История любви тех, о ком я хочу рассказать начиналась в начале прошлого века. В небольшом польском городке Белостоке, сто лет тому назад родился герой моего повествования. Его звали Адам Селвин. Через девять лет родилась девочка, с библейским именем Ада. Их судьбы – это история поколения людей, переживших взлёты и падения, войну и оккупацию, бегство от фашизма, голод и лишения, ссылку и потери близких, расставания и эмиграцию. И только встретившись вновь в Австралии, прожив долгую и счастливую жизнь, полную событий, приключений, помня о годах лишения, став состоятельными людьми не забывая творить добро. Они стали одними из спонсоров издания моего сборника интервью «Поколения моего времени» на английском языке. К сожалению, в возрасте 97 лет покинул наш мир Алан. Ада продолжает финансово поддерживать факультет онкологии Мельбурнского университета, который в своё время был создан с их участием. Судьба этих людей, живших в жестокое и страшное время, очень поучительна. Они пережили фашизм, Холокост – тягчайшие страницы мировой истории – преступление, ставшее обыденностью, будничной повседневной практикой третьего рейха,  проповедавшего жестокость как религию. Испытали и прелести жизни при  сталинизме, в стране, где рассказывали о строительстве коммунизма, где было самое «Счастливое детство». По сути, в основе и гитлеризма, и сталинизма лежит идея великодержавности и её реализация невозможна без тоталитарного режима. Только Гитлер делил и уничтожал людей по национальному признаку, а Сталин делал всё то же самое по классовому.

   Австралия приняла их, как и многих из нас. Они стали частицей этой страны, где каждый может, проявляя талант и ум, добиться успеха. Жить полноценной жизнью не зависимо от национальности, вероисповидания, социального статуса. 

  Жизнь Алана и Ады Селвин, поучительный пример о серьёзном и важном, о жестокой истории ХХ века. Пройдя серьёзные испытания, они не сдались, не сломились, сумели добиться успеха, не забывая помогать другим.

МЫ - ЧАСТИЦА АВСТРАЛИИ. Алан Селвин

Додумать не дай, оборви, молю, этот голос, Чтоб память распалась, чтоб та тоска раскололась, Чтоб люди шутили, чтоб больше шуток и шума, Чтоб, вспомнив, вскочить, себя оборвать, не додумать, Чтоб жить без просыпу, как пьяный, залпом...                                                                                                Илья Эренбург

   Ни одна страна в мире в XX веке не переживала столько массовых эмиграции, сколько пережил их бывший Советский Союз.

   Мировая война. Революция. Хлынул первый поток эмигрантов, вплоть до 1927 года. К этому времени страна Советов возвела прочную ограду.

   Вторая Мировая - и новый поток беженцев. Затем брешь накрепко и надолго заделали. И только в начале 70-х приоткрылась - нет, даже не дверь, - калитка, через которую пытались вырваться из опостылевшего советского рая, без долгих размышлений, с одной мыслью: "теперь или никогда".

   90% отъезжающих составляли евреи, выезжавшие по израильскому вызову для воссоединения с родственниками (по большей части мифическими). Эти люди расселялись по всему миру. Значительное большинство отправлялось в Америку, многие - в Канаду и Австралию. Прибежищем для части эмигрантов стал Израиль - страна, благодаря которой они сумели вырваться на свободу.

  Последняя волна хлынула после "перестройки" и развала СССР. Теперь уезжали те, кто не смог покинуть страну в 70-е.

  9 декабря в Мельбурне в ресторане "Матрешка" по инициативе ассоциации "Шалом" прошел вечер встречи выходцев из бывшего СССР, эмигрантов 70-90-х годов. Средства, собранные от вечера, были переданы правительству Израиля. Вечер вел президент Ассоциации "Шалом" Роман Миркус. На встрече присутствовал посол Израиля в Австралии. Он тепло приветствовал собравшихся, поблагодарил за оказанную помощь. Встреча послужила поводом поразмыслить. Кто такие мы, эмигранты? Стали ли мы частицей страны, приютившей нас? Никакому пришельцу ни в какие времена не давалось легко прижиться в чужой земле.

   Много тысячелетий назад пришельцем стал и Иосиф. Завистливые братья продали его в рабство в землю Египетскую. Его жизнь - это своеобразная повесть о житейской удаче эмигранта. Попав в Египет рабом, благодаря уму, таланту и настойчивости становится вторым человеком в государстве. Библейское предание легло в основу исторического романа Томаса Манна. Он рисует своего героя в образе мечтателя, позже - руководителя. Человека, которого горькая судьба наградила способностью к состраданию, прощению, любви, а главное - пониманию будущего. Иосиф был оклеветан женщиной, брошен в тюрьму, но и там сумел остаться достойным человеком. Освобожденный, вернулся ко двору, благодаря своей мудрости и честности приближен к фараону, назначен главным сборщиком податей. А в это время на родине Иосифа неурожай, голод. Братья, продавшие Иосифа, отправляются в богатый Египет за хлебом. Иосиф узнал их. Ему легко расправиться со своими обидчиками. Но он испытывал другие чувства. Выйдя к ним, он заплакал и сказал: "Я Иосиф, брат ваш. Я помогу вам". Иосиф спасает свой род. Мы перебираем ступени чудесной судьбы Иосифа - человека, отказавшегося не от гордости, а от мести. Вот почему сюжет стал бессмертным. История Иосифа, входящая в книгу "Бытие" - рассказ не о преступлении, а о прощении. Жизнь Иосифа, его поступки - напоминание нам, живущим в новом летоисчислении. Мне хотелось бы пожелать нашей, в целом способной, успешной общине быть добрее друг к другу. Чтобы не судили и не осуждали, особенно тех, кого в глаза не видели, о ком знаем лишь понаслышке. Чтобы не так рьяно, отталкивая локтями других, воевали за место под солнцем. Его хватит на всех нас.

   Я убежден, вы не забыли, как в той стране мы терпели всё: несправедливость, унижения, хамство, произвол. Но у переселенцев запас терпимости часто иссякает, причем терпимости главной: друг к другу. Сегодня - новая встреча. Удивительно, но судьба героя несколько напоминает судьбу Иосифа. Пережив предательство, тюремный застенок, сталинский лагерь, военное лихолетье, он сумел выжить, выстоять, добиться многого в жизни. Стал достойным гражданином государства Австралия, где живет уже 55 лет. Став богатым человеком, много помогает другим. Знакомясь с ним, трудно поверить, что ему 81 год. В его рассказе до сих пор ощущение страсти к работе, к удовольствиям, к первенству, будь то игра в бридж или создание кафедры медицины в Тель-Авивском Университете. Жизнь, насыщенная до предела событиями, активным участником которых является мой сегодняшний собеседник. Зовут его Алан Сэлвин.

 – Выявляя какие-либо исторические факты, мы не всегда знаем их истоки. Ваш отец был одним из первых выходцев из Советского Союза, ставших бизнесменами в послевоенной Австралии. Расскажите, пожалуйста, о вашей семье.

