 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
У Гегеля есть метафора так называемой хитрости Разума. Это, когда люди, сознательно преследуя свои частные и в этом смысле случайные интересы, реализуют объективную и необходимую логику исторического процесса, которая находится за чертой их сознания и понимания. Нас интересует возможность использования гегелевской метафоры для понимания конечного смысла деятельности гигантской массы бюрократических работников, которые ведь тоже исходят из своих частных интересов – признание их профессионализма и получение премиальных, благополучие семьи, вплоть до учебы внуков и детей заграницей, обеспеченная старость... Нет ли и здесь некой неосознаваемой, тем не менее реально существующей Сверхцели, достигаемой совокупной деятельностью данного вида работников, а имя им легион [1], но выходящей за горизонт понимания как взятых по отдельности, так и en masse представителей данного вида работников. Рассмотрим ситуацию ближе. Известно, что общество развивается и вообще меняется под влиянием различных обстоятельств, в том числе действий указанных в самом начале тех самых людей, сознательно преследующих свои частные интересы. В то же время существует так называемый правящий слой, который определяет или стремится определить вектор развития общества, разумеется, не забывая, как и все нормальные люди, о своих опять же частных интересах. Правящим слоем выстраивается управленческая структура в виде групп людей, связанных иерархическими отношениями. В социологической литературе такая структура, обслуживающая правящий слой, получила название бюрократии [2]. Так вот, оказывается, в литературе можно найти, причем даже в одной и той же работе, по крайней мере три определения бюрократии [3]. Первое определение состоит в том, что бюрократия – это особый социальный слой профессиональных управленцев, включенных в организационную структуру, характеризующуюся четкой иерархией, «вертикальными» информационными потоками, формализованными способами принятия решений и претензией на особый статус в обществе. Второе определение: бюрократия – это замкнутый слой высших чиновников, противопоставляющий себя обществу, занимающий в нем привилегированное положение, специализирующийся на управлении, монополизирующий властные функции в обществе с целью реализации своих корпоративных интересов. Третье определение: термином «бюрократия» обозначается не только определенная социальная группа, но система организаций публичной власти с целью максимизации своих функций, а также учреждений и ведомств, включенных в разветвленную структуру исполнительной власти. Резюмируя эти определения, получаем, с одной стороны, бюрократию в виде структуры из организаций, в том числе учреждений исполнительной (публичной) власти с четкой иерархией, «вертикальными» информационными потоками, формализованными способами принятия решений, специализирующейся на управлении. Очевидно, что в качестве таковой бюрократия, должна, по крайней мере, по замыслу служить общественным интересам. Но в этих же определениях можно выделить другую сторону, а именно – бюрократия есть замкнутый социальный слой, противопоставляющий себя обществу, монополизирующий и максимизирующий властные функции для реализации своих корпоративных интересов. Первая сторона дела представлена в известных принципах бюрократии как идеального типа, сформулированных Максом Вебером. Они суть следующие: – иерархическое построение организации; – иерархия приказа, построенная на легальной власти; – подчинение нижестоящего работника вышестоящему и ответственность за свои действия и действия подчиненных; – специализация и разделение труда по функциям; – четкая система процедур и правил, обеспечивающая единообразие выполнения производственных процессов; – система продвижения и пребывания в должности, основанная на умениях и опыте и измеряемая стандартами; – ориентация системы коммуникаций как в организации, так и вне ее, на письменно зафиксированные правила [4]. По мнению Вебера, все эти принципы должны гарантировать принятие своевременных и квалифицированных решений, основанных на отобранной и проверенной информации. В то же время признается, что в реальности именно в результате применения этих принципов, стандартизованных правил, процедур и норм, бюрократия теряет гибкость в отношениях с внешней средой [5]. Таким образом, принципы, которые на уровне идеального типа должны обеспечивать принятие своевременных решений, в реальности приводят к потере гибкости в отношениях с постоянно изменяющимся, причем в значительной степени стихийно, а значит непредсказуемым образом, – внешним миром, следовательно, как раз не обеспечивают своевременное принятие решений. Это противоречие между замыслом и реальностью необходимо рассмотреть не только на основе различения: с одной стороны – с другой стороны, но на понятийном уровне. Мы обращаем внимание на то