Возвышенное освоение священного. Выставка «Иерусалим небесный» 

   Вечером 25 мая 2016 года, в канун веселого еврейского праздника Лаг ба Омер, выпадающего между Песахом и Шавуотом, в Музее Востока открылась выставка израильской художницы Маргариты Левин «Иерусалим земной и небесный» (куратор — старший научный сотрудник Музея искусств народов Востока Млада Хомутова).

   По своему содержанию выставка эта знакомая как для её автора, так и для её зрителей. И потому стоит подробнее рассказать о ней в контексте плодотворного творчества мастера живописи, выбравшего возвращение на историческую Родину, что стало возвращением и к своим корням в творчестве.

   В 1990 году, будучи в СССР востребованным художником, имея свою школу, где учила подростков живописи, Маргарита Левин с пожилой матерью и двумя дочерьми-подростками перебралась на постоянно е место жительства в Израиль, на  историческую Родину. В тот год она еще искала свой путь в вере, не являясь тогда религиозным человеком, каким стала через несколько лет пребывания в Стране, на Святой Земле. Ей важно было оказаться там, куда звала её душа, куда стремилось её сердце, где в бытовых ситуациях и в творчестве требовалось начинать многое  и доказывать, что возникающие трудности и проблемы — не препятствия, а испытания.

   Она и сейчас, через четверть века после тех событий, отчетливо помнить и дни пребывания в Будапеште, и то, как приехала в Израиль с 5-ю долларами в кармане, и то, как почувствовала, что картины — уже рядом. По техническим причинам багаж пришел с опозданием. И это были не простые для творческого человека минуты и часы ожидания. Она сидела в классе с другими эмигрантами той волны. И вдруг почувствовала, что и картины на израильской земле.

   Возможно, это ощущение стало для нее точкой отсчета, тем , что разделило ее жизнь на две неравные часты — до бытия в Израиле и и годы, десятилетия полноценной, самодостаточной жизни в нем вплоть до наших дней, не сглазить, и на долгую перспективу.

   А потом все сложилось как бы само собой: возвращение не только в географическое место родства со своим народом и его традицией, а и вхождение в веру наших праотцев, что топографически проявилось переездом из Тель-Авива в Иерусалим, пусть и на окраину святого города, в творческом же плане в воспроизведении на холстах и города -Иерусалима, и того, что связано с ним  в Пятикнижии Моисеевом, Торе, главной книге еврейской мудрости.

  Важно подчеркнуть, что Маргарита Левин рисует не только Иерусалим и воссоздает эпизоды, описанные в еврейской Библии. В её картинах оживают литературные произведения (например, книга об Алисе), ее интересует нумерология, удаются ей и натюрморты, поразителен ее продолжающийся успешно цикл «Цветоцитаты», где она только колоритом показывает образы и менталитет любимых ею художников разных стран и времен.

И все же — реально, действенно и программно именно Иерусалим стал главным местом приложения живописных интересов Маргариты Левин, вечный , метафизический город, соединяющий в себе небесное, ставшее земным, и земное, несущее в себе печать небесного.

     Несколько лет назад на Международной выставке в Париже картина Маргариты Левин «Золотой Иерусалим» была отмечана второй премией за художественность. Это именно золотой по облику домов и солнцу город, вернее, символ города, его душа, его измерение и проекция в наши дни. (В связи с этим можно вспомнить песню «Ерушалаим шель загав» ( Иерусалим золотой), ставшую своеобразным гимном священного города в исполнении замечательной израильской певицы Офры Хаза.

   На картинах Маргариты Левин, где изображен Иерусалим, реалистическое переходит в обобщение, а то, каким город представляется сознанию всех, что знаком с его историей, с историей человечества, выражено искренно, музыкально( Маргарита Левин получила музыкальное образование), возвышенно и символично.

   Здесь есть вполне реалистическая вещь, как например, «Дорога к Храму». Мы видим только часть стены, оставшуюся от Иерусалимского Храма. И дорогу, которая , огибая её, поднимается в гору. Видим — возвышение с какими-то то ли постройками, то ли оврагами, занесенными снегом. И вспоминаем, что город возник на возвышении. При том, что географическое сосуществует здесь на равных с религиозным, духовным измерением данного обстоятельства.

