В нечеловеческих условиях он ведет себя по-человечески

Андрей Тарковский, фильм «Солярис» 

  Мы начнем с рассмотрения идей дисциплинарной власти французского философа Поля Мишеля Фуко, которую он противопоставляет так называемой «юридической» модели. В то время как в «юридической» модели власть выступает в лице конкретного субъекта: государства или князя, принуждающих членов общества при помощи силы или демонстрации силы к исполнению законов и руководит через запреты (через нельзя), дисциплинарная власть определяет не то, что нельзя делать, а то, что нужно делать. 

  Дисциплинарная власть выражается в виде определенной техники, практикуемой в расширяющихся масштабах. Появляется всепроникающая безличная система отношений через принятие массы решений на уровне отдельных звеньев. Эта масса решений совсем не обязательно имеет в виду определенный конечный результат. Решения множатся, опираются друг на друга и образуют систему, в которой нельзя найти конкретных лиц, от которых исходят эти решения. Власть становится анонимной.

  «Ибо повсюду, где есть власть, она осуществляется. И собственно говоря, никто не является её обладателем, но тем не менее она осуществляется всегда в определённом направлении, когда одни находятся по одну сторону, а другие – по другую, и мы не знаем, у кого она есть, но мы знаем, у кого ее нет» [1].

  Даже оппозиция превращается в условие сохранения власти, подобно тому, как воздух является опорой для взмахов крыла птицы. Сопротивление власти может быть непримиримым или способным к компромиссам, спонтанным, но и эти точки сопротивления вписываются в систему отношений власти. Власть конкретных лиц заменяется властью дисциплины отношений между людьми: люди сами делают то, что нужно и как нужно без внешнего принуждения.

  Проиллюстрируем это на примере обычного современного вуза. Очевидно, что в нем отсутствует система непосредственного подчинения конкретным лицам: никто не ходит по коридорам, раздавая приказы. Однако преподаватели и студенты подчиняются учебному расписанию, вывешенному скромной женщиной из деканата, это расписание определяет передвижение преподавателей и студентов в пространстве и во времени – из одной аудитории в другую. Студенты учатся на основе стандартов, у которых нет конкретных авторов. Просто вдруг спускаются новые государственные образовательные стандарты, и преподаватели сотен вузов вместо совершенствования реального учебного процесса вынуждены снова писать многостраничные учебные программы. 

  Проводятся реформы средней школы и вузов, и снова никто не знает авторов этих реформ, просто из бесчисленных кабинетов министерства спускаются инструкции. В свою очередь наверх идут бесконечные планы, справки и отчеты. Функционирует анонимная безличная система, направляющая, контролирующая и загоняющая в определенные рамки учебную деятельность. 

  В романе Франца Кафки «Процесс» банковский служащий, проснувшись, обнаруживает в своей квартире судебных исполнителей. Таким способом он втягивается в судебную процедуру, при этом совершенно невозможно определить, в чем его обвиняют. После хождения по бесконечным инстанциям и бесконечных разговоров с адвокатом, его вызывают в суд для рассмотрения дела по существу. Но при этом его называют маляром, потому что произошла путаница в судебной машине. Однако все его протесты оказываются неуместными в конвейере судебных рассмотрений. Наконец ему кем-то и где-то выносится приговор, приходят люди в черных цилиндрах, отводят в карьер и приводят приговор в исполнение. 

  И на самом верху люди опутаны инструкциями и регламентами с расписанием на много дней вперед. Все скованы одной невидимой дисциплинарной цепью, которую нельзя преодолеть, как муха не может пробиться сквозь невидимое для нее оконное стекло.

  В контексте учения Мишеля Фуко о дисциплинарной власти оказывается актуальным учение Макса Вебера о бюрократии. Вебер использует образ безжизненной машины, представляющей собой сгустившийся дух. Это наделяет ее силой принуждать людей служить ей и определять будни их рабочей жизни так же властно, как это происходит на фабрике. Сгустившийся дух – это еще и та живая машина, какой является бюрократическая организация с ее требующим специального обучения профессиональным трудом, разграничением компетенций, уставами и иерархически ступенчатыми отношениями подчинения. В союзе с мертвой машиной эта живая машина стремится изготовить оболочку той личной зависимости, с которой люди, подобно феллахам в древнеегипетском государстве, вероятно (курсив мой – М.Н.) со временем вынуждены будут бессильно смириться. При условии, однако, что это рациональное управление и обслуживание со стороны чиновников будет для людей последней и единственной ценностью, выносящей решение об управлении их делами, так как бюрократия исполняет это несравненно лучше любой другой организации господства [2].

  Обратим внимание на то, что все же речь идет о вероятности, а отнюдь не неизбежности того, что люди будут вынуждены мириться с личной зависимостью подобно феллахам. И подчеркнем, в чем состоит условие такого вынужденного смирения: рациональное управление и обслуживание со стороны чиновников станет для людей последней и единственной ценностью, определяющей управление их делами.

  Покажем, в чем состоят, согласно Максу Веберу, принципы бюрократии:

– иерархическое построение организации;

– иерархия приказа, построенная на легальной власти;

– подчинение нижестоящего работника вышестоящему и ответственность за свои действия и действия подчиненных;

– специализация и разделение труда по функциям;

– четкая система процедур и правил, обеспечивающая единообразие выполнения производственных процессов;

– система продвижения и пребывания в должности, основанная на умениях и опыте и измеряемая стандартами;

– ориентация системы коммуникаций как в организации, так и вне ее, на письменно зафиксированные правила [3].

  Можно обратить внимание на то значение, которое придается иерархии. О ней идет речь в трех из всех перечисленных семи положений. Иерархия характеризует построение организации, а также движение приказа – от вышестоящего звена к нижестоящему, а также порядок подчинения одного работника другому. Очевидно, что звенья, находящиеся в отношении иерархии, не являются равными. Это неравенство можно выразить следующим образом: каждое звено выступает субъектом по отношению к нижестоящему звену и объектом по отношению к вышестоящему звену. Но в таком случае одно и то же звено бюрократической структуры не может быть по отношению к себе одновременно и субъектом, и объектом. Это означает, что отдельное звено не способно к самоизменению. Неспособность к самоизменению означает ориентацию на повтор однажды освоенного, с которого может заставить перейти на что-то другое лишь приказ вышестоящего звена. Предоставленное самому себе каждое звено бюрократической структуры будет стремиться бесконечно заниматься одним и тем же.

  Перейдем к наивысшему звену бюрократической структуры. Над ним уже не находится еще более высокое звено, которое могло бы заставить его измениться в соответствии с новыми требованиями. Поэтому и это наивысшее звено должно точно так же, как и остальные звенья, стремится к воспроизведению однажды освоенного. 

  Очевидно, что лишь извне приложенная сила способна изменить это положение вещей. В классическом буржуазном обществе такими силами, вполне конституционными, является оппозиция, претендующая заступить место прежнего правящего слоя, а также переизбираемый периодически парламент, который своим обновленным составом выражает новую расстановку сил в обществе и тем самым содержание нового общего интереса. Все это должно в идеале обеспечивать своевременную замену высшего звена в правящей бюрократической структуре. И вот тогда все звенья бюрократической машины будут вынуждены перестроиться (при этом отпадут обнаружившиеся лишние звенья), потому что каждое высшее звено выступит субъектом изменений в соответствующем низшем звене. И наступит «новая земля и новое небо». 

  Этот переход аналогичен смене парадигмы в естествознании. Здесь важен именно скачок от одной парадигмы к другой, дискретность сменяет непрерывность, которая на деле оказывалась хождением по кругу в рамках того, что до сих пор считалось нормальным. Но в реальности смена политической парадигмы не происходит. Выясняется, что так называемая оппозиция и перевыборы парламента давно уже встроены в качестве элементов наличной системы власти, превратившись в необходимые условия ее бесперебойного функционирования. И здесь мы возвращаемся к учению Мишеля Фуко о дисциплинарной власти. Подчеркнем эту сторону дела: двигаясь от дисциплинарной власти Фуко, мы приходим к учению о бюрократии Вебера, а рассмотрение учения Вебера о бюрократии возвращает нас к дисциплинарной власти Фуко. И тем не менее, должна обнаружиться хотя бы чисто теоретическая возможность перехода к «новой земле и новому небу». Как мог бы осуществиться этот переход, показывает Эрих Фромм. В последней части его книги «Иметь или быть?» речь идет о переходе к новому человеку, который сможет отказаться от господства всех форм обладания, ради того, чтобы в полной мере быть. 

  Выделим в рассуждениях Эриха Фромма мысль о том, что логика развития современного общества направлена на формирование гигантских конгломератов, централизованно управляемых сверху бюрократической машиной. И что условием перехода к гуманистическому обществу является приостановка движения к еще большей централизации. В противном случае возникнет то, что Л. Мэмфорд [4] назвал "Мегамашиной", когда все общество уподобится огромному централизованно управляемому механизму. В таком обществе люди утратят способность критического мышления, станут совершенно пассивными и будут стремиться получить лидера, который знает за них, что им следует делать. 

  Для обеспечения независимости людей от бюрократической машины Фромм предлагает введение гарантированного годового дохода, который позволит предоставить всем людям независимо от того, работают они или нет, неоспоримое право на пищу и кров. Они должны получать не более, но и не менее того, что совершенно необходимо для существования человека. Такая мера расширила бы царство личной свободы; никто не был бы экономически зависим от другого человека. В результате отпадет необходимость в бюрократическом аппарате, связанного с программой социального обеспечения с присущими ему оскорблением человеческого достоинства. 

  Вполне может оказаться, что расходы на содержание всех индивидов, пожелавших иметь гарантированный годовой доход, окажутся меньше того, во что обходится огромный бюрократический аппарат, занимающийся вопросами социального обеспечения, лечением больных, особенно с психосоматическими заболеваниями, борьбой с преступностью и наркоманией (которые являются зачастую формами протеста против насилия и скуки) [5].

  Очевидно, что мысль Фромма движется в правильном направлении. Но обратим внимание на то, что он вынужден апеллировать за помощью в изменении мира в лучшую сторону к тем же самым бюрократическим структурам – правительственным, религиозным, социального обеспечения, к «доброй воле» корпораций, ориентированных по своей природе на извлечение прибыли. То есть, апеллировать к тем, кто как раз заинтересован в сохранении статус-кво и поддержании общества в состоянии, соответствующем максиме «иметь», а не «быть».

  Правда, есть еще апелляция к притягательной силе новых идей и к соображению, что когда речь идет о жизни и смерти человечества в качестве самостоятельно мыслящих существ, то необходимо сделать все, чтобы даже мизерный шанс был превращен в реальную возможность. Можно согласиться с рассуждением Фромма, что совсем необязательно, чтобы новый человек сразу отличался от старого, как небо от земли. Сначала делается один шаг, потом другой, и если выбрано верное направление, эти шаги решают все. И постепенно меняется эпоха. Известно, что, например, переход от средневековья к новому времени совершался именно по шагам, в сумме занявших несколько столетий, которые, между прочим, включили в себя период бурной активности Святой Инквизиции.

  Но поставим вопрос иначе. Что делать сейчас обычному человеку в «текущий момент» и в ближайшее десятилетие? Взывать к здравому смыслу, колотясь о бюрократические структуры дисциплинарной власти, чтобы они умерили свой пыл? Или все же возможна иная стратегия, которая не имеет в виду изменение сознания больших масс людей в течение шагов, занимающих столетия?

  Для поиска этой иной стратегии мы обращаемся к работе «Приглашение в социологию» [6] американского социолога Питера Бергера. В главе «Общество как драма» Бергер рассматривает, как все же возможно свободное человеческое действие в обществе, в котором поведение людей целиком и полностью определяется различными социальными механизмами. Или, если подойти ближе к интересующей нас проблематике: как возможно сохранение (скажем даже так, выживание) очагов человеческой свободы в условиях господства дисциплинарной власти?

  Бергер пишет о том, что свобода и причинность на самом деле не исключают друг друга. Нужно принять во внимание, что любой социальный механизм в качестве именно социального состоит из людей. В этом заключается, если можно так выразиться, его уязвимость, ахиллесова пята. Потому что человек, будучи членом (винтиком) социального механизма, все равно самостоятельно определяет степень своей включенности в его работу.

  Как и Фромм, Бергер указывает на возможность прорыва к новому общественному состоянию. Он ссылается на учение Вебера о харизме как типе социального господства, основанном не на традиции или законе, но на необычайно сильном влиянии индивидуального лидера. Форму харизматического господства можно выразить следующим образом: «Вы слышали, что сказано, но я говорю вам...». В этом «но» заключен призыв устранить все, что до этого сковывало, в том числе прежние властные структуры.