значение, которое Вебер придает принципу иерархии. Последняя характеризует построение организации, а также движение приказа – от вышестоящего звена к нижестоящему, а также порядок подчинения одного работника другому. Очевидно, что звенья, находящиеся в отношении иерархии, не являются равными. Каждое звено выступает субъектом по отношению к нижестоящему звену и объектом по отношению к вышестоящему звену. Но в таком случае одно и то же звено бюрократической структуры не может быть по отношению к себе одновременно и субъектом, и объектом. Это означает, что отдельное звено не способно к самоизменению. Но неспособность к самоизменению означает ориентацию на повтор, на воспроизводство того же самого, однажды освоенного, с которого может заставить перейти к чему-то другому лишь приказ вышестоящего звена. Предоставленное же самому себе каждое звено бюрократической структуры будет стремиться остаться тем же самым, бесконечно занимаясь одной и той же деятельностью. Здесь вполне допустима аналогия с таким явлением как инерция: каждое тело сохраняет свое состояние, из которого выходит только под действием внешней силы, чтобы затем продолжать точно также свое обновленное состояние. Теперь начнем двигаться к вышестоящим звеньям, чтобы выйти в конце концов на последнее, наивысшее звено бюрократической структуры. Над ним уже не находится еще более высокое звено, которое могло бы заставить это высшее звено измениться в соответствии с новыми требованиями. Поэтому и это наивысшее звено должно точно так же, как и остальные звенья, стремиться к воспроизведению однажды освоенного. Реально речь идет о правящей группе, и вот эта группа в качестве правящей будет стремиться к сохранению статус-кво, навязывая его в качестве общего интереса обществу вопреки требованиям непрерывно меняющегося мира. Подчеркнем эту сторону дела. Правящая группа, над которой уже никто не стоит, не может самоизмениться в угоду каким-то новым общим интересам. В конце концов всегда можно заказать нужные социологические исследования, позволяющие определить, что «на самом деле» хотят массы (так сказать, все в наших руках). Изменить это положение вещей может лишь извне приложенная сила. В классическом буржуазном обществе такими силами является оппозиция, которая стремится заступить место прежнего правящего слоя, и переизбираемый периодически парламент, который своим обновленным составом выражает новую расстановку сил в обществе. Все это должно гарантировать своевременную замену высшего звена в правящей бюрократической структуре. Чтобы к власти могли прийти люди с более адекватным пониманием нового общего интереса. И тогда звенья бюрократической машины будут вынуждены перестроиться, потому что каждое высшее звено выступит субъектом изменений в соответствующем низшем звене. Этот переход к качественно новому положению вещей можно сравнить с заменой прежней парадигмы на новую в естествознании. Накапливаются проблемы, которые в рамках прежней парадигмы оказываются принципиально не разрешимыми. И тогда рано или поздно совершается скачок в способе восприятия мира, одним махом решаются накопившиеся проблемы и дается более глубокое понимание прежним, вроде бы давно объясненным фактам. Здесь важен именно скачок от одной парадигмы к другой, прерывающий хождение по кругу в рамках того, что до сих пор считалось нормальным (так называемая «нормальная наука»). Но в современном обществе чаще всего смена политической парадигмы не происходит. Оказывается, что так называемая оппозиция и перевыборы парламента давно встроены в качестве необходимых условий бесперебойного функционирования наличной системы власти. Для пояснения того, как и почему это происходит, обратимся к учению Мишеля Фуко и дисциплинарной власти. Мишель Фуко противопоставляет свое понимание власти так называемой «юридической» модели, в соответствии с которой власть выступает в лице конкретного субъекта, например, в лице государства, или князя, которые опираясь на насилие, принуждают членов общества к исполнению законов и руководят через запреты. Современная (дисциплинарная) власть, считает Фуко, строится не столько на запретах, сколько на содержательном определении жизни общества и людей. Современная власть указывает не что нельзя делать, а что нужно делать. Возникает безличная всепроникающая система отношений. Слова Фуко: власть вездесуща не потому, что она охватывает все, но потому, что она исходит отовсюду. Власть осуществляется не столько через достижение заранее предусмотренных целей, но через принятие массы отдельных частичных решений, которые не обязательно имеют в виду конкретный конечный результат. Важны не цели, а способы решения. Эти решения множатся, следуют друг за другом, опираются друг на друга и образуют систему, в которой нельзя найти конкретных лиц, от которых исходят эти решения. Власть становится анонимной. «Ибо повсюду, где есть власть, она осуществляется. И