   На другой картине видим, как молящиеся буквально стекаются с Западной Стене Храма, собираясь на богослужение. И отдельно — часть молящихся у той же Стены, показанных в отрешении, в экстазе, в самозабвении в момент диалога со Всевышним.

    Для Маргариты Левин то, что есть Иерусалим — координаты духовного бытования, место, где человек оказывается в момент своего общения с Высшим, потому картины, связанные с Иерусалимом (как и те, что написанные о Цфате, городе каббалистов) есть не фотографическая фактичность, а симфония единения земного с небесным. И потому здесь заметна в композиции и в колорите экспрессия, целеустремленность, само ощущение зыбкости одного и вечности другого, вектор обращения к Тому, Кто устроил этот мир, Вселенную, Землю и людей на ней вне зависимости от вероисповедания.

   Несомненно и то, что город показан Маргаритой Левин как философская данность, соединяющая в себе религиозное, повседневное, прошлое, настоящее и будущее, то, что практически невыразимо. Но удивительным порывом представлено в фантазиях на тему Иерусалима выдающимся израильским художником Маргаритой Левин.

   Этот порыв быть правдивым и предельно искренним и есть, наряду с несомненным талантом, безукоризненным вкусом и уникальной одаренностью той особенностью, которая и отличает написанные об Иерусалиме картины Маргариты Левин.

    В конце концов, дело тут не в технике письма. Кого сейчас удивишь инсталяциями на ту или иную тему, свободным сочетанием красок и линий на одном полотне. Отличие Маргариты Левин в том, что особенно выявляется в картинах об Иерусалиме и религиозного содержания, что личное, творческое, навык, школа и все, что наработано мастерством и опытом существует не само по себе, а выражает в себе то, что для Маргариты Левин первостепенно и значимо.

  Таким образом, между её художественным посылом и тем, как содержательно, изобразительно он находит себе воплощение, нет дистанции, нет разрыва, нет рациональности и паузы. Потому, что правит здесь не только талант, а и душа. И именно это — совпадение персонального с надмирным — более всего привлекает и трогает в картинах Маргариты Левин, обращает на себя внимания как степенью самоотреженности автора картин, так и ее очевидным, индивидуальным в меру возможного и допустимого, присутствия в них.

  Говоря о собственном творчестве, Маргарита Левин постоянно повторяет, что она воспринимает себя кисточкой Всевышнего, что говорит не только о правильном осознании дистанции между человеческим и высшим, но все также  - о том, что намерения художника не входят в противоречия с ее убеждениями, и одно сосуществует с другим гармонично, воодушевленно и радостно, что заметно как в отдельных работах об Иерусалиме, так и о цикле картин — серии работ о священном городе.

    Иерусалим показан Маргаритой Левин не только местом возвышения души, пронизанным святостью и светом, а и зимним городом, где силуэты его домов и улиц только угадываются.     (Это в какой-то мере есть отсыл к принципу Владимира Вейсберга, известного знатокам живописи представителя так называемого искусства, одной из любимых учениц которого была и Маргарита Левин. Его не стало в 1985, накануне перестройки в СССР, когда любое искусство стало модным и возможным в зашоренной идеологией стране, за пять лет до отъезда его взрослой и самодостаточной к тому времени последовательницы в Израиль.   Владимир Вейсберг декларировал принцип выявления «белого на белом», который в приближенной и несколько упрощенной передаче можно передать так: раскрывать в картине не только контур объектов, сразу видимое глазу, а их суть, то, что, вероятно, можно интерпретировать как психологию объекта, душою его. Как раз этим и занимается Маргарита Левина на протяжении десятилетий своего плодотворного и последовательно развивающегося творчества. Что особенно заметно именно в её произведениях, написанных по впечатлениям об Иерусалиме и после прочтения библейских текстов.)

    Зимний Иерусалим Маргариты Левин несколько загадочен, в чем-то ностальгичен. Может быть, есть здесь , как ни странно, и намек на русскую зиму, то, что знакомо автору картин с детства, то, что сохранилось в живой и трепетной памяти, не исчезло, как художественное преломление действительности, удивительным способом сосуществующее с принципом « белое на белом». ( Одна из первых серий картин, которую Маргарита Левин завершила после переезда в Израиль , называлась «Зима». Белая поверхность холста пересечена здесь прямой, но и по колориту нервной диагональю, что эмоционально выражало то настроение, то ощущение встречи со Страной, с Землей Обетованной, которое характерно было для автора серии в тот период её жизни в Стране — сложный с разных точек зрения.)

