Прерванный полёт. Предисловие 20 июля 2016 г.

     8 июля 2016 года выдающейся скрипачке, почётному профессору Мельбурнского университета, Нелли Ефимовне Школьниковой исполнилось бы 88 лет. В Австралии помнят и чтут память о ней. Австралия сыграла в её судьбе огромную роль, протянув руку помощи, когда в минуты отчаяния, осталась одна, сбежав от надзора агентов КГБ, в Западном Берлине. Правительство Австралии, предоставило гражданство и возможность полноценной работы. Гастрольные выступления по стране  и должность профессора Мельбурнского университета. В её день рождения музыкальный тележурнал штата Виктория в Мельбурне  почтил  память видеопередачей, где рассказал о жизни Школьниковой и представил видеоряд её сольных выступлений. Мне посчастливилось близко познакомиться с Нелли Школьниковой. 

    В 2005-м наши друзья – Елена и Марк Могилевские пригласили меня с женой на ужин. Когда мы пришли, кроме хозяев была только одна гостья. Высокая, статная, красивая женщина, в черном строгом платье. На плечах легкая воздушная шаль... Я обратил внимание на её ухоженные красивые кисти рук. Её лицо показалось знакомым. Как художник, забывая имена, я хорошо запоминаю лица. Лена представила нас гостье, затем представила её нам. Когда прозвучало имя Нелли Школьниковой, всё стало на свои места. Пазлы сложились. В 70-е, я часто бывал в командировках в Москве. Любитель классической музыки, посещал зал имени Чайковского. В этот раз обратил внимание на афишу. В неё сообщалось о предстоящем концерте Нелли Школьниковой, выпускнице Московской консерватории, победительнице одного из самых престижных международных конкурсов скрипачей в Париже имени Маргерит Лонго и Жака Тибо.  К сожалению билеты, были проданы. Но я решил попытать счастья, и мне повезло. Перед началом концерта я купил билет с рук. Я сидел в третьем ряду и прекрасно видел исполнительницу. Я хорошо запомнил одно из произведений, которое тогда играла Нелли Школьникова. Это был концерт для скрипки Мендельсона. Сказать о её игре   – «потрясающе», это ничего не сказать. Ей были ведомы такие звукоизвлечения, какие не подвласны ни одному из известных музыкантов. Не помню, кто сказал, что жизнь каждого из нас, это музыкальный тон. И действительно, в жизни пожалуй нет человеческих отношений, нет человеческой истории, исторических событий, которые невозможно выразить музыкой. Интерпретация музыкальных произведений Нелли Школьниковой была своеобразной проповедью её переживаний. Но, как писал Роберт Рождественский, «В государстве, где честные наперечёт», где тупость и серость диктовала свои нравы, даже таких гениальных музыкантов, как Нелли Школьникова не очень жаловали, несмотря на всемирное признание.

     И вот, спустя много лет, я сижу в доме моих друзей, рядом с этой гениальной скрипачкой. Признаюсь, я почувствовал  некую робость. Но это быстро прошло, во многом благодаря Нелли. Очаровательная собеседница, с проницательным умом и умением вести беседу, с замечательным чувством самоиронии. И что окончательно меня покорило, это её любовь к Михаилу Жванецкому, хотя Союз она покинула более 30 лет назад. Хозяева дома – пианистка Елена Могилевская и её супруг Марк, лауреат премии Паганини в Италии, вспоминали студенческие годы. Именно в этот период, Нелли Школьникова преподавала в Харьковской косерватории. Студенты её побаивались за строгость и нетерпимость к студенческой расхлябанности. Она всегда говорила: «Музыка не терпит панибратства. С ней нужно обращаться только на Вы».   

     Прекрасный вечер подходил к концу. Нелли попросила вызвать такси, отказавшись от услуги хозяина. Я предложил её подвезти, объяснив, что нам по пути. Могу признаться, что соврал, преследуя корыстную цель. И мой план удался. Дорога заняла около 40 минут. Мы оживлённо беседовали. Узнав, что я одессит, она вспомнила своего друга, известного скрипача, одессита, Бусю Голдштейна и его неожиданную роль в её судьбе. Я расспрашивал Нелли о цели приезда. Она прилетела к подруге, скрипачке, Мельбурнского симфонического оркестра, встречалась с друзьями. С большим уважением говорила о Австралии. Почему? Это вы поймёте из беседы. Планировала, выйти на пенсию и вернуться в Австралию. Провожая к дому, я, вновь робея, предложил записать интервью. Нелли сразу откликнулась, хотя её отпуск подходил к концу и до её отъезда оставалось всего три дня. 

