1. Пропаганда 2.0 и новости

  Пропаганда 2.0 является пропагандой, спрятанной внутри литературы и искусства, кино и телесериалов. Сегодня местом ее нового обитания стали также и новости, которые несут в массы свою собственную пропагандистскую настройку. Как только в процессе истории возник больший уровень зависимости властей от населения, когда мы все стали явно жить не в абсолютной монархии или диктатуре, а в том или ином варианте демократии, то литература, искусство, кино, а также и новости мягкими методами выполняют ту роль, которую раньше несли жесткие методы управления.

  Нужный стратегический контент доставляется гражданам как литературой, так и новостями. Только новости в качестве одного из своих параметров удерживают необходимость большего соответствия действительности, чем литература. Именно поэтому мы можем читать романы прошлого века, но никто не хочет читать вчерашнюю газету.

  Определенная ориентация новостей на негативные события имеет биологическую природу. Человеку прошлого для выживания знание негативных событий было более важным, поскольку они требуют более серьезного реагирования на них.

  Современный мир живет в политике, экономике, военном деле, которые в применении к борьбе с терроризмом Д. Килкуллен обозначил как population-centered ([1 - 2], см. его био  [3]). Он говорит о смене парадигмы ориентации на врага на ориентацию на население, поскольку поддержка населением террористов является ключевым компонентом. В этом плане коммуникации всегда будут ориентированными на население.

  Борьбу с терроризмом он на 100% считает политической, поэтому акцентирует важность медиа освещения и контроля информации [4]. Однако ориентация на население важна сегодня для абсолютно всего, а не только для борьбы с терроризмом, она  является характерной чертой как цивилизации в целом, так и такого его инструментария, как пропаганда.

Пропаганда всегда ориентируется на массовое сознание, в то время как информационные операции могут планироваться, исходя из одиночной цели, например,  повлиять на принятие решений президента соседней страны.  Пропаганда длится бесконечно долго, в о время как информационные операции работают ограниченный период времени.

Н. Сноу трактует пропаганду, как массовое убеждение, которое несет преимущества ее создателю [5, р. 61]. Это вполне стандартное представление, которое одновременно покрывает не только пропаганду, но рекламу и паблик рилейшнз, которые все по сути являются "родственниками".

  Однако У. Липпман, к примеру, считал, что  общественное мнение должно формироваться для прессы, а не прессой, чтобы оно было существенным  [6, p.19] И еще оно интересное замечание - "Без какой-то формы цензуры пропаганда в узком понимании этого слова является невозможной" (р. 28). К последнему выводу он приходит, рассматривая конкретный пример, когда группа людей, чтобы не допустить независимого доступа к событию, располагает новости о нем так, чтобы не дать этого сделать. И хоть в данном случае все делалось ради патриотических целей, это все равно было элементом цензуры.

  Практически так и происходит сегодня, когда общественное мнение формируется для последущего распространения его сквозь системы СМИ. Н. Сноу для случая войны Америки на двух фронтах - международном и домашнем - выделяет пять шагов порождения нужного типа мнения:

- отбор проблемы,

- выстраивание своего видения,

- упрощение,

- манипуляция языком,

- нерациональное мышление.

  Пропаганда 2.0 харатеризуется тем, что ее пропагандистская направленность не раскрывается. Если раньше в этой манере строились только литература и искусство, то сегодня на такую платформу перешли и новости. Частично это связано с тем, что телевидение говорит и картинкой, и словами, что позволяет в результате влиять и без слов. К. Роув, известный политтехнолг Дж Буша, вообще любил смотреть телекампания с выключенным звуком.

  Обычная пропаганда и пропаганда 2.0 имеют одну общую черту - это существенное упрощение.  Это как человек на войне, который видит мир черно-белым, легко делая распознавание свой/чужой. Ему потом плохо в мирной жизни, поскольку мир становится непонятным. Интересно, что прошлая пропаганда как бы боялась войны, сегодняшняя пропаганда, наоборот, боится мира, поскольку, по аналогии с этим солдатом, сложный мир перестанет быть понятным.

  Пропаганда создает виртуальный щит, который обспечивает мотивы всех действий. Чем серьезнее действие, тем более сильные мотивы для этого необходимы. Интенсивы пропаганды, которая не называет себя пропагандой, мы видим во время избирательных кампаний.

Россия и Украина попадают в конфликт внезапно, в ситуации, когда базовыми считались: а) в советское время декларируемые братские отношения, б) в постсоветское время стали возникать определенные торгово-экономические войны, в) официальная риторика при этом все равно была подчеркнуто позитивной. В этой ситуации от "плюса" следовало перейти к "минусу", что и вызвало к жизни интенсивный пропагандистский проект.

  Интенсивность, а значит и искусственность пропагандистских кампаний легко идентифицируется по следующим параметрам:

- одновременное внезапное начало и такое же одновременное завершение всей кампании или отдельных ее этапов,

- использование всех жанров, а не только новостей, например, большую роль играли телевизионные ток-шоу,

- жесткий отбор представителей одной точки зрения для представления на экране,

- привлечение разного рода коммуникативных "союзников" (в других странах, в разных слоях общества),

- подготовка стратегических коммуникативных проектов  в виде документального и художественного кино,  также серии книг на данную тематику,

-  подключение школы, являющейся инструментарием министерства образования, которое, как известно, в современных обществах выполняет функции министерства пропаганды,

- использование такого языка описания, который до этого был запрещенным, 

- резкое завышение эмоционального тона подобных сообщений. 

  Можно сформулировать следующий постулат, описывающий трансформации социосистем: интенсивные изменения в физическом пространстве требуют таких же интенсивных изменений в информационном (к примеру, объемы коммуникаций на данную тематику резко увеличиваются как в публичной, так и непубличной сферах) и виртуальном пространстве (к примеру, "братские народы" из советской риторики принадлежат к виртуальному уровню, поскольку описывают сакральные ценноcти). Украина в ответ также использовала виртуальную отсылку на "имперские амбиции России". Кстати, "русский мир" четко вытекает из потребностей такой виртуальной империи. 

  Можно выделить следующие пять ключевых аспектов пропагандистской коммуникации, помимо привычного для пропаганды выпячивания доказательств своей точки зрения и замалчивания доказательств другой.   Это такие механизмы, условно называемые нами следующим образом: концептуализация, хаотизация, эмоционализация, фейкизация, троллизация.

Концептуализация. На уровне информационного пространства России пришлось оперировать в новостях ценностными концептами, то есть произошло обращение к сакральному уровню, что должно было объяснить "тектонический" сдвиг в отношениях между двумя странами. Особенно ярко это проявилось в случае Крыма, который вызвал к жизни не только "вежливых людей" с автоматами, но и  породил активацию понятия "русского Крыма" с помощью множества передач, книг и фильмов. Кстати, пропаганда потребовала создать новые концептуализации из прошлых привычных объектов:  Крым - русский Крым, солдаты - не солдаты, а вежливые люди. На Донбасе возникли "ополченцы", тоже неадекватное для сегодняшнего дня обозначение, поскольку "ополчение" - это подразделение, лишь помогающее армии, а не ведущее основные действия. 

  В этот список концептуализаций предыдущих этапов, которые, как следствие, порождают "волну" информационную и виртуальную, можно вписать следующие понятия: "суверенная демократия", "управляемая демократия", "русский мир" (о последнем см. статью А. Окары [7]).   Наблюдатели отметили частотное появление нового термина "культурные коды" и использование его в фразе "мы не дадим себя перекодировать". Все это четко отражает концепт врага, который хоть и не назван, но явно присутствует.

