 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
http://www.osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/... chto_est_v_google_ili_facebook/ 2.07.2017 Первые признаки «разложения» информации, приведшие через десятилетия к постправде, возникли ещё с приходом телевидения. Мир прошлого базировался на единичных свидетельствах каких-нибудь путешественников, которые могли видеть единорогов или двухголовых людей. Здесь сам человек и был фильтром достоверности. Изобретение печати увеличило число источников, но и возросла ответственность за достоверность. Теперь за это отвечал авторитет автора или издания. Потом появление желтой прессы вновь размыло эту связь достоверности с изданием. Множественность источников социальных медиа уничтожила достоверность на корню. Ее статус резко понизился, поскольку правдой теперь могло стать все. Так происходит еще и потому, что проверить такое большое количество сообщений очень трудно, а официальная ответственность за правдивость, которая была, например, у классической газеты, исчезла. Советская модель просто не пускала в любой вид циркуляции сообщения, которые противоречили удерживаемой модели мира. Переизбыток информации, возникший из-за множества источников, генерирующих информацию, возникших в социальных медиа и интернете в целом, привел мир не только к постправде, когда дважды два не всегда стало равняться четыре, но и к феномену троллинга. Это процесс, когда одновременно с атакой на информацию, воспользовавшись ею, идет атака на человека, которая часто опирается на анонимность источника атаки. Особенно больно бьет тот, кто знает, что он никогда не получит ответа. Для понимания информационной экосистемы Клер Уордл предлагает различать следующее:
Она же предложила в своей статье в Columbia Journalism Review шесть типов дезинформации, опираясь на материалы президентской кампании 2016 в США. Нам они показались достаточно логичными. Они таковы: - реальный материал, используемый не в том контексте, то есть правильный контент в неправильном контексте, примером является показ мигрантов, пересекающих границу Мексики и США, в то время как на самом деле это происходит между двумя африканскими странами; можно добавить свежий материал из фильма Стоуна о Путине; - псевдосайты, выглядящие как настоящие бренды, в кампании фигурировала новость от АВС, чего на самом сайте на АВС не было; - фейковые сайты - пример - Папа Римский, благославлявший Дональда Трампа на президентство делал это с фиктивного сайта WTOE 5 News, который описывает себя как «фантазийный новостной сайт»; - фейковая информация не соответствует действительности, но она делается очень привлекательной, чтобы выступить в роли мемов, поэтому она может получить вид графики, видео, фото, а не только текстов; - манипулятивный контент, когда реальная информация «исправляется»; - пародийный контент нельзя алгоритмически понять как фейковый. Конечно, это привычная по несистемности гуманитарная классификация, когда каждый тип выделяется по своим собственным параметрам, а не по характеристикам общим для всех типов, но она выглядит как достаточно полная на сегодняшний момент. Однако в своей новой статье, с которой мы начали рассмотрение, она пересмотрела свою классификацию, сделав из нее теперь семь типов отклонений от нормы:
Интересно, что если вдуматься, то все эти процессы принципиально отдалены от стандартного журналистского поиска информации, поскольку поиск происходит в основном в голове автора, которого интересует не соответствие реальности, а соответствие поставленной перед ним задачи воздействия. Поисковые машины имеют очень сильные возможности для манипуляции выдаваемой информации. Сайт с информацией о поиске может попасть на первое место, а может на сотое. До сотой выдачи никто не дойдет, до первой - всегда. Например, Гугл обвиняют в том, что в качестве первых у него оказываются «правые» сайты [см. тут, тут, тут, тут и тут]. Проблема неразличения фейков предстала и перед Фейсбуком. Практически все сейчас занялись поиском новых алгоритмов оценки, возвращением редакторов-людей вместо машин. Фейсбук убрал людей от редакторства с начала 2016, а теперь возвращает их. Та же ситуация произошла и с Гуглом. Армии троллей обходят любые алгоритмы, созданные для того, чтобы никто и никогда не смог их победить. К. О'Нейл, издавшая книгу «Средства математического уничтожения», назвав ее по аналогии со средствами массового уничтожения, считает, что алгоритмы работают против людей с меньшей властью. Она также говорит: «Если у вас есть алгоритм, который делает этот выбор для вас, то когда люди жалуются, - вы можете указать на этот алгоритм, сказав: это не я, это алгоритм. И кстати, алгоритм является сложным и секретным, поэтому у вас нет права жаловаться. Здесь принципиально нет ответственности. И нет ответственности в глубинном смысле - люди, которые