    Теперь же — белый по колориту облик Иерусалима обозначает не дискомфорт между тем, что ожидалось и тем, что сразу возникло, как неурядицы и встречи с новыми обстоятельствами жизни. Теперь нет нервного накала, есть умиротворенность и совершенство все того же невыразимого, что подспудно, как бы само собой прорастает зрительно и мысленно в поверхности холста, записанной белым цветом. Это опять же — уже не память души, а осознание величие святого города, который не поддается высказыванию словом, но уместен при переводе его на язык красок и живописных поисков равновесия сущего с надмирным.

    Это только на первый взгляд солнечный и зимний Иерусалим — идилличен. В картинах Маргариты Левин, посвященных вечному городу, заметна динамика, напряженность, движение мыслей и чувств, так что о тихой и самозабвенной умиротворенности тут говорить не приходится. Но все описанное уже выражает не конфликт частного и всеобщего, а единение одного с другим в масштабе города и всего того, что с ним связано в еврейской традиции.

   Подобный же динамизм характерен и для картин Маргариты Левина на библейские сюжеты. Амальгама красок, мощь и сила того, что передано живописно от Сотворения Мира до Дарования Торы, события поистине вселенского масштаба — все это находит себе существование на картиных израильской художницы. Когда смотришь на них, то воспринимаешь их не как живопись в чистом виде, а как воссозданное с поразительной конкретностью и точностью свидетельство. Не покидает впечатления, когда смотришь на картины названного цикла, что там именно все могло быть, примерно так и было, потому что как бы значителен ни был художник, ему дано передать только личное восприятие о поворотных событиях времен Творения Мира. Но именно в личном отношению к написанному о библейском Маргарита Левин правдива ровно настолько, насколько возможно для человека, говорящего о божественном, не забывая при том , что он является малой частью масштабного, невероятного, величайшего Творения всего и вся по воле Всевышнего и при его непосредственном участии.

   В картинах Маргариты Левин библейского цикла радует соотнесённость событий, которые были тысячелетия назад с нашим днем. В них, в изображениях их нет буквализма, иллюстраторства (Маргарита Левин закончила в Москве Полиграфический институт и работала художником на договоре в издательстве «Искусство»). Именно иллюстративность вызывает неприятие в том, как оформляют Библию в переводах её на разные языки.

   В том заведомое и уникальное отличие сделанного Маргаритой Левин от прикладных работ, имеющих отношение к переложениям библейского текста, что она не сводит живописное описание эпохальных событий к простой конкретизации их красками и композицией. Нет, и еще раз нет. Своеобразие мастерства и религиозного чувства Маргариты Левин отражается тут исключительно в том, что она полностью доверяет своей интуиции, идет за ней и выписывает только то, что подсказывает ей не сколько разум, сколько сердце, не один ум, а и преданное вере сердце.

   И поэтому, в отличие от иерусалимских серий, здесь каждая её картина самостоятельна в рамках серии-цикла. Как потому, что воспроизводит наглядно явление практически внеземного порядка, так и потому, что происходит это с такой самоотдачей и преданностью духу еврейской Библии, что совершенство изображенного воспринимается уже не достоинством и культурой художественного мышления, а само собой разумеющейся данностью, которая для Маргариты Левина, для нее, как конкретного художника и человека, не могла быть иной.

   В заметной одухотворенности её работ, в том, что они пронизаны не декларируемой назидательно и прямолинейно верой, как это свойственно картинам религиозного содержания в истории мировой живописи и до наших дней без исключения, а верой истинной, возникающей спонтанно и ясно, без принуждения и декларативности. Именно поэтому же картины Маргариты Левин на библейские темы есть не религизная живопись в стандартном восприятии данного понятия и определения, а подлинная, свободная и самобытная живопись зрелого мастера, пронизанная настоящим религиозным чувством ровно в той мере, которая делает картины искусством и примером успешного соединения мысли, чувства и таланта на поприще постижения возвышенного и вневременного по сути своей.