собственно говоря, никто не является её обладателем, но тем не менее она осуществляется всегда в определённом направлении, когда одни находятся по одну сторону, а другие – по другую, и мы не знаем, у кого она есть, но мы знаем, у кого ее нет» [6]. Даже сопротивление власти перестает быть чем-то внешним для нее самой. Например, власть опирается на так называемую системную оппозицию, которая превращается в ее опору, подобно тому, как воздух является опорой для взмахов крыла птицы. Итак, власть действует в неразрывной связи с точками сопротивления и опирается на них. При этом власть конкретных лиц заменяется властью дисциплины отношений между людьми, когда люди сами делают то, что нужно и как нужно без всякого прямого принуждения. Возьмем обычный вуз. Очевидно, что в нем отсутствует система непосредственного подчинения конкретным лицам, носителям власти. Однако все подчиняются учебному расписанию, которое определяет временные рамки нахождения в вузе и передвижения в пространстве – из одной аудитории в другую. Студенты учатся по стандартам, авторы которых никому неизвестны. Вдруг свыше спускаются новые стандарты, и преподаватели сотен вузов вынуждены переписывать заново многостраничные учебные комплексы, которые якобы должны способствовать улучшению учебного процесса. Проводятся реформы средней школы и вузов в соответствии с инструкциями, спускаемыми из бесчисленных кабинетов Министерства. В свою очередь наверх идут бесконечные планы, справки и отчеты. Инструкции не столько запрещают, но именно предписывают. Проверочные комиссии периодически лихорадят вузы, которые совершенно не способны сопротивляться этим наездам, не позволяющим нормально работать. Функционирует анонимная система, направляющая, контролирующая и загоняющая в определенные рамки учебную деятельность. Эта деятельность сосредоточена в зданиях, разделенных на учебные и административные этажи с секретаршами, замами, многочисленными службами. * * * Сконцентрируемся на вопросе, в чем состоит рациональность этой живой машины (а ведь должен же существовать какой-то рациональный смысл во всей этой лихорадочной деятельности), и действительно ли эта рациональность так уж рациональна с точки зрения реальных интересов людей, составляющих общество? До этого шла речь о том, чтобы показать возможность ситуации, когда отсутствует перспектива перехода к новой парадигме развития общества, потому что деятельность правящей группы направлена на сохранение статус-кво, а этой деятельности, как мы выше видели, соответствует принцип дисциплинарной власти Мишеля Фуко. Очевидно, что это сохранение статус-кво можно раз за разом объявлять в качестве главного общего интереса по крайней мере подавляющей части общества, опираясь на многообразные средства убеждении и принуждения. Нас интересует, в чем будет в этом случае состоять рационализм деятельности бюрократических звеньев. Мы отвлекаемся от того, что упор на сохранение статус-кво обрекает страну на отсутствие каких-либо качественных перемен, а значит обрекает и на отток так называемых пассионариев. Отметим только, что оба момента взаимосвязаны: нет пассионариев, нет и качественных перемен, а при отсутствии спроса на перемены нет места для пассионариев. Речь идет не только о пресловутой «утечке умов», совершается утечка просто энергичных мужчин и красивых женщин. Понятным становится и неизбежность соответствующих реформ в области образования и здравоохранения, нацеленных на устранение самой возможности компенсации такой утечки посредством нового воспроизводства такого рода неудобных индивидов. От всего этого отвлекаемся, чтобы выяснить, в чем должна в таких условиях заключаться деятельность бюрократии в качестве повседневной, рутинной и в то же время вполне рациональной. Бюрократия есть иерархическая структура. А иерархия обрекает на неравенство отношений между звеньями и на то, чтобы одно и то же звено было не в состоянии быть по отношению к самому себе одновременно субъектом и объектом. Отсюда вытекает неспособность отдельного звена к самоизменению. Да и кто бы ему разрешил самоизменяться? Это все равно, что позволить шахматным фигурам самостоятельно менять правила их передвижения. Но неспособность к самоизменению, как мы уже отмечали, означает ориентацию на воспроизводство того же самого, однажды освоенного. И с этого однажды освоенного заставить перейти, то есть изменить свою деятельность, может лишь приказ вышестоящего звена, смысл которого состоит в различных объединениях и разделениях человеческого состава нижестоящих звеньев. Но что будет выступать в качестве повторяющегося момента, так сказать, лейтмотива, во всей массе приказов по изменению деятельности в ситуации, когда вся бюрократическая система сверху донизу ориентирована на сохранение статус-кво. Эти приказы, с одной стороны, должны быть направлены на изменения в низших звеньях, но, с другой стороны, должны способствовать