    На следующий день я уже был у её дома. Открыла хозяйкам дома, пригласила в гостиную, где меня ожидала Нелли. Два с половиной часа длилась наша беседа, её искренний рассказ о трагической судьбе маленькой девочки, рождённой в еврейском местечке Золотоноша, в Украине,  в многодетной семье, брошенной отцом, испытавшей на себе нищее детство, лихолетье военных и послевоенных лет. Ломая стереотипы, отдавая всю себя музыке, она сумела подняться на вершину музыкального Олимпа. Но, к сожалению, родилась не в той стране. Каток советского тупого беспредела на долгие 12 лет остановил её полёт, сделав невыездной. Несломленная, бросив вызов гиганскому монстру «Стране Советов», она сумела выбраться на свободу, в полном смысле слова, бежав из социалистического концлагеря.  Все четыре года учёбы в консерватории  Нелли завоёвывает  первые места на Всесоюзных конкурсах. Тем не менее, за рубеж её не выпускают. И только в 1953 году, после смерти кровавого  диктатора, Нелли Школьникову вдруг делегируют во Францию, на один из самых престижных международных конкурсов скрипачей, Маргариты Лонг и Жака Тибо. На нём она завоёвывает, впервые в истории России, высшую награду,  Гран–При.

    Имя Школьниковой на первых полосах мировой прессы. Сразу приходит всемирная известность. По условиям кнкурса победитель должен был совершить гастрольное турне по Франции и Испании. Записать диск с известной французской фирмой. Поступает предложение от американского импрессарио о трёхмесячном турне по Америке, приглашение в Японию. Вместо этого её отправляют в Союз. Руководитель советской делегации Дмитрий Кабалевский на все запросы отвечает: Школьниковой нужно продолжать учёбу. Мнение Нелли никто не спрашивает.  Давид Ойстрах, член жури конкурса, бесспорно, мог бы повлиять на её судьбу но, увы... отмолчался. Воможно потому - что она из конкурирующего лагеря. Это вы поймёте прочтя интервью. После возвращения ей разрешили считанные разы выезжать за рубеж. Именно тогда она побывала в Австралии. 

    В 1970 году  был назначен новый директор Госконцерта. И, как сказала Нелли, «Не могу судить о его музыкальных способностях. Но его способности руководителя – антисемита я испытала на себе». С его приходом она стала «невыездная».  Это стало её трагедией.  На 12 лет её имя было забыто. 

    И вдруг..., в 1982 году поступает заявка из Западного Берлина. Школьникову приглашали сыграть концерт, посвящённый чествованию города. Приглашение администрация Западного Берлина посылает в Министерство культуры и нарочным вручают лично Нелли Школьниковой. Помог случай. Заведующая отделом  Госконцерта по связям с зарубежьем только приступила к работе и не знала, что Школьниковой негласно запрещено выезжать. Так, она оказалась в Берлине. Аккомпаниатор – знаменитая пианистка Фрида Бауэр, много лет аккомпанировала  Давиду Ойстраху.  Успешно сыграв концерт, придя в гостиницу, она решается на побег. Во время нашей беседы она сказала, что мысль о побеге родилась, как только она села в поезд, в Москве. Все эти дни она лихорадочно обдумывала план побега. Оставив чемодан с вещами в камере хранения, чтобы не вызвать подозрений, ночью, одна, без языка, в чужом городе, под неусыпным надзором КГБ, Нелли покидает гостиницу. Единственный номер телефона, который был у неё – сестры скрипача Буси Гольштейна. Её друг специально прилетел на концерт. После концерта навестил Неллю в гримерке, где и познакомил со своей сестрой, живущей в Западном Берлине. Нелли из автомата, в волнении набирает номер сестры. Сбивчиво извиняясь, объясняет, что произошло. Через 20 минут сестра, подъехав к гостинице, забирает Нелли к себе. Более подробно, а также продолжение этой детективной истории о жизни удивительной женщины, Вы сможете узнать, прочитав интервью...

Жизнь продолжается. Беседа в Мельбурне. Сентярь 2002 года

Расскажите мне о первых шести годах жизни ребенка, и я смогу описать, как сложилась его дальнейшая судьба.

                                                 Редьярд Киплинг

           Музыке не зря приписывают целительную силу. Каждый из нас знает, как музыка способна влиять на наше настроение и самочувствие. В чем же тайна сильнейшего воздействия музыки? В многообразии звуковых красок? В предельной ясности звуковой фактуры? В исполнительском мастерстве? В способности мастера рельефно обрисовать широчайший диапазон человеческих переживаний?

Профессиональный музыкант на эти вопросы отвечает всю жизнь.

Моя собеседница - Нелли Школьникова, одна из лучших скрипачек 50-80-х годов.Победитель многих конкурсов. В числе ее наград - Гран-При на престижном конкурсе в Париже. Ученица создателя одной из лучших скрипичных школ России, Юрия Исаевича Янкелевича. Именно с ее победы начал путь на музыкально-педагогический Олимп тогда еще молодой и мало известный музыкант Янкелевич.

В чем же феномен Нелли Школьниковой, прожившей жизнь, наполненную драматизмом военных и послевоенных лет. Жизнь порой парадоксальную, не похожую на большинство других артистических судеб, на привычный биографический стереотип. Познакомьтесь с этим интервью - и судите сами.

-        Нелли, когда впервые у вас в руках появилась скрипка?

- Мне исполнилось пять лет. Жили тогда в Тушино, под Москвой. Отец подарил маленькую скрипочку, 1/16 по размеру. С нее началась моя музыкальная жизнь.

-    Почему именно скрипку? Он имел отношение к музыке?