   Иерусалим и библейское в произведениях Маргариты Левин поэтично  и живо, современно и насыщено токами повседневности, не теряя своего величия, своей значительности, отпущенной им меры красоты и совершенства. В чем убеждает знакомство как с отдельными работами названных циклов, так и с тем, что бывает собрано в одном зале и объединено любовью автора их к городу и священному тексту, к тому, что в жизни и в творчестве Маргариты Левин стало точкой приложения её сил, стремлений и способностей на протяжении десятилетий пребывания на Земле Обетованной.

Мастерство художественного жеста 

   Музей искусств народов Востока (Музей Востока) в своей выставочной деятельности постоянно являет образцы тщательной разработки тем, которые вынесены в название очередной плановой экспозиции.

   В качестве примеров того, как удается малыми средствами добиться максимальной выразительности, совершенного воплощения поставленной, заданной творческой задачи являются выставки «Азийский дом» (2015) и «Характеры Востока» (2016), которые прошли в Музее Востока.

   Их поучительно сравнивать по двум причинам: во-первых, они располагались во время своей демонстрации в одном и том же зале музея. Во-вторых, тематика их, так сказать, концепт, были сходными. В-третьих, во время их подготовки и проведения показаны были работы российских и среднеазиатских, и восточных в широком смысле слова художников, так что, одна выставка дополняет другую. Если «Азийский дом» связана была исключительно в раскрытием темы творческого сосуществования в годы войны, проходившего в далеком азиатском тылу, то «Характеры  Востока» имела более развернутую временную перспективу.

   Принципиально, что и общее количество работ в обоих случаях было около тридцати. Однако, в «Характерах Востока», наряду с живописью, нашлось место и скульптурным работам, что в своем роде связано было непосредственно с наиболее полным, цельным и эффектным представлением экспозиционного материала.

   К тому же, на них продемонстрированы были работы, порой, одних и тех же художников, показывающие наглядно, как в контексте их творчества развивается ориентальная тема( когда речь идет о временном пребывании живописцев в Узбекистане, например), или как она проявляет национальное своеобразие местных авторов, когда речь идет о художниках-аборигенах.

  В связи со сказанным выше значимо как то, что привносят в композицию и отбор выставочного материала кураторы, так и то, что сохраняется от выставки к выставке в контексте традиции, характерной для выставочного направления деятельности Музея Востока.      

       Кураторство есть практическое искусствоведение.

   Выставляемые в рамках очередного художественного проекта произведения искусства можно расположить по тематическому, смысловому, персональному и хронологическому принципу, чтобы они вступали во взаимодействие друг с другом и четко раскрывали посыл устроителей экспозиции.

      На самом деле развеска картин, например, есть ко всему прочему и творчество, поскольку может выявить в показываемых арт-объектах, в самом их сосуществовании дополнительные акценты и нюансы.   

           Воодущевленная экспликация. Выставка «Азийский дом» 

    Одним из примеров того, что может сделать куратор даже при создании камерной тематической экспозиции  может служить  небольшая, однако, достаточно презентативная выставка «Азийский дом», которая приурочена была к юбилею Победы и прошла в одном из залов Музея искусств народов Востока (куратор — Млада Хомутова).

Образом выставки стал дом, место, где эвакуированные из центра России известные художники, продолжали и жить и творить.

Название её явилось сокращенной цитатой из стихотворения Анны Ахматовой, посвященного как раз этому периоду её жизни и творчества, что выразило настроение писателей, художников, творческой интеллигенции, жившей несколько военных лет в Узбекистане.

   Один из камерных залов Музея Востока, в котором развешены были около 30 картин «Азийского дома», освоены сотрудниками музея именно, как дом. В зале этом три стены, а вместо четвертой — проходы между мраморных колонн. Картины расположили и на стенах, и в витринах рядом с ними. Традиционный рассказ о выставке вынесли в коридор,  за пространство выставочного зала, поэтому посетители, познакомившись с синопсисом экспозиции, входили на выставку, а, после знакомства с нею, выходили точно к стенду с описаниями.

   Показанные в рамках «Азийского дома» картины Фалька, Крамаренко, Волкова, Жданко, Нюренберга, Аксельрода, Лабаса и других художников, могли восприниматься и как окна  дома, из которого художники видят новую для себя жизнь, новые свет и цвет, и как импровизированные мастерские, и, собственно говоря, как картины, которые создавались в индивидуальной манере, но в новых житейских и творческих реалиях.

