* * *

Дыханье и движенье стеснены,
и снится миг: свиданье – расставанье.
Я – нищий у кладбищенской стены,
никто не слышит горького стенанья.
Я жду опять, когда придёт тоска.
Уже пора – метель вдали запела.
Накидка серебристая тонка,
и чёрная звезда скользит за белой.
Я сокровенно знак беды храню –
из сатанинской бездны подаянье.
Слезу от ветра в сумрак уроню –
смиренно я взыскую покаянье.
Огнём вселенским выжжена душа,
познав печаль и взлётов, и свержений.
Воспоминанья тщетно вороша,
найду лишь окаянство несвершений.
Но мне увидеть в светлый час дано,
как ангелы касаются устами
воды святой и падает на дно
венок с небесно-чистыми цветами.


              * * *

              В кругу мифических имён
              она ли обретёт прощенье?
              Душа – субстанция времён,
              опасное их превращенье.
              Сращенье мига и веков,
              незащищённый трепет тела –
              она в восторге без оков
              в летейской синеве летела.
              Она не ведает беды,
              не знает страха и сомнений,
              её теряются следы
              в снегах астральных сновидений,
              где нет ни злобы, ни угроз,
              ни горьких разочарований.
              И соткан плащ её из грёз,
              наивных, светлых упований.
              Спиралью пламенеет миг:
              она сюда ещё вернётся,
              когда над миром – лунный лик,
              она прощально встрепенётся.


* * *

Опрокинулась ночь чёрно-синим дождём –
безнадёжно, беззвёздно, не видно ни зги.
Мы дотерпим, Бог даст, домолчим, доживём.
Милосердный, спаси, сохрани, сбереги!
Берега одиночества ночью круты,
стережёт где-то рядом проклятый удел.
Пусть я в пропасть сорвусь, только знать бы, что ты
не минуешь чудесный и светлый предел.
А сейчас – лишь кромешная, страшная тьма,
панихидная песня и стылая муть,
сатанинских блуждающих сил кутерьма.
И во мраке пролёг наш таинственный путь.


              * * *

              Не уйти от берёзовой белой страны
              и от этих – с размахом – огромных ромашек,
              и от звона ручья: от струи – как струны,
              от прощений, ошибок, обид и промашек.
              Не уйти от бредовых, бедовых подруг
              и друзей – сумасшедшей любви объяснений,
              от погостов с крестами и плачем вокруг;
              со страной наяву, и во мгле, и во сне – с ней.
              Тени – на гробовой погребальной доске.
              Мир укрыт лунно-чёрным таинственным фетром.
              Здесь и камни больны в безысходной тоске,
              птицы, с жизнью прощаясь, становятся ветром.


* * *

Летело тело в паутине
чернеющего серебра –
и всё опять, как на картине:
метёт позёмка со двора,
в тяжелой золочёной раме
канал зловеще заключён,
светлеет звонница на храме,
окно залатано лучом,
скользящим сказочно во мраке.
И стукнет дверь, и входит в дом
в слепящем синем-синем фраке
с лицом невидимым – фантом.
Здесь с вечера – вино и свечи,
на теле – только тень одежд.
И сон таинственно расцвечен,
и трепет заснежённых вежд.
Здесь нежеланны добродетель
и нежная ненужность – речь.
Участник я или свидетель
и наших, и не наших встреч?
Глаза исполнены молитвы
и вместе с тем греховны столь –
и сталь, и лунный холод бритвы,
и форму обретает боль.


              * * *

              Вам – нежная улыбка ада
              и ледяной на шею жгут,
              а демонов будить не надо:
              они того ведь только ждут.
              И зверя стережёт ограда,
              и кони призрачные ржут,
              и грифы наши души жрут –
              проста зловещая тирада.
              Здесь – поцелуй скользящий гада,
              костры из праведников жгут
              и жуткие плоды здесь жнут.
              И яд – за преданность награда.


* * *

Из парка лучи проскользнут на паркет.
Бледнеет в окне отраженье Богини.
Всё ближе и ближе блуждающий свет –
серебряных бликов пронзительный иней.
И мраморный холод в пространство проник,
с улыбкой приникло к стеклу отраженье –
мерцающим светом очерченный лик.
Слепящих, блуждающих пятен движенье –
вдоль каменных, скорбью иссеченных плит,
в прозрачном свечении ждущих ответа.
И времени призрак над ними летит,
и ярок прообраз грядущего света.
И знаком таинственным – тени от рам,
узоры так дерзки на благостных ликах.
Откуда ты взялся – светящийся храм,
весь в лунных, таких ослепительных бликах?
Есть страшное нечто в твоей простоте,
в твоей красоте, не дающей ответа.
Пугающе гулко звучит в пустоте
неведомый голос поющего света.
Змеится прохладою мраморных губ
никем не сказанное, жданное слово.
Из света рождённый, сверкающий куб
слепящею влагой расплещется снова.
И в парке, где тени бегут по холмам,
как луч в поднебесье, полёт озаренья,
на миг лишь вознёсся блистательный храм,
объятый мерцающим светом забвенья.

___________________________
© Мисонжников Борис Яковлевич