Поэтический диалог в виртуальном пространстве Времени | Статьи | Главная

Поэтический диалог в виртуальном пространстве Времени

(№7 [310] 25.06.2016)

Автор: Иза Кресикова

Приведенные ниже одиннадцать стихотворений и предваряющий их текст являются фрагментом готовящейся к изданию книги под названием «Диалог. Памяти Марины Цветаевой». Книга же эта имеет исходными источниками сборник авторских стихотворений 1992 года и прозаически-поэтический текст, посвященный Цветаевой, записанный на компакт-диске в 2000 году. Новая книга готовится как самостоятельное издание с использованием указанных источников, дополненное новыми поэтическими и прозаическими текстами. Из 30 стихотворений автора во фрагменте представлена третья часть их. Большинство стихотворений книги (и приведенного ниже фрагмента) отталкивается от строк Цветаевой, поставленных в эпиграф. Вместе они представляют воображенный диалог.

Я с трепетом включаю свои стихи в диалог с Цветаевой. Но как вступить в желанную нереальную беседу?! Поэтическая речь более близка этому действу. Я решилась. Во мне пульсирует мое время, я говорю и пишу, как его создание, но я винюсь перед витающим духом Цветаевой за своеволие в своих домыслах, фантазиях. А она, я думаю, простила бы мне всё это за безграничное уважение к её необыкновенной, самобытной, оригинальной личности. В ней, желавшей быть «всем» – всем на Земле понятной – а не просто русским поэтом, запеклась кровавым сгустком ничем не вытравленная любовь к России, грешной и святой, непонятной, вечно рискующей и неутешной, печальной и жестокой, которая её породила и которая её погубила. Итак...

МАРИНА ЦВЕТАЕВА В 1920 году

…в советской-якобинской

Маратовской Москве!

М.Цветаева. «Друзья мои! Родное триединство!»…

Всё в сторону, в сторону строгой рукой!

И только кофейник - поближе.

И на пол бумаги стекают рекой.

Каминного жидкого пламени рыжий

свет над бескровной щекой.

Пространство стола – поле жизни и битв

средь груды ненужных предметов.

Суровый, бесхлебный, безрадостный быт…

Ночное пространство стола – для поэта,

как просек в чащобе. Марина не спит.

Вот кофе хлебнула. Остыла «бурда».

Вот Аля горит от ангины.

Печаль и тревога. Ей мёда б! Звезда

свой свет проливает старинный,

чтоб отступилась беда.

И в сторону лишнее строгой рукой…

Утреет. В дыму папиросном

ей видятся дальние версты. Родной,

любимый, где ты?! Как

под заревом грозным

мы потерялись с тобой?!

МАРИНА ЦВЕТАЕВА В ЭМИГРАЦИИ

…Печатайся я в России, меня бы

все поняли… И меня бы эта любовь – несла…

М.Цветаева. Из письма к Б.Пастернаку в 1927 г.

Любовь поэту – пища и оплот.

Нет отзвука стихам – он умирает.

А стих, исторгнутый над пропастью, живет.

Как странник, мечется от края и до края.

Всё – пустяки. И лишь любовь нужна!

Любовь любимых, И земли, и неба.

Любовь, любовь, и только лишь она.

Не теплый шарф!

Не мера хлеба!

Но не было ни шарфов, ни хлебов.

Чужие, хоть и русские всё лица.

На части перерублена любовь,

и между ними – пропастью – граница.

Смиряя боль, одолевая плач,

она собой соединяла части эти.

Она была и жертва, и палач

любви. И – лекарь для любви

при чуждом свете.

Стихи – как жизнь. Слагать их все больней.

И для кого же – из последней силы?!

Как клинья верных журавлей

они стремились в вешнюю Россию…

Да, лишь любовь, и только лишь она!

Не теплый шарф!

Не мера хлеба!

Жива ль в Тарусе детства бузина?

Поверь слезам, Москва!

Прости, родное небо!

МОНОЛОГ В ЭМИГРАЦИИ

…Я…навсегда выбрала…черное,

а не белое: черную думу, черную долю, черную жизнь.

М.Цветаева. Мой Пушкин

Два цвета в жизни мне дано – лишь два

на выбор : черный цвет и белый.

России белый снег мне видится едва.

Черным черна дорога без предела.

Два цвета в жизни мне дано – лишь два.

Но черный сам меня – до смерти – выбрал.

И черным снегом сыплются слова.

И давит черная судьба их, точно глыба.

Два цвета в жизни мне дано – лишь два.

Я выбираю черный из глубин колодца.