пользуются им, сами не понимают его. Это словно стать абстрактной сущностью, которая не ответственна ни перед кем». Она говорит также об опасности алгоритмов для демократии: И это понятно, перед нами новый инструментарий, для которого сначала видны только позитивные результаты, а не негативные. Например, в случае Нефликса алгоритмы работают хорошо, поскольку его бизнес-модель им соответствует. В случае же новостей бизнес-модель оказалась другой, в результате возникла конфликтность. Кстати, так у нас проявился еще один субъект, открывший ворота для фейков. То есть появление и проявление фейков имеет под собой глубинные основания. Электронный мир неадекватен миру реальному. Вербальный мир прошлого, логоцентричность стран имели под собой то основание, что вербальность была достаточно адекватной описаниям мира. Когда мы даем чему-то имя, мы осваиваем этот объект, копируем в своей памяти его вероятные действия и наши реакции на них. На смену вербальному миру также пришел и визуальный, что привело к замене потоков: телесериалы, например, заменили для большинства потребителей романы. Нам представляется, что первые признаки такого «разложения» информации, приведшие через десятилетия к постправде возникли с приходом телевидения, когда визуальный поток мог не соответствовать вербальному. Например, вербальный Брежнев как лидер на визуальном экране оказывался шамкающим стариком, читающим по бумажке. И вот сразу возникают две правды, официальная и реальная. Каждый мог избирать для себя, какой верить. Это при том, что визуальный поток всегда обладает большей достоверностью, поскольку глазам мы верим больше, чем словам. Все религии обязательно имеют свои визуальные символы, не останавливаясь только на словах. Массив визуальной информации быстро заполоняет наши головы, к примеру, мы легко узнаем на экране лица западных актеров, хотя с трудом восстанавливаем фильмы, в которых они снимались. Есть еще и такой пример визуального влияния. С. Станкевич вспоминал о роли одного публицистического фильма для воздействия на нужный тип аудитории: «Еще днем мне позвонил кинорежиссер Станислав Говорухин, с которым мы дружили. Его документальный фильм “Так жить нельзя” по решению президиума Моссовета демонстрировался в нескольких кинотеатрах столицы, причем мы рекомендовали московским школам присылать на фильм старшеклассников вместо уроков по новейшей истории России. В мае 1990 года, когда Ельцина никак не удавалось избрать председателем Верховного Совета РСФСР (ему несколько раз не хватало трех-четырех голосов), был устроен показ фильма Говорухина для народных депутатов России. Моссовет прислал к Кремлю несколько десятков автобусов. Российских депутатов сразу после заседания организованно привезли на “Мосфильм” и провели в просмотровый зал. Фильм произвел на народных избранников оглушительное впечатление, особенно на депутатов из отдаленных уголков страны. На следующий день Ельцин был избран председателем Верховного Совета РСФСР с приличным перевесом голосов». Сегодня основным поставщиком визуальной информации стал интернет. Отсюда механизм интернет-мемов, которые могут в считанные сроки охватить многих. Информация объединяет. Зная одно и то же, мы начинаем мыслить и действовать одинаково. Вероятно, поэтому новой инициативой Фейсбука стала цель сближения мира с помощью поддержки глобальной социальной інфраструктуры. Как можно понять из его интервью, речь идет не об объединении друзей и знакомых, как раньше, а о вхождении в значимые для людей объединения. Вот, что имеется в виду под такого рода объединениями: «Они помогают пользователям находить общие основания, дающие возможность увидеть новые перспективы, узнать лучше разные проблемы. Группы часто предоставляют индивидам личную поддержку, что дает им более широкий взгляд и понимание таких важных человеческих проблем, как изменение климата и глобальные проблемы здоровья. Предоставление доступа к общей информации и идеям недостаточно, они должны идентифицироваться с людьми, которые кажутся отличными от них, чтобы обрести новые перспективы» [Huntington S.P. Who are We? The Challenges to America's National Identity. - New York etc., 2004]. Честно говоря, это слишком серьезная задача создания новой идентичности для частной корпорации, живущей по своим собственным целям и бизнес-интересам. Именно по этой причине все время раздаются голоса об усилении подотчетности таких корпораций, тем более работающих с мозгами, а не с материальными предметами. Ведь они существуют и ставят свои цели без реального контроля. Хорошо, если цели хорошие, а если нет... В свое время в 2004 г. у С. Хантингтона была книга о кризисе американской идентичности «Кто мы такие?» [Huntington S.P. Who are We? The Challenges to America's National Identity. - New York etc., 2004; см. также тут, тут и Holloway C. Who Are We?: Samuel Huntington