  Однако страстность харизматического движения только в редких случаях сохраняется дольше одного поколения. Постепенно возвращается рутина повседневщины. Люди начинают жить якобы при новом порядке, но как трава сквозь трещины в асфальте, прорастают старые привычки, и якобы новый порядок обнаруживает обескураживающее сходство с прежним состоянием, который был низвергнут с таким ожесточением. 

  И все же мир не возвращается в совершенно прежнее состояние. По истечению длительного времени выясняется, насколько все-таки глубокими оказались изменения в обществе. Таким образом, пишет Бергер, Левиафану исторической предопределенности все-таки можно с успехом бросать вызов. Но, обратим внимание – при одном немаловажном условии: когда в нашем распоряжении имеются весьма продолжительные промежутки времени, сравнимые с сотнями лет. Здесь мы возвращаемся снова к проблеме длительности исторических преобразований, на которую мы указывали при рассмотрении перехода к новому обществу по Фромму.

  Очевидно, что промежутки времени, соответствующие смене исторических эпох и переходу к иной парадигме исторического развития, несоизмеримы с длительностью обычной человеческой жизни, в распоряжении которой нет ничего, кроме считанных десятков лет. Зафиксируем этот факт: временные масштабы социальных преобразований и отдельной человеческой судьбы невозможно измерять одной мерой. Не существует гарантии соответствия результатов исторического процесса надеждам и чаяниям отдельного человека. История совсем не обязана реализовать интересы участвующих в ней индивидов. У нее другие временные масштабы и другие цели. Для конкретного человека: вот этого мужчины или вот этой женщины, живущих вот в этот настоящий момент, – нет места в этих «других» временных масштабах и целях. 

  В этом контексте представляется необычайно интересной ссылка Бергера на понятие ролевой дистанции, разработанное И. Гофманом. Имеются в виду ситуации, когда социальная роль играется не всерьез и с определенным умыслом. И выясняется, что это раздвоение является единственным способом для индивида сохранить к себе уважение на фоне грандиозных исторических свершений, совершенно не имеющие на самом деле в виду жизненные интересы конкретных индивидов. 

  Раздвоение состоит в том, что социальную роль (начальника, подчиненного, винтика властных структур) выполняют, не принимая эту роль внутренне. Обозначение ролевой дистанции означает, что винтик бюрократической структуры отвоевывает хотя бы в своем сознании свободное пространство. Сценарий, написанный кем-то другим, сохраняется во всей полноте, сохраняются декорации и репертуар. Однако исчезает сращивание человека с тем, что он должен выполнять в качестве звена иерархической структуры.

  И теперь особенно важно подчеркнуть следующее. Это сохранение себя человеком через дистанцирование от своей роли винтика бюрократической машины можно реализовать только в одиночку, в пределах, так сказать, личного спасения [7]. Подобно тому, как нельзя выйти из толпы всей толпой, чтобы посмотреть на нее со стороны, так и сохранить себя человеком, продолжая в то же время крутиться шестеренкой внутри своей социальной роли, можно только в одиночку. В противном случае мы снова неожиданно для самих себя окажемся внутри еще одной организационной структуры, чтобы шагать в ногу теперь уже в видах освобождения от прежней структуры. История различных революционных организаций показывает, как скоро освободители превращаются в еще более ревностных бюрократов по сравнению с бывшей бюрократией, в которой еще тлел огонек аристократизма и снисходительности [8].

  Если искать в истории философии понятие, которое явилось бы теоретической основой для выдвинутой здесь идеи личного спасения, то, как думается, такой основой может стать учение Эпикура об отклонении, или клинамен.

  Мы представим учение Эпикура об отклонении, опираясь на то, как оно изложено в докторской диссертации «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» молодого Карла Маркса. 

  Прежде всего, покажем, каким способом Маркс вводит необходимость эпикуровского отклонения от прямой линии. Сначала он характеризует движение падения, как такое, в котором исчезает специфическое качество любого тела: «Яблоко при своем падении описывает такую же отвесную линию, как и кусок железа. Всякое тело, поскольку мы его рассматриваем в движении падения, есть, таким образом, не что иное, как …точка, лишенная самостоятельности, теряющая свою индивидуальность» [9]. 