сохранению статус-кво системы в целом, поэтому не приводить к качественным переменам по сравнению с тем, что было. Следовательно, такие приказы должны иметь в виду не качественные, но лишь количественные изменения того же самого. Например, стимулировать так называемую положительную динамику состояния дел в каждом звене. Но очевидно, что принцип «все больше и больше» имеет естественные ограничения. Например, вуз не может без конца наращивать число выпускаемых специальностей и принимать в связи с этим все больше и больше студентов. Существуют другие вузы, которые тоже должны иметь положительную динамику во всех без исключения областях своей деятельности. И очевидно, что положительная динамика одних вузов является естественным ограничителем положительной динамики других вузов, потому что не может быть безграничным число абитуриентов. Также и в экономике – невозможно реально производить все больше и больше одной и той же продукции, здесь снова натыкаешься на ограниченность ресурсов. Тем не менее существует область, в которой принцип «все больше и больше» не имеет ограничений, и все без исключения звенья бюрократической машины могут ему следовать, не мешая друг другу. Это такая область, в которой речь идет не о производстве реальных вещей и индивидов (образование), но текстов в виде приказов, различных указаний, инструкций, методичек, справок, планов и отчетов, самоотчетов и пр. Здесь ресурсным ограничением может быть лишь количество древесины в стране для производства бумаги и мощность соответствующих устройств [7]. Но как раз для государственной бюрократии, сосредоточившей в своих руках в том числе и ресурсы для производства бумаги, не существует данной проблемы в качестве реальной. Для того чтобы управлять какой либо деятельностью, нужно эту деятельность каким то способом оценивать и сравнивать через количественные показатели. Например, в физике сравнивают качественно различные цвета через измерение длины волны электромагнитного излучения. Обратим внимание, что, по сути дела здесь применяется принцип – сравнивать не то, что нужно, но то, что можно. Нужно сравнить синее и красное, но напрямую это нельзя сделать, например, объявить, что синее более синее, чем красное. Поэтому в реальности сравнивают не цвета, а их параллельное измерение в единых единицах длин волн. В оценке и сравнении труда преподавателя, врача, предпринимателя, то есть представителей так называемых творческих профессий, появляется та же проблема. Не сидеть же в учебной аудитории проверяющему, чтобы сравнивать лекции преподавателей на разные темы и по разным предметам. Чтение каждой лекции несет в себе печать индивидуальности, неповторимого опыта и мастерства. Или как можно сравнивать и оценивать работы художника или ученого? Только через количественные показатели, параллельные этой деятельности, и никоим образом не затрагивающие ее суть. Перефразируя слова Макса Вебера из «Протестантской этики» о капиталистическом хозяйственном строе как особом космосе, можно говорить о возникновении в условиях парадигмы сохранения статус-кво документооборота как особого космоса, в который каждый отдельный человек ввергнут с момента своего рождения и границы которого остаются для него предзаданными априори. Индивид в той мере, в какой он входит в сложное переплетение бюрократических отношений, вынужден подчиняться нормам этих отношений. И если этот индивид осмелится в течение какого-то времени нарушать эти нормы (прекратить писать отчеты, самоотчеты и справки), он устраняется из активной жизни столь же неизбежно, как разоряется фабрикант и выбрасывается на улицу рабочий, если они не смогли или не захотели приспособиться к нормам капиталистического хозяйственного поведения. Двигаясь параллельно рассуждениям из «Протестантской этики», можно указать, что для того, чтобы соответствующий способ поведения (непрерывное производство справок и отчетов) одержал победу, он должен был сначала возникнуть. Причем возникнуть не у отдельных, изолированных друг от друга личностей, но как общее мироощущение, состоящее в том, что стабильность лучше любых изменений и что любое изменение делает мир только хуже. И вот при господстве такого мироощущения может продержаться достаточно долгое время ориентация на сохранение статус-кво. Из всего этого следует нетривиальный вывод. Он состоит в том, что умножение бумагооборота в общественной жизни – в экономике, образовании, здравоохранении, вообще в социальной деятельности – есть симптом того, что правящий слой ориентируется на сохранение статус-кво любой ценой. И что не предусматривается переход к новой парадигме общественного развития в обозримом будущем. Или иначе – количественное нарастание вала бумаг есть симптом неспособности общества в данном его виде к качественным изменениям. Но продолжим наше исследование бумажного производства. Бесконечные отчеты и планы не сами себя заполняют, и