and the Problem of American Identity // Perspectives on Political science. - 2011. - Vol. 40. - N 2]. С одной стороны, он говорит там о том, что мексиканские американцы не ассимилируются, что ведет к существованию двух народов, двух культур, двух языков на американской территории с разными ценностями. С другой, он пишет о появлении наднациональной идентичности у глобалистов, ведущих бизнес за пределами США. И поскольку глобальная мобильность все время растет, то их число будет увеличиваться. И получается, что модель, предложенная Цукербергом, также направлена на создание такой новой идентичности, поскольку людей как бы «отрывают» от страны проживания. Информационные потоки, включая поисковые машины, могут формировать идентичность быстрее, чем это делали традиционные средства. Они, помимо всего прочего, гибко реагируют на интересы пользователей, чего не может сделать ни одна пропагандистская машина. * * * Электронные следы, которые оставляют пользователи в соцсетях, позволяют вести массу в нужном направлении 06.07.17 Что стоит за кибератакой Petya? Где заканчивается свобода слова и начинается защита нацбезопасности? Какой стратегией должна руководствоваться Украина в информационной войне с Россией? Что такое постправда и постприватность? На эти и другие вопросы журналисту «Фразы» отвечает Георгий Почепцов, доктор филологических наук, профессор, медиа-эксперт и автор многочисленных книг по вопросам коммуникативных технологий. – Вирус Petya больше всего ударил по Украине, но при этом подкосил сервера как западных, так и российских компаний. Что стоит, на Ваш взгляд, за этой кибератакой? Сегодня уже известно, что деньги ничего не решали, вирус всё равно разрушал имеющуюся информацию. Это — проверка силы хакеров против возможностей защиты со стороны государства. Все ведущие страны ежедневно подвергаются сотням подобных атак. Это уже стало нормой. Поэтому растёт и уровень киберзащиты. США, к примеру, выделяют несколько приоритетов в такой защите: электрическая инфраструктура, Интернет и Пентагон. Последний выделен, чтобы предоставить возможность физического ответа на кибератаку. Международное право уже считает, что можно отвечать физически, если данная атака принесла человеческие жертвы. — Исходя из того, что многие украинские пользователи нашли способ, как обойти блокировку российских соцсетей, можно ли считать решение об их запрете оправданным? Можно, потому что многие перешли, например, в Фейсбук, тем самым перестав пользоваться российскими соцсетями. Как бы мы ни рассуждали, это всё равно надо делать, поскольку большие объемы информации о пользователях лежат там россыпями. А в период конфликта этого не может быть никак. Во многих странах военным вообще не рекомендуют пользоваться соцсетями. – Такие формирования, как «Правый сектор», «Азов» и «Национальный корпус» заявили, что не уйдут из «Вконтакте», поскольку там остается много молодых украинцев, и если на них не будут влиять проукраинские силы, на них будет воздействовать прокремлевская пропаганда. – Это — действие не государства, так что оно вполне правомерно. И кто-то всегда должен присутствовать на чужой площадке, донося сквозь фильтры нужную информацию. – Где должна заканчиваться свобода слова и начинаться защита нацбезопасности в условиях борьбы с гибридной агрессией? Это — сложный вопрос. Но в случае агрессии объективно нужны иные нормы. Другое дело, что это должно быть прописано на законодательном уровне. К слову, во время Второй мировой войны американцы посадили в тюрьму некоторых редакторов газет, доказав с помощью контент-анализа, что в их изданиях появление тех или иных тем полностью совпадало с появлением этих же тем в немецкой прессе. – Какой стратегии следует придерживаться нашему государству в информационной войне с РФ? Конечно, больше заниматься коммуникациями со своим населением. На втором месте должна быть международная аудитория. И лишь на третьем — российская. Кстати, пока у нас нет даже одного сайта, созданного специально под эти цели. Но пока руководство страны не будет говорить честно со своими гражданами на все темы, начиная с коррупции, уровень поддержки власти будет падать. Сегодня в Украине распространено мнение, что нас вообще не должна волновать российская аудитория — как провластная, так и оппозиционная. Она должна нас волновать, поскольку разумные люди там прекрасно понимают, что пока Россия не наладит отношения со своими соседями, Запад будет удерживать санкции. То есть Украина, Беларусь, Казахстан в принципе становятся для России уроками и задачами, как избегать подобных ситуаций в будущем. – Недавно в Оксфордский словарь было включено новое слово — постправда. Чем это понятие отличается от обычной информационной лжи? Это — разные феномены. Ложь является сознательной манипуляцией, когда коммуникатор искажает с определённой целью информацию, которой