- Да, отец играл на скрипке, хотя профессионального образования не имел, самоучка. В доме, где вырос отец, его соседом был знаменитый скрипач Мирон Полякин. Не знаю, повлияло ли это на его судьбу. Когда мы молоды и заняты собой, нам недосуг расспросить родителей об их детстве, молодости. Становимся старше, начинаем интересоваться своими истоками - но родители уже не с нами.

Как пришел отец в музыку? Родился он в многодетной, очень бедной семье. Ему исполнилось восемь лет, когда умер его отец . Папа вынужден был работать в хлебопекарне, мальчиком на побегушках. Это позволяло кормиться самому и иногда приносить хлеб домой. Помню, он рассказывал, что начал играть в 12 лет.

Подарив мне скрипку, папа показал, как держать инструмент, как играть, познакомил с нотами и уехал. Он редко бывал дома, работал в разъездной провинциальной оперетте скрипачом.

Через несколько месяцев он вернулся, я уже что-то играла. Отец, вероятно, понял, что у меня есть способности, и решил отвезти в музыкальную школу в Москву.

Дома папа никогда не играл. Впервые его игру я услышала во время войны. Началась война, мы с мамой и младшим братом эвакуировались в Татарию, отец остался. Только через полтора года мама нашла его на Урале, в городе Пермь. Тогда он назывался Молотов. Мы переехали к нему. Папа работал в местной оперетте концертмейстером иногда заменял дирижера. В театре я впервые услышала, как он играет. У него был замечательный звук, чудесная интонация. Играл без нот, на память репертуар из 14-15 оперетт. Мне исполнилось 13, и я начала работать вместе с ним.

Оперетта пользовалась успехом. В Пермь эвакуировались многие Ленинградские театры. У нас работали вокалисты и музыканты из Мариинского театра. На всю жизнь я запомнила одного из скрипачей. К сожалению, не помню его фамилии. Он пережил худшее время блокады и был одним из немногих, кого вывезли из осажденного Ленинграда по Ладожскому озеру. Пережитое развило в нем манию боязни голода. Он всегда носил мешочек, где лежали корочки черного хлеба, хотя уже не голодал.

- Ваше музыкальное образование началось еще до войны. Когда вы сумели его продолжить?

- Во время войны я только работала. В 1943 году получили разрешение вернуться в Москву. Я восстановилась в музыкальное училище, параллельно сдала экзамен за семилетку. Отец остался в Перми. Мама не могла прокормить меня с братом. Мы бедствовали, я вынуждена была работать, продолжая занятия. Жить было негде. Деревянный дом, где мы жили прежде, растащили на дрова.

Мы поселились в сарае. Земляной пол, толевая крыша постоянно протекала. Долго после этого меня раздражал звук падающих капель - в расставленные на полу миски и ведра. Я попыталась собственноручно сложить печурку. Глаза были постоянно красными от дыма. Но и она не спасала от холода - зимой на полу и стенах лежал иней. Младший брат отморозил ноги.

-  Когда произошла ваша встреча с Янкелевичем?

- Я училась в 4-м классе, когда меня привели к Юрию Исаевичу. Ему я обязана всем. После войны он нашел для мамы работу в Москве: в домоуправлении, бухгалтером. Но война, голод, одиночество надломили ее. Мама попала в психбольницу, когда мне исполнилось 15, а брату 7 лет. Янкелевич помог определить брата в школу-интернат хора им.Свешникова. Там он жил на полном обеспечении. Для меня это было просто спасением. Но кто-то узнал, что у нас жив отец, и хотя он нам ничем не помогал, от меня стали требовать плату за содержание брата. Отец всегда был добр к другим, но о семье никогда не заботился. Как я могла это объяснить? Я продолжала учиться и работать, чтобы содержать себя и платить за брата. Какое-то время я жила у моего педагога. Благодаря ему мне выделили место в общежитии.

- Вся ваша жизнь связана с именем профессора Янкелевича. Были ли у вас и другие педагоги ?

- У Янкелевича я занималась с 10-летнего возраста. С 5 лет моим педагогом была ученица Ауэра, Фиделева-Косодо. Когда мне исполнилось 10, она умерла. Перед смертью оставила мужу завещание, где писала, что меня надо отдать педагогу Янкелевичу. Тогда это был молодой музыкант, ему исполнилось всего 29 лет. Но Фиделева уже увидела в нем талант большого мастера. Так я попала к нему в ученицы. Вернулась в училище - к нему же - в 1943 году. Окончив училище, поступила в 1948 году в Консерваторию на кафедру профессора Абрама Ильича Ямпольского. Доктор искусствоведения, он проработал в Московской Консерватории с 1926 по 1956 год, до своей смерти. Параллельно с преподаванием в училище Ю. Янкелевич работал на кафедре Ямпольского ассистентом. Там занимались Леонид Коган, Юлиан Ситковский, Игорь Безродный. И хоть я поступила на кафедру Ямпольского, все знали, что заниматься я буду с Янкелевичем

- В Советском Союзе ни один известный музыкант не мог состояться без участия в конкурсах. Вы сами были лауреатом. Ваше отношение к конкурсам?