  "Вялотекущие" изменения не требуют новых концептуализаций, они могут быть объяснены в рамках имеющейся модели мира. Быстрые смены должны создать себе "крышу" в виде новой концептуализации. По этой причине проект "Крымнаш" породил понятие "врага", что было трудно сделать в рамках советской модели "братского народа". Поэтому часть этого народа была выделена и "реконцептуализирована" в виде "фашистов", "хунты", "бандеровцев". Наличие "врага" в свою очередь позволило применить фрейм "спасения", где кроме "врага" наличествует "герой" и "жертва". 

Хаотизация. 

  Быстрая и радикальная смена событий создает потребность, даже вакуум интерпретаций. Хаос требует объяснения, поскольку человек не хочет и практически не может жить в неосмысленном им мире. Хаос же это потеря упорядоченности и предсказуемости, когда "завтра" перестает быть безоблачным, поскольку станвится неизвестным.

 Ежедневно проходит массово информация, которую обе стороны интерпретируют противоположным способом. Это, к примеру, рассказы об обстрелах. Однако повторяющаяся интерпретация только усиливает заранее введенную картину мира. 

 Хаос и травма порождают невозвратность к старому состоянию. В этой роли, например, выступил августовский путч 1991 г., который закрыл возможность возврата к доперестроечному времени. Если он и конструировася кем-то, то именно с такой целью. Однотипно сегодня выступает вооруженный конфликт Россия- Украина, который полностью перечеркивает прошлые отношения между странами и людьми.

 Роль шока и травмы является сегодня достаточно хорошо проанализированной технологией, получившей ширкое распространение не только в военных, но и во вполне мирных ситуациях. Дж. Лакофф считает, что травма 11 сентября ввела модель "войны с террором", которую можно вывести из коллективного сознания исключительно с помощью иной травмы, не меньшей силы  [8]. Н. Клейн увидела в вводе либерального капитализма роль шоковой терапии [9]. При этом она объясняет это словами М. Фридмана, что шок нужен, чтобы социосистема не вернулась в исходное положение.  

Лауреат Нобелевской премии М. Фридман также придерживался модели возможности перехода новой идеи с периферии в мейнстрим, если для этого будут созданы "подталкивающие" внешние условия [10]. Нужно сделать доступными обществу альтернативные идеи, удерживая на них внимание, пока "политически невозможное станет политически неизбежным". Сам Фридман находился под влиянием лекций Дайси, изданных в далеком 1917 г., где речь шла о влиянии на общественное мнение ([11], см. его био [12]). Фридман заимствовал у Дайси представление о том, что одной аргументации мало для принятия новой идеи, необходимо внешнее событие, которое может подтолкнуть к этому. Но идеи должны быть в наличии, чтобы это произошло. То есть в представлениях Дайси и Фридмана конструкция трансформации имеет два компонента: новая идея + внешнее нарушение, которое должно продемонстрировать неработающий характер доминирующей до этого момента идеи.

  Кстати, сейчас именно Украина, а не Россия оказалась под влиянием такого внешнего события, которое поможет трансформировать страну, когда нежизнеспособной бюрократии придется уйти. Мегасобытие может поменять историческую траекторию.

  В истории есть такие примеры существенных трансформаций после проявления подобных шоковых соытий. Россия, проиграв крымскую войну, допускает экономическую либерализацию. В. Жарков пишет о возникновении первого железного занавеса после того, как Иван Грозный запускает опричнину, чем пугает соседние страны [13].

  Эмоционализация. Как подчеркивают политические психологи, в политике работает  только эмоциональное [14]. То есть при остижении поставленных целей рациональное становится вторичным элементом. Телевидение, становясь политическим инструментарием, работает в этом же ключе.

Более того, усиление акцента на эмоциональном будет автоматически вести к блокировке рационального. Кстати, также и вышеприведенные рассуждения о травме и шоке также будут блокировать рациональное, поскольку человек начинает мыслить другими категориями, для него важной целью становится просто выживание.

  Эмоции интересны тем, что являются результатом автоматической, а не рефлексивной реакции. По этой причине сегодняшнее социальное управление очень любит автоматические реакции. Например, это "Подталкивание" - "Nudge" Канемана и Санстейна, взятое на вооружение правительствами Великобритании и Франции. Белый дом также имеет соответствющее бихевиористское подразделение. 

  Фейкизация. Фейковые события, фейковые сообщения заполонили телеэкран. И это не просто акцент на нужной информации, это создание нужного события специально под телекамеру в тех случаях, когда нужного типа события не оказывается в наличии. Самым известным примером этого рода оказался сюжет российского Первого канала о распятом мальчике в Славянске [15 - 17]. Отсутствовавшее событие, о котором рассказали с  экрана, обрело все черты реальности.

  Со времен первой мировой войны было установлено, что наибольшее воздействие на население оказывают рассказы о зверствах по отношению к мирному населению (старикам, женщинам, детям). И это используется пропагандой постоянно. Новым со времен Ирака стали обвинения обстрелах жилых кварталов, больниц и мечетей. Но для реализации этого другая сторона старается размещать свои боевые расчеты именно в этих метах, чтобы затем получить подтверждение "зловещести" своего противника. Конфликт Израиль - Палестина породил не только женщин-"смертниц", но и детей в этой же роли. Но все это является реализацией той же модели жертвы первой мировой войны.

 Женщины, дети, вежливые люди являются примером управления восприятием противника, когда блокируется вооруженное регаирование. А управление противником является как раз базой российских информационных операций, в то время как у американцев - это изменение отношения, а у британцев - изменение поведения. 

 Дополнительно к этому следует подчеркнуть, что когда телевидение становится средством переключения внимания с внутренних событий на внешние, оно почти автоматически будет толкать производителей телепродукта к поиску и созданию нужных для этого событий, поскольку это становится частью функционирования государственного организма. Телевидение перестает быть просто элементом социального управления: становясь элементом государственного управления. И здесь есть существенные различия.

  Троллизация. Важной особенностью данного типа конфликта становится то, что наряду с телевидением на первые позиции выдвинулся Интернет. Старая газетная пропаганда полностью ушла на дно под напором телевидения и интернета. Интернет дает возможность не просто быстрого реагирования, а именно в той точке, которая требует коррекции. 

Тролли стали существенной чертой формирования информационного пространства в Интернете (см. о действиях российских [18 - 26] и украинских [27 - 28] троллей). Но это другая сторона цензуры. Если цензура не пропускает сообщения, противоречащие доминирущим, то тролли пытаются, наоборот, усилить сообщение, чтобы заглущить альтернативную точку зрения.

  Кстати, особенно сильна с точки зрения троллинга израильская армия [29 - 32]. Хотя и здесь возникают сложности, связанные с тем, что троллинг является индивидуальным креативным процессом, автоматизм здесь сразу бросается в глаза, о чем пишут и в случае столь же массового использования российских троллей. В Израиле слово "интерпретация" даже введено в название этой программы, то есть она нацелена не на изменение фактажа, а на изменение интерпретаций. 

  Однако троллинг позволяет вводить то, что невозможно в публичной сфере. Именно по этой причине блоги и держатся на плаву. С ними пытаются бороться, но пока единственным эффективным методом борьбы остается не юридический, а коммуникативный - в создании большего числа своих собственных интерпретаций.