 – Моя семья из Польши. Я родился в городе Белостоке, который после раздела Польши стал частью Белоруссии в составе СССР. Еврейский город: на 120 тысяч жителей - 60% евреи. В Белостоке, наряду со строительством синагог, школ, театра, евреи активно участвовали в создании мануфактурной и кожевенной промышленности. Последние 100-150 лет город быстро развивался. Местное население разговаривало на трех языках: на идиш, польском и русском. Мой дед, а затем и отец владели текстильной фабрикой. С 1920 по 1939 год она принадлежала отцу. Более тысячи рабочих. Мэром города Белостока должен был стать еврей - большинство голосов было за кандидата-еврея. Но власти приняли новый закон: мэр отныне избирался не только городским населением, но и жителями близлежащих городков, входящих в Белостоцкий округ. А там большинство жителей - поляки. После оккупации Советским Союзом Белостока в 1939 году, начались повальные аресты предпринимателей, сионистов, представителей различных партий, не примкнувших к коммунистам. Отцу сообщили, что должны арестовать и его. Спасаясь, моя семья бежала в Литву, в Вильнюс, как и многие евреи. К сожалению, те, кого война застала там, закончили жизнь в Вильнюсском гетто.

– Как же сложилась ваша жизнь после приезда в Вильнюс? Что помогло спастись? 

 – Вы слышали такое имя: Тиюнэ Сугихара?

– Безусловно. Это консул Японии в Литве, спасший жизнь тысячам евреев. Он выдавал им визы для въезда в Японию, его дажназывали японским Шиндлером. Имя его занесено в Яд-Вашеме в почетную книгу тех, кто спасал евреев во время войны. Тиюнэ Суги-харе присвоено звание "Праведник Мира".

 – Сейчас в Мельбурне прошел фестиваль еврейских фильмов, и один из них посвящен Сугихаре. Что интересно, кроме виз, выданных непосредственно японским консулом, многие евреи делали копии, и это спасло им жизнь. Сейчас известно, что во всем мире живет 40 тысяч евреев, спасшихся от смерти благодаря Сугихаре. Моя семья оказалась в числе тех, кто получил японскую визу. Виза выдавалась для въезда на остров Кюрасао, владение Нидерландов. Вместе с японской визой мы получили транзитную визу для проезда поездом через территорию СССР - до Владивостока. Оттуда беженцы кораблями переправлялись в Японию. До сих пор загадка, почему Сталин, подписавший договор с Германией, разрешил транзитный проезд евреев. Мои родители решили воспользоваться визами, чтобы потом эмигрировать в Мексику.

– Почему именно Мексику? Большинство стремились эмигрировать в Америку.

 – В Мексике жил друг моего отца. Еврейская община насчитывала около 60 тысяч человек. Друг еще до войны звал отца. Но пока нужно  еще было добраться до Японии.

  Дорога была одна: поездом из Вильнюса до Минска, там пересадка на московский состав, а уже из Москвы - по Транссибирской магистрали "Москва-Владивосток". Моя семья - это отец с мамой, мой брат и младшая сестренка. К сожалению, в Минске мы опоздали на московский поезд. Вынуждены были сутки ожидать на вокзале. Вероятно, эта задержка послужила причиной будущей трагедии. Видимо, кто-то опознал отца и донес на него. На следующий день, погрузившись на поезд, мы прибыли в Москву и наконец-то оказались в поезде "Москва-Владивосток". Можно вздохнуть спокойно.

  Пятые сутки поезд идет на Восток. Остановка в Чите. Я обратил внимание, к нашему вагону подошла группа военных, они о чем-то поговорили с проводником и затем вошли в вагон. Поравнявшись с нашими местами, обратились к отцу: "Вы гражданин Сэлвин?" "Откуда им известна наша фамилия?" - мелькнула у меня мысль. Отец показал паспорт. "Кто с вами?" Отец указал на маму, меня, моего брата и сестру. "Вам придется сойти с поезда!" - и, ничего не объясняя, понесли наши вещи.

  Мое состояние можно было охарактеризовать одним словом: состояние ужаса. И в нем я пребывал еще очень долго. Нас вывели из вагона, погрузили в грузовую машину. Когда машина, притормозив, въезжала во двор, на вывеске я успел прочесть: НКВД.  Нас поместили в разные камеры. Никаких допросов.  Через несколько дней меня погрузили в товарный вагон. Бесконечный перестук колес. Куда везут, что меня ожидает? Что с родителями, живы ли они? Полумрак вагона, день слился с ночью, долгие стоянки, несколько кусочков черного хлеба и миска баланды на весь день. Наконец-то на одной из остановок загромыхала дверь и конвойный приказал выходить.  Затолкали в "воронок", повезли. По шуму, доносящемуся извне, понимаю - везут по какому-то городу. Только попав в тюрьму, узнаю от сокамерников: я в Минске, откуда совсем недавно мы уезжали в Москву в надежде на спасение. В тюрьме, в камере, рассчитанной на 6-8 человек, сидит 25, в основном поляки и евреи. Через 6 месяцев мне зачитали приговор: 8 лет лагеря.

 Вновь бесконечный перестук колес столыпинского вагона, до отказа заполненного заключенными. Более месяца нас, грязных, голодных, завшивевших везли в Коми ССР, в город Котлас. Началась ГУЛАГовская жизнь.  Соузниками моими были в основном поляки. Я один из немногих знал русский и это меня спасло: служил переводчиком на допросах. В 1941 году "зэковское радио" сообщает: началась война, Польша - союзник СССР и нас освобождают.  К началу войны из Польши в Россию перешло около миллиона человек, из них 200 тысяч евреев. Это многим спасло жизнь. Я уже говорил, что до войны в Польше жило около 3,5 млн. евреев. В живых осталось около 350 тысяч, в том числе и многие, кто бежал в СССР.

– Куда вы подались после освобождения из лагеря? Остались ли в живых ваши родители ?

– О родителях я ничего не знал. Меня же после освобождения направили в Узбекистан, в город Гурлян на Амударье. Первое время я работал на хлопковых плантациях. Быстро выучил узбекский язык и меня назначили бригадиром. В этот период комплектовали Польскую Армию им. "Костюшко". Естественно, в руководстве были только польские коммунисты. Мне, как и многим другим, прислали повестку. Спасла меня врачиха, полька. У меня с детства плохое зрение. Тогда было 4 диоптрии. Врач в заключении указала 5, и тем спасла меня от призыва.

  Работая в Гурляне, я познакомился с польским адвокатом. Он еще с довоенных лет знал нашу семью. Как-то он принес газету, выпускаемую местными поляками. Читаю - и глазам не верю: мои родители живы! Живут в г. Бийске, разыскивают меня. Я тут же сообщил о себе. Они в ответ написали, что в Чкалове живет мамин брат, он занимает большой пост и, если удастся, я должен связаться с ним.

  В Россию дядя попал еще до Первой Мировой войны, воевал в Красной Армии, а когда началась нынешняя война, его назначили заместителем управляющего Наркоматом танковой промышленности.  Армии я избежал, но через некоторое время получаю повестку: явиться в военкомат для отправки в рабочий батальон. Собрали около двух тысяч молодых людей: русских, узбеков, украинцев, поляков, евреев. Прибыл отряд НКВД, 20 человек во главе с полковником. Нас построили, полковник спрашивает, кто говорит на русском, польском, узбекском. Оказался я один. "Будешь командиром этого батальона". Как командир я уже ехал в пассажирском вагоне, вместе со взводом НКВД. Полковник был мною доволен, мы играли в шахматы, он расспрашивал о довоенной жизни, учебе. По секрету сообщил, что едем в Свердловск. Вдруг узнаю, что поезд следует через Чкалов, где жил тот самый дядя, о котором сообщили мне родители. От них я узнал его адрес.