- В течение четырех лет учебы я участвовала в четырех внутренних конкурсах и завоевывала первые места. Но за пределы СССР меня не выпускали. Причины всегда находились. Нужно было послать Игоря Ойстраха, Колю Пархоменко. Всегда находился кто-то более нужный. Наконец, на четвертом курсе выпустили и меня. И не куда-нибудь, а на конкурс имени Маргариты Лонг - Жака Тибо в Париже. Шел 1953-й год, умер Сталин, и впервые советские скрипачи участвовали в столь престижном конкурсе. На нем я завоевала Гран-При.

В газетах об этом много писали: и в Союзе, и за рубежом. Заговорили о школе Янкелевича. Я была счастлива - и за него, и за себя. Со всего Союза к нему стали приезжать талантливые дети. Тогда его учеником стал и Виктор Третьяков.

На подготовку лауреата уходит не менее 10-12 лет. После меня следующий лауреат профессора Янкелевича появился только через 10 лет. Им стала его ученица Ирина Бочкова. Уже в дальнейшем он воспитал целую плеяду талантливых скрипачей, чьи имена звучали на многих международных конкурсах: Владимир Спиваков, Виктор Третьяков, Михаил Безверхний, Владимир Ланцман. Ирина Бочкова сейчас профессор, заведует кафедрой в Московской консерватории.

- Имена многих известных скрипачей в СССР ассоциировались с двумя крупнейшими школами: Ойстраха и Янкелевича. На основе этих школ воспитано не одно поколение скрипачей. В чем их общность и в чем отличие? Были ли они так же нетерпимы по отношению друг к другу, как Игумнов и Нейгауз?

- Внешне отношения были вполне приличными. Фактически, как и везде, существовала конкуренция, борьба за место под солнцем. С одной стороны известнейший скрипач Давид Ойстрах, с другой - молодой, никому не известный Янкелевич. Несмотря на очевидные успехи, кафедру ему дали через много лет, после смерти Ямпольского. Давид Ойстрах, концертирующий музыкант, много времени проводил в гастрольных поездках. Когда появлялся в Консерватории, он и со студентами работал как артист.. Никогда не занимался техникой, у него не было времени на "грязную работу". Этим занимался ассистент, Петр Бондаренко, который готовил студентов технически. Давид Ойстрах был замечательный музыкант, гениальная личность, студенты невольно попадали под его влияние. Если он что-то показывал, все моментально хотели его копировать. Большинство его студентов пытались играть "похоже". Янкелевич же больше говорил, объяснял, у него был аналитический ум, он прекрасно знал технологию и открывал самобытность каждого из нас. У него играли по-разному, но всех объединяла школа профессора Янкелевича.

- Многие большие музыканты считают, что невозможно совмещать концертную и педагогическую деятельность. Так, например, считал Эмиль Гилельс. Что вы думаете по этому поводу?

-  Можно совмещать, если есть "рабочая лошадка".  Если есть ассистент, каким у Ойстраха был Петр Бондаренко. Я думаю, что педагогическая деятельность помогала тому же Ойстраху как солисту. Здесь нельзя обобщать. Если говорить о Леониде Когане – он был прекрасным музыкантом, я его большая поклонница, но он был плохим педагогом, не любил эту работу. Преподавание отнимало время. В часы занятий он всегда был со скрипкой и часто играл вместе со студентами.

У Ойстраха мог заниматься тот, кто уже овладел профессией, у кого не было профессиональных проблем. Тогда ему было интересно у Ойстраха.

Я уже 15 лет работаю в Университете штата Индиана в Блумингтоне. Это одна из лучших музыкальных школ Америки. У нас преподавал известный в музыкальном мире профессор Гинголд. Он никогда не занимался черновой работой: упражнениями, гаммами... Я увидела у него очень талантливую девочку, у которой были явные проблемы. Я видела, как их устранить. Спросила профессора: "Почему же вы не поможете?" Он ответил: "Не нужно трогать талант". Это его кредо: талант выплывет сам.

- У вас русская школа. Вы много лет работаете в Америке. Существует ли американская школа?

- Основоположником русской школы считают Леопольда Ауэра. Есть франко-бельгийская школа. Я не думаю, что есть американская. Сам Ауэр, венгр, приехал в Россию, в Петербург, где стал основателем так называемой русской школы. Его учениками были Яша Хейфец, Милыптейн и многие другие.

-  В чем же отличие русской школы от других?

- В основном, в способе держания смычка, в постановке правой руки. Для звучания скрипки это имеет большое значение. Франко-бельгийская школа - это мелкое держание, звук очень изящный, но не очень большой. Нет глубокого звучания, которым отличаются русские музыканты. Американская школа - смешанная, в большинстве привнесенная из России. Самые замечательные скрипачи - выходцы из России, такие как Айзек Стерн, Ефрем Цимбалист и многие другие. И педагоги их также из России.

-  Как сложилась ваша судьба после конкурса?

- Вначале работала в Ленкоме, потом в оркестре МХАТа. Когда я завоевала Гран-При в Париже, пришли поздравительные телеграммы от Аллы Тарасовой, от многих известных мхатовских актеров.