справки не сами себя пишут. Этим должны заниматься люди, затрачивая для этого нервную и физическую энергию, ресурс которой является ограниченным. Существенным здесь является то, что производство гипертекста, состоящего из отсылающих друг к другу документов, происходит параллельно производству реальных вещей и идей, имеющих художественную и интеллектуальную ценность. Это означает, что создание параллельного бумажного космоса может происходить только в так называемое свободное время, лежащее по ту сторону времени реального производства. Ведь очевидно, что нельзя изготовлять какую-то вещь, торговать, читать лекцию, лечить больного – и одновременно готовить справки, отчеты и методички, предписывающие, какими должны быть торговля, книги, лекции, в какой последовательности заполнять бумаги при лечении больного. Тут уж либо дело делать, либо справки писать. И все же очевидно, что в этом параллельном бумажном космосе должен присутствовать познаваемый для разума смысл. Примем во внимание, что речь идет о деятельности, которая должна выполняться не во время реальной работы, повторимся – невозможно читать или просто готовить лекцию и одновременно писать справку, – но в свободное от реальной работы время. Тогда становится ясным смысл, причем весьма рациональный, всей этой деятельности по созданию параллельного бумажного космоса. Смысл ее состоит в хищении свободного времени у людей так называемых творческих профессий, то есть тех людей, которые по определению ориентированы на создание нового, а следовательно, на изменение статус-кво. * * * Свободное время – весьма интересная категория. Чтобы выяснить ее своеобразие, обратимся к соответствующей статье в «Новой философской энциклопедии» [8]. В ней отмечается, что свободное время есть та часть внерабочего времени, которая остается за вычетом необходимых его затрат, связанных с дорогой от дома до места работы, ведением домашнего хозяйства, уходом за детьми, сном, личной гигиеной и др. несвободными занятиями. Различаются две основные функции свободного времени: восстановление сил, поглощаемых трудом и иными несвободными видами деятельности, и духовное (культурное, эстетическое и т. п.), а также физическое обогащение [9], то есть развитие личности. Для уточнения второй функции свободного времени обратимся к Марксу. Пересказывая и комментируя ход рассуждений в памфлете неизвестного автора пролетарской направленности (в те времена неизвестность автора было довольно типичным явлением), Маркс пишет, что если принять во внимание развитие производительных сил, как оно создано капиталом, то общество за 6 часов будет производить больше, чем теперь производится за 12 часов. В результате все будут иметь 6 часов времени, которым они могут свободно располагать, т. е. будут иметь настоящее богатство (курсив наш. – М.И.) – такое время, которое не поглощается непосредственно производительным трудом, а остается свободным для удовольствий, для досуга, в результате чего откроется простор для свободной деятельности и развития. Свободное время, и это Маркс подчеркивает, – есть простор (пространство) для развития способностей. Маркс формулирует тезис автора, который характеризуется им как прекрасный: «Нация действительно богата тогда, когда вместо 12 часов работают 6 часов. Богатство есть такое время, которым можно свободно располагать, и ничего больше» [10]. Итак, свободное время есть сфера для развития способностей, свободной деятельности и развития. Но если вся эта гора справок, отчетов и методичек, по определению, может производиться именно в свободное время, то открывается указанный выше истинный смысл такого производства. Этот смысл состоит, как было указано выше, в краже свободного времени. Потому что именно наличие свободного времени у достаточно большой массы людей является необходимым условием для создания тех самых качественных изменений, которые вступают в противоречие с парадигмой на сохранение статус-кво. Чисто логически вполне можно, конечно, допустить, что факт разбухания снежного кома бумаг определяется иными причинами. Например, можно сослаться на конкретный человеческий материал с соответствующим менталитетом, заполнивший на данном промежутке времени бюрократическую машину. Этот человеческий материал оказался таким, что бюрократическая машина смогла вырваться из-под контроля и стала работать в режиме causa sui, то есть причины самой себя. Можно также предположить наличие связи с одиннадцатилетним циклом активности солнца. Да, мало ли какие могут гипотетические причины одного и того же явления! Для получения вывода не вероятностного, но достоверного, необходимо провести специальное научное изыскание, которое находится за пределами задач настоящей работы. Но было бы, конечно, любопытно посмотреть, как на это научное изыскание молниеносно наложат гипсовую повязку из справок, отчетов, самоотчетов, самопроверок, наездов проверяющих инстанций, и т.