Если мы все время говорили до этого момента об инструментарии, в который облекается контент, то отдельной темой может быть и создание (выбор) контента для описания данной ситуации, с которого мы начинали наше рассмотрение. Итак,  поскольку контент в пропаганде на самом деле является тоже формой, фреймом, кусочком картины мира, по которой либо восстанавливается вся картина мира, либо удерживается, либо продиктовывается, то это важнейшая составляющая того, что на нас влияет.

Россия избрала точкой отсчета то, что могло вызвать лучшую реакцию аудитории -  старые смыслы. Эти смыслы, к тому же, являются отпочокванием от главного мифологического события - победы в войне. Отсюда последовали новые концептуализации - "фашисты", "неофашисты", "бандеровцы". Мы говорим о новых концептуализациях, поскольку под старые понятия были подведены совершенно новые объекты. Как, кстати, и используемое понятие "хунта" по отношению к украинской власти, поскольку "хунта" в норме снова-таки это "военные, захватившие власть". В случае Украины военных в составе власти вообще не было, за исключением, конечно, министра обороны.

  Ради объективности следует признать, что в ряде случаев Украина также пошла по пути заимствования слов из лексикона второй мировой войны. Это, например, "оккупированные территории", "оккупация". "Боевики" и "террористы" - это уже из другой мифологии - из травмы 11 сентября. То есть как бы новым ни было событие, оно все равно будет описываться при помощи старых понятий, в данном случае травматических понятий, активирующих прошлую травму. И поскольку пропаганда порождает эмоционально насыщенный текст, то эти понятия будут из травматических событий прошлого.

  В чем плюс таких нечетких обозначений? Эти слова позволяют оправдывать любые действия, даже противоположные, в зависимости от желания пропагандиста. С одной стороны, вводить экономическую блокаду в одном случае, с другой, не разрывать отношений и не закрывать предприятий в другом.

  В первый период информационного конфликта, как и всегда в пропаганде, применялись противоположные оценки сходных объектов, но расположенных по разным сторонам конфликта: 

- отражающие незаконность украинской власти («нелегитимная власть», «самопровозглашенные руководители», «хунта»),

- отражающие «законность» выступающих против нее протестующих («народный мэр», «народный губернатор», «народный референдум»). 

  Если в норме слова описывают действительность, то перед нами слова, трансформирующие действительность, слова-трансформеры. Под другим углом зрения о высказываниях, которые не описывают действительность, а сами являются неопускаемым элементом действительности писала в свое время лингвистическая прагматика (Остин, Серль и другие).

  Понимание новой пропаганды, или пропаганда 2.0 возникли из работ Э. Бернейса (книга 1925 г. Пропаганда [33]), который в результате тогда свое новое понимание пропаганды переименовал в паблик рилейшнз, Эллюля  с его разграничением традиционной (политической, вертикальной) и нетрадиционной (социологической, горизонтальной) [34].

  А. Эделстайн выстраивает свое понимание пропаганды и не-пропаганды по многим параметрам, включая такое разграничение, как эмоциональная - рациональная [35]. При этом он справедиво отказывается от идеи, что пропаганда является порожением лживых сообщений. Это правдивые сообщения, по его мнению, но которые служат большой лжи на другом уровне.

  Т. Кларк анализирует искусство и пропаганду двадцатого столетия [36]. О советском соцреализме он замечает, что это "параллельный мир, населенный героями и героинями, персонифицирующими политические идеалы" (р. 87). С другой стороны, он вспоминает, что американские выставки абстрактного искусства за рубежом секретно финансировались ЦРУ, поскольку это было символизацией свободы (р. 9). 

  И. Леви связала иезуитов и барокко, употребляя термин иезуитское барокко, увидев перенос этого стиля в случае немецкой архитектуры времен нацизма [37]. Она разграничила риторику и пропаганду тем, что пропаганда требует институций, а риторика может быть индивидуальной. Вся пропаганла является риторикой, поскольку направлена на убеждение, но не вся риторика является пропагандой. Леви также пишет, что с восемнадцатого века риторика разделилась на формы выражения (тропы) и убеждение (р. 66). Лок, Бэкон и энциклопедисты, продвигая научный метод, занимались чистым письмом без желания убеждать. Леви одновременно почеркивает, что иезуитская архитектура была направлена на главную цель иезуитов - формирование субъектов.

  Кстати, Липпман выстраивал свое понимание стереотипа как базового элемента общественного мнения, также отталкиваясь от понимания стереотипной формы в книге В. Беренсона об итальянских художниках эпохи Возрождения, то есть от понимания стереотипа в живописи [6]. То есть визуальный поток продиктовал инструментарий для анализа потока вербального.

  Интересно, что старые довоенные элементы пропаганды, описанные Институтом пропагандистского анализа ([38], см. их современное расширенное изложение в [39]) хорошо ложатся на современность. В том числе использование фактоидов, которые Норман Мейлер определил как "факты, которые не существуют до своего появления в журнале и газете" (цит. по [40]).

  Пропаганда странным образом оказывается наиболее сильной именно там, где все и так ждут ее появления - в новостях. Все знают, что она там будет, но новости, с одной стороны, дают поток недавних событий, в которых заинтересованы, особенно в условиях информационного хаоса, а каждый потребитель считает, что его-то пропаганда не возьмет, он ее распознает, к тому же, он считает, что умеет читать между строк. С другой, пропаганда выстраивается по законам, наверное, кино, а не новостей, чтобы увлечь и удержать аудиторию. Украинское телевидение стало использовать графические картинки, например, объемные карты, рассказывая о происходящем. Это же сделали в свое время США, когда оказалось, что визуального материала недостаточно для повествования о войне в Ираке. 

  Пропаганда потому вызывает сегодня слабое сопротивление, поскольку пропаганда 2.0 строится не по модели новостей, а по модели художественного произведения типа документального кино. Если в случае новостей приоритет отдается факту, то в случае документального кино играет не менее значимую роль форма, способная удержать внимание. Р. Гер, к примеру, пишет  [41]: "Документальное кино является оригинальным медиумом реальности, а реальность, как знает почти каждый фан "реалити ТВ", является художественной формой. Таким же является журнализм, когда он меняет порядок следования фактов для рассказывания, акцентируя некоторые из них и умалчивая о других".

  Кстати, и в области военной не надо мучиться и изобретать что-то новое, как не надо так много говорить о гибридной войне, поскольку это очередная пропагандистская мифология [42]. Украинская армия не была готова к обычной войне, особенно со стороны России, поэтому пришлось говорить, что война была гибридной. Для этого типа войны есть более точный термин - прокси-война как война, которая ведется чужими руками [43]. В качестве примера приводится сирийская гражданска война. При этом сегодняшнее усложнение формирования информационного пространства не отменяет роли отдельных информационных "бойцов" [44].  

  В. Соловей видит разницу западного и российского способа борьбы с альтернативным  мнением в следующем виде [45]: "В России упор делается на недопущение неприемлемых и альтернативных точек зрения. На Западе их вытесняют в своеобразное информационное гетто – маргинальную прессу и маргинальное телевидение. Вытеснение технологически сложнее, чем удушение, но зато оно значительно гибче и эффективнее. Массовое сознание Запада в целом уверено, что оно имеет дело со свободной прессой, стоящей на защите общества". В этом же интервью он рассуждает и о роли хаоса, о том, что хаос не дает осуществлять сложные проекты. 