-   Вам посчастливилось видеть их на сцене?

- К сожалению, нечасто. Оркестр в МХАТе сидел за сценой. Свободных вечеров практически не было. Янкелевич ничего не признавал: вечером работа, а днем - 4-5 часов игры ежедневно.

- Изменил ли вашу судьбу конкурс?

- После конкурса мне предложили сольную работу в Московской филармонии. Гастрольное бюро спланировало мои гастроли по Союзу. Было трудно начинать. Недостаточным был репертуар – нужно было готовить новые произведения, а также продолжать учебу - я к тому времени поступила в аспирантуру к профессору Янкелевичу. После конкурса, по его условиям, я должна была совершить гастрольный тур по Франции и Испании, а также записать диск с очень известной фирмой "Патэ-Маркони". Американский импресарио предложил трехмесячный тур по Америке. Но мне ничего не разрешили. Единственное, что позволили - запись пластинки, но не с "Маркони", а с "Шан-Дюмон", малоизвестной компанией. И то только потому, что она принадлежала коммунистам.

- Кто от России был в конкурсном жюри и кто руководил вашей делегацией? 

- В составе жюри был Давид Ойстрах, делегацией руководил Дмитрий Кабалевский. К нему обратились по поводу моих гастролей. Он ответил, что я еще студентка и мне нужно заниматься. Моего мнения никто не спрашивал. Когда я вернулась в Москву, вновь поступали предложения от зарубежных импресарио. Госконцерт нашел причины для отказа.

-  Но вам приходилось гастролировать за рубежом?

- Первая гастрольная поездка, не очень интересная, была в Норвегию, с группой в составе Тамары Ханум и певца Михайлова. Мне дали одно отделение. После концерта импресарио обратился с просьбой дать сольный концерт. В посольстве - вероятно, после особого согласования - великодушно разрешили. После победы на таком конкурсе, как парижский, следовало ковать железо, пока оно горячо. Во всем мире так поступают, а я вернулась в Россию и выпускали меня очень редко. Я играла в Москве, Ленинграде, по городам Союза, но очень редко за рубежом, хотя, повторяю, запросы постоянно поступали. Раз в 2-3 года меня выпускали - и снова забвение. Во время таких поездок посчастливилось сыграть в Филадельфии с дирижером Ормонди, в Нью-Йорке, в Линкольн-Центре с Филадельфийским оркестром, в Японии, была и здесь, в Австралии, но это скорее были исключения из правил. Когда я в 1970 году вернулась из Австралии, к власти в Госконцерте пришел новый директор. Не могу судить о его музыкальных способностях. Но его способности руководителя-антисемита испытала на себе. С его приходом я стала "невыездной". Он не мог запретить выезд таких музыкантов как Ойстрах, Гилельс, Коган, но он придумал ограду для всех остальных. Придумал термин "средний возраст". Объяснял он так: если человек среднего возраста не достиг уровня Гилельса или Ойстраха, ему за рубежом делать нечего. Естественно, кто-то выезжал, но только с его личного разрешения. Евреев среди них не было.

- Нелли, по рассказам тех, кто знал вас по Консерватории, был знаком с вами раньше, я слышал о вас как о властном, волевом человеке. Ваш муж занимал достаточно высокое положение. Почему же вы не могли отстоять себя? 

- Я была слишком горда. Вначале я верила, что меня будут приглашать и без протекций, и меня действительно звали во многие страны, но в Госконцерте беспардонно врали, придумывая различные отговорки: занята, больна, перестала играть. Многие находили обходные пути, делали дорогие подарки, искали связи. Я же просидела более 10 лет, играя только в Союзе

-   А кем был ваш муж?

-  Он не был музыкантом. Я считаю свое замужество удачным. Была замужем 28 лет, муж - профессор, специалист по электротехнике и электронике, завкафедрой МАТИ. Одно время был проректором, парторгом института. Бесспорно, это не могло не наложить отпечаток на его психологию, хотя как человек он был очень приличный, эрудированный. Любил и знал музыку, поэзию.

-   Что же послужило причиной разрыва?

-  В 70-е годы стали уезжать мои близкие, знакомые. Моя судьба как музыканта не складывалась. Были удачные концерты в Москве и Ленинграде. Но, в основном - дома культуры, филармонии в небольших городах, где не всегда было пианино. Одиннадцать лет я никуда не выезжала, жизнь шла под уклон. Моя музыка, то, чем я занималась с 5 лет, оказалась никому не нужной. Я готовила серьезную программу, а в Росконцерте мне заявляли: "На 20-30 минут, что-нибудь легкое, – «Полонез Огинского»..." Мы возили с собой продукты. Никто нас не ждал, жили в ужасных условиях, везде грязь, мат. И мы - две никому ненужные женщины.

Я была в отчаянии. Могу признаться, неоднократно подумывала о самоубийстве. Спасение я видела в эмиграции, но муж вначале и слушать не хотел. Он был старше меня намного, мог уйти на пенсию, но боялся, не верил в мои силы, не верил, что я смогу чего-то добиться и обеспечить нашу жизнь. В газетах он читал о том, как люди нищенствуют в эмиграции, просят разрешения вернуться - и верил всему этому. В газетах о другом ведь не писали.