он обладает. Постправда — это результат появления в эпоху соцмедиа бесчисленного количества источников информации. Раньше за достоверность тех или иных сведений несли ответственность газеты и журналисты, которые дорожили своей репутацией. Сегодня же пользователь соцмедиа ни за что не отвечает. Отсюда бесконечное количество больших и маленьких правд, в которых нужно разбираться, а также феномен троллинга, когда люди из скуки могут затравить кого-то, пользуясь тем, что они анонимны. – В одной из своих работ Вы пишете, что вслед за эрой постправдой наступит эпоха постприватности, аргументируя это тем, что информации, которой люди делятся в соцсетях, достаточно, чтобы создать алгоритмы, раскрывающие их личностные характеристики. Так ли прост современный человек? Отдельный человек слабо предсказуем, но масса вполне предсказуема. Поэтому ее сегодня можно вести туда, куда требуется. Из последних примеров — избрание Трампа и Брексит, которые делались с опорой на информацию из соцмедиа, причем одной фирмой, работающей в Великобритании. И об отдельном человеке по его лайкам в Фейсбуке с определенной долей вероятности можно сказать, за какую партию он будет голосовать, его сексуальную ориентацию, даже то, были ли разведены в прошлом его родители. Как считается, мы оставляем сегодня так много электронных следов, что нет ничего неизвестного. Но повторюсь, что эти алгоритмы дают ответы с определенной долей вероятности — примерно 60-80%, что этот пользователь таков или не таков. – Таким образом, постмодерн со всей его сложностью переходит в упрощающий неомодерн? Мы свидетели исчезновения идеологий и метанарративов в постмодерне. Неомодерн ещё более упрощает ситуацию. Отсюда возврат популизма в избрании Трампа и ряда других лидеров. Но мир всё равно накапливает сложность, переходя от линейных к нелинейным переходам. Все системы прошлого держались на стержне иерархии. Сегодня стали обращать внимание на так называемую гетерархию, где существует множество разных способов ранжирования объектов. Кстати, настоящая демократия как раз является гетерархией. Постсоветское пространство не хочет этого признавать и из всего пытается выстроить иерархию, где исчезает независимость разных ветвей власти, а все они скрыто подчинены первому лицу. Такие системы принципиально неконкурентноспособны, у них очень малый выбор для решений. А из теории организации известно, что побеждают те системы, которые имеют больший набор возможных решений. Исследователи так объясняют и гибель Советского Союза, поскольку у него была только одна экономическая модель большого предприятия. Если Украина будет держаться за скрытую иерархию, это ни к чему хорошему не приведёт. Сегодня в мир ворвались сетевые структуры, которые везде и всюду побеждают иерархические. – Что должна сделать Украина, чтобы уйти из списка отстающих? Начать заниматься мозгами, в первую очередь детей и молодежи. Школы Силиконовой долины, например, демонстрируют новые шаги, возможные для среднего образования. Они выделили «мягкие умения», которые нужны для эффективной работы в любой сфере и «вмонтировали» их в предметы. А Финляндия, к примеру, меняет свою парадигму среднего образования, вообще отменяя предметную систему. Везде работают мозги. К слову, сегодня Пентагон может предсказывать восстания, как погоду, с точностью 80%. И такие принципиальные результаты есть нынче во всех сферах. * * * 10.07.17 Пропаганда и память: конструирование прошлого и настоящего Память делает нас людьми. Мы нуждаемся в моделях поведения, которые соответствуют окружающему нас миру. И наличие памяти создает такие модели, в результате чего человек перестает быть одиночкой. Ему всегда комфортнее быть одним из многих, чем самим по себе. Религия, например, одна из таких моделей объединения людей, что уменьшает для них количество врагов в мире, поскольку люди одной религии скорее найдут общий язык, чем люди разных религий. Харари считает, что религия вносит стабильность в человеческие общества [1]. Правда, он забывает о том, что разные религии при столкновении вносят нестабильность. То же самое касается и идеологий, ярким примером столкновения которых была «холодная война». Под шапкой одной модели мира люди объединяются, их поведение становится понятным для других, следовательно, менее опасным. Даже плохие по отношению к другим модели мира становятся менее опасными, когда они предсказумы, поскольку все понятное не так опасно как непонятное. Информационные потоки становятся главными поставщиками таких моделей мира и поведения. Именно такое опосредованное научение, поскольку они описывают реальность, не будучи ею самой, и составляет главное отличие человека от животных. Мы активно живем не только в мире реальном, но и в мире информационном. Раньше больший объем знаний люди получали из реального мира, сегодня — из мира информационного. А