  Разное реагирование на хаос характеризует и разные национальные модели. Если немцы спасаются от хаоса порядком, то русские положительно оценивают "сильную руку", поскольку она спасает от хаоса [46]. Писатель В. Сорокин считает, что русские вообще используют хаос как некую силу.

  А. Дугин в докладе сетевая война сближает этот тип войны с хаосом [47]: "Сеть — это организация, но организация, которая гораздо ближе к хаосу, ближе к свободе, не- предсказуемости и спонтанности, нежели к механизму, на котором основана рациональная иерархия". 

Можно также сказать, что особый опыт в "усмирении хаоса" имел и СССР.  Соцреализм - это грамматика по порождению правильных поступков и правильных людей, именуемых героями, практически из хаотического материала. Назвав хаос порядком, Советский Союз мог спокойно двигаться вперед, поскольку именно так воспринимали окружающее граждане.  Политическая или художественная реальность в нем была важнее реальности физической. Именно поэтому кино, к примеру, стало главнейшим из искусств.

  А известная финская писательница С. Оксанен (ее отец финн, а мать - эстонка, см.о ней [48]) своим высказыванием также подтверждает гипотезу о принципиальной логоцентричности советской власти. Она пишет [49]: "Советский Союз умело создавал вербальные реальности; также продолжает делать и Россия. В случае Советского Союза печатный мир создавал альтернативную художественную реальность".

  Все это примеры мира пропаганды, перешедшего в реальную жизнь.Когда жизнь начинает вести себя по канонам пропаганды, рано или поздно это ведет к социальному взрыву. Одновременно это развивает чтение между строк и двоемыслие, а коммуникативно реализовывалось в виде разговоров на кухне, интерпретации событий, совершаемые там, были в ряде случае сильнее пропагандистских.

  Все это нужно было из-за требований существенной трансформации индивидуального и массового сознания. Создвался советский человек как совершенно иной тип человека [50]: "Презумпция постулата коллективизма в сталинском мире заключается не в том, что частное оказывается подчинено общему. Изменения, совершающиеся в рамках культурного сознания, на деле более глубоки и существенны. Советская культура в принципе отменяет границу между интимным и социальным, и истинный советский человек – тот, кто этой границы не замечает".

  При этом пропаганде приходилось решать противположные задачи. С одной стороны, воспитывать послушание, которое зиждется на подчинении правилам и порядку, и одновременно героику, которая основывается на нарушении правил. Вспомним фильм "Чкалов" об одноименном советском летчике-герое, который был как раз нарушителем порядка и правил.

Советская визуальность все равно была подчинена слову Т. Дашкова говорит [51]: "Существовала жесткая госцензура, государство отслеживало и контролировало все выходящие фильмы, причем этим занимался и лично Сталин. Множество фильмов он отслеживал с момента написания сценария, действительно читал тексты, правил их, придумывал названия и в целом активно участвовал в кинопроцессе. Особенностью кино в Советском Союзе был логоцентризм: признавая огромную роль кинематографа, упор делали на текст, на него приходилась основная идеологическая нагрузка. Фильм воспринимался как экранизация сценария" (см. также ее статью о визуальном каноне в советских женских журналах [52]).

  При этом интересным становится  то, как сами США видят свои слабые стороны, говоря даже об определенном упадке своей мягкой силы. Дж. Биглер, например, видит такие четыре проявление этого [53]: невнимание аудитории, хотя в некоторых случаях аудитория становится важнее самого месседжа; несовпадение меседжа с реальными действими политиков; падение финансирования в сфере коммуникации; милитаризация политики ведет к отрицанию складывающейся ситуации "военные как месенджеры". 

Мы не упоминали об еще одной характерной черте пропагандистских дуэлей.  В них наблюдается следующее: все ключевые события имеют противоположные интерпретации. Причем до этого всем казалось невозможным такое положение дел, особенно в ситуациях, которые как бы видны невооруженным глазом. Но противоположные стороны видят, как правило, абсолютно разную действительность, разумную для каждой из сторон.

  Технологии всегда усиливают власть, по этой причине на ТВ не бывает протестных месседжей. Но когда власть теряет контроль (или исходно не имеет его, как это есть в случае Интернета), протестность способна побеждать пропаганду.

Литература

1. Kilcullen D. Counterinsurgency. - Oxford, 2010

2. Kilcullen D. The accidental guerilla. Fighting small wars in the midst of a big one. - Oxford, 2009

3. David Kilcullen // en.wikipedia.org/wiki/David_Kilcullen

4. Kilcullen D. Counterinsurgency redux // www.au.af.mil/au/awc/awcgate/uscoin/counterinsurgenc...

5. Snow N. Information war. - New York, 2003

6. Lippmann W. Public opinion. - New York, 1997

7. Окара А. Русскость как геополитический товар товар // okara.org/2015/04/russkij-mir-2010/ 

8. Lakoff G. The political mind. A cognitive scientist's guide to your brain and its politics. - New York, 2009

9. Klein N. The shock doctrine. The rise of disaster capitalism. - New York, 2007

10. Burgin A. The great persuasion. Reinventing free markets since the depression. - Cambridge etc., 2012

11. Dicey A.V. Lectures on the relation between law and public opinion in England during the nineteenth century. Indianapolis, 2008

12. A.V. Dicey // en.wikipedia.org/wiki/A._V._Dicey

13. Жарков В. Процветание как форма измены: исторический опыт России // Апология. - 2005. - № 2

14. Westen D. The political brain. The role of emotion in deciding the fate of the nation. - New York, 2008

15. Галина Пышняк: басни о казни в Славянске // lenizdat.ru/articles/1121981/

16. Беженка из Славянска вспоминает, как при ней казнили маленького сына и жену ополченца // www.1tv.ru/news/world/262978

17. Галас Я. Брат Галины Пышняк: "Сестра нам заявила: "Вы - бандеры проклятые, которых вешать надо!" // fakty.ua/185109-brat-galiny-pyshnyak-sestra-nam-zayavila-vy-bandery-proklyatye-kotoryh-veshat-nado

18. Хачатрян Д. Как стать тролльхантером // www.novayagazeta.ru/inquests/67574.html ;

19. Туманов Г. Троллевые игры // kommersant.ru/doc/2736201

20. Безумие кремлевских троллей // www.svoboda.org/content/article/26913247.html

21. Пригожинские миллионы: как шеф-повар Путина создал армию кремлевских троллей // theins.ru/politika/857 

22. Анатомия пропаганды: взломанная почта Потупчик объяснила многое // theins.ru/politika/2320

23. Резунков В. Разворошить муравейник троллей // www.svoboda.org/content/article/27043750.html

24. Дудкина Ю. «Троллинг — элемент одной большой системы». Зачем бывший «кремлебот» судится со своими работодателями // snob.ru/selected/entry/93184 

25. Петлянова Н. "Всречаются те, кто верит в то, что пишет. Это очень страшные люди". Откровения бывшего тролля, покинувшего логово // www.novayagazeta.ru/politics/68698.html

26. Чен А. Агентство // nytimes.com/2015/06/07/magazine/the-agency-russian.html?_r=1 

27. Козлюк С. Тролі на службі Анттимайдану // tyzhden.ua/Society/101250

28. Інтернет-тролі на службі в олігархів і політиків // www.radiosvoboda.org/content/article/27042051.html