Вот так постепенно возникало отчуждение. Я считала, его эгоистом. Мне исполнилось 50, я была в расцвете творческих сил, а кругом ложь, обман, серость. Муж приходил с партийных собраний и рассказывал, как они травили анекдоты об этих же собраниях. А мне становилось мерзко.

-  И тогда вы решились на бегство?

- Психологически я давно была готова покинуть СССР, но не помышляла об этом, понимая, что никто меня не отпустит. Помог случай. В Госконцерте новая сотрудница заведовала отделом по связям с Германией и Австрией. Из Западного Берлина пришла заявка – меня приглашали сыграть концерт. Заведующая только приступила к работе, не знала, что я невыездная. Звонит мне и спрашивает, согласна ли я выехать всего на один концерт в Берлин. Я, естественно, отвечаю "да". Пианистка Фрида Бауэр, много лет аккомпанировавшая Ойстраху, должна была прилететь на концерт в Берлин из Югославии, где она в это время играла с Гришей Жизлиным.

Из Москвы я выехала поездом одна. Возможно, поэтому у меня не было сопровождающих из "Комитета". На следующий день после концерта Фрида улетела в Москву, а я должна была дожидаться ночного поезда. Гостиницу оплатили до 12 ч. дня. Мне предстояло ее покинуть и до ночи где-то слоняться.

В Берлине у меня были знакомые. Вы, вероятно, слышали имя известного скрипача Буси Гольдштейна. Он из Одессы, эмигрировал в 70-е годы, жил в это время в Ганновере, в Берлине жила его двоюродная сестра. Он приехал на мой концерт, познакомил с сестрой и в тот же вечер уехал.

Оставив чемоданчик в камере хранения - там были только концертное платье, смена белья, туфли - я покинула гостиницу. Позвонила сестре Гольдштейна, рассказала, что я одна, языка не знаю, куда идти - не знаю, не могут ли они уделить мне внимание.

Ночь в гостинице была ужасной. После триумфа на концерте, мысли о возврате были невыносимы. Я решилась на побег. Меня удерживало будущее мужа, я боялась за его судьбу, но вернуться в Союз - было еще ужасней. Многие дни потом я молилась о нем. Его вызывали, допрашивали, но муж, действительно, ничего не знал, и к счастью, ему поверили.

Через 20 минут сестра Гольдштейна уже была у гостиницы. Забрала меня к себе. Когда я рассказала о задуманном, она очень обрадовалась. Призналась, что они с мужем думали об этом, но боялись сказать мне. Возник вопрос, что делать дальше. Понятно, покинуть Берлин автобусом, машиной, поездом я не могла - меня бы сразу же схватили. Пойти в полицию страшно - неизвестно, какой будет их реакция. Решили, что меня отвезут в лагерь для беженцев, в Западном Берлине.

Вечером в отель, где я останавливалась, приехали из советского консульства. Меня нет. Искали всю ночь. Наутро во всех газетах появилась информация о моем похищении: "Исчезла советская скрипачка!" - под таким заголовком вышли газеты в Англии, Америке, Германии, Австралии...

Никто не мог предположить, что я решусь на бегство. Меня искали по всему городу. Искала полиция, искали и кагебешники. В лагере беженцев меня допрашивали целый день. Вначале американский представитель, затем английский, французский. Не спектакль ли это, не заслана ли я советскими "органами". Вероятно, поверили, так как спросили, куда бы я хотела поехать. Либо США, либо Австралия, ответила я и попросила купить мне билет. Деньги у меня были.

- А откуда у вас оказались деньги? Ведь нужна была немалая сумма. 

- После концерта я получила 3,5 тыс. марок, из них 2,8 тыс. Отдала Фриде, улетавшей в Москву. Себе оставила только то, что мне причиталось. Мне купили билет на самолет британской авиакомпании до Ганновера. В полицейской машине перевезли в аэропорт. Из Ганновера я отослала письма. Написала в Америку, Айзеку Стерну, мы были знакомы и он очень хорошо ко мне относился. Написала и в Австралию, где была в 1963 и 1970 годах.

Из Австралии сразу же позвонил Джон Хопкинс. Он дирижер, работал тогда на ABC. Стал директором только что построенного Арт-колледжа. Я с ним много раз концертировала в Москве, Ереване, Баку, в самой Австралии. Он прочел в газете сообщение обо мне, разузнал через знакомых мой телефон и сразу же позвонил: "Это замечательно, поздравляю вас! Конечно, приезжайте, у вас сразу же будет работа. Пока вы устроитесь, можете жить в моем доме". Очень тепло и трогательно.

Через несколько дней пришел ответ от Айзека Стерна. Вероятно, ответ готовила его жена, Вера Стерн, она же и его секретарша. Письмо, к сожалению, очень неприятное. Дескать, "мы очень рады, что вы, наконец, выбрали свободу. Но вы не должны думать, что, приехав в Америку, вы найдете молочные реки и кисельные берега. Русские почему-то все так думают. Я знаю, вы замечательная скрипачка, но будет лучше всего, если вы обратитесь в ХИАС".