это препарированная информация, готовая к употреблению без применения мозгов. Это фейки, которые можно определить как фастфуд информационного мира. Они созданы для быстрого употребления и реагирования. Кстати, люди перестали читать книги еще и потому, что это долгий процесс, люди же сегодня готовы читать аннотации книг, чтобы все было быстрее. На фейки откликнулся даже Ноам Хомский. Анализируя факторы, которые сработали на избрание Дональда Трампа, Н. Хомский коснулся и — «современной информационной системы, если ее можно так назвать. Для большинства избирателей это Fox News, разговорное радио и другие практики альтернативных фактов. Раскрытие неверных действий Трампа или его абсурдности, которые возбуждают либеральное мнение, легко интерпретируются как атаки коррупционной элиты на защитника маленького человека, хотя фактически его циничного врага» [2]. Мы все спорим о фейках как об инструментарии тактического применения, но на самом деле фейки столь же активно формируют нашу коллективную память. Не может каждый индивидуальный человек иметь свое собственное представление о прошлом, оно всегда будет совпадать с представлениями других, особенно если за это берется пропаганда. А от того, что мы знаем о прошлом зависит и наше представление о будущем. Пока шел процесс десталинизации, например, Сталин был плохим, когда же пришло большое число телесериалов, где действуют хорошие работники НКВД, стало меняться отношение массового сознания к Сталину. Создавая свое прошлое таким, мы неосознанно форматируем будущее, поскольку оно берет из прошлого не столько конкретные фамилии, сколько конкретные модели управления и поведения. Однотипная ситуация происходит, когда мы акцентируем победы, забывая о поражениях. Следует обращать внимание и на те интервенции в прошлое, которыми пытаются его трансформировать. Например, в случае репрессий 37 года постоянно запускалась идея, что это делалось на основании доносов трудящихся. Следовательно, возникает тип Сталина-менеджера, просто хорошо реагирующего на запросы трудящихся (см. критический разбор достижений Сталина во всех областях [3]). Но как показывают современные исследования, все было с точностью до наоборот. Вот мнение О. Хлевнюка: «Заявления и доносы как доказательство вины арестованного в следственных делах встречаются крайне редко. Глубокое исследование механизмов «большого террора» вполне разъяснило причины такого положения. Организация массовых операций 1937–1938 гг. не предусматривала широкого использования доносов как основы для арестов. Изъятия антисоветских элементов проводились первоначально на основе картотек НКВД, а затем на основе показаний, выбитых на следствии. Запустив конвейер допросов с применением пыток, чекисты в избытке были обеспечены «врагами» и не нуждались в подсказках доносчиков. В конце 1937 г. Ежов разослал в УНКВД краев и областей указание с требованием сообщить о заговорах, которые были вскрыты с помощью рабочих и колхозников. Результаты были разочаровывающими» [4]. Создатели нужного типа коллективной памяти решают свои задачи, призванные оправдать не столько прошлое, сколько настоящее, ведь Сталин создатель самой жесткой управленческой вертикали, которую так любят разные правители. Мы также хорошо помним не только прошлое, сконструированное для нас, но и будущее, если оно пришло из фильмов и книг, то есть эмоциональных нарративов. Научные нарративы рациональны, по этой причине они способны охватить малую аудиторию, большая аудитория всегда будет руках у искусства. Конечно, религия, например, христианство, и идеология, например, социализм, видят будущее. Но у них оно очень фрагментированное с недостатком информации, хотя охватывает многих. Нужная память кодируется в новостях, учебниках, книгах, воспоминаниях и особенно фильмах и телесериалах. Память — это наше все. Сегодня у всех, прошедших советскую школу, сохраняется прошлое, даже дореволюционное, заданное советской моделью. Д. Шахтер из Гарварда говорит о новых путях построения памяти, возникших в наше время: «Память возникает новыми путями через такие сайты, как Фейсбук и Инстаграм, стирая границы между индивидуальной и коллективной памятью. Распространение дезинформации из Интернета, как, например, обсуждаемые сайты фейковых новостей, имеет потенциал разрушения индивидуальной и коллективной памяти, что должно тревожить» [5]. И еще одно высказывание по поводу борьбы с влиянием фейковых новостей. Это говорит М. Эдельсон из Цюрихского университета: «Важно понимать не только создание таких сайтов, но и то, как люди на них реагируют». Интересно, что множество статей о фейках практически не дают информации о таком аспекте борьбы. Ведь реагирование на фейк — это не только сила пропаганды одной стороны, но и одновременно демонстрация недоработок другой (см.