*  *  *

Бедный город!

И мальчики в касках.

Блокпосты,

пара спрятанных танков.

Что потом мы об этом расскажем,

как мы вывернем всё наизнанку,

что напишут на их обелисках?

Как посмотрим в глаза украинцу?

Непредвиденных факторов риска -

избежали? Ввозили гостинцы,

оголтело орали и врали,

чтобы криком заткнуть свою совесть,

обучались имперской морали,

к роковому прыжку изготовясь.

Сонный ком, только ниточка кофе

еле брезжит во мне, извиваясь

чутким графиком, кардиограммой

ни на что не нацеленной жизни. 

Белый сквозь аромат абрикоса

луч предутренний ласковый брызнет,

только чайки кричат виновато

и не верят в незыблемость храма….

Боже мой, как всё хрупко и страшно,

правда чаще всего некрасива,

медь и бронза батальных сюжетов

есть проекция крови и грязи.

Как её воспевают поэты

в дрессированной чистенькой фразе -

от газетной желтухи вальяжной

до слепой пропаганды спесивой.

Мы и в самых серьёзных вопросах

остаёмся  на уровне стёба.

Взявший меч от меча и погибнет -

не пора ли очнуться, для жизни?

Время лечит – а кто его просит?

Заметают сознанье сугробы.

Снежный вихрь, задержись на изгибе

и возьми на крыло пассажирку.

                        *  *  * 

Как уберечь мальчишек от войны?

Тут не поможет ни семья, ни школа,

и так ли уж для этого важны

двенадцать форм английского глагола?

Мне новости приходят прямо в кровь, 

минуя сайты,  блоги и фейсбуки – 

не НТВ же слушать. Катастроф

этических оправдывать не будем, 

поехали посмотрим. Тут - война.

Совсем под боком. Рядом. С Украиной.

Во мне, внутри развёрнута она,

она в тебе, во всех. Нас раскроили

по их лекалам. Взгляд из-под моста.

Там те же, наши  тополя и липы!

Мир в бесконечность верить перестал,

стал маленьким, несчастным, серым, липким.

Пиши своё и говори своё, 

не слушай тех, чужих, они - прозреют,

из нас упорно делают зверьё

десятки современных фарисеев.

Нацбол – похоже на игру с мячом.

Похоже, доигрались. Знает мастер,

как перекрасить наше «ну и чо?»

в защитный цвет господствующей власти…

                             *  *  *

Мариуполь, где поле подсолнухов в море

переходит, и флаг украинский являет

всем, кто зряч – и Тебе,

где над каменным молом

шар скользяще-ликующий меж тополями, 

а кораблик-верблюд под двумя парусами

тащит глобус увесистый  «русского мира» -

эта  ложь неуклюжая тянет, как камень,

мир на танках, в броне  - тяжело  и немило.

Помни имя своё – и забудь своё имя,

это две стороны одного семафора

на границе. Вот море. Подсолнухи. Ими

прирастает любовь – безутешно и скоро.  

Как легко изменить этот мир, разрушая.

Только в самом начале нам что-то мешает…

                                  *  *  * 

Я из тех, недобитых, по малости лет позабытых

неучтённых статистикой, радужной и показушной,

недостреленных, меченых огненным соком обиды

несогласных, нетрадиционных, неместных, ненужных

Пригаси огонёк, рядом с горем улыбка некстати,

не живи – здесь война, а не утро в июньских ромашках,

ты родился не вовремя, знай своё место, приятель,

за версту обходи свои радости, аки монашка,

не до них. В этом сером аду все равны и безлики,

солнца не было на небе двести неправедных  суток,

я цепляюсь за мир рыжей проволокой повилики –

просто неба живём,  может, всё-таки включим рассудок?

Это я виновата – но как доказать свою правду?

Не смогла – я ж кричала, но кто же за громом услышит,

за стрельбой, за враньём, с БТРами через ухабы…

Разве что – первый снег. Или звон колокольчиков свыше.