-   Вы встречались после этого со Стерном?

- Встречалась. Он давал один концерт в Сиднее, куда я специально прилетела. Не знаю, знал ли он о содержании письма. Вера пригласила меня на обед: "Я расспрашивала о вас. Мы очень рады вашему успеху. Вас встретили, как королеву. Правильно сделали, что сюда приехали". Но ощущение неловкости меня не покидало.

Я никогда не жалела, что приехала в Австралию. Улетала я из Ганновера в жутком состоянии, в депрессии. Впереди - полная неопределенность, незнание языка. И сразу: концерты, преподавательская работа...

Первые четыре года все было хорошо. Но как только я стала гражданкой Австралии, это моментально сработало против меня. Как только стала "своей" - отношение сразу изменилось. Видно, таков стереотип: раз осталась в Австралии, значит не такая уж хорошая. Так думали и преподаватели, и студенты. Поэтому многие талантливые ребята как только проявят себя - стараются получить стипендию и уехать. Неважно, к какому педагогу - главное, уехать из Австралии. На всю Австралию всего шесть симфонических оркестров, поэтому и концертная деятельность не могла быть продолжительной. Я это прекрасно понимала, но мне очень нравилась Австралия, ее люди, отношение к жизни. Я всегда буду благодарна этой стране за всё, что она сделала для меня в самые тяжелые годы. Сейчас я вновь восстановила свое гражданство.

-   То есть, жить в Австралии вы бы хотели ?

-  Безусловно. Именно здесь я впервые почувствовала себя счастливой после своего бегства.

-   Возможно, следовало бы подумать о возвращении ?

-  Да я бы с удовольствием вернулась, но для этого нужно бросить работу. А работу я брошу, только когда перестану двигаться. Но тогда, вероятно, уже будет безразлично, где жить.

-  С мужем вы никогда больше не встречались?

- Когда в Союзе стало немного полегче, мы переписывались. Я звонила ему. Он ответил, что понимает меня и никак не осуждает. Писал, что если бы мог, пошел бы ко мне пешком. Вначале он был уверен, что я вернусь, но потом понял, что мой выбор был правильным.

- Вы выступали со многими дирижерами. Кто был вам более близок?

- Вы задали непростой вопрос. Каждый дирижер - это личность. Есть дирижеры более удобные для солиста, есть менее удобные. Обычно солист встречается с дирижером один раз, в лучшем случае два: первый - до репетиции с оркестром, когда дирижер приходит с партитурой и ты ему играешь. Он хочет узнать твою интерпретацию, темпы. Это обычно дирижеры старого поколения. Новые вообще не любят аккомпанировать и ты это ощущаешь во время концерта.

В Австралии я играла с Кавасаки. Он имел странность - не любил аккомпанировать женщинам, и при всей японской вежливости не находил нужным это скрывать.

Замечательные воспоминания о Юджине Ормонди. Сам бывший скрипач, большой друг Стерна. Относился к аккомпанементу очень бережно, концерты с ним незабываемы. Он, уже пожилой человек, попросил у меня три репетиции. Юджин дирижировал, затем бежал в зал, оркестр продолжал играть, он вслушивался в музыку, возвращался на подиум, что-то поправлял в игре. Это было настоящее творчество.

Замечательный аккомпаниатор Кирилл Кондрашин, с ним я много лет играла.

-   Как же вышло, что вы покинули Австралию?

-  Позвонил декан Университета штата Индиана и пригласил к ним на работу. Одно из крупнейших учебных заведений Америки. Там не отдельные факультеты, а целые школы. Только в музыкальном отделении занимается более 1700 студентов. Меня зачислили профессором на полную ставку. К тому времени я уже оставила концертную деятельность и полностью переключилась на преподавательскую работу. 15 лет я работаю в этом университете. Вначале было нелегко. Как и везде: конкуренция, нужно проявить себя. Постепенно создала свой класс. У меня появилось несколько лауреатов международных конкурсов в Париже, Италии, мой студент получил 1-ю премию Нильсона. Так что жизнь продолжается.

Сейчас я - гостья Австралии, давала мастер-класс в университете. Очень приятные встречи с моими коллегами, с музыкантами Михаилом Кисиным, Норой Бухштабер, Леной и Марком Могилевскими, Аннет Мартин, с моими бывшими студентами. Хочу выразить особую благодарность моей приятельнице, у которой я остановилась - скрипачке Джил Розфильд. Я признательна вашей рубрике "Мельбурнские встречи", где мне предоставлена возможность обратиться к нашим соотечественникам. Кто знает, пути Господни неисповедимы. Возможно, и встреча наша не последняя, где я буду не только в качестве гостьи.

   Еще одна судьба, в которой талант, помноженный на работоспособность, активная жизненная и творческая позиция, сосредоточенность на избранном деле помогли победить обстоятельства, а, главное - себя.

      Верно подметила Нелли Школьникова – жизнь продолжается... 

 Послесловие 20 июля 2016 г.