также его статью о том, как мозг корректирует неверную информацию с точки зрения нейропсихологии [6]). Вызывают болезненные споры не только журналисты или квази-журналисты, не менее острыми остаются споры на исторические темы, причем оказывается при этом, что большой части исторических событий, в котором их подают, вообще не было. Но пропагандистски они были и влияют в том числе на сегодняшнее наше восприятие не столько истории, как современности. Все это от битвы Александра Невского до 28 панфиловцев одна сторона считает несуществующими, а другая очень и важными. В. Мединский, министр культуры России, вступив в дискуссию по поводу его собственной диссертации, вызвавшей недоумение многих, высказался следующим образом: «любой ученый-гуманитарий, как бы ни старался, есть плод своего воспитания, своей школы, он зависим от теоретических рамок, от выбранной методологии, даже от того языка, каким привык пользоваться. Он сам конструирует объект своего исследования, базируясь на знаниях, идеологемах, свойственных его времени. Иначе говоря, всякая история, если по-честному, есть современная история. Ибо каждый смотрит в прошлое с позиции своего дня» [7]. Это, кстати, лишает историю вообще всякого рода объективности. Атмосферу вокруг дискуссии о диссертации В. Мединского можно хорошо уловить в Заявлении вольного исторического общества и ряде статей [8 — 10]. Следует отметить, что стороны обсуждают разные вещи, ведь по сути у Мединского не история, а идеология, а идеология не может обсуждаться и отвергаться на ученых советах. Конечно, это не настоящая идеология, а такая, которую можно назвать уличной. Это идеология для улицы, которая задает и оправдывает существующий миропорядок. Это проекция на прошлое из сегодняшнего дня, позволяющая увидеть там то, на чем держится настоящее. Как декабристы, так и Октябрьская революция уже не нужны в дне сегодняшнем, поскольку они не могут соседствовать на равных с Романовыми и Николаем II. Они вытесняют друг друга из символического набора, поскольку в истории более значимыми становятся правильные герои, а не герои вообще. Конструирование истории в этом плане становится сродни конструированию новостей. Только конструирование новостей выполняет тактические задачи, а конструирование истории — стратегические. Они являются внедренными в коллективную память определенными стратегическими границами, отделяющими хорошее «мое» от плохого «чужого». Причем достаточно часто это делается не только с помощью учебников, но и с помощью кино и сериалов, которые воздействуют на мозги эмоционально, в отличие от рационального воздействия школы или университета. Происходит перекодировка прошлого и настоящего, когда определенные события подаются как важные, знаковые, а другие — старательно замалчиваются. Такое кодированное прошлое и настоящее легко декодируется телезрителями, поскольку изначально оно делается под них. А в голове у зрителей нет книг историков, да и они, как видим, не столь однозначны, в голове есть только визуально подкрепленная информация, пришедшая с экрана с новостями и фильмами. Причем увиденное в кинофильме память со временем начинает рассматривать как реальность. В случае В. Мединского следует напомнить и откуда ноги растут… Министр культуры В. Мединский, который борется за российские духовные скрепы, а потому вступает в постоянные споры с достаточно известными фигурами, начиная с Д. Гранина, является профессиональным пиарщиком, как, кстати, и Владислав Сурков. И это проясняет его достаточно активную борьбу именно за мозги россиян. У него была даже книга «Особенности национального пиара» [11]. Так что можно сказать, что он скорее занимается национальным пиаром, а не национальной историей. И именно в этом, если разобраться, его обвиняют его недоброжелатели. Есть определенный набор событий, одностороннюю трактовку которых, защищает та или иная страна. С другими трактовками она всегда будет бороться, поэтому в части параграфов книги Мединского и присутствует слово пиар в названии. И это заставляет в ответ его критиков откликаться на эту книгу статьями с такими названиями «Паблик рилейшнз в России — от Рюрика до Мединского» [12]. Когда мы смещаемся в сферу сакральной, защищенной информации, то следует помнить, что она не поддается никакой утилитарной проверке [13]. Причем, как показывают исследования, нечто может стать сакральным просто на наших глазах. Это, например, в нашем случае Октябрьская революция и Великая Отечественная война в рамках СССР. И когда Россия сохранила «войну» в системе своей сакральности, но потеряла «революцию», а страны-соседи не имеют ни того, ни другого в своей сакральности, то споры на эту тему просто не имеют смысла. Сакральное не меняется ни на что материальное. В прошлом группы в целях своей защиты «переводили» свои ценности в сакральные. Это позволяет легко отделяться от тех, кто не хочет их признавать. Вспомним советский парады и