29. Miller E. Israel accused of trolling activists on Facebook http://www.timesofisrael.com/israel-accused-of-troll...

30. Israeli students to get $2,000 to spread state propaganda on facebook// electronicintifada.net/blogs/ali-abunimah/israeli-students-get-2000-spread-state-propaganda-facebook

31. Blumenthal M. Israel cranks up thr PR machine // www.thenation.com/article/176703/israel-cranks-pr-ma...

32. Blakeley J. A guide to hasbara trolls //whitewraithe.wordpress.com/a-guide-to-hasbara-trolls/

33. Bernays B. Propaganda. - Brooklyn, 2005

34. Ellul J. Propaganda. The formation of men's attitudes. - New York, 1973

35. Edelstein A. Total propaganda. From mass culture to popular culture. - Mahwah - London, 1997

36. Clark T. Art and propaganda in the twentieth century. - New York, 1997

37. Levy E. Propaganda and the Jesuit Baroque. - Berkeley etc., 2004 

38. Institute for Propaganda Analysis // en.wikipedia.org/wiki/Institute_for_Propaganda_Analysis 

39. Conserva H.T. Propaganda techniques. - [s.l.], 2003

40. Boyett J.H. When does rhetoric become propaganda // www.guruguidebooks.com/files/When_Does_Rhetoric_Beco...

41. Gehr R. Why movies make the best journalism // www.cjr.org/analysis/documentary_journalism.php

42. Пухов Р.Н. Миф о "гибридной войне" // nvo.ng.ru/realty/2015-05-29/1_war.html

43. Proxy war // en.wikipedia.org/wiki/Proxy_war

44. Семин К. Об информационной войне: без идеи не бывает победы, но идея должна быть конкретной  // www.odnako.org/blogs/ob-informacionnoy-voyne-bez-ide...

45. Соловей В. Отключение смысла. Интервью // www.lgz.ru/article/-20-6463-21-05-2014/otklyuchenie-...

46. Сорокин В. Помутнение умов в России - временное расстройство. Интервью // www.radiopolsha.pl/6/249/Artykul/211307

47. Дугин А. и др. Сетевые войны. - Изборский клуб. - 2013. - № 10 // www.dynacon.ru/arh/10_Book.pdf

48. Sofi Oksanen // en.wikipedia.org/wiki/Sofi_Oksanen

49. Oksanen S. A lion in a cage. A finlandization of Europe // www.eurozine.com/articles/2015-06-19-oksanen-en.html

50. Куляпин А.И. и др. В стране советской жить: мифология повседневной жизни 1920-1950 г. // www.nsu.ru/education/virtual/cs11kuliapin_skubach.pd...

51. Рамзаева М. Плоские герои и картинные злодеи советского кино // slon.ru/calendar/event/1107256/

52. Дашкова Т. Идеология в лицах: формирование визуального канона в советских женских журналах 1920-1930-х годов // gender-ehu.org/files/File/Dashkova.pdf

53. Bigler S.F. Strategic communications and the decline of the US soft power // www.usnwc.edu/getattachment/92156c3d-712c-432b-b2fe-...

http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/prop...

2. Логика пропаганды, или новости без грима

  Пропаганда имеет свою собственную логику, которая позволяет ей менять причинно-следственные связи в зависимости от ее внутренних целей, которые могут не иметь ничего общего реальностью. Пропаганда во времена  мира и  войны используют разные модели.

  Новости о мирных событиях удерживают то распределение власти, которое есть в реальном мире. Доминирующая сила будет получать подобающее ей освещение. Президента все слушают, остальные участники, сидящие за столом, молчат. То есть доминирующий политический игрок занимает наилучшую позицию в освещении. Протестующие против него граждане всегда выглядят случайной толпой, которая никогда не будет способной выполнять президентские функции.

  Наиболее известной моделью, работающей в случае конфликта, становится переименование участников конфликта по модели: Герой, Враг, Жертва. Герой борется с Врагом, чтобы спасти Жертву. Каждая страна вставляет себя в этой формуле в позицию Героя, чтобы противнику досталась позиция Врага/Злодея. Именно тогда война становится справедливой. Любая долгая война  требует поддержки на своем домашнем фронте, поэтому эта формула всегда оказывается задействованной.

  Пропаганда, работая с эмоциональными реакциями, блокирует рациональное мышление. Эмоции вызываются на почти автоматической основе, поскольку это другой уровень реагирования человека, где не работает мышление.  

  Объекты эмоциональной реакции четко известны со времен первой мировой войны, когда пропаганда впервые обрела четкие "индустриальные" формы. 

  Символы, используемые пропагандой, не могут звучать как Добро или Зло, как Рай или Ад. Они каждый раз будут принимать более конкретные формы. Хрущев строил, например, коммунизм, который по всем  параметрам напоминал Рай.

  Первая мировая война ввела инструментарий демонизации противника. Но для этого он должен совершщать определенные действия. Ими стали действия против стариков, женщин и детей, то есть действия по убийству военнослужащих не являются таковыми, а только против мирного населения. Вспомним, что "фашисты" или "каратели" как персонажи уже второй мировой войны, производили именно действия против стариков, женщин и детей. Перенесясь в наше время мы получим аналогичную ситуацию.  

  Д. Дондурей, например, фиксирует [1]: "Самые востребованные сегодня понятия еще полтора года назад не просто не использовались – они были практически невозможны в обыденной характеристике многих ситуаций. Вернемся к самому яркому – «фашисты». В российской моральной и филологической традиции это определение абсолютного зла. Тут существует общенациональный и общекультурный консенсус. Это обозначение оскорбительнее любых матерных слов. Поэтому, видимо, совсем не случайно с экрана всех главных телеканалов страны – а по последним замерам, 88 процентов (тоже ведь показательная и нечаянно красноречивая цифра!) наших граждан получают информацию о происходящем из этих медиа – тысячи раз в день несется: «национал-фашисты», «хунта», «бандеровцы», «либерал-фашисты», «фашистские свиньи в Киеве».Подобная оценочная интенсивность была только в годы Великой Отечественной. Теперь же «убей фашиста!» – абсолютно естественный призыв. Эта спроектированная переброска из 1941 года в 2015-й радикального структурирования взглядов очень опасна по своим невидимым последствиям".

  Пропаганда в этом случае теряет рациональную логику, принимая логику эмоциональную. Она берет наиболее негативно окрашенное эмоциональное слово и приклеивает его к своему оппоненту, на которого теперь переносится все негативное прошлое, даже если он не имеет к нему отношение. Во времена президентской кампании Ельцина представитель компартии как оппонент  подавался в качестве того, кто несет репрессии и дефицит продуктов питания. Тем самым он становился активатором страхов, хотя имел к ним очень косвенное отношение.

  Логика пропаганды делает фиктивное реальным. О многих героях отечественной войны сегодня становится известным, что все было совсем не так, как подавалось. Последними в этом списке опровержений оказались 28 героев-панфиловцев, которых, как можно понять из справки прокурора 1948 г., не былор, как и их подвига [2 - 3]. Все выросло из заметки в "Красной звезде", которая описывала несуществующий в реальности подвиг. В газете они были, в учебниках истории появились, а в реальности их не было. Они возникают как результат технологии героизации пропаганды. В письме А. Жданову главный военный прокурор Афанасьев пишет, что это стало результатом вымысла корреспондента, редактора и литературного секретаря газеты "Красная звезда", который был повторен в произведениях писателей Н. Тихонова, В. Ставского, А. Бека, Н. Кузнецова, В. Липко, М. Светлова.  