 Вскоре Нелли Школьникова возвращается в Австралию. Покупает красивый дом в Мельбурне, недалеко от побережья , в престижном районе Брайтон. Мы продолжаем с ней общаться. Выходит из печати моя книга «Мельбурнские встречи», куда вошло  интервью с Нелли Школьниковой. Книгу я преподнёс ей в подарок. В 2008 году ей исполняется 80 лет. День рождения отмечает у себя дома, созвав близких друзей. Пригласила и нас с супругой. Накануне мы побывали в Израиле. Гуляя по древней Яфе, зашли в салон – магазин всемирно известного израильского скульптора – ювелира H. Karshi. 

    Я обратил внимание на серебряную статуэтку, «Скрипач на крыше». Вспомнил о дне рождения Нелли Школьниковой, купил её.  Надо было видеть восторг Нелли, когда она развернула подарок. Взяв меня под руку, провела в кабинет. Просторный зал, окна выходили во внутренний дворик – красивое  итальянское патио. У окна рояль. Вдоль стены, стеклянные витрины заполненены коллекцией скрипачей. Я понял, как уместен был наш подарок. В конце вечера Нелли вновь пригласила пройти в кабинет. Предложив присесть, обратилась ко мне. Она не публичный человек, никогда не давала интервью. Во время её Американского периода нередко поступали предложения от различных изданий написать её биографию. Поступило подобное предложение и от издательства SBS в Австралии. Но она понимает, что те, кто не жил в Советском Союзе не сумеют понять, а значит почувствовать ту степень подлости и  унижений, с которой на каждом шагу сталкиваются не только знаменитости , но и обычные порядочные люди. Её очень понравилось наше интервью и она предлагает написать биографию, взяв его за основу.  Как вы догадались, я думал недолго. Мы договорились о встрече. 

    Накануне Нелли позвонила, пригласив посетить её мастер-класс в Мельнбурнском университете. После мастер–класса состоялся небольшой концерт, где играли её ученики. Затем скрипку берёт Нелли Школьникова. На наших глазах скрипачка и её магический инструмент рождали чудо. Магия её музыки была так сильна, что ты словно превращался в колеблющуюся струну, всё остальное переставало для тебя существовать.            

    В Мельбурнском университете профессор Н. Школьникова была избрана почетным членом. 5 лет она провела в стенах этого университета. Вернувшись в Австралию, никогда не теряла связи, проводя мастер–классы. Студенты Нелли Школьниковой  – призёры многих престижных международных конкурсов скрипачей, в Америке и Европе, Англии и Японии. А через несколько дней мы вновь встретились для обсуждения будущей книги. Я включил магнитофон. Прошло минут 10,  Нелли, прикрыв глаза, положила руку на лоб. Я понял, что ей стало плохо. Выключив запись, я спросил, что случилась. «Нет, ничего – ответила Нелли – в последнее время у меня участились приступы мигрени, и я стала терять зрение.» Она попросила принести лекарство, лежащее в спальне на её тумбочке. На вопрос, проходила ли она обследование, Неля ответила: «Нет, не люблю врачей». Вечером я позвонил своему другу, доктору Султанову. Много лет он, выпускник и почётный профессор Санкт-Петербургской лесотехнической академии, успешно ведёт частную врачебную практику в Мельбурне. Спросил его совета. Он предложил прийти на приём. Нелли, согласившись, пришла к нему. Осмотрев её, выслушав жалобы, познакомившись с имеющимися анализами, вечером Вагиф позвонил мне. К сожалению, сказал он , я не могу ничем обрадовать. Очень похоже на опухоль мозга. Но надо пройти тщательное обследование. Если диагноз не подтвердится, я буду её лечить. К сожалению, неутешительный диагноз подтвердился. 

     Мы встречались ещё несколько раз. Я понимал, что продолжать работу по написанию книги уже невозможно. 2 февраля Нелли не стало. Перед смертью она позвонила раввину из либеральной синагоги, единственной женщине, получившей право быть раввином. Просила похоронить её по еврейским традициям. Ближайшим друзьям оставила распоряжения по наследству, на каком кладбище похоронить. Распорядилась и в отношении памятника. Через какое–то время на очень красивом международном кладбище под названием «Ботанический сад», в городе Мелобурне, в еврейском секторе, состоялось открытие памятника. На черной гранитной стелле выгравирована фигура Нелли Школьниковой во весь рост, в любимом  концертном платье, со скрипкой в руках. Навечно остановившееся мгновение.

    Я часто бываю на этом кладбище, где похоронены мои близкие друзья. Всегда подхожу к могиле Нелли, и мне слышится концерт Мендельсона для скрипки с оркестром.  

   С 10 лет ученица создателя одной из лучших скрипичных школ России, Юрия Исаевича Янкелевича, оказавшего огромное влияние не только в её становлении музыканта, но также в постоянной опеке в её личной жизни.  Именно с её победы начался и музыкально–педагогический звёздный путь, тогда ещё молодого и малоизвестного педагога Янкелевича. Его талант, российскую школу скрипачей, помноженный многократно на талант Нелли Школьниковой, сегодня несут по всему миру её прославленные ученики.

____________________

© Буркун Илья Яковлевич