В страшном месяце августе кладбищу нет передышки.

Нас спасёт красота? Эта радуга, блин, коромыслом?

Телевизор включу, просто хочется голос услышать

чей-нибудь, чтоб живой, не вникая в чудовищность смысла…

                   *  *  *

Мир, надёжный и прочный 

вмиг становится зыбким.

Расступается почва,

уползает улыбка.

Очевидное – ложно.

По прямой – не короче.

Несусветное – можно.

День – обманчивей ночи.

Всё наглядно и плоско-

без надежды на чудо.

И реакция мозга –

да беги же отсюда!

                  *  *  * 

Правды никто никогда не узнает.

Ложь победит. Прогремит назидательно,

станет учебником, лозунгом к Маю,

темой экзамена,  хлебом издателя,

дети запомнят, кого ненавидеть –

тем горячее потом опровергнется.

Дерево правды ажурно ветвится  -

осознающим себя человечеством.

Правда одна. Отпечатана  где-то,

хоть в облаках – если люди отбросили

ветхим тряпьём.  Правда – вето Завета,

нас сосчитают по осени – взрослыми...

В степи под Херсоном 

Тиха украинская ночь.
Не спят мальчишки в БТР-ах,
но не стреляют. Музы, прочь.
Вступают пушки. Время серых.

Так много звёзд. Тут все видны.
Весь Зодиак пришёл на помощь.
Так долго не было войны.
Зачем нужна она, не помнишь?

Нас упрекают тополя –
толпой выходят на дорогу.
Молчите, музы. Спи, земля.
Россия, хватит врать, ей-богу.

                            *  *  * 

Саламандры лесов подмосковных ещё не натешились.

Под снегами торфяники тлеют, шевелятся волосы

буреломов, сгоревшие звери, русалки да лешие

колобродят  в ночи, да  горельника чёрное воинство…

Мир языческий – ладный, отзывчивый – мимо проносится,

наши скорости не допускают прислушаться к дереву,

отразиться в ручье,   дожидаясь, пока мироносицы-

фитонциды летучие снова живым тебя сделают.

Все мы тут погорельцы. Растоптано и исковеркано,

что росло и струилось, цвело, ошибалось и верило.

Жаль побегов – в тени, где ни солнца, ни смысла, ни вечности -

тоже ведь веселы и беспечны, наивны и ветрены.

Ждать добра от добра в этой дикой чащобе заброшенной?

Да кому тут нужны наши дети с открытыми лицами.

Перегревшийся город простит несуразность прохожему 

с неуёмной нелепой неумной гражданской позицией.

Нам к лицу Исаакий – отнюдь не теплушки вагонные. 

Всякий храм – на крови, если сора из храма не вынести.

Небо держат атланты, мы их заменили колоннами –

но они усмехнулись подобной дикарской наивности. 

Нашим рыжим опять биографии славные делают,

повторяется фарс белой ниткой прошитой истории.

Здесь останется лес и бельчонок в ладонях у дерева –

звонким цокотом, лёгким метанием в разные стороны…

              * * *

Над Абхазией – дождь,            

над Сухумским шоссе, где весна

побеждает войну,  

эвкалипты несут изнутри         

спелый  космос …  ты пьёшь   

эту чашу сухого до дна, 

это просто любовь, 

это небо в тебе говорит

Чья-то родина. Свет,        

и щемящая нежность, и боль,

и тревожная гордость,    

в сосудах пульсации сбой,

и сарказм – но не кровь,       

хватит крови, пусть в жилах течёт.

Над Абхазией дождь. И весна.     

И другое не в счёт.

В рот набрать кипятку 

и абхазское слово сказать

Этот дикий язык            

придыханьем терзает гортань,

этих чёрных одежд           

нагляделся разбитый вокзал,

пик отчаянья пройден,

сложнее сорваться за грань.

Если родина – страх, злая сила, циничная ложь –

тем сильнее жалеет её мой простуженный дождь…

________________________

© Андреева Ольга Юрьевна