   Поскольку тематически всё, что вошло в проект, связано с несколькими годами Великой Отечественной войны, хронологической последовательности тут не следовали. Так, картины разных военных годов соседствовали друг с другом.

   Персональный принцип также не был задействован, поэтому работы одного художника находились не рядом, а в разных местах выставки. Это связано было с лейтмотивом собрания их, с идей выявить, как художественность обозначает себя в контексте новых условий и обстоятельств жизни художников.

   Рассказ о доме, месте творчества, развивался здесь не телько по периметру — горизонтально, а и вертикально — сверху вниз, поскольку рядом с произведениями большого формата висели картины небольшие по размеры.

   А то — что выложили в стеклянных витринах — дополняло и развивала главный посыл создателей выставки  - творчество возможно в любых условиях, оставаясь самим собой.

Здесь экзотика — улочки и дворики(городские пейзажи) Коканда, Ташкента, Самарканда, полевые работы и тому подобное сочеталось с натюрмортами и портретами тех, кто жил тогда в среднеазиатском тылу — местными жителями и приезжими.

Интересно и то, что знакомство с картинами начиналось с того, что являлось несколько приглушенным по колориту и завершалось яркостью красок на финальных произведениях данной эскпозиции. Тут все перекликалось , дополняло и раскрывало основную задачу выставки, все работало на обозначение ее содержания как в отдельной работе, так и в создании общего впечатления от увиденного.

   Интересным, плодотворным оказалось в жизни и в искусстве соприсутствие художников из Центральной России, их учеников и коллег из Узбекистана, что также  отразилось в том, как составлена была топография пространства выставочного зала.

На открытии «Азийского дома» сын Александра Волкова, художника, для кого Средняя Азия стала и местом рождения и творчества, рассказал, как эвакуированные жили в годы, когда создавались собранные для экспонирования картины. И живое свидетельство участника давних событий придало особую достоверность тому, что увидели зрители, посетившие в те дни Музей Востока и познакомившиеся с проектом «Азийский дом».

   Таким образом, можно говорить о том, что названный проект, осуществленный в формате работы Музея Востока, приуроченный к юбилейной дате, дал возвомжность не только получить представление о фондах институции, а и раскрыл избранную изначально тему с максимальной документальностью и выразительностью, став примером того, как много для успеха художетвенных проектов может значить профессиональная и правильная работа куратора, всех, кто принимал участие в подготовке «Азийского дома» - камерной, любовно и искренно сделанной выставки, маленького шедевра музейного дела.

Фондовые раритеты в общедоступном формате. Выставка «Характеры Востока».

   Выставка «Характеры Востока» не отличается принципиально от выставки «Азийский дом» (заметим, что куратор её, Лидия Рославцева, готовила её под контролем Млады Хомутовой, поэтому можно говорить о сохранении единого стиля при схожести тематики обоих экспозиций.)

      И, тем не менее, «Характеры Востока» в двух аспектах отличаются от «Азийского дома».

Во-первых, это по сути первая выставка из цикла «Музей Востока открывает свои фонды». Можно предположить, что перед нами и заявка на серию выставок в таком же формате (в настоящее время в фондах Музея Востока около 150 000 единиц хранения).

    И в определенном смысле начало подготовки столетнего юбилея известной музейной институции, которая была создана в 1918 году.

        Но принципиальны не чисто организационные, а  прежде всего творческие моменты.

   Это и одновременный показ в рамках одной художественной акции и живописи, и скульптуры, что проведено последовательно и очень деликатно. 

    К тому же, здесь, в «Характерах Востока» продолжена идея «Азийского дома». Там, в связи с тематикой — годы Отечественной войны — прежде всего представлены были художники, которые в Узбекистане оказались в эмиграции. Их работы количественно превышали то, что свидетельствовало о мастерах местных и их творчестве.

     В «Характерах Востока» пропорция работ советских и местных художников изменена в обратную сторону. К тому же, художники Средней Азии в широком смысле слова, советские художники национального масштаба, авторы из бывших союзных республик представлены одной-двумя работами, но так, что содержание выставки раскрывается многозначно, показывая диапазон фондов музея, то, насколько разнообразно дается в его экспонатах не только название выставки, а и само название музея — искусств народов Востока.