демонстрации, проходившие в даты, которые признавались сакральными. Их частота усиливала сакральность, хотя для многих, особенно в брежневский период, это была чисто ритуальная сакральность, которую можно обозначить как не совсем искреннюю. Такое внимание к конструированию истории объясняет и то, что исторические факультеты в советское время были идеологическими, как и философские. Исторические факультеты даже один раз вообще закрывались в довоенное время, пока не была выработана единая концепция отечественной истории. Нечто сходное мы видим и сейчас, когда внезапно из российский учебников исчезает понятие Киевской Руси. Администратору русской Википедии пришлось также объяснить исчезновение этого термина и замену его на Древнерусское государство [14]. Оказалось, что сделано это было еще до Крыма в 2013 г., что можно объяснить наблюдением такого порядка: действиям в физическом пространстве всегда предшествуют действия в информационном и виртуальном пространстве, что требуется для оправдания физических действий. Мы можем подтвердить это отклонение еще одним примером. Это еще один факт, датируемым 2013 годом. Б. Рапопорт, экс-замначальника управления Администрации президента России по социально-экономическому сотрудничеству со странами СНГ, Абхазией и Южной Осетией, говорит следующее: «Когда я назначался в 2013-м, уже тогда в приемной Суркова висела карта Российской империи, на которой Крым был частью России. До референдума в Крыму были неоднократно, в том числе обсуждали вопросы, связанные с подготовкой соглашения о строительстве транспортного коридора через Керченский пролив. А об остальном — думайте сами.» [15]. Школьники получают стратегические знания, хотя они вроде и из истории, но они являются действительно стратегическими, так как позволяют интерпретировать не только прошлое, но и настоящее. Например, условный враг всегда очень четко протягивает свои руки из прошлого. Однотипно взрослым такие правильные стратегические наборы интерпретаций сегодняшнего дня дает телевидение. Это можно увидеть по тому, что в периоды политических напряжений не просто возрастает число новостей или политических ток-шоу на нужные для пропаганды темы, а и в том, что население начинает говорить дословными словами из телевизора. Все аргументы, которые звучат в домах, в метро, в маршрутках, до боли знакомы, потому что их до этого протиражировало телевидение, которое является в такие кризисные периоды определенного рода генеральным всеобщим мозгом, знающим, что говорить и когда. В прошлые времена кризисы характеризовались нехваткой информации, в наше время кризис характеризуется переизбытком информации, которую на гора выдают телевидение и социальные сети. Причем каждый период кризиса имеет свой период «истин», которые подлежат тиражированию (см., например, чуть ли не помесячный анализ тезисов российской пропаганды в 2014 — 2016 гг. [16]). Фейки имеют серьезное распространение в современном мире. Исследовательский Центр Пью отмечает, что 64% взрослых американцев ответили, что искусственно создаваемые новостные истории создают неразбериху в основных фактах современной истории [17]. На кого же они возлагают ответственность? 45% — на правительство, политиков и избранных официальных лиц, 43% — на население, то есть на себя самих, и 42% — на социальные медиа и поисковые системы. С. Левандовский из Бристольского университета высказывает свою озабоченность этой ситуацией в таких словах: «Наличие большого числа дезинформированных людей в обществе является абсолютно разрушительным и с этим очень трудно бороться» [18]. Кстати, это не только проблема фейковых новостей. В принципе порождение опровержений является более сложной проблемой, чем порождение обвинений по той простой причине, что опровержение может не попадать на ту аудиторию, которая получила обвинение. И еще: введенное первым уже заняло место в нашей памяти, и для выведения его оттуда требуется приложить слишком много усилий. Поэтому такие специалисты по фреймам, как, например, Дж. Лакофф, вообще рекомендуют не отрицать уже введенный фрейм, а выстраивать рядом с ним новый. Кстати, есть даже научные мифы, которые хоть не соответствуют действительности, но не собираются умирать [19]. И нам приходится с ними жить. А. Комин с коллегами предложили анализ того, как создается коллективная память с помощью социальных сетей [20 — 21]. Молчание в разговоре при этом они определяют как отказ от того, чтобы помнить. Исследователи предлагают создать науку молчания. Восстановление фактов может вести не только к памяти их, но и к забыванию. Исследователи отмечают: «Когда индивид избирательно восстанавливает предварительно изученный материал, он скорее забудет не упомянутую, но имеющую отношение память, чем не упомянутую, но не имеющую отношение память. Этот феномен известен как забывание при восстановлении» [20]. Сюда