д. В романе И. Ильфа и В. Петрова «Золотой теленок» есть персонаж, который с точки зрения рассматриваемых нами проблем, достоин, как ни странно, восхищения. Этим персонажем является Егор Скумбриевич. Его чрезвычайно сложно застать за выполнением той непосредственной работы, за которую он получает зарплату. Потому что он постоянно занят организацией всяких кружков: политических и музыкально-драматических, конного спорта и дорожного дела, а также кружков по скорейшему уничтожению великодержавного шовинизма и развитию авиации. Информация о созданных кружках отправлялась в форме бесконечных отчетов наверх, суммировались и анализировались соответствующими организациями как нечто реально существующее. Восхищения достойно то, что Скумбриевич ограничивался созданием мира кружков, любителей хорового пения и соревнований только на бумаге. Этот мир совершенно не вклинивался в реальную жизнь людей, занятых делом. Или скажем так – не препятствовал нормальной работе людей. Продолжалась еще эпоха нэпа, и неучастие индивида в бумажном водовороте пока не приводило к устранению из русла нормальной жизнедеятельности. В современном обществе все изменилось. Непрерывное участие в бумаготворчестве в свободное от работы время превратилось для одной массы людей в необходимое условие для того, что иметь возможность участвовать в реальном производстве вещей и идей в соответствии с приобретенной специальностью, получать за это зарплату и премию, которой каждый раз так радуются в семье. Это только в сказке Иссака Шварца магическая фраза «Тень, знай свое место!» спасает героя от морока и вновь превращает его в хозяина положения. В реальности все сложнее. Потому что другая масса людей зарабатывает себе на хлеб и многое другое, обеспечивает свои семьи, получает знаки отличия, привилегии и в конце концов спокойную старость с ощущением не зря прожитой жизни, – участвуя в том, что мы выше назвали хищением свободного времени у людей, занятых производством реальных вещей и идей. Можно представить, какой экономический и духовный рывок произойдет в развитии общества, если первая масса людей получит, наконец, в свое распоряжение то свободное время, которое у них систематически похищается вторыми, а эта вторая масса людей каким-то образом перейдет трудиться в сферу реального производства [11]. Как представляется, такое увеличение массы людей, участвующих в реальном производстве, могло бы привести к новому возрастанию количества свободного времени, которое опять же работало бы на дальнейшее развитие общества. Но очевидно, что это ясное как день представление о выгодах экономического и духовного рывка общества, так же как простое недоумение на уровне здравого смысла от неуемной деятельности чиновничьего аппарата – не изменит положения вещей. Да и кто сможет заставить людей, всю жизнь привычно перерабатывающие одни справки в другие, пойти на риск перехода в сферу, где придется проявлять совсем иные способности, возможно, в значительной степени уже атрофировавшиеся? * * * В литературе имеется опыт размышлений относительно того, как стать (хотя бы в известных границах) хозяином положения в условиях, когда за тебя в тотальном масштабе решают те другие, относительно которых в самом начале сказано, что имя им легион. Для поиска соответствующей стратегии поведения мы обращаемся к работе «Приглашение в социологию» [12] американского социолога Питера Бергера. В 6 главе «Общество как драма» Бергер задается вопросом, как возможно сохранение (скажем даже так, выживание) островков человеческой свободы в обществе, в котором поведение людей более или менее однозначно определяется (детерминируется) различными социальными механизмами? Решая вопрос о совместимости свободы человека с его безусловной зависимостью от социальных механизмов власти, нужно принять во внимание, что любой социальный механизм в качестве социального состоит из людей. В этом заключается, если можно так выразиться, его уязвимость, ахиллесова пята. Потому что человек, будучи членом (винтиком) социального механизма, все равно самостоятельно определяет степень своей включенности в его работу. А значит, определяет, добавим мы, меру изъятия из своей жизни свободного времени, наличие которое является условием развития его самого в качестве личности. Бергер указывает на способы, позволяющие уменьшить степень вовлеченности индивида в работу социальных механизмов. Это – трансформация, отстранение и манипулирование. Эти способы объединяет то, что Бергер называет микросоциологическим саботажем. Этот саботаж обескураживает тех, кто безгранично верит в незыблемость и справедливость привычного устоявшегося порядка, но помогает нарушителю отстоять свое право на самостоятельность мышления и поведения. Бергер приводит свои примеры такого микросаботажа, но мы их заменим на ситуации из нашей реальной жизни. Доктор наук, только что избранный или назначенный заведующим