   И потому в рамках камерной выставки рядом оказываются линогравюры «К невесте с подарками» и «Водовоз» азербайджанца Аликпера Рзакулиева, акварей «Продавец птиц» киргизки Нурии Иманалиевой, бронзовая статуэтка «Песня» осетина Владимира Соскиева, лист из серии «Нубия-4» Валерия Волкова, сына Александра Волкова, русского художника, работавшего в Узбекистане, базальтовый «Женский торс» армянина Левона Токмаджяна и раритетный, тридцатых годов прошлого века, карандашный «Портрет» казахстанского художника Абылхана Кастеева.

      Из представленного на выставке возникает и еще один подтекст: поскольку периодизация картин и скульптур начата временем создания СССР и временем распада союзного государства, то очевидно, что тут  в художественной акция воссоздано единение мастеров искусства республик и народов, входивших в состав СССР. Речь не о том, однако, что проводится заведомая ностальгия по стране, которая в силу политических процессов прекратила в начале девяностых годов прошлого века свое реальное имперское существование. Дело тут в другом: показать связь народов той страны через искусство и культуру. И идея это, явная и стоящая над политикой, удалась в полной мере.

Теперь, собственно говоря, о работе кураторов.

    Обе названные выше выставки объединяет то, что происходили они в одном и том же зале, то есть, так сказать, при одинаковых условиях игры: небольшое помещение с массивными колоннами, где использовать можно три стены — две напротив друг друга и одну — центральную, а также — холл, где размещаются стенды, рассказывающие о выставке. И одна из работ, так сказать, эмблема ее. В «Характерах Востока» в качестве таковой стала акварель «Воскресный день. Базар 1» Нурии Иманалиевой, с которой можно начинать знакомство с данной экспозицией или авершать его в зависимости от того, как удобно конкретному зрителю. И в том, и в другом случае эффект одинаков, поскольку лиричная черно-белая работа киргизской современной художницы точно соответствует атмосфере выставки, поскольку восток в образном понимании его соотносим в атмосфера, с особым духом местного базара. И то, что произведение выполнено в скупой двухцветной гамме свидетельствует о том, что это в некотором роде воспоминание о том, что когда-то было приметой обыденной жизни. И теперь немного иное, что можно прочитать и в расширительном смысле, как напоминание о том, что ушло почти безвозвратно не только в каком-то одном уголке бывшей великой по-своему страны, а вообще ушло, кануло в небытие вместе с нею.

    Принципиальное отличие между двумя выставками , как отмечалось выше, состоит в том, что в «Характерах Востока» живописные работы сосуществуют на равных и достаточно убедительно с работами скульптурными. Это небольшие фигуры или части их рядом с картинами, установленные на отдельные витрины. 

  Например, узбекский художник Дамир Рузыбаев представлен московскому зрителю не только картиной «Сурхан-Дарья», написанной в абстрактной манере( что говорит и о том, что национальное искусство имеет и такое измерение), а и небольшой скульптурой из шамота «Старуха. Восточный мотив». При том, что обе работы датированы 1994 годом, что стало верхним временным пределом того, что вошло в список произведений, выбранных для программной для музея выставки.

  (К слову заметим, что не только разные национальные мастера, объединенные  одной школой художественной заявлены в «Характерах Востока», а и то, как они владеют различными техниками рисования и работы с материалом. Среди художественных приемов , в которых выполнены картины и скульптуры, трудно назвать те, что не задействованы авторами художественных произведений этого вернисажа.)

   Продолжая разговор о скульптурах, следует заметить, что они не только выставлены рядом с картинами, но и расположены на специальном квадратном, чуть приподнятом над полом подиуме, который смещен по своему расположению чуть вправо, асимметрично по отношению к центру. И это создает , с одной стороны. Свободное пространство для осмотра живописи, графики самих по себе, чтобы затем отдать дань внимание и скульптурам, которые как бы повторены заново, выделенные в специальный раздел лаконичной выставки, не нарушая особостью своего присутствия в ее пространстве, а дополняя общее, достаточно четко сформированное кураторами выставки впечатление.

И здесь , в расстановке скульптур( также небольших по размеру), сохранена гармония и паритет единого и частного.

   Как среди живописных работ и зрительно( в центре основной стены, так что сразу видно входящему в зал с «Характерами Востока») помещена картина 1936 года «Портрет мастера Шохойдарова» узбекского художника  Александра Николаева (Усто Мумина), так и в выставке в выставке скульптур здесь главный акцент сделан на скульптурную группу «Узбекские музыканты», Александра Волкова, второго сына классика русской советской живописи восточной тематики.