Обратим внимание на цепочку, по которой пропаганда раскручивает ситуации: физическое событие (настоящее или вымышленное) - информационное событие, где задействованы журналисты - виртуальное событие, где задействованы писатели и режиссеры. Если Сталин говорил о писателях как об инженерах человеческих душ, то Хрущев еще более упрощал ситуацию, называя их автоматчиками партии.

  Д. Элтейд (см. о нем [4])  в 1979 г. со своим соавтором Сноу предложил идею форматов, с помощью которых происходит трансформация события в новость, в интервью журналу Scientific American следующим образом определяет правительственную дезинформационную кампанию как такую, когда правительство сознательно искажает и/или продвигает неоднозначную информацию для публичного распространения в конкретных целях [5].

  О своей концепции медиа логики он говорит: "Мы предложили "медиа логику" 30 лет тому назад для описания того, как действуют медиа, особенно электронные медиа, их грамматику, формат и так далее для того, чтобы привлекать аудиторию.  Ключевым моментом является то, что развлечения и страх стали не только базой развлекательности в массовой культуре и кино, но и в новостях. Политики и официальные лица признают то, что опора на страх, включая те же картинки, которые можно увидеть в кино, приносит результативность".

  В качестве примера он приводит привязку наркотиков к терроризму, что привело даже к социальной рекламе, где констатируется, что, покупая наркотики, ты поддерживаешь терроризм. 

  Отвечая на вопрос, можно ли избежать воздействия такой пропаганды, он говорит: "Она действует на всех. В общем виде, можно констировать, что чем более медиа образованным является человек (знакомым с тем, как действвет медиа), чем более критично егоь мышление, тем менее вероятно, что это влияние будет им еть мпесто. Люди, имеющие больше возможности думать и оценивать информацию, которые имеют больший доступ к информации и к разным типам  медиа, менее вероятно подпадут под прямое влияние". Следует, правда, подчеркнуть, что это противоречит мнению Ж. Эллюля, которые считал наоборот, что человек, привыкший к разным точка зрения, будет более подвержен воздействию.

  У Элтейда есть книга о создании страха и кризиса [6] и ряд статей на эту тему [7 - 9]. В своей книге он подчеркивает, что опасность и риск являются центральными характеристиками среды ежедневной жизни современного человека. В одной из статей он акцентирует, что жертвы окружают нас всюду, что страх проник во все общество [7]. Элтейд подчеркивает еще два "социальных факта", по которым существует согласие социологов:

- в массовой культуре очень много информации и картинок, имеющих отношение к страху, включая преступность и насилие,

- люди воспринимают социальную жизнь как очень опасную.

Все это ведет к тому, что создается общество риска, выстроенное вокруг политики, контроля и предотвращения рисков [8]. Форматы регулируют отбор, организацию и презентацию информации. Они задают то, что будет обсуждаться, как оно будет обсвуждаться и как оно не будет обсуждаться, что вообще является наиболее важным. Наркотики могут обсуждаться как проблема преступности и как проблема общественного здоровья.

  О продаже чувства страха населению говорят во Франции Ж. Рансьер [10] и Г. Павловский в России [11]. Внедрение страхов облегчает социальное управление, поскольку сегодняшнее государство не занимается ни образованием, ни медициной, ни наукой, ни культурой, но вот безопасностью оно готово все это компенсировать, доказывая тем самым свою нужность, хотя само же сериалами о ментаз нагнетает эти  страхи.

Элтейд говорит о проблемном фрейме как об организующем принципе подачи новостей [7]: "Проблемная машина" находится во множестве масс медиа. Телевизионнные новостные форматы, предпочитающие короткие, драматические, конфликтные, визуально интересные сообщения, нуждаются в рассмотрении событий как проблем. Поэтому проблемный фрейм развивался очень быстро как характеристика новостных форматов". 

  Ш. Айенгар в свое время разделил новости на эпизодические и тематические [12 - 14]. Тематические новости, в отличие от эпизодических, подаются в контексте. Их обсуждают эксперты. В результате, например, ответственность за бедность в эпизодической новости перекладывается на самого человека, а в тематической - на государство. Но поскольку тематическую новость готовить труднее, на телевидении преобладают эпизодические новости, тем самым ответственность за многие вещи перекладывается не на государство, а на человека. 

  Д. Дондурей говорит о производителях контента [15]: "Чтобы доверие было, это целая технология. Это все очень тонкая, специальная, прекрасная работа. Российское телевидение, на мой взгляд, значительно сильнее, чем все секретные службы, армия, Генштаб и любой аппарат насилия в стране. По воздействию на народ, по воздействию на реальное поведение миллионов людей его функции и технологии по влиянию на людей недооценено. Оно колоссально, и миссия российских элит в этом плане очень не оценена".

  В этом интервью у него есть вторая очень важная фраза: "На самом деле те люди, которые изготовляют массовые представления для жизни, они внедряют мифологические программы, связанные с осознанием ежедневной жизни в то, как относиться к пониманию сбитого малазийского лайнера. То есть тот факт, что вы обнаружили, что у вашего мужа есть любовница, только телесериалы могут адаптировать к тому, как вы же отнесетесь к тому, кто сбил этот лайнер. Это огромная, очень профессиональная, очень сложная, невероятно эффективная работа российских медиа".

  То есть реагирование населения на одни события моделируются и создаются реагированием на бытовые события, закладываемым в телесериалах. То есть создается определенный конструкт "мы/они", позволяющий зрителю впоследствии самому порождать реакции на новые события. Собственно говоря, это и есть картина мира. Когда она сильная, то для функционирования социосистемы по сути не нужна и цензура, поскольку граждане сами будут отвергать альтернативное мнение, клеймя его как ложь.  

   Новости также отражают принятую в данном обществе картину мира. Какое бы событие ни подвергалось освещению, на экране все равно проступает доминирующая картина мира. Когда мы берем чужие новости и переозвучиваем их, картина мира будет чужой. Когда мы берем чужие новости и заново делаем сами текст, чужая картина мира все равно проступает сквозь заимствованную визуализацию, которая все равно будет акцентуировать нужные для чужой картины мира моменты.

Литература

1. Дондурей Д. Технология мобилизации. Установки общественного сознания // kinoart.ru/archive/2015/05/tekhnologiya-mobilizatsii-ustanovki-obshchestvennogo-soznaniya

2. Справка-доклад главного военного прокурора В. Афанасьева "О 28 панфиловцах" // www.statearchive.ru/607

3. Мироненко С. История о 28 героях-панфиловцах - это выдумка // tvrain.ru/teleshow/medvedev/12_istorija_o_28_gerojah_panfilovtsah_eto_vydumka-389799/

4. Altheide David // en.wikipedia.org/wiki/David_Altheide

5. Storrs C. How effective are misinformation campaigns to manipulate public opinion? // www.scientificamerican.com/article/misinformation-go...

6. Altheide D.L. Creating fear. News and the creating of crisis. - New York, 2002

7. Altheide D.L. The news media, the problem frame and the production of fear // web.stcloudstate.edu/teore/SocialProblems/THE%20NEWS%20MEDIA%20THE%20PROBLEM%20FRAME%20

AND%20THE%20PRODUCTION%20OF%20FEAR.pdf

8. Altheide D.L. a.o. Fear in the news: a discourse of control // The Sociological Quarterly. - 1999. - Vol. 40. - N 3

9. Altheide D.L. Moral panic: from sociological concept to public discourse // historicalunderbelly.files.wordpress.com/2012/12/moral-panic-from-sociological-concept-to-public-discourse.pdf

10. Рансьер Ж. Олигархи "продают" чувство опасности // www.russ.ru/pole/Oligarhi-prodayut-chuvstvo-opasnost...

11. Павловский Г. Гениальная власть! - М., 2011

12. London S. How the media frames political issues // www.scottlondon.com/reports/frames.html

13. Iyengar S. How framing influences citizen understanding of public issues // www.frameworksinstitute.org/assets/files/iyengarinte...;

14. Iyengar S. Framing responsibility for political issues: the case of poverty // www.communicationcache.com/uploads/1/0/8/8/10887248/...;

15. Дондурей Д. Российское ТВ значительно сильнее, чем все секретные службы, армия и Генштаб. Интервью // ru.rfi.fr/rossiya/20150623-rossiiskoe-tv-znachitelno-silnee-chem-vse-sekretnye-sluzhby-armiya-i-genshtab-danii/

3. Стратегический контент и его реализация в информационных и виртуальных объектах 

   Виртуальный объект — телесериал или видеоигра — трактуется как развлекательный, то есть новость всегда будет «серьезнее» любого виртуального объекта. Виртуальность из-за развлекательности и позволяет проникать в массовое сознание без сопротивления, что как раз является ее сильной стороной. Зритель может отвернуться от новостей, но он никогда не откажется от виртуальности.

   Стратегический контент представляет собой ту национальную матрицу, которая стоит за множеством конкретных реализаций в национальном информационном или виртуальном продукте каждой из стран. Мы воспользовались термином «стратегический контент», взяв его из киберстратегии Министерства обороны США, хотя там он означает нечто другое — стратегические цели или задачи.

   Иным возможным термином является «базовый нарратив» (master-narrative), который также имеет множество реализаций при сохранении единства, заданного ним. Интересно, что Дж. Лакофф в своем понимании фрейма также разграничивает глубинные и поверхностные фреймы [Lakoff G. The political mind. A cognitive scientist's guide to your brain and its politics. — New York, 2009; Lakoff G. Don't think of an elephant. Know your values and frame the debate. — White River Junction, 2004]. То есть речь идет об идеальной, квази-идеологической конструкции, стоящей на более высоком уровне абстракции, чем ее конкретные реализации в виде виртуальных и информационных объектов.

   В чем разница между информационными (например, новости) и виртуальными объектами (например, телесериал, видеоигра или бестселлер)? Мы можем предложить ряд различий, которые помогут нам увидеть разную силу воздейстия этих продуктов на массовое сознание.

  Во-первых, они отличаются как продукт кратковременно живущий, например, новость, которая завтра сменится другой, так и долгоживущий, как роман. Частично это связано с тем, что новость находится в конкурентном поле времени: сегодняшняя новость о каком-то объекте легко вытеснит вчерашнюю как устаревшую. Роман как пример виртуального объекта не имеет конкурентов в плане существования, в виртуальном поле места гораздо больше, там каждый объект может найти свое пристанище. Физические объекты, которые отражают информационные, вообще имеют соотношение «один объект — одно место». Мы можем привести пример с памятником, на определенном месте может стоять только один памятник, другой оказывается невозможным даже поблизости. Новости, повествуя о разных объектах, могут стоять рядом, то есть информационное пространство имеет больше измерений.

  Во-вторых, есть еще одно отличие, опираясь на которое можно понять первое разграничение. Новость жестко завязана на отражение реальности, чего нет в случае виртуального объекта, который может заниматься вообще альтернативными реальностями, как это бывает, например, в фантастической литературе. Кстати, занятия альтернативной реальностью тоже очень важны, здесь уместна как пример тема российско-украинского конфликта, поднятая задолго до его начала именно в фантастике [см. тут и тут].

   В-третьих, виртуальный объект трактуется как развлекательный, то есть новость всегда будет «серьезнее» любого виртуального объекта. Виртуальность из-за развлекательности и позволяет проникать в массовое сознание без сопротивления, что как раз является ее сильной стороной. Зритель может отвернуться от новостей, но он никогда не откажется от виртуальности.

   В-четвертых, в случае информационного объекта основную нагрузку несет отсылка на реальность. В случае виртуального — отсылка на виртуальность. Этим мы хотим подчеркнуть, что информационные объекты будут конкурировать по разности объектов описания, в то время как виртуальные — по разности особенностей текста и стиля.

   В-пятых, информационный объект в виде новости стремится к полюсу бесплатности, виртуальные объекты — к полюсу платности. Могут быть разные варианты, но в целом такая тенденция присутствует. Общество и государство стараются охватить как можно больше людей своими новостями, потому что там в явной форме акцентирована их точка зрения. Виртуальные объекты могут делать это не прямо, а только косвенно.

   В-шестых, мы для этого разграничения можем воспользоваться взглядами С. Эйзенштейна на искусство, который трактовал его как чувственное мышление, а не как рациональное. Примером полного торжества чувственного мышления для него были магические и ритуальные практики [Эйзенштейн С. Метод. — Т. 1. — М., 2002. — С. 184]. Приоритет чувственного мышления тогда будет у виртуальных объектов, а рационального — у информационных.

  И новость, и роман всегда будут базироваться на определенной стратегической матрице, отражающей национальное видение мира, его ценности, его идеалы. Такой стратегический контент всегда варится в бульоне массовой культуры, а не создается искусственно. К примеру, Ельцин поручал Г. Сатарову разработать вариант «российской мечты», но из этого ничего не вышло (см. некоторые данные о Сатарове здесь и здесь).

   Без такой стратегической матрицы правильной направленности постсоветское пространство обречено на поражение. К примеру, вот как видит эту проблему, которую еще можно назвать запаздыванием с разработкой смыслов, Д. Дондурей: «Гайдар и его команда знали, где в семи-восьми местах следует обрезать экономику социализма. Но не понимали — я говорил об этом с Егором Тимуровичем, — что любые экономические реформы обречены без трансформации культурной модели социализма в сознании всех акторов действующей Системы. Протофеодальная культурная матрица, в конечном счете, их трансформирует, приспособит и с помощью разного рода имитаций вовлечет в свои недра. Одурачит и перекодирует. Я уже говорил о том, что действует выдающаяся и очень устойчивая по своему потенциалу смысловая платформа управления нашей жизнью». И еще: «Производство современного мира давно переместилось в виртуальную вселенную, где главное вовсе не добыча нефти или продажа металлов, а изготовление массовых представлений о происходящем».

   Есть еще один важный параметр, касающийся как информационных, так и виртуальных объектов, поскольку и те, и другие производятся индустриально в больших количествах. Это массовый продукт, в отличие от, например, произведения искусства, которое существует в одном экземпляре. Если не массовость, то знание ему несет музей, где он может находиться, или тиражирование в других формах — например, открыток или альбомов.

  М. Чве заявил о ритуалах (Chwe M. S.-Y. Rational ritual: culture, coordination and common knowledge. — Princeton, 2013. Кстати, эта его книга попала в число тех, которые рекомендует М. Цукерберг), что они формируют общее знание, а не индивидуальное. Эта ситуация описывается словами: что я знаю, что они знают. Публичные церемонии создают контент за счет сближения власти и сакрального. Интересно также его интервью по поводу его последней книги [тут и тут], первую главу которой можно увидеть в сети . Книга называется «Джейн Остин, специалист по теории  игр». Он говорит о романистке Джейн Остин, что она не была математиком, но была специалистом по теории игр, у которой были стратегические прорывы, выходящие за пределы современных социальных наук. До этого он анализировал с точки зрения теории игр и Шекспира. Кстати, и книга должна была называться «Народная теория игр», поскольку он хотел осветить в ней людей, которые используют теорию игр, не будучи в ней специалистами (см. список его работ на его же сайте).

  Про книгу Чве о ритуалах Цукерберг говорит, обосновывая свой выбор: «Эта книга о концепции "общего знания" и о том, что люди понимают мир не только по тому, что они лично знают, но и по тому, что они знают, что другие люди знают, а также на базе нашего разделяемого знания. Это важная идея для создания социальных медиа, поскольку мы часто сталкиваемся с компромиссами между созданием личного опыта для каждого индивида и порождения универсального опыта для каждого. Я надеюсь изучить это подробнее».

  Но это же общее знание порождают не только ритуалы или соцсети, а и телевидение. В этом же и есть сила массовых коммуникаций, что одновременная выдача информации большому массиву людей сразу делает ее общим знанием.

Такое общее знание, несомненно, должно иметь стратегическую направленность, обладать стратегическим контентом. Однако этот стратегический контент может иметь по крайней мере четыре возможных направления. Он может подталкивать население к следующему:

— быть стабилизирующим, чем прямо и косвенно состояние социосистемы консервируется, но одновременно это является наиболее частотным использованием, к примеру, телевидения;

— быть прорывным, способствующим тому, чтобы население стремилось к переходу к новому состоянию социосистемы, новому технологическому укладу, например, советский фильм «Девять дней одного года» повернул школьников к поступлению на физические факультеты с тем, чтобы стать ядерными физиками;

— быть регрессивным, отправляя население к старому своему уровню, не выпуская его из него, что делает большинство телесериалов, поскольку не имеют других задач, кроме удержания зрителей у экранов;

— быть контрпродуктивым, в этом случае имеет место неадекватная «ломка» национальной картины мира, особенно когда это делается извне.

  К примеру, если государство будет удерживать патриархальную стратегическую матрицу, в рамках которой государство существует как единственный игрок, страна не будет принимать и порождать инновации, поэтому она не будет конкурентной с точки зрения развития современной экономики.

  Страна может иметь героев, оглядывающихся назад или смотрящих вперед. Для Украины такими героями должны быть Амосов и Глушков, а не бесконечный возврат к старым мотивам.

  Даже старый текст в новом телеобличье может будить умы страны, а не выступать в роли передачи «Спокойной ночи, малыши». Примером этого могут служить два варианта экранизации Конан-Дойля: это британский телесериал «Шерлок» и американский «Элементарно». Мы явно видим, что они поставлены умными людьми и для умных людей. Кстати, как и «Хаус», который привораживал зрителей к экранам, хоть был построен на медицинской тематике.

  Государство и общество пользуется всеми средствами, чтобы управлять большими массами. Они могут ухудшать условия жизни в одном регионе, в одном виде профессиональной деятельности, чтобы перевести людей в другой. Е. Гонтмахер говорит, к примеру, о безработице: «Безработица в современном мире — нечто другое. Это, в целом, успешное управление большими массами людей».

  Единственной практикой продвижения новых идей сегодня (пока и к сожалению) являются переводы или ремейки чужого телекино. Но если они все равно делаются асистемно, вне понимания стратегической матрицы, то от этого нет никаких результатов. Телезритель сегодня почти не получает никакого интеллектуального продукта, который был даже в советское время, когда существовало большое число таких передач и одновременно все это поддерживалось мощной журнальной программой. Советский Союз занимался модернизацией страны, которая шла и на уровне СМИ, и на уровне науки и образования, а не только провозглашалась с трибун в речах.

  Примером исключительно высокого уровня является Би-би-си, где даже новостной сайт имеет отдельный подраздел «Будущее». Фантастические фильмы типа «Доктор Кто», «Парк юрского периода» или «Торчвуд», будучи развлекательными, несут массу информации, «раскрывающей» ум зрителя всему новому. Это особенно касается документальных фильмов Би-би-си.

  Наиболее успешные российские телесериалы являются ремейками американских. Это «Воронины», это «Моя прекрасная няня», где няня из Бруклина превратилась в няню из Мариуполя. И это мировая тенденция. Телесериал «Родина» является ремейком американского сериала, который сам является ремейком израильского оригинала. Так и «Карточный домик» является ремейком британского варианта.

  В принципе, любые сериалы «подгоняются» под интересы массовой аудитории. К примеру, каждый американский фильм обязательно несет в себе любовную историю [Михеева Л. Реификация романтической любви и новые паттерны интимности в современном ситкоме («Как я встретил вашу маму») // Логос. —2013. — № 3]. Однако в нем, кроме эмоций, должно быть что-то для интеллекта. Пока мы не видим этого на своих телеэкранах. Там происходит резкое занижение интеллектуальности продукта, что особенно видно в популярных жанрах — юморе и телесериалах.

  Стратегический контент сегодня направлен на регресс массового сознания. Никто не пытается поднимать его на новый уровень. Принята концепция, что зритель должен отдохнуть и «забыться», и при этом не дай бог, он о чем-то будет думать. Тут же эксплуатируются и самые простые, почти биологические реакции.

  Упомянутый выше Дондурей не видит разработок в этой сфере: «Вот либерально мыслящие публицисты говорят: "Ну, это пропаганда". Вообще-то "пропаганда" — это всего лишь продвижение каких-то программ — любых. Просто так принято, удобно обозначать официальные интерпретации происходящего, чтобы не заниматься проектированием системы. Я не слышал, что где-то появились группы экспертов — пусть и сверхзасекреченные, — которые занимаются разработкой альтернатив культурной перезагрузки. Она, судя по всему, не планируется. Поэтому будем продолжать жить с чуточку модернизированными представлениями 30-х годов прошлого века. Будет тот президент или этот — сохранятся все те же смысловые конструкты, которые я готов хотя бы частично назвать. Речь идет о сверхценностях, которые предписывается сохранить любой ценой».

  Интересно посмотреть, как решаются подобные проблемы в бизнесе, где тоже возникла проблема менеджмента стратегических представлений [Foss N.J. Strategic belief management // Strategic Organization. — 2007. —  Vol. 5. — N 3]. Автор цитирует пример из книги Чве по поводу рекламы в трансляции Суперкубка. Большинство американских семей знают, что другие тоже смотрят эту рекламу. Там есть реклама таких продуктов, как спортивная обувь Nike и Reebok, компьютера Macintosh. С помощью этой рекламы возникает координация действий потребителей, которые знают, что данный продукт будет также и у других благодаря наличию общего знания.

  Информационная безопасность страны покоится не только и не столько на информационных продуктах, она скорее ими поддерживается. Информационная безопасность страны с помощью влияния на массовое сознание создается во многом виртуальными продуктами, которые несут национальную картину мира, которая должна ориентироваться не только на прошлое, но и существенным образом осуществлять «подталкивание» к будущему.   Виртуальный продукт имеет тот же потенциал для информационной атаки или защиты, как и продукт информационный. Отсутствие его или переход на чужие виртуальные продукты делают страну беззащитной.

http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/strategicheskiy_kontent_i_ego_realizatsiya_

v_informatsionnykh_i_virtualnykh_obektakh/

_________________________

© Почепцов Георгий Георгиевич