кафедрой высшего учебного заведения, планирует реализовать давно задуманную стратегию научной и учебной деятельности вверенного ему коллектива. Он намечает помочь перспективному работнику дописать, наконец, научную монографию, начинает задумывать интересные грантовые исследования, собирается организовывать систематические коллективные посещения аудиторных занятий преподавателей, а затем их всестороннее обсуждение на заседаниях кафедры, тем самым помочь коллективу выйти на новые рубежи по глубине и содержанию лекционного материала. Однако он очень быстро замечает, что его стратегические планы постоянно сдвигаются на неопределенное сроки, а драгоценное время уходит на подготовку к бесконечным проверкам и самопроверкам, написание отчетов и воспитательную работу среди подчиненных, хронически не успевающих в указанные сроки сдавать учебно-методические материалы, разнообразие и объем которых посредством некоего таинственного процесса растет по экспоненте. Наш завкафедрой открывает действительный смысл его должности, который состоит в том, чтобы быть перевалочным пунктом различных бумажных потоков. И что эта деятельность по составлению бесконечных справок, отчетов и планов является по сути дела всего лишь обычным делопроизводством, для которого его докторская степень и профессорское звание излишни и даже обременительны. Тут он делает второе открытие: оказывается, со всей этой бумажной работой за небольшие дополнительные деньги, правда, из его кармана, вполне справится бойкая девица, называемая лаборантом. И ему, заведующему кафедрой, доктору наук и профессору остается только подписывать все эти бумаги, которые, как обнаруживается, часто можно даже не пробегать глазами. Мы видим пример трансформации официально провозглашаемых обязанностей завкафедрой в процесс заурядного делопроизводства, для которого не всегда нужно иметь даже высшее образование. Но, разумеется, нужно определенное мужество или, скажем так, нужен характер, чтобы расстаться с частью своей зарплаты ради высвобождения своего драгоценного времени доктора наук и профессора от деятельности, для выполнения которой достаточно расторопной лаборантки. Приведем еще один пример того, что Бергер назвал бы трансформацией. Вас вызвало в кабинет высокое начальство, и вот вы стоите перед ним с должным почтением, а оно, как бы забыв о вас, листает очень кстати подвернувшиеся бумаги. Здесь самое время начать разглядывать репродукции, развешенные по стенам кабинета, переходя от одной к другой, совершенно забыв, ради чего вы оказались в данном помещении. Таким образом, вызов к высокому начальству вы трансформировали в посещение небольшого выставочного зала, так удачно совпавшего с кабинетом начальника. Правда, для такой трансформации необходимо маленькое условие, – чистая совесть в отношении качества выполняемой вами работы на своем рабочем месте. Вторым способом, позволяющим уменьшить степень вовлеченности индивида в качестве винтика в работу социальных механизмов, Бергер называет отстранение. Снова перейдем к тому, что более типично для нашего общества, о котором Бергер имеет, разумеется, лишь отрывочные представления. Вернемся к ситуации назначения доктора наук заведующим кафедрой. Но теперь представим человека, которого хотят назначить на эту должность, в виде персонажа, который отнюдь «не страдает наивностью», так как понимает, что на самом деле ему предлагают за сравнительно небольшую доплату стать перевалочным пунктом бумажного потока (причем те, кто это предлагает, сами убеждены, что речь идет о значимой и реальной работе), и находит способ уклониться от должности. Тут важно сослаться на хорошо продуманный повод, как то: здоровье, возраст, ссылка на свои ограниченные способности, которые достаточны лишь для того, чтобы ходить в рядовых работниках, и т.п. И оставшись в рядовых работниках, человек сможет позволить себе проявить бурную деятельность на научно-методической ниве: издаст за несколько лет пару дельных научных монографий, разработает хорошо продуманный курс лекций. И все потому, что ему удалось уклониться от ситуации, в которой его свободное время изымалось бы с постоянством смены времен года специализирующейся на этом изъятии бюрократической машиной. Можно также воздержаться (отстраниться) от выступления с обоснованной критикой какого-нибудь нелепого положения дел на ученом собрании, теоретически способного по своим полномочиям принимать весьма важные решения, – понимая, что участвуешь всего лишь в ритуале, и что судьба обсуждаемого вопроса уже решена в другом месте и другими людьми. Иногда наилучшей формой отстранения является поведение, способствующее тому, чтобы о твоем существовании как бы «забыли» или «поставили на тебе крест». Это позволит без помех углубиться в более пристальное изучение, например, «Илиады» Гомера или заняться тем, что Герман Гессе назвал «игрой в бисер». Исторический опыт показывает, как