 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Здравствуй, Бог Ну, здравствуй, Бог. Молиться не проси, не годных ни на бал, ни на убой, Рассвет теперь страшнее, чем закат, пока рисуют пули вензеля Что ж мы? Покорно глядя в монитор, Пока сплошной отделены двойной Без плащ-палаток, ружей и сапог, ещё бы едва устанешь медь с моста ронять – и вот уж сеть мечтает отвисеться, растёт на листьях ржавая броня и к перебоям привыкает сердце. так осень постепенно входит в раж, но не полной мерой мстит. не оттого ли здесь по утрам так холодно и страшно, что не хватает – то любви, то воли, то веры опрометчивой, то – сил… ты мог бы пожалеть меня, малыш, но ты сам из тех, кто по свистку тусил. а колокольчик мой почти не слышно и блажь звенеть, не ведая – по ком я. скажи, кукушка, сколько нот осталось, и кто в последний дом мой кинет комья, и что такое осень, как не старость в краплёном мёртвым золотом аду?.. господь прощает давящих на жалость, так плачь, малыш, сойдёшь за тамаду, на плачущих всё это и держалось – наш странный век сливающих чернила, воспевших виртуальные трущобы, где осень пусть прекрасна, но червива. а нам ещё бы времени, ещё бы Оцифровка Не сметь оглянуться. Предательски жёлтым Мечтать, но не верить в заветное завтра – Рискнули проснуться с косыми лучами, В ответ – только эха бескрайние мили: Потерянный пиксель, птенец оригами, последний квест 1. Накрывает нас ночь накрахмаленным колпаком, исходя на рассвет, пламенеет восток, набычен, а бубенчик звенит, только как угадать – по ком, если каждый, кто не охотник – рождён добычей. В тополином плену слепнет ветреный гарнизон и панельный эдем уплывает, как слепок грубый корабля – без руля за расхристанный горизонт, где солёный рассвет, которого ищут губы. Возвращаются те, кто не лучше, так вот те крест – пусть на том берегу обойдёмся немалой кровью, но не слишком ли затянулся последний квест?.. Уходи по воде, как водится, я – прикрою. 2. Крёстный ход на восход, в сиротеющий балаган, клоунада надежд, придающих взахлёб значенья фееричной любви к горемычным чужим богам, но бубенчик звенит, и кто разберёт – зачем я_ Обернёшься назад – и минуты пойдут за дни по цепочке следов – как бликуют круги по лужам, как случайное слово, поднимешь его – саднит!.. Строевая молитва - глуше, но ты послушай. Наболевшее место для страждущих поджигать торфяные моря и трофейный небесный гравий, засыпающий нищих духом - джихад джихад – пересыльная мгла в последней игре без правил. 3. Время прытких мишеней, потешный Господний тир – ничего не попишешь, по-прежнему тут с тобой мы нумерованное железо в чужой горсти, растерявшиеся патроны одной обоймы. Пристрелявшихся сумерек влажная паранджа, хороводы светил в кромешной, густой лазури, но бессмертные мы, вдруг уставшие поражать не прогнувшийся мир – застыли на амбразуре. То надсадно хрустит пядь за пядью земли кора, то залётный сквозняк нерушимые сносит башни, но пророка здесь нет, а навстречу всегда – гора, на вершине горы – дымящийся день вчерашний. Догорай, неизбежный мой, догорай. тёмный лес Она говорит: я выращу для него лес. А он говорит: зачем тебе этот волк?.. Не волчья ты ягода и, не сочти за лесть, ему не чета. Он никак не возьмет в толк, что сослепу просто в сказку чужую влез. Смотри, говорит: вон я-то – совсем ручной, а этот рычит недобро, как взвоет – жесть. И что с него проку? И жемчуг его – речной, и в доме – опасность, слёзы и волчья шерсть. Она говорит: но росшие взаперти – мне жалость и грусть, как пленные шурави. И кто мне, такой, придумывать запретит то небо, в котором – чайки. И журавли… А он говорит: но волк-то совсем не в масть, он хищник, не знавший сказочных берегов, и что будешь делать, когда он откроет пасть, ведь ты не умеешь, кто будет стрелять в него? Она говорит: а я стану его любить, взъерошенным – что ни слово, то поперёк, больным и усталым, и старым, и злым, любым. А он говорит: а волк твой – тебя берёг?.. Как в «верю – не верю» играют на интерес, ничейная жизнь трепещет, как чистый лист. Но сколько осилишь ведь, столько и пишешь пьес, ищи свою сказку, их всяких здесь – завались. А волк всё глядит и глядит в свой далёкий лес.
уж осень дымным шлейфом волочится, а музы изможденные молчат. из страшных снов угрюмая волчица выводит обезумевших волчат – скулящий ужас с ледяным прищуром из смрадной опостылевшей норы. как будто под небесным абажуром вскрывается жестокости нарыв. зверёнышей рычащая пехота – и шаг всё твёрже, и оскал лютей, и всё всерьёз, раз началась охота, раз началась охота на людей. и не с кем спорить о стыде и сраме, покуда плач детей для них – ноктюрн. живыми зачарованы кострами, они навалят дамб, нароют тюрьм и снова возвращаются. как тянет их в это царство павших желудей дороги расцарапывать когтями охота. здесь охота – на людей. *Inter arma silent Musae – когда говорят пушки, музы молчат.
Дай, зверь, на счастье, что ли, лапу мне – побег Верноподданный моих слепых зеркал, уходя – уходи потерявший надежду свой дом превращает в склеп и, цепляясь за стены, то молится, то матерится – и зовёт к себе осень, что каяться-то мастерица, и подходит к окну, и не видит людей – он слеп. потерявший любовь превращает свой дом в вокзал, сам бежит из него в громыхающем смертью вагоне – так боится зеркал как свидетелей прошлых агоний, словно следом война, но не помнит он, чей вассал. что утративший веру?.. совсем прекращает ждать, обнуляет sim-карту, что без толку год допревала, выключает весь свет и бредет наугад до привала, не считаясь ни с чем, раз конца пути не видать. а пока мы в походах – война вон ползёт на трон, в безобразных ворон превращаются белые кони, кто прикроет детей, если пепел пристанет к иконе – бог уже не услышит, но все-таки – этих не тронь. не вернувшийся дважды на раз укрощает сплин, зря гудят горбуны, рассыпая попкорн на галерке. уходя – уходи, путешествие будет нелегким, но в колоннах ушедших так много несогнутых спин. не та игра уйму недобрый холодок по вене я, а ты мне на прощанье расскажи, что смерть уже давно не откровение, скорее – жизнь. сама на ровном месте спотыкается, а всё ответов просит, где ж их брать. грешить легко, куда труднее каяться. в чем сила, брат? не в этой правда осени, горюющей о карте мира, что не так легла на золото, а только говорю – ещё не та игра. не те знамена и знаменья плавила, не тех бойцов сгоняла на парад, пора менять доску, фигуры, правила, и нам пора. в чем сила, если не хватает дерзости построить дом стеклянный без стропил, а камень, что за пазухою держите – всё, что скопил. воля — вольному Расстрельное эхо пустых до поры городов Слышишь, выживи только. _________________________ © Пузыревская Лада Геннадьевна |
       
|