За черной гранью где-то там Москва

белеет. И, зима ль, весна –

мой черный Пушкин ждет меня,

не шелохнется…

В Сочи живет женщина, интересный человек, увлекающий своими воспоминаниями собеседник. Женщина, которой довелось в юности, в Москве, в1940-1941 годах жить в одной квартире с Мариной Ивановной Цветаевой (на Покровском бульваре). Её родители, уехав на Север перед войной, сдали в наём две комнаты своей трехкомнатной квартиры; в одной из комнат оставалась Ида (Ида Брониславовна Шукст-Игнатова). Скованность несчастьями, угнетенность, доверчивость, порывистость, минутные вспышки небольших радостей, страх ареста, (как мужа и дочери, исчезнувших безвестно, ужас от грянувшей войны – всё это сплетено было в Цветаевой тех лет и открывалось девочке Иде.

Осторожные и яркие, очень бережные и точные её характеристики Цветаевой той поры я частично перенесла в стихотворение-аллегорию.

СТРАННАЯ ПТИЦА

Было лето. Ну, а может,

занималась только осень.

Гром был в небе так невнятен,

как ворчанье сквозь усы.

Не холодный буйный ливень

омывал тела деревьев,

и мы чувствовали ветер,

точно зверя за стеной.

Вдруг открылись наши окна

со стеклянным вещим звоном

и, как будто бы спасенья

в нашей комнате ища,

к нам влетела эта птица,

распластав большие крылья,

будто женщина вбежала,

шаль по ветру разметав.

Отдохни от перелета, -

мы сказали этой птице, -

можешь перышки почистить

и сушить крыла свои.

Но она держала крылья

снова в небо наготове,

и тоскливо упирался

в потолок зеленый глаз.

Крыльев светлых, тонких, ломких

взведены были суставы.

Нервно перья трепетали,

ощущая новизну.

Отшатнулись наши гости

от большой и дикой птицы…

И мелькнул вновь облик женский

тенью странной на стене.

Не пила она, не ела,

прижималась к светлым стенам,

и зеленым храбрым глазом

в нас вонзалася с тоской.

А нам виделся трагичный

женский облик с соколиным

выражением на гордом

и растерянном лице.

Мы открыли шире двери,

чтобы ей просторно было.

Мы сказали: - Выбирай же!

Нас на свете выбирай!

Если надо уж метаться

и страдать, и волю кликать, -

всё, что будет, вместе примем –

правду, кривду, ад и рай!

* * *

О, черная гора,

Затмившая - весь свет!

Пора – пора - пора

Творцу вернуть билет.

……………………..

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На Твой безумный мир

Ответ один – отказ.

М. Цветаева.Стихи к Чехии. 1938

Моё стихотворение «Монолог к Богу» написано, конечно же, с оглядкой на цветаевские взаимоотношения с Богом.

МОНОЛОГ К БОГУ

Мир плох, и Бог ведь знает этот Свой подвох.

Но, слава Богу, мир не завершён.

Мой Дорогой, переступи земной порог.

Ну, мысленно, конечно. Сладок сон

на Небесах. Но надо бы поговорить с людьми.

Они сошли с ума, пойми:

они запутались в крови и лжи.

Из Своего Далёка удержи

у края бездны их. Ну слово бы! Ну жест!

Иль дуновение бы лишь на всех окрест.

А горы можешь больше не сдвигать -

зачем?! Морей и рек - уж что осталось - пусть!

Прости. И всё ж не ставь последнюю печать.

Когда бы только наша Русь!

Во всех углах Земли - кровавый человек.

Тупая ненависть, и счастья нет.

И всё же не верну Тебе билет.

Нет, не верну. Из-под тяжелых век

вперяюсь в Небо,

упрямая. Здесь - сомкнут круг.

Не зрелищ и не хлеба

хочу. Как тщетна музыка! Как горек вкус наук!

Сердца больны. Смысл песен глуп до мук.

Как страшно внучке передать билет -

Твой пропуск в этот белый свет

оговорилась: белого-то - нет!

Да и экран у нас давно не голубой.

Зеленых и рябых ветров железный вой.

Но Твоего не слышно дуновенья, Дорогой.

Билет трепещет: хлопанье и свист.

Уж снова осень у дверей.

Ах, поскорей, же, поскорей,

друг пианист,

прерви Шопена, Лист!

Здесь нужен Ференц Лист!

К ЦВЕТАЕВОЙ

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший – сер!

……………………………………………….

С этой безмерностью

В мире мер!

М.Цветаева. Из цикла «Поэт»

(Вспоминая сорок первый, эвакуацию).

О как не повезло Вам, боже мой!

Был страшный год. Вокруг гремели залпы.