часто занятие совершенно бесполезное или избыточное в текущий момент, на самом деле незаметно подготавливает культурный взлет. Ведь очевидно, что мы жили бы сейчас в совершенно ином обществе – без лазерной техники и сотовой связи, без теории относительности и атомных источников энергии, если бы какому-нибудь скромному министерскому работнику удалось завалить в нужное время планами, отчетами, справками и самопроверками Альберта Эйнштейна. Третьим способом, уменьшающим степень вовлеченности индивида в работу социальных механизмов, Бергер называет манипулирование. Здесь индивид не стремится к преобразованию социальных структур и не отстраняется от них. Но использует эти структуры, исходя из своих личных целей. Представим ситуацию проверки вуза комиссией министерства. На вашу кафедру приходит с решительным видом человек и требует, чтобы ему показали всю документацию для выяснения того, насколько она полна и соответствует различным инструкциям и примечаниям к инструкциям. Вы делайте знак лаборанту, который с готовностью заполняет стопами бумаг несколько столов. Вы также понимаете, что проверяющий скорее всего такой же трудяга-завкафедрой, что и вы, только из вуза другого города. Его включили в комиссию для проведения рутинной работы, которой не пожелали заниматься работники более высокого ранга. Вы признаетесь проверяющему, что понимание смысла вот таких-то бумаг (здесь можно совершенно произвольно назвать любую инструкцию, ну, например, по составлению методических пособий), вызывает на вашей кафедре затруднение, особенно когда дело доходит до вот какого параграфа на такой-то странице. И вас очень интересует, как справляются с такой же трудностью коллеги на его кафедре. Начинается живой разговор по обмену опытом, в этом разговоре прозвучат с обеих сторон, причем на равных, жалобы на засилье бумаг, смысл которых, скорее всего, не очень понимают те, кто их составляют. Проверяющий признается, что и у него на кафедре работники воют от невозможности сосредоточиться на чем-то серьезном из-за самопроверок и составлений планов на три пятилетки вперед. Таким способом вам обоим удается использовать в личных целях время, официально посвященное проверке необъятной документации кафедры, – для более близкого знакомства. В частности выяснятся перспективы совместного написания монографии на интересующую вас обоих тему, вы вспомните общих знакомых, с которыми пересекались на научных конференциях, договоритесь публиковать своих аспирантов в Вестниках обоих вузов. В непринужденном разговоре дойти даже до сравнения мест отдыха, куда можно съездить во время отпуска. В результате такого манипулирования проверяющий и проверяемый перейдут в статус наравне беседующих коллег с перспективой дальнейшего личностного развития того и другого. В этом контексте оказывается интересной ссылка Бергера на понятие ролевой дистанции, разработанное Ирвингом Гофманом. Имеются в виду случаи, когда социальная роль играется не всерьез и с определенным умыслом. И выясняется, что это раздвоение является единственным способом для индивида сохранить к себе уважение на фоне грандиозных исторических свершений, совершенно не имеющих в виду жизненные интересы конкретных индивидов. Раздвоение состоит в том, что социальную роль (начальника, подчиненного, винтика властных структур) выполняют, не принимая эту роль внутренне, подобно тому, как хороший актер не сливается с судьбой своего персонажа, и только в этом случае он по-настоящему играет. Обозначение ролевой дистанции означает, что винтик властной структуры отвоевывает хотя бы в своем сознании свободное пространство. Сценарий, написанный кем-то другим, сохраняется во всей полноте, сохраняются декорации и репертуар. Однако исчезает сращивание человека с тем, что он должен выполнять в качестве звена иерархической структуры. Описанные выше способы, уменьшающие вовлеченность индивида в работу социальных механизмом, – трансформация, отстранение и манипулирование, могут осуществляться лишь в условиях сохранения человеком этой ролевой дистанции. Или скажем иначе, возможны лишь в отсутствии растворения человека в роли, предоставленной ему властной структурой. Подчеркнем, что сохранение себя человеком через ролевую дистанцию можно реализовать только в одиночку, в пределах, так сказать, личного спасения. Подобно тому, как нельзя выйти из толпы всей толпой, чтобы посмотреть на нее со стороны. Это можно осуществить только в одиночку. Иначе мы снова неожиданно для самих себя окажемся внутри еще одной организационной структуры, с тем, чтобы шагать в ногу теперь уже в видах освобождения от прежней структуры. История революционных движений показывает, как скоро освободители превращаются в еще более ревностных бюрократов по сравнению с бывшей бюрократией, в которой еще тлел огонек аристократизма и снисходительности. Примечания
_________________________ © Ненашев Михаил Иванович |
       
|