  Отметим, что это движение, лишенное самостоятельности и индивидуальности, живо напоминает действие звена в иерархической властной структуре. Выше мы показали, что иерархия обрекает на неравенство отношений между звеньями: каждое звено выступает субъектом деятельности по отношению к нижестоящему звену, но и само это вышестоящее звено оказывается объектом деятельности со стороны вышестоящего звена. В силу чего одно и то же звено структуры не может быть по отношению к самому себе одновременно субъектом и объектом и, следовательно, не способно к свободному поведению. Это звено является именно точкой, лишенной самостоятельности и индивидуальности, подобно телу, находящемуся в движении падения. Движение падения есть движение несамостоятельности, – подчеркивает Маркс.

 В чем же в таком случае должны проявиться самостоятельность и индивидуальность точки вопреки увлекающей ее силе падения, превращающую эту точку всего лишь в «одну из»? Отрицанием уравнивающего движения может быть некое другое движение, и это другое движение может быть только отклонением от прямой линии.

  В то же время Маркс обращает внимание на противоречие: то и другое движения различно направлены и одновременно могут принадлежать только разным индивидуумам. Не может один и тот же атом в одно и то же время двигаться по прямой линии падения и отклоняться от этой прямой линии падения. И здесь Маркс обращает внимание на то, как Эпикур решает это противоречие: «Он (Эпикур. – М.Н.) старается поэтому представить отклонение по возможности нечувственно. Оно совершается не в положенный срок и совсем не на месте известном, оно происходит в наименьшем пространстве, какое только возможно» [10].

  Итак, движение индивидуума, лишенное самостоятельности и индивидуальности, характерное для властных иерархических структур, должно быть дополнено отклоняющимся движением, которое выражает самостоятельность и индивидуальность. В противном случае, и мы уже приводили соответствующие слова Вебера, придется признать, что дело идет к личной зависимости, сравнимой с положением феллахов в древнеегипетском государстве.

  Рассуждения молодого Маркса о видах движения атома близки к соответствующим фрагментам из поэмы Лукреция Кара «О природе вещей»:

Если ж движения все непрерывную цепь образуют 

И возникают одно из другого в известном порядке, 

И коль не могут путём отклонения первоначала 

Вызвать движений иных, разрушающих рока законы, 

Чтобы причина не шла за причиною испокон века, 

Как у созданий живых на земле не подвластная року, 

Как и откуда, скажи, появилась свободная воля, 

Чт? позволяет идти, куда каждого манит желанье, 

И допускает менять направленье не в месте известном 

И не в положенный срок, а согласно ума побужденью? 

…Лёгкое служит к тому первичных начал отклоненье, 

 И не в положенный срок и на месте дотоль неизвестном [11]

    Важно подчеркнуть, что речь идет не только о движении, отклоняющемся от прямой линии. Важно, что оно происходит «не в положенный срок и на месте дотоль неизвестном». Это же подчеркивает у Эпикура Маркс: «Оно совершается не в положенный срок и совсем не на месте известном, оно происходит в наименьшем пространстве, какое только возможно». 

  Такое движение может происходить только на уровне отдельного индивидуума. Не могут многие индивидуумы отклониться от прямой линии одновременно не в положенный срок, то есть в неопределенное время, и на месте дотоль неизвестном, то есть в неопределенной точке пространства. Таким может быть только движение в одиночку – на свой страх и риск, в виде личного спасения. 

Примечания

1. Фуко Мишель Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. – М.: Праксис, 2002. С. 76.

2. Цит. по:  Земляной С.  Машина живая и машина мертвая // http://www.ng.ru/fakty/2003-10-02/5_machine.html. Помещено 02.10.2003.

3. См.: Николаев А.А. Социология управления: учебное пособие. М.: Альфа-М: ИНФРА-М, 2011. Глава «Социологическое понимание бюрократии».

4. Льюис Мамфорд (1895–1990) — американский социальный философ, историк.

5. В Интернете промелькнуло сообщение, что содержание подразделения налогового управления, которое занимается сбором налогов с малого бизнеса, превышает сумму налогов, собираемых с малого бизнеса.

6. Бергер П. Л. Приглашение в социологию: Гуманистическая перспектива. М.: Аспект Пресс, 1996. 

7. Мы не имеем в виду какие-либо параллели с идеей личного спасения в христианстве.

8. Вспомним сюжет рассказа А. Толстого «Гадюка».

9. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 40. М., 1975. С. 171.

10. Там же. С. 173.

11. Тит Лукреций Кар. О природе вещей: Поэма. М.: Мир книги. Литература, 2006. С. 75, 77.

_________________________

© Ненашев Михаил Иванович