичане, могли бы без церемоний. Впрочем, если так угодно... Это Леша Колосов, работает в республиканской газете в Киргизии, а это – дедушка Халдей, Евгений Ананьевич. Он тебе сам о себе расскажет, если понадобится. До меня не сразу дошло, с кем рядом я оказался в московской компании! Когда дошло, попытался замять неловкость еще более неловкими извинениями. Евгений Ананьевич прервал мои муки изумительно: – Молодой человек, я ведь вас тоже не сразу узнал! А вот если поможете отыскать одного моего героя, которого я снимал в Вене в апреле сорок пятого, мы подружимся. Вы когда возвращаетесь домой? – Самолет завтра после обеда. – А сюда не зайдете перед самолетом? Я бы вам координаты его передал. Помню только, что призывался он в сорок втором году из Токмакского района. Подробные данные у меня дома есть, да и снимок его напечатаю. – Обязательно зайду. А снимок мы опубликуем в газете – наверняка найдутся люди, кто его знал или знает. Может, он и сам еще жив и здоров... Расстались около полуночи. Дедушке вызвали дежурную редакционную машину, а мы с Валерой Арутюновым успели на метро. Я поинтересовался, сколько же лет Халдею? Оказалось, что он «ровесник революции». И что, спрашиваю, сейчас этот старик приедет домой и начнет печатать снимки? Будь уверен, отвечает Валера, напечатает. А в девять утра конверт для тебя будет лежать на столе у милиционера, что на входе в редакцию сидит. И еще Валера многообещающе добавил о том, что когда я дедушку узнаю получше, поводов удивляться и восхищаться у меня будет значительно больше.
– Это вам. Евгений Ананьевич Халдей просил передать. По возвращении во Фрунзе рассказываю московскую историю главному редактору, опуская некоторые подробности. Засылаем снимок воина-киргиза в номер с просьбой откликнуться всех, кто хоть что-то о нем знает. Проходит месяц – ни звонка, ни письма в ответ на публикацию. Повторяем публикацию, а для подстраховки я пытаюсь найти следы героя снимка через республиканский архив, военкомат Токмакского района, республиканский военкомат. Когда надежды были утрачены едва ли не на все сто, в моем кабинете раздался телефонный звонок. Девушка с сильным акцентом стала мне объяснять, что звонит она по поводу фронтовой фотографии, которую мы опубликовали, что нашу газету они не выписывают, а им этот номер принес какой-то родственник, но он и сам фотографию не видел в газете, а просто что-то в ней было завернуто для ее больного отца, а сам отец узнал себя на старом снимке и собрался идти в редакцию, но ему никак нельзя, потому что он недавно инфаркт перенес, но он уже одевается и ничем его не остановить, кроме моего обещания самому приехать к ним домой... Я через хрипы в трубке пытаюсь уточнить место жительства девушки и ее отца, предполагая по жуткому качеству связи, что это где-нибудь в далеком горном ауле, но через минуту, не веря собственным ушам, узнаю, что живут они в самом центре Фрунзе. Еще через час мы разговариваем с почтенным аксакалом. Пьем чай с лимоном и облепиховым вареньем. Я в десятый раз рассказываю ему историю моего знакомства с Евгением Халдеем, он в десятый раз объясняет мне, как он попал в объектив к военному фотокорреспонденту, охраняя трофейную технику на окраине Вены. Помнит, как был одет Халдей, на какой машине и с кем он приехал, о чем они разговаривали. Плавно переходим к послевоенной жизни Токтомуша – так зовут нашего героя.
Апрель девяносто пятого года. На планерке в вологодской областной газете «Русский Север», где я работал в то время ответственным секретарем, мы ломаем голову над тем, как бы нам почеловечнее отметить славную годовщину – 50-летие Великой Победы. Есть уже в редакционном портфеле несколько очерков о вологжанах – участниках Великой Отечественной войны, о тружениках тыла, о детях войны. Но мы-то знаем, что аналогичные материалы есть и у наших конкурентов из «Красного Севера» – бывшей партийной газеты, которую мы обошли по тиражу буквально за два-три года. Нужна изюминка. Вспоминаю о фронтовых фотографиях Евгения Халдея. Цепенея от стыда (до этого около полутора лет мы не виделись, даже когда я в Москву приезжал на несколько дней), набираю его домашний номер, здороваюсь, извиняюсь, намекаю на необходимость встречи. – Вам дедушка Халдей только и бывает нужен ко Дню Победы, мать вашу перетак! А чтобы просто к нему в гости заехать да по рюмочке пропустить с одиноким стариком – вас не дождешься, трам-тарарам! Вы же все такие занятые теперь стали, у вас у каждого теперь свой бизнес, тудыть его через коромысло! Когда приедешь, Алешка? – Во вторник. – Жду.
С поезда заехал за Валерой Арутюновым, который в то время работал в журнале «Родина». Из редакции позвонили дедушке, сказали, что выдвигаемся. Гостинцы на стол! Дедушка ворчит потихоньку, обильно пересыпая упреки органичными оборотами ненормативной лексики. – Кто тебе щук наловил, признавайся! – Сам ловил. – Одобряю! Посидели. Отмяк дедушка маленько. Ворчать перестал. Через пару часов Валера домой засобирался, а я еще к серьезному разговору и не приступал. Мягким голосом, не терпящим возражений, Евгений Ананьевич предложил мне остаться ночевать у него. – Ты же, надеюсь, не сегодня собрался в Вологду возвращаться? – Послезавтра. – Вот и поживи у меня. А дела твои все сделаем. Не спеши только. Ко мне сейчас каждый день делегации приезжают. Посмотришь, прав ли я, когда говорю вам, что я вам только ко Дню Победы и нужен. Завтра с утра американец приедет, директор Национального музея фотографии. После обеда голландцы обещали заглянуть. Все про дедушку вспомнили... А ты-то что от меня хочешь? – Если можно, дайте нам несколько фронтовых снимков. Окончание войны, последние бои, Знамя Победы над Рейхстагом, Потсдамская конференция, Нюрнбергский процесс, парад Победы... – Всего-то ничего... Сделаем. Сидим в большой комнате двухкомнатной квартиры. Вдоль длинной стены – увеличитель, кюветы с растворами. Все остальное пространство занимают диван, маленький столик, на котором постоянно обновляются напитки и закуски, а самое главное – шкафы с ящиками, в которых весь дедушкин архив, вся его уникальнейшая и бесценная фототека. – Есть у меня снимок нациста, который покончил с собой за несколько минут до того, как наши войска в Вену вошли. В самом центре города, на скамеечке в городском саду так он и остался сидеть с пистолетом в руке. Открой шестой ящик. Ищи справа. И называет пятизначное число, которым помечен конверт с негативом нациста. Уже не первый год знаю Халдея, убедился в его феноменальной памяти, хранящей надежнее любого современного компьютера все фамилии, адреса, названия городов и населенных пунктов, в которых довелось ему побывать, а все равно действо похоже на сеанс телепатии. Отобрали нужные негативы. – Ну, что сидишь, иди в холодильник, принеси чего-нибудь. В кои-то веки раз остался у меня, что, так и будем сидеть? Сходил «в холодильник», захватил икорки щучьей, несколько кусочков жареной щуки, хлеба. С кухни, как я понял, мы переместились на посиделки в мастерскую. Дедушка рассказывает, как в конце апреля прилетел он из-под Берлина в Москву. Сдал снимки в редакцию «Правды», обновил запасы пленки, договорился с военными о времени вылета в Берлин. А покоя не дает ему самый главный момент, которым, он уверен, будет увенчано окончание войны – водружение Красного знамени над Рейхстагом. Ему обязательно надо быть там. Живым и здоровым. И желательно... со своим Знаменем. Война есть война, думал дедушка. Политруки работают, конечно, но кто знает, когда поступит главная команда, будет ли у них под руками красное полотнище, будет ли у него, отснявшего всю войну, возможность оказаться рядом с теми, кто будет водружать его над Рейхстагом?
Мы теперь знаем, что знамен над Рейхстагом было водружено несколько. На разных уровнях, над разными куполами. Одно из них – то, которое привез из редакции газеты «Правда» фронтовой фотокорреспондент Евгений Халдей. Главными знаменосцами Победы были назначены Егоров и Кантария. Евгений Ананьевич снял «своего» политрука, который тоже вошел в историю Великой Отечественной войны. Снимок Халдея «Знамя Победы над Рейхстагом» в мае 1995 года был помещен в Белом Доме США, о чем между директором Национального музея фотографии США и Евгением Халдеем был заключен договор. В тексте так и было написано: «Не возражаю против размещения снимка “Знамя Победы над Рейхстагом” в Белом Доме США». Директор американского музея, когда при мне на следующее утро подписывал бумаги, рассказывал, что двумя днями раньше, после предыдущего визита к Евгению Ананьевичу, он не сразу понял, как добрался до гостиницы. Спал почему-то не на кровати, а на полу, почти до самого утра. Но теперь, с робкой надеждой в голосе спросил он, кажется, он имеет право сказать, что русскую водку пить научился. На что дедушка справедливо заметил: «Не научился еще, но шанс у тебя есть, если твоему рассказу верить...» Не успел американец уйти, как голландцы в дверь позвонили. Принесли несколько упаковок пива, виски. Тоже шумно вспоминали свой предыдущий визит к Халдею. Ушли через час с фотографиями. – Ну, что сидишь, Алешка, иди в холодильник! Через несколько часов, после нескольких походов «в холодильник», я как-то незаметно для себя прикорнул на диванчике, сомлев на полуслове. Открываю глаза через пару часов, а в комнате фонари зеленые горят, дедушка над увеличителем склонился, печатает. Услышал, что я проснулся, обернулся ко мне: – Никак я вас, молодых, не пойму. Говорили мы с тобой, а ты вдруг что-то притомился. Ну, проснулся, отдохнул? Так иди в холодильник, а то уедешь, а мы так по-человечески и не посидим из-за этих делегаций... Все необходимые снимки были отпечатаны и промывались в большой ванночке в проточной воде. У нас было время для того, чтобы посидеть «по-человечески». Потом мы вместе глянцевали снимки, потом выпили «на посошок». А когда я спросил, на какой адрес или счет на сберкнижке выслать гонорар, дедушка стал сопротивляться: «Да вы и так на меня с Валериком много потратились, какой гонорар, что ты!» В «Русском Севере» вплоть до Дня Победы было три публикации. Таких снимков, уверен, к тому празднику не имела ни одна редакция не только в Вологде, кроме нашей.
Не стало Евгения Ананьевича в1998 году. Работал я тогда в Киеве, в «Комсомолке». Местные газеты о смерти знаменитого фоторепортера ничего не сообщили, а телевизора у меня не было. Узнал о смерти Халдея, когда позвонил в Вологду. После этого связался c Валерой Арутюновым, который и рассказал мне некоторые подробности. Свой уникальный архив, за который иностранцы предлагали дедушке огромные деньги, он так никому и не продал, справедливо считая, что он принадлежит России. Кому он достался? Скорее всего, дочери и сыну Халдея, которые жили тогда в Москве, не сильно балуя отца своими визитами. А у меня хранятся несколько снимков, отпечатанных Мастером в апреле 1995 года. И светлая память о великом профессионале и человеке, которого переполняли доброта и одиночество... ____________________________ © Колосов Алексей Алексеевич |
       
|