  Поезд прибыл утром, а отправиться дальше мы должны были на следующий день. Как только поезд остановился, я тут же бросился на поиски родственника. Нашел довольно быстро, он жил в центре города. Хорошая четырехкомнатная квартира, сад. Когда дядя вернулся с работы, накрыли стол. Белоснежная скатерть, красивая посуда, вкусная еда, которой я не видел уже несколько лет. Но самое приятное - ванна и постель с белыми простынями. После тюрьмы, лагеря, работы на плантации – ощущение рая. А утром нужно было отправляться вновь на вокзал, и долгая дорога на Запад.

  Я решил остаться, естественно, попросил дядю помочь мне. Утром пришли на вокзал. Весь его внешний вид внушал доверие: начищенные хромовые сапоги, галифе с лампасами, кожаное пальто, папаха. Дядя вошел к военному коменданту: "Этого парня я встретил на вокзале, он отстал от эшелона, документы остались в поезде. Я представитель наркомата танковых войск. У нас не хватает рабочих рук и я хочу взять его на завод". Комендант, майор НКВД, ответил, это не в его компетенции, нужно обратиться в военкомат.  Я поселился у дяди, ожидая решения своей участи. Прошло два дня, дядя говорит: "Сегодня отправляйся в военкомат и жди меня там". Приемная военкомата напоминала вокзал: толпы народа, призывники, их близкие, инвалиды, вдовы погибших... Люди сидят на полу, видно, уже не один час. Я забился в угол и стал ждать. Часа через два появился мой дядя в сопровождении майора и лейтенанта. Они прошли прямо в кабинет военкома. Через некоторое время вышел лейтенант, стал отбирать молодых людей. Выбрали нас человек 20. Наконец, появился мой дядя в сопровождении военкома, нам объявили, мы командируемся на военный завод наркомата танковой промышленности. Вот так я остался в Чкалове.

  Придя на завод, я, естественно, должен был заполнить анкету. Имея опыт, я ничего не писал о родителях, написал только о своем образовании.

– Где вы учились до войны, что стало с вашими родителями?

 – Я жил в обеспеченной семье, в любви и в достатке. Когда мне исполнилось пять лет, моя родная мать умерла от очень редкой и тя желой болезни. Я ее не помню. Отец женился во второй раз, и моя при емная мать, мудрая образованная женщина, стала для меня родной  мамой.  Окончив школу, кроме польского, знал английский и французский. Родители отправили меня в Англию, где я учился в университете города Лидс, недалеко от Манчестера. За полгода до окончания я приехал на каникулы и предвоенные события того времени не позволили мне получить диплом. Но за плечами было 5 лет учебы.  Благодаря образованию, о котором я написал в анкете, меня направили работать в плановый отдел. После года работы дядя сумел командировать меня в г. Бийск, и я увиделся с родителями после четырехлетней разлуки.. Через некоторое время родители сумели перебраться в Чкалов, где мы и прожили до окончания войны.

– После окончания войны, переселенцев-поляков, не покинувших Союз, с таким прошлым, как у вашего отца, ожидали лагеря.

  – Многие, жившие в Советском Союзе, верили, что победоносная  война все переменит к лучшему. Не верили в это мои родители, вы нужденные спасаться от советской оккупации в 1939 году. Кроме это го, в СССР усиливался антисемитизм, и не только на бытовом уровне.  Несмотря на то, что мой брат воевал, прошел путь от Москвы до Бер лина, родители решили вернуться в Польшу. На этот раз судьба была к нам более благосклонна: нас выпустили. Мы приехали в Катовице и сразу же подали документы на эмиграцию в Австралию.

– Почему выбор оказался в пользу Австралии?

  – Один из друзей отца, бывший компаньон сумел по японской визе  уехать в Японию, оттуда он перебрался в Австралию. Он и прислал  нам вызов. Так мы оказались в Австралии.

– Какова была дальнейшая судьба вашего дяди-военпреда?

  – Жизнь его закончилась так же, как и многих руководителей. Сна чала лагеря, статья 58А, без права переписки. Больше мы его не ви дели. Его сын служил в Дальневосточной Армии, был пленен. Сейчас  живет в Нью-Йорке.

  Судьба нашей семьи повторила судьбы многих. Сорок ее членов со стороны отца и матери – все, кто остался в Белостоке – были уничтожены в концлагере Треблинка.

– Когда вы приехали в Австралию?

  – В 1946 году из Польши перебрались во Францию. В Австралии  регулярного сообщения тогда не было. Помогла нам старейшая ев рейская организация по оказанию помощи эмигрантам - Джойнт. Они  купили для нас билеты. И первый пароход после войны из Франции  доставил в Австралию через два с половиной месяца. Пересекли два  океана, проходили Панамский канал - и в сентябре 1946 года корабль  бросил якорь в мельбурнском порту. На этом пароходе прибыло 300  евреев. Это стало началом одной из самых крупных волн эмиграции  евреев в Австралию. В последующие годы в страну прибыло около 15  тысяч евреев из стран Европы.

  Еще до войны, в 1938 году, в г. Эвиан во Франции собрались представители 50 стран под эгидой Лиги Наций. Рассматривался единственный вопрос: как помочь евреям Германии, где к власти пришли фашисты. Была принята резолюция, рекомендующая демократическим странам принимать беженцев из Германии. Откликнулись на эту резолюцию лишь Куба и Австралия.  Мы приехали всей семьей, кроме младшей сестры. Когда нас арестовали, ее, маленькую девочку, забрала из тюрьмы сестра матери. Вся семья погибла во время войны в концлагере Треблинка. Вместе с ними и моя сестра.

– Как встретила вас Австралия?

  – Из тех жителей Белостока, кто бежал в Вильнюс, а затем покинул  его по японской визе, многие приехали в Австралию. На свои пожерт вования они создали "Белостоцкий дом", где вновь прибывшие могли  разместиться на первых порах. Отец сразу же занялся делом. Очень  ему помог в этом мамин брат, живший в Нью-Йорке. В тот период в Австралии практически не было никакого производства. Не было инструмента, многих предметов быта.

  Брат мамы эмигрировал в Америку в 20-е годы. В Нью-Йорке занимался продажей текстиля. Мы получали от него текстиль и продавали на комиссионных началах, причем комиссионные были довольно приличными: 5%. За один год я продал около двух миллионов метров различных тканей. Через год прибыль составила около 100 тыс. фунтов. Если сравнить с сегодняшним курсом, это порядка 5 млн. долл. Мы купили большой склад, контору в Сити.

  Вскоре был принят закон, запрещающий ввоз товаров из Америки. К тому времени мы уже скопили некоторый капитал и я выехал в Европу для закупки товара. В Европе меня заинтересовали новые ткани, появившиеся в большом ассортименте в Италии и Франции. Но я приобрел не ткани, а эскизы рисунков для их изготовления.

- Зачем вы закупали рисунки?

– В 1954 я был одним из первых австралийцев, приехавших в Японию после войны. Весь мир уже знал о японском чуде, технологическом буме. Я связался с крупнейшими японскими компаниями. А они по нашим эскизам организовали производство тканей для Австралии.

– Учитывая ваши способности к языкам - вы не пробовали изучать японский?

  – Не только пробовал, я изучил его и бегло разговаривал.

– Как долго существовал ваш бизнес?

  – До 1992 года. Мне исполнилось 70 лет и мы с женой решили:  хватит. Сейчас как память о том времени сохранилась коллекция  образцов тех самых эскизов, которые разрабатывали европейские  дизайнеры.

– Один из философов заметил: богатство определяется не тем  временем, что человек занят работой, а количеством свободного  времени, остающегося для досуга. Вот уже 12 лет вы не заняты  основным делом. Как вы используете свое время?

  – Во-первых, я продолжаю работать и сейчас. У меня есть компа ния, я занимаюсь акциями. Но, свободного времени стало больше.  Последние 40 лет мы с женой ежегодно на 3-4 месяца выезжаем в  Европу. Ежегодно бываем в Израиле.

  Израиль – отдельная страница нашей жизни. Большинство польских евреев, спасшихся из Белостока, эмигрировали в Израиль, поэтому там у меня больше друзей, чем в Австралии. Я был участником от Австралии на многих экономических конференциях в Израиле.

  В начале 60-х, поддерживая Израиль, десять семей из Австралии построили в г. Ашдоде прядильную фабрику, шерсть для которой поставлялась из Австралии. Я был назначен вице-директором этой фабрики. Она существует и по сей день. Те, кто ее создавал, почти все уже умерли. Сейчас фабрика в собственности израильских акционеров.  Я избран почетным членом музея Иерусалима. Тель-Авивский университет по всему миру назначает своих представителей. В Австралии их пятеро, я - один из них. В 1998 году мы с женой выделили средства для создания кафедры медицины в университете Тель-Авива, каждый год выделяем деньги на научные исследования.

– Вы начали отвечать на мой следующий вопрос. По закону наших  предков в Судный день каждый обязан накормить голодного и одеть  нищего. О спонсорстве в Израиле вы уже рассказали. Но мы живем в  Австралии - кому помогаете вы здесь?

  – В Австралии мы постоянно помогаем дому престарелых им. Мон тефиори, Институту рака, госпиталю Кабрини. Мы с женой считаем,  не менее 10% своего дохода нужно выделять на различные обществен ные нужды не только еврейских организаций и общин, но и австралий ского общества, и стараемся эту заповедь выполнять.

– Есть ли у вас увлечения?

  – С детства я пристрастился к игре в бридж. Это единственная кар точная игра, в которую играют не на деньги. Единственная игра, став шая олимпийским видом спорта. Я играл в нее в университете, играл в  тюрьме - самодельными картами. Когда приехал в Мельбурн, бридж  не был столь популярен, как сегодня. Сейчас существует множество  клубов, насчитывающих 60-70 тысяч членов.  После приезда мы организовали первенство штата Виктория по бриджу, стали победителями.

– Французы говорят: если не можешь делать то, что тебе нра вится, пусть тебе нравится то, что ты делаешь.

  – Все верно. Поэтому дело стало главным увлечением моей жиз ни.

– Я слышал, вы были в составе сборной команды Австралии по бриджу на Маккабиаде в Израиле?

  – Да, и не один раз. Маккабиады в Израиле проводятся уже 20 лет  и трижды я ездил на них в составе австралийской команды в качестве капитана бриджистов. Последние игры стали драматичными. Вы вероятно помните эти события - когда рухнул мост. В команде  Австралии 300 человек. Первые 150 взошли на мост - и тут произо шла катастрофа. Я шел в первом ряду правофланговым. Жена и дочь  сидели на трибунах стадиона, я был горд, что они увидят меня в числе  первых. И вдруг чувствую – мост уходит из под ног. Я стремительно лечу вниз, погружаюсь в воду. Счастье, что там оказалось не очень глубоко, счастье, что не придавило обломками и никто не рухнул на меня. Четверо тогда погибло, 64 человека получили ранения. Я же не очень сильно ушиб колено. Первая мысль, когда пришел в себя: что подумают жена и дочь. Ведь всё произошло на их глазах. Кто-то помог выбраться из воды.  Всех увозили в больницу, непонятно было, какой тяжести ранения у пострадавших. Но я человек советский, поскольку никаких серьезных повреждений у меня не было, я решил удрать. Всем нам выдали по одеялу - так, завернутым в него, я первый появился в гостинице. Там нас уже поджидало человек 20 репортеров, ибо на место происшествия их не допустили. Из их репортажа мои жена и дочь узнали, что я жив.

– Вы прожили большую жизнь. Какой день вы могли бы назвать  самым счастливым и какой - самым несчастным?

  – Самый несчастный - когда нас сняли с поезда и направили в НКВД.  Самый счастливый - когда мы, наконец-то, сошли на берег Австралии  после изнурительного плавания через два океана, через жестокие  штормы, в жутких условиях, где не хватало ни еды, ни воды. Мы  молились богу, не веря, что когда-нибудь увидим долгожданную Австралию.

– Пожалуйста, несколько слов о вашей семье.

–  С моей будущей женой Адой я был знаком еще в Польше. Дру жили наши родители. Ей тогда было 5-6 лет, мне 15-16. В таком воз расте существенная разница. Отец ее владел самой крупной бумажной  фабрикой в Слониме. Но, как Савва Морозов, социалист: строил для  рабочих дома, школу, больницу. Пришла советская власть, его аре стовали. Рабочие объявили забастовку, требуя его освобождения. За бастовку разогнали, а отец Ады погиб в сталинских лагерях.

  Вновь мы встретились с Адой уже здесь, в Австралии, поженились в 1948 году. Пятидесятилетие своего союза отметили с друзьями в Израиле. На наш юбилей собралось более 150 гостей - разных национальностей, из разных стран.  Многим, чего я добился в жизни, я обязан жене. Были у меня и тяжелые времена, но всегда ощущал ее поддержку.  Сейчас, несмотря на преклонный возраст, я продолжаю так же чувствовать жизнь, как и 10, 20 лет назад. Ежегодно мы путешествуем по Европе, очень часто совершаем круизы из Балтики в Черное море. Недавно посетили вашу родину, Одессу. Красивый город. В этом году собираемся этот круиз повторить, передадим привет вашим землякам.  Во время одной из поездок мы побывали на родине Ады, в городе Слоним, увидели фабрику, построенную ее отцом. Встретили старого рабочего, который помнит и отца и Аду - маленькой девочкой.

–  Что вам особенно запомнилось в вашем детстве, что повлияло  на ваше становление?

  – Мать умерла, когда мне было пять лет. В 1929 году, когда мне ис полнилось девять, отец женился снова. Моя вторая мать была изуми тельная женщина. Имела высшее образование, знала несколько язы ков, играла на пианино. Я очень быстро забыл, что она не родная мать.  Она была тихой, спокойной, никогда не повышала голоса. Поскольку  отец всегда был занят, воспитанием нашим занималась мама. Как при нято писать в русской литературе, всем хорошим в жизни я обязан ей.  И это чувство любви к матери я буду ощущать до последних дней.

ЗОЛУШКА, ПРИНОСЯЩАЯ СЧАСТЬЕ. Ада Сэлвин

Шимон Маркиш о судьбе Василия Гроссмана написал: «Полезность примера определяется, по-видимому, его поучительностью, применимостью к опыту и кругу интересов тех, кому пример обращен». Жизнь и судьба Алана и Ады Селвин, поколения людей рожденных после потрясения 17-го года, испытавших на себе все тяготы «века волкодава», но не сдавшихся, полностью соответствует словам Маркиша о Василии Гроссмане.

Сколько домов пройдено Сколько пройдено стран Каждый дом - своя родина Свой океан.                                                             Иосиф Уткин

Личность раскрывается в противодействии. Чем сильнее давит на нас время, чем ситуация экстремальней, тем больше возможности сдаться, сломаться, опуститься на дно. Но если человек сумел победить обстоятельства, противостоять давлению, тогда в полную меру раскрываются его человеческие возможности. Сегодняшнюю гостью "Мельбурнских встреч" муж называет "Золушкой, приносящей счастье". Ада Сэлвин, супруга Алана Сэлвина.

  Ада родилась в состоятельной семье, в Варшаве, с детства была окружена вниманием и любовью. Гувернантки, уроки музыки, французского. Такое детство можно назвать счастливым. Но длилось оно очень недолго.  Когда Аде исполнилось 10 лет, жизнь круто изменилась. Ее отца арестовывают, он погибает в застенках НКВД. Место и время гибели осталось тайной. Семью с клеймом "социально опасные элементы" ссылают в Казахстан. Мать Ады, не выдержав свалившегося на нее горя, тяжело заболевает и оказывается прикованной к постели. Кормильцем семьи становится 10-летняя Ада. Изнеженная девочка, ни в чем не знавшая отказа, остается один на один с жестоким, не признаю щим компромиссов миром.

"Всему свой срок и свое время", – сказано в "Книге книг":

"Время молчать - и время говорить; Время любить - и время ненавидеть; Время войне - и время миру..."

Все испытала Ада в своей жизни. Об этом ее рассказ.

– Ада, кем были ваши родители?

 – Отец мой, фабрикант Вольф Гурвич, был хозяином крупной бумажной фабрики в г.Слониме в Польше. Перед родами папа отвез мою маму в одну из лучших клиник Варшавы, где я и родилась. Детство до 10 лет прошло в доме родителей в г.Слониме - радостное, веселое, похожее на праздник. Через два года после меня родилась моя сестра, а еще через пять лет - брат.

   На фабрике у отца работало 1200 рабочих и служащих. По своим взглядам папа был социалистом и старался воплощать эти идеи в жизнь. Так, проработав год на фабрике, рабочие получали собственный домик с приусадебным участком. Для них был построен клуб, школа, больница, электростанция, водопровод. Они называли папу "отцом". Из многих стран часто приезжали делегации, чтобы познакомиться с капиталистом, создавшим "социалистический рай".

   Здесь же под Слонимом в лесах, принадлежавших отцу, добывали древесину для переработки. На фабрике была и своя железнодорожная станция, где отгружали продукцию в разные европейские страны. Сюда же поступала целлюлоза из Швеции, из нее делали бумагу и картон.  У нас были гувернантки, няни, домоправитель, кухарки. У отца было несколько автомобилей с личным водителем.

  В 1939 году всему пришел конец. Восточную Польшу оккупировали советские войска. Все, кто мог, бежали, особенно те, кого называли капиталистами. Мы тоже могли уехать. Я уже говорила, у отца было несколько автомашин, преданные нам водители. Но когда вошли советские войска, к отцу обратилась большая делегация рабочих, они просили папу не уезжать. Гарантировали, что ни один волос не упадет с его головы, что в обиду его никому не дадут. Ни отец, ни те, кто хотел его защитить, не представляли, какая чума пришла на эту землю.  4 ноября 1939 года мы проснулись от громкого стука. Люди в форме НКВД пришли за отцом. Его увезли, а нас - маму, меня, 7-летнюю сестру и 2-летнего брата - выгнали на улицу, в одних ночных рубашках, не разрешив одеться. Ноябрь, уже выпал снег. Рядом в нашей усадьбе был домик, где жила бабушка, мать отца. Это спасло нам жизнь. Увидев маму в ночной рубашке, с братом на руках, меня и мою сестру без обуви и одежды, бабушка потеряла сознание.

–  А что же защитники отца? Почему они молчали?

  – Они не молчали. Утром о страшной новости узнали в поселке. К  нам приходили работники, приносили еду, одежду, постельное белье.  Большая группа рабочих объявила забастовку, расставили пикеты  перед воротами фабрики, требуя освобождения отца. Зачинщиков аре стовали, судили, статья 10А. Остальных вместе с семьями выслали в Сибирь.  У нас был огромный дом. Кроме нас, там проживало десять служащих. В доме поселился начальник НКВД Колотов. Эту фамилию я буду помнить всю жизнь. Мама пыталась хоть что-нибудь узнать об отце. Часами вместе с ней мы простаивали у ворот тюрьмы. Добиться ничего не могли. От служащих, хорошо знавших папу, получили весть, что он объявил голодовку. От нас передачи не принимали. А через месяц маме сказали: не ходите сюда больше, заключенного Гурвича в тюрьме нет.

  В 80-е годы двоюродный брат, живущий в Москве, попытался выяснить обстоятельства гибели папы, где он похоронен. В архивах ничего не нашли. Предположительно, его расстреляли вместе с польскими офицерами под Катынью.

  В 1992 году мы побывали в России, были в Слониме, посетили фабрику. Там сохранилось оборудование, закупленное еще отцом. О нем у нас осталась только память сердца.

– Как сложилась ваша судьба после гибели отца?

  – За то, что бабушка приютила нас и спасла нам жизнь, ее выслали в  Казахстан вместе с нами. Ночью в 1940 году нас посадили на грузовик  и привезли на железнодорожную станцию. Там уже стоял товарный  состав. К нему свозили тех, кого называли "социально опасными".  В товарном вагоне не было даже нар, а народу было так много, что можно было только сидеть. И только дети могли прилечь на коленях родителей.  Семь недель шел состав. Один раз в день давали ведро похлебки на всех. Один раз в день состав останавливался в поле и мы могли справить нужду под вагоном. Умирающих просто выбрасывали из вагона.  Ночью поезд пришел на станцию Петропавловск в Казахстане, а оттуда нас перевезли в колхоз "Благовещенка". Распределили насильно по избам к колхозникам. Они и сами жили не очень зажиточно, в каждой семье по несколько детей, а тут еще и мы.  На каждую семью выдавали продуктовую карточку, но для этого кто-то должен был работать. Лозунг "кто не работает, тот не ест" был в силе.  Из нас пятерых работоспособной оказалась только я. Мама тяжело заболела, не поднималась с постели, бабушка престарелая да младшие сестра и брат. Мне - 11 лет. Послали меня на сенокос в поле. Естественно, я ничего не умела. Сейчас многое воспринимается как курьез, а тогда было не до смеха.

  Бригадир велел привести из стада бычка. Его использовали как тягловую силу. Я растерялась - никогда не видела живую скотину. Мне вручили палку и объяснили, как обращаться к бычку: "цоб-цобе!" Я боялась подойти к стаду близко. Одно из животных само направилось ко мне. "Цоб-цобе!" - испуганно закричала я и погнала бычка в бригаду. Подхожу к работающим, а они смотрят в мою сторону и смеются: оказалось, я пригнала корову... Меня так и прозвали: "Цоб-цобе".  Все лето я работала на сенокосе, спали там же, в поле. На мою карточку существовала вся наша семья. Прошел год и я поняла: если буду продолжать так жить - погибну. Я решила поступить в вечернюю школу, так как не могла бросить работу. Днем в поле, вечерами - в школе рабочей молодежи при номерном заводе, расположенном в 5 км от нас, а ночью занимаюсь при лампадке (электричества не было).

- Как долго вы смогли выдерживать этот режим? Выздоровела  ли мама?

- Выдержала до окончания школы. Более того, за 4 года окончила 6 классов и была единственной в школе отличницей. Мне выдали
похвальную грамоту с надписью "Пролетарии всех стран, соединяй
тесь!" и портретами Ленина-Сталина. Грамоту эту храню до сих пор. Она стала моей путевкой в жизнь.  После окончания школы меня вызвал директор: "У нас есть запрос, надо одного отличника направить на учебу в Москву. Ты у нас одна." Но ведь единственным документом, удостоверявшим мою личность, была справка, что я "социально-опасный элемент"! "О справке забудь!" - сказал директор.

   К счастью, мама к тому времени поправилась и могла работать. Я решила ехать в Москву. Собрала свои скудные пожитки, приехала на станцию. Денег на билет нет - как добираться до столицы? Поезда на восток шли, в основном, с военной техникой, с призывниками. Простояв на станции целый день, я уж решила возвращаться домой. Вдруг останавливается состав, а в нем - несколько пассажирских вагонов. В них молодые офицеры, только что закончившие училище. Увидев меня - а я в 15 лет была довольно рослой и симпатичной - они с шутками обратились ко мне: куда еду, зачем? В Москву, ответила я. "Тогда давай к нам!" И через окно затащили меня в купе. Спрятали на третьей полке, благо военные составы никто не проверял. Так я и добралась до Москвы.

– Как же вы сориентировались в этом огромном городе?

  – В Москве жили мои тетя с дядей. Я сумела с дороги отправить  им телеграмму. Они меня встретили, у них я и поселилась. Хотела  поступать в медицинский, но с моим аттестатом меня направили в Уни верситет на отделение ядерной физики.

  Завкафедрой ядерной физики был профессор Петр Капица. Он сразу заприметил меня. Уделял много внимания, опекал. Часто говорил: "Ты многого добьешься, у тебя большое будущее". Я любила и умела заниматься, тем более, что не нужно было работать.  Замечательное студенческое время: вечеринки, посещение литературных вечеров в Политехе. Новые для меня имена: Есенин, Зощенко, Ильф и Петров. Закончилась война, все ходили в театры и в кино...  Но тут случилось непредвиденное: в меня влюбился мой кузен, сын дяди, живший со мной в одном доме. Забросил занятия, не давал проходу. Я понимала, из этого ничего не выйдет, но ничем не могла его остановить. Заметили это и дядя с тетей. И однажды они сообщили мне, что далее в их доме я оставаться не могу.

  Со своей бедой я пришла к Петру Леонидовичу Капице, и он устроил меня в общежитие. Но для прописки в общежитие нужно было получить разрешение, а у меня, кроме зачетки – ни одного документа, разве что та самая справка о неблагонадежности. Итак, я в кабинете у начальника милиции. "Кто вы? Откуда? Кто ваши родители?" У меня наготове легенда. Отца не знаю, жила с мамой. Мы из Западной Белоруссии. "Позвольте, а как вы оттуда выбирались? Немцы столь стремительно наступали, что никто не успел уехать!" И на это был подготовлен ответ: мать была любовницей начальника НКВД тов. Колотова. Он нам помог уехать в первый же день войны.  "Хорошо, проверим. Пока - прописка на месяц, через месяц приходите". Я всегда была общительной, в общежитии появились друзья. Подружилась я и с Тамарой Федоровной, комендантом общежития, добродушной полной женщиной. Когда подошло время очередного похода в милицию, я обратилась к Тамаре Федоровне с просьбой пойти вместо меня. Она, член партии, показав в милиции мою зачетку - круглая отличница, общественница - тут же оформила прописку на все время занятий.

  Не только зло встречала я на своем пути. Директор школы Турищев, Петр Леонидович Капица, Тамара Федоровна - всегда буду помнить эти имена.  А жизнь продолжалась. Я много занималась, все было в охотку. Московское студенчество 50-х - об этом написан не один роман.

  В 1947 году получаю письмо от мамы: приезжай, нам разрешено уехать в Польшу. Я в отчаянии: передо мной светлое будущее, Москва, скорая защита диплома. Петр Леонидович уже говорил, что я могу остаться на кафедре. И вдруг все рушится! Я ответила маме "Остаюсь и никуда не поеду". В ответ она мне пишет: ""Если ты не приедешь, я покончу с собой." Я знала свою маму, она бы это сделала. Бросить ее и брата с сестрой я не смогла. В мыслях поставила крест на собственной жизни и вернулась в село Благовещенка. Кто мог предвидеть, к чему приведут события далекого 1947 года? Тем временем, собрав свой нехитрый скарб, получив разрешение, мы уезжаем в Польшу. Поселились в г. Бреслау (Вроцлав). Я поступила в местный университет, но мне надо было работать. Устроилась продавцом в кондитерскую. Вечерами занималась. Работала мама, работала я и едва хватало на еду. Мои вещи перешивались сестре, а затем брату. Нищета.

  Однажды в кондитерскую зашел человек, представился - от Красного Креста - и стал расспрашивать о моих родителях. Он их разыскивал по поручению некого Майкла Гликмана. Мне это имя было незнакомо.Мама вспомнила, что слышала его от отца: он часто бывал в Лондоне и там встречался с Майклом Гликманом. Но встречался в Лондоне, а не в Америке!Когда на следующий день этот человек пришел в кондитерскую, я рассказала все, что узнала. Он записал все данные и уехал. А через две недели раздался звонок, звонил господин Гликман. Говорит, что он друг отца, не знал о его судьбе, дошли слухи о его гибели. Он ищет нас по всему миру. Отец оставил большие деньги в банке и доверенность на его имя - он хочет передать эти деньги. Еще одна счастливая встреча, еще один благородный человек в моей жизни.

   Мама потеряла мужа, когда ей было всего 35 лет. Она была очень красива. Отец - первый и последний мужчина в ее жизни. Она дожила до 82 лет, сохраняя ему верность. Я много раз уговаривала маму выйти замуж. Многие достойные поклонники предлагали ей руку и сердце, но она была непреклонна. Когда мама узнала о принадлежащих нам деньгах, она решила их сразу забрать. После ареста отца многие годы мы жили впроголодь, в нищете.

– У вас появились деньги. Вы могли уехать в любую страну. Почему вы выбрали Австралию?

 – У мамы был брат. Мой папа помог его семье уехать в Австралию в начале 30-х годов. После войны брат разыскал нас и прислал вызов, но денег на отъезд не было. И вдруг объявляется Гликман! Я настояла на том, чтобы деньги прислали только на самое необходимое - билеты, одежду. Остальную часть суммы мы должны были получить в Австралии, после приезда. Сообщили об этом Гликману. Он выполнил нашу волю. Мама и мы, трое детей, выехали во Францию. Бабушка ехать отказалась. В Париже узнали, что пароходы ходят крайне редко, а очередь желающих попасть в Австралию столь велика, что ожидать придется не менее двух лет. Мы были в отчаянии. Кто же сможет нам помочь? Мне подсказали, что вопросами эмиграции евреев занимается "Джойнт". Попасть на прием к президенту очень сложно, но помочь может только он. Когда я наконец-то оказалась в его кабинете, меня начали душить слезы, я разрыдалась и ничего не могла сказать. Он налил мне стакан воды, усадил в кресло: "А теперь расскажи, кто ты, откуда и чем я могу тебе помочь?"

  Я рассказала о нашей семье, об отце, о наших скитаниях. Он внимательно меня слушал, а когда я закончила, спросил, как моя фамилия и где жили родители. Я ответила. "Так ты дочка Вольфа Гурвича?" - "Да", - удивленно ответила я. "Я знал твоего отца, я многим ему обязан и постараюсь вам помочь. Подожди в приемной". Через полчаса он вышел из кабинета и позвал меня. "Завтра отправляется пароход из Марселя. Вы готовы быть там утром?" Не задумываясь я ответила: да. Бегом в отель, где оставалась мама с детьми. Вечером мы сели на поезд Париж-Марсель, утром были в Марселе. Вечером того же дня пароход отошел от причала. Два с половиной месяца в ужасных условиях мы плыли в Австралию. Болезни, недоедание, жесточайшие штормы, когда казалось, что наше жалкое суденышко просто развалится. Наконец-то показалась страна обетованная и вот мы в порту Мельбурна. Спускаемся по трапу и я вижу: стоят мои дядя и тетя, а рядом с ними семья Сэлвинов, друзья моих родителей. С ними - их сын Алан.

– Я понимаю, это тот молодой человек, который стал вашим мужем?

 – Совершенно верно. Сэлвины жили в Белостоке, наши семьи дружили. Когда мне было 8 лет, Алану 18 - разница значительная. Но уже тогда я испытывала детскую влюбленность, а он, естественно, не об ращал никакого внимания на маленькую девочку. Сейчас мне исполнилось 19, ему - 29. Мы спускались по трапу, когда я шепнула маме: "Я выйду замуж за Алана". Я не отрывала от него взгляда, а он смотрел на меня. Это был вторник, 17 марта 1947 года. В четверг мы были об ручены. Тетя, узнав об этом, была в ужасе. Алан "голый и босый", у него репутация Дон Жуана! Меня отговаривали, предрекая все беды от нашей совместной жизни.

   У тети было множество друзей и в течение нескольких дней ее дом не покидали женихи. Но я была тверда. Когда Алан пришел к маме просить моей руки, мама сказала: "Алан, у тебя не очень хорошая репутация, но я хорошо знаю твою семью. Мой муж и твой отец всегда мечтали породниться. Сейчас их мечта может стать реальностью. Мой муж погиб и Ада - самое дорогое, что есть у меня. Я надеюсь, ты не станешь ее обижать. Бог тебе этого не простит". Он ответил: "Я не знаю, как сложится наша жизнь, но я вам обещаю, она никогда не будет голодать. Она у меня будет королевой." Услышав эти слова, ярадостно воскликнула: "Мама, ты слышишь, он обещает, я никогда не буду голодной!"

– Ада, но ведь у вас появились деньги, и вы могли начать с ними новую жизнь?

 – Мама действительно получила деньги. Но когда мы поженились, и я и Алан решили ничего не брать. На эти средства должна была существовать мама, мои младшие брат и сестра. Свою жизнь мы на чинали с нуля. Но уже через полгода Алан имел первый серьезный заработок. Это было началом, а потом дела пошли... Он называл меня "Золушкой, приносящей счастье". Мы сняли домик в Брайтоне. У нас родилась дочь, и когда ей исполнился год, мы уже могли купить дом в Тураке.

– А чем занялись вы?

 – Алан зарабатывал достаточно, чтобы я могла не работать. Но сидеть дома я не хотела. Материальные возможности позволяли нанять няню. Времени было достаточно и я занялась благотворительной работой. Я пришла в дом престарелых "Монтефиори". Впервые там оказавшись, я пришла в ужас. Естественно, старые люди ни в чем не нуждались: их кормили, обеспечивали неплохой медицинский уход. Но человеку ведь нужен не только хлеб, тем более тогда, когда он не может обслужить сам себя. А больные были предоставлены сами себе. Еда и процедуры - вот и все содержание дня. Многие опустились, мужчины не брились, женщины выглядели неопрятно, о косметике не было и речи.

   Я собирала их, человек 60-70, каждую неделю и рассказывала о событиях в Мельбурне, в Австралии, о происходящем в мире. Мы с мужем часто посещали театры, концерты - и я рассказывала им о спектаклях, о музыке, играла им. Я видела, как оживают лица, как загораются глаза. Они ждали встреч со мной, а я готовилась к этим встречам. Мужчины преобразились. Женщинам я приносила косметику. Один из стариков мне однажды сказал: "Вы вернули мне моего сына. Раньше он навещал меня раз в неделю, сидел по 10-15 минут -"Как дела? Что тебе принести?" - и уходил. Сейчас, когда он навещает меня, я рассказываю все, что слышу от вас. Он слушает с удивлением, сын очень занят, много работает и практически нигде не бывает. Теперь он навещает меня трижды в неделю и нам не хватает времени для бесед..." Я была счастлива. Один из моих подопечных отличался от прочих. Его привозили в коляске, он с трудом двигал руками, отказывался от пищи. Этот мистер Золя - так его звали - говорил, что хочет только умереть.

   После нескольких месяцев моего посещения я заметила, как у него постепенно просыпается интерес к жизни. После бесед я старалась отвезти его коляску в палату вместо няни. Однажды он мне сказал: "Мадам Сэлвин, я в вас влюблен. Я мечтаю сделать вам подарок, но что я, инвалид, могу подарить вам?" Я ответила: "Господин Золя, для меня будет самым дорогим подарком, если вы встанете на ноги". Через месяц мы с мужем уехали по делам в Европу, отсутствовали несколько месяцев. Каждому из моих подопечных я отправляла открытки с видами тех мест, где мы с Аланом побывали. Купила всем небольшие подарки.

  Когда я вновь встретилась с обитателями "Монтефиори", то заметила, что господина Золя среди них нет. "Вероятно, умер," - мелькнула тревожная мысль. И тут раскрывается дверь и на костылях входит Золя со словами "For you, Mrs Selwin!" У меня потекли слезы. Я подошла, поцеловала его и сказала: "Вы знаете, мистер Золя, ни один мужчина в мире еще не сделал мне более дорогого подарка". Впоследствии он выполнил мозаичное панно и подарил его мне, подписав так: "Дорогая Ада, это - первая работа в моей жизни, выполненная собственными руками". Я старалась приходить к ним каждый раз в новом наряде, я пела, танцевала - и так на протяжении 35 лет. Только год назад я перестала ходить в этот дом. Умерли мои старики, и уже трудно начинать все с начала.

   Должна рассказать еще об одной работе. В 1972 году я создала женский комитет, помогающий лечебному заведению для умственно отсталых детей. Нас было двадцать женщин, мы устраивали благотворительные балы, приглашали всех, включая премьер-министра штата, премьер-министра страны. В газете "The Herald" об этом была большая статья: "Toorak Tigress Leads the Charity Chase". Комитет просуществовал 15 лет.

– У вас дочь, чем занята она?

 – Она всегда работала в компании мужа. Талантливая художница, но, к сожалению, недостаточно усидчивая. Она многим отличается от нас: свободная независимая, без тех предрассудков, на которых были воспитаны мы. Для нас они были традициями наших родителей. Она дважды была замужем, не очень удачно, хотя заслуживает другой участи - добрая, милая, отзывчивая. Выросшая в свободной стране. И занимается тем, что ей нравится. Признаться, я чувствую перед ней вину, так как часто по делам мужа надолго уезжала, оставляя ее с няней. Но разве может кто-то заменить мать? Тем не менее, когда мы с Аланом отмечали 50-летие нашего союза, после ее слов у многих появились слезы на глазах.

– Как сложилась жизнь ваших сестры и брата?

 – Сестра вышла замуж, ее муж был государственным деятелем, недавно умер. Двое их детей получили высшее образование. Брат мой, к сожалению, заниматься не хотел, сколько я ни прилагала усилий. Он женился, чудесная жена, работает медсестрой. Весь дом держится на ней. Мы с ней очень дружны. К сожалению, недавно их постигло тяжелое горе. Старшая дочь покончила с собой, когда ей исполнилось 30 лет.

– У вас в холле стоит уникальная скульптура. Кто ее автор и где вы ее приобрели?

 – Автор этой работы - известный в Израиле скульптор Эли Илан. Его скульптура установлена в парке мемориала Яд-Вашем. Там мы впервые ее увидели. Алану эта работа очень понравилась. Узнали, кто автор, и друзья устроили посещение мастерской. Оказалось, что Илан выполнил около 10 бронзовых отливок этой скульптуры для Европы и Америки. Одна из них стояла в мастерской. Тогда Алан не договорился с Иланом о цене. Это был 1984 год.

  В дороге Алан простудился. Вернувшись в Австралию, обратился к врачам. Рентген показал воспаление легких. Лечение, антибиотики -ничего не помогало. Появились недобрые предчувствия. Я настаивала на сканировании легких, но профессор мне ответил, что не видит необходимости в этом исследовании. Для него требуется очень дорогое оборудование и тогда в Мельбурне был всего один аппарат, поэтому обследование назначали далеко не каждому. Но профессор плохо представлял, с кем имеет дело... Начинался рабочий день, а я уже сидела в приемной. Вначале профессор злился, называл меня истеричкой. Затем проходил мимо молча. Наконец, когда он понял, что от меня не избавиться, сдался. Обследование показало рак легких. Срочно нужны дополнительные исследования. Если нет метастазов – легкое нужно немедленно удалять. Я переселилась в больницу. Домой приходила принять душ, переодеться - и снова шла в клинику. Все время молилась, чтобы разрешили операцию. Наконец-то, радость: метастазы отсутствуют, операция назначена.

   Я сидела у постели Алана день и ночь, заменяя и няню, и сиделку, и медсестру. На пятый день вдруг вижу: лицо мужа сереет, он теряет сознание. Срочно зову сестру и требую вызвать оперировавшего врача. Время – 5.30 утра, сестра отказывается звонить доктору домой. Как безумная, бросилась к автомату - в кошельке нет разменных монет! Понимаю, что счет времени идет на минуты. Выбегаю на улицу, там стоит такси. Протягиваю водителю 10 долларов и прошу 20 центов. Мчусь к автомату и, наконец-то, слышу голос доктора Гура. "Мой муж умирает!" - кричу в трубку. Через 20 минут он уже был в больнице. Алана сразу забирают в палату интенсивной терапии. Отказали почки и его подключают к аппарату "искусственная почка". Через несколько часов вышел врач: "Если в течение 24 часов функция почек не восстановится, он на всю жизнь останется на диализе". К вечеру Алан пришел в себя. Сказал, что не чувствует ног. Я опустилась на колени и стала массировать ему ноги. Сколько часов так простояла - уже и не помню. Уролог ушел из клиники в 10 часов вечера. Поздно ночью меня позвали к телефону, с волнением беру трубку и слышу голос доктора Гура: "Я хочу выразить свое восхищение твоим мужеством. Я не мог уснуть, не позвонив тебе. Не мы, а ты спасла Алану жизнь". Я плачу и сквозь слезы говорю: "Для меня это нормально", Через 24 часа почки заработали, но наши испытания на этом не закончились. Были еще операции - и вновь часы и дни томительных ожиданий. Когда Алан начал поправляться, я вспомнила о поездке в Израиль, о скульптуре. Я позвонила Скульптору и сказала: "Алан выходит из больницы такого-то числа и, если вы мне гарантируете ее доставку до этого дня, я оплачу все расходы". Когда я привезла Алана домой, в холле он увидел эту скульптуру.

– Судя по виду, она очень тяжелая?

 – Она весит 550 кг. Но я должна была это сделать.

   После выздоровления Алана мы встретились с профессором. "По статистике, с таким диагнозом выживает только 6% больных" - сказал он. Только любящая женщина способна так чувствовать своего любимого, только она может быть его ангелом-хранителем. Через 12 лет после операции на легких Ада однажды утром сказала мужу: "Ты должен обследовать свой кишечник". "Но почему? - удивился он - Я ни на что не жалуюсь, у меня прекрасный аппетит." Когда Алан по настоянию жены обратился к врачу, тот был удивлен не меньше: никаких показаний к обследованию не было. И только сдавшись настояниям Ады, направил Алана на проверку. При обследовании обнаружили рак прямой кишки. Обнаружили вовремя и операция прошла успешно. Почему Пенелопа отвергла всех своих поклонников, ожидая Одиссея уверенная в том, что он жив. Кем была для царственного Эхнато-на его Нефертити? Кем стала Ада для своего Алана? Каким шестым чувством она знала, от какой беды его оградить? В одной из открыток ко дню рождения Алан написал: "Ты моя жена и моя любовница, моя мать и моя дочь, мой друг и мой ангел-хранитель". Извечные вопросы: зачем любовь? Зачем жизнь? Зачем человек? На мой взгляд, такие вопросы не нуждаются в ответах.

__________________

© Буркун Илья Яковлевич