А сын – такой был мальчик молодой…

А рядом копошился кто-то, капал

Вам желчью

в профиль восковой.

……………………………………….

О Родина! Как много нужно сил иметь:

быть верной дочерью.

И славно умереть

в судеб сплетение лихое!

Оглядываюсь. Даль.

Борьба и смерть, как на картинах Гойи.

…………………………………………..

Любимая! Остановитесь! Слышите, вот-вот

(ничто в уме не промелькнёт другое!)

взойдет на страшный эшафот,

московская девочка Зоя…

…Как много нужно сил иметь!

Но у меня нет сил

но у меня нет сил

Вас осудить!

Где главная

у той веревки

и где последняя

в ней нить?!

А пожалеть Вас -

скорбное бессмысленное жало!

И, что б я нынче ни сказала,

во время оное и непростое,

мне нет покоя…

* * *

И вот – встала на пути Елабуга. Бедный старинный городок. Он ни в чем

не виноват. Виноватые винились с опозданием. А самые главные виновники, конечно же, не винились. Им было все равно, что стало с Цветаевой, и была ли она вообще, или не было ее на белом (черном!) свете. Это нам, впитавшим ее ни с чем не сравнимое, острочувственное, свободное по форме и мысли творчество, романтику, сплавленную со жгучим реализмом, её долю – не все равно.

Четыре стихотворения-размышления о Цветаевой без эпиграфа из цветаевского текста:

КОГДА-ТО ДУМАЛА...

Когда-то думала: Цветаева…цветы…

Красивые и разные цветочки

пахучие, сложившиеся в строчки,

что покрывают эти книжные листы…

А тут – колючки, горы, ветры, вьюги,

углы, проёмы, бездны, сквозняки.

Я исцарапана, в крови и грудь, и руки,

в одежды впился острый скол строки!

Но я не заплутала в этом крае,

где небеса не светятся,

нет сытости и сна!

Цветаева, Цветаева, Цветаева…

Здесь не собрать букетики.

Но родина

с крутых холмов

видна.

БЕЗМОЛВНЫЙ МОНОЛОГ

МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

ПЕРЕД СМЕРТЬЮ

Семья и вера – это день вчерашний.

Остался сын. А небо – как в золе.

Стихи – во мгле. И время страшно

крестами распласталось по земле.

В груди – чужбиной травленая рана.

И родины роптанье надо мной.

И память – точно ворон из тумана

летит и каркает, кружась над головой.

Безвестность – наказанье иль прощенье?

Поэт в отечестве всегда ль пророк?

Но я скользнула, пролетела тенью

над скосами покинутых дорог.

Свет – вдалеке. Но на исходе силы.

И жизни завершён круговорот.

Единственный мой сын, родной и милый,

верней на этом свете проживет.

А я была поэтом, лишь поэтом.

Не мыслила иного никогда.

Не оставляйте над могилой меты.

Кто вспомнит – тот отыщет сквозь года.

* * *

Я собиралась поехать в Елабугу. Теперь мне кажется, что я там побывала…

В ЕЛАБУГЕ

Скоро отпуск. Поеду в Елабугу.

Будут дни эти мне не легки.

Дождь и осень там будут мне на руку –

Я одна постою у реки.

Будет ветер шуметь по-старинному.

Я не стану входить в этот дом…

Кто-то с маленькой дочкой Мариною

пробежит, торопясь, под зонтом.

По тропе я пройду чуть растеряна.

У погоста замедлю свой шаг…

Будь в те годы я там, я уверена –

всё не так бы там было, не так.

Может быть, я сумела бы, может быть(!)

стать опорой ей в страшной тоске,

и отчаянный миг тот

был прожит бы

и рассеялся в том далеке…

Отгремели бы годы военные.

Как сложилось бы много стихов!

…Все ж поеду туда непременно я

в пору долгих дождей и ветров.

И стоять будет в ливнях Елабуга

с ощущением старой вины.

И громадная странная радуга

из кладбищенской встанет стены.

* * *

Лидии Чуковской суждено было в 1941 году перевести в Чистополе по одной и той же дощечке через одну и ту же лужу с небольшой разницей во времени Марину Цветаеву и Анну Ахматову. У одной путь лежал в физическое небытие, у другой – в Ташкент, а затем – возвращение в Петербург, продолжение славы.

К ТЕНЯМ ПОЭТОВ

По тонкой жёрдочке они прошли и грязь,

и – равно – Океан, не замочив ступней.

И потому имеют власть

над совестью моей.

Их тени по мосткам меня ведут.

Качаются соломинки перил.

Я балансирую, и тени ждут.

И мутная река несет свой ил.

* * *

…на парусах моих стихов

все выплывут в открытое море,