   «Портрет мастера Шохойдарова», изображающий, как художник в национальной одежде расписывает белую стену, рисуя яркие и сочные фрукты, стал афишой «Характеров Востока» совершенно логично. И по мастерству исполнения сюжета, и по тому, насколько картина точно выражает содержание названной выставки.

    Так и группа из шамота, которая раскрывает специфику народного праздника в персонажах из народа, также является акцентом как скульптурного собрания тут, так и всей выставки.

Кроме того, что немаловажно, таким непрямолинейным, а достаточно деликатным образом еще раз проведена основная мысль эскпозиции- между искусством народов СССР не было противоречий и конфликтов, поскольку национальный менталитет удавалось в той или иной мере тут сохранить.

   О чем в своем роде говорит и малая выставка скульптур в рамках «Характеров Востока». Это и бронзовый «Туркменский джигит» Сейтгулы Артыкмамедова, и бронзовый «Мальчик на ослике» также туркменского автора Бабасары Аннамурадова, и базальтовый «Портрет девушки» Левона Томаджяна, и бронза «Качкелет — родная мелодия» еще одного туркменского автора, Джума Джумадурды, что все вместе создает ощущение востока в достаточно яркой и выразительной последовательности.

   Если скульптурный подиум есть замкнутое пространство, то, как уже отмечалось ранее, сам зал, где проходила отмеченная выставка, есть пространство незамкнутое, трехстороннее. И оно в это раз обозначено было черными выгородками, на которых располагались по отдельности живописные произведение, что создало ощущение определенной торжественности. В то же время, сама идея так выставить картины, интересно и оригинально раскрывала смыл всего того, что вошло в экспозицию — части целого, самобытные произведения, выделенные специально и встроенные в единое художественное целое.

   Понятно, что, в соответствии с названием выставки, чаще всего на ней встречались портреты — головные или в полный рост жителей востока. Отсюда и особый колорит одежды, специфичность типажей, обстановка их жизни. Среди портретов можно назвать  И «Старого узбека» Ирины Жданко, и «Дагестанские мотивы. Старик» Юрия Кириченко и его же «Бухара, бухарцы».

   Как и на выставке «Азийский дом» снова было задействовано в качестве кураторского приема противостояние того, что демонстрировалось на противоположных стенах.

При том, что основная тема выставки во всех ее аспектах раскрывалась на том, как содержание ее выражалось в произведениях, размещенных на основной стене зала.

И тут стоит отметить, с каким изыском все представлено было зрителю.

   По обеим сторонам этой части экспозиции разместили картины Льва Крамаренко — «Исмат Хаматов»  и «Шах Мухамет». Рядом с ними и тоже по концам ряда портретным работам Роберта Фалька нашлось место. Это и «Голова старика в шапке» и «Голова узбека в профиль». А между ними — картины Ирины Жданко и  Александра Николаева, о которых говорилось выше, как и «Старая узбечка» Роберта Фалька. Все перечисленные работы составили основу экспозиции, обращая зрителей к лицам героев, которые заинтересовали художников. А то, что поместили на двух перпендикулярных к основной стене выгородках выявляли общую тему выставки через работы бытового плана, через изображенные на них сценки из жизни, что и дополняло галерею портретов восточных персонажей и поддерживало атмосферу этой географической и традиционной данности особого рода.

    Таким образом, очевидно, что выставка «Характеры Востока» построена была с редким профессионализмом и знанием материала, со вкусом и мастерством во владении фондовыми запасами Музея Востока.

    Если же говорить об обоих выставках – «Азийский дом» и «Характеры Востока», то важно отметить, что они не случайны в масштабе того, что готовится и показывается зрителю в Музее Востока, а пример качественной работы с фондами и не только с ними в контексте того, что заявлено названием очередной выставки в данной музейной институции.

    То есть, описанные выставки есть свидетельство общего уровня работы кураторов Музея Востока при создании каждой выставки, идущей в его стенах, не исключение, а правило, так сказать, норма работы с материалом, как бы специфичен он ни был, умение довести содержание заданной плановой темы до совершенства и предельной воплощённости, сохраняя при этом дух и букву восточного искусства во всех его реалиях и особенностях.

___________________

© Абель Илья Викторович