же относится феномен групповой поляризации, когда в конце дискуссии стороны становятся более поляризованными, чем до нее. Статус исследований коллективной память передают следующие слова: «Понимание формирования коллективной памяти имеет важное значение, поскольку память является центральной для функционирования человека. С одной стороны, эта общая память влияет на отношения людей, их решения, на коллективное решение проблем. С другой стороны, систематическое изучение такой динамики имеет большое социальное значение. Политики могут использовать эти результаты для измерения и создания общей памяти в сообществах под влиянием биологических и социальных эпидемий» [22]. Как показывают все эти эксперименты, память манипулируема. Она возникает в процессе общения людей, что позволяет делать эти манипуляции целенаправленно для получения желаемого результата. Эксперименты, например, показывают, что конвергенция памяти скорее происходит в группах, чем вне их [23]. Это важно, поскольку 62% американцев получают новости из социальных медиа, а там очень серьезная групповая принадлежность [24]. Кстати, в 2012 году эта цифра еще равнялась 49%. И еще одна точка отсчета или взгляд на проблему памяти с более общей точки зрения: «Общество, даже если оно представлено одной властной фигурой, реструктурирует мир так, чтобы общество лучше помнило. В форме своих институциональных суррогатов Америка построила мемориал Линкольна, чтобы никогда не забыть Линкольна, и более точно, не забыть Линкольна в виде фигуры, схожей с богами. Политика вокруг создания мемориала Линкольна и путь, каким общество обеспечивает обычное посещение мемориала Линкольна, четко демонстрирует, как мемориал Линкольна формирует коллективную память. Но все это не объясняет, почему мемориал Линкольна столь эффективно формирует память общества. Мир переполнен мемориалами, а празднования годовщин происходят очень часто. Некоторые из этих мемориалов и годовщин эффективно формируют коллективную память, тогда как другие не дают результата. Исследователи коллективной памяти должны знать, почему некоторые мнемонические ресурсы эффективно продвигают формирование и переделывают коллективную память, а другие — нет. Является ли мемориал Линкольна и имидж Линкольна более сильными и мнемонически более яркими, чем мемориал Джефферсона и имидж Джефферсона?» [25]. Кстати, с точки зрения эффективности воздействия никто ни разу не посмотрел на Мавзолей. Но поскольку убрать его никак не решаются, эффективность его сохраняется. Каждая смена эпох, режимов выносит на поверхность не столько новое будущее, сколько новое прошлое. И 1917, и 1991 год приносили скорее не смену институтов, а их переименование. Вместо царских министров пришли наркомы, которые потом через некоторое время вновь стали министрами. Военные звания царского времени ушли, потом пришли снова. Волны нового прошлого грозят утопить настоящее. Для Украины таким конфликтом с прошлым стало несовпадение сакральности Запада и Востока. Герои одной половины страны становятся врагами в другой. А сакральность по определению не допускает обмена ее на материальное. Но и прошлое не может быть построено на конфликтующих друг с другом героях. И без общего прошлого плохо идет строительство настоящего и будущего. Литература 1. Harari Y.N. What Makes Humans Different? Fiction and Cooperation // www.smithsonianmag.com/arts-culture/what-makes-humans-different-fiction-and-cooperation-180953986/ 2. Noam Chomsky: On Trump and the State of the Union // www.nytimes.com/2017/07/05/opinion/noam-chomsky-on-trump-and-the-sthttp://echo.msk.ru/blog/mmironov/2014278-echo/ate-of-the-union.html 3. Миронов М. Мифы об «эффективном менеджере» Сталине http://echo.msk.ru/blog/mmironov/2014278-echo/ 4. Хлевнюк О. Причины «большого террора» // www.vedomosti.ru/opinion/articles/2017/07/06/712528-...;utm_medium=email&utm_campaign=editorchoise07072017&utm 5. Spinney L. How Facebook, fake news and friends are warping your memory // www.nature.com/news/how-facebook-fake-news-and-friends-are-warping-your-memory-1.21596 6. Edelson M. G. a.o. Brain Substrates of Recovery from Misleading Influence // The Journal of Neuroscience. — 2014. — Vol. 34. — I. 23 7. Мединский В. Интересная история // rg.ru/2017/07/04/vladimir-medinskij-vpervye-otvechaet-kritikam-svoej-dissertacii.html 8. Заявление Вольного исторического общества по поводу статьи Владимира Мединского «Интересная история» // volistob.ru/statements/zayavlenie-volnogo-istoricheskogo-obshchestva-po-povodu-stati-vladimira-medinskogo 9. Минкин А. Дискуссия о докторской диссертации В.Р. Мединского // www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?...;level1=main&level2=articles 10. «Это все превращает нашу страну в черную цивилизационную дыру» // meduza.io/feature/2017/07/07/eto-vse-prevraschaet-nashu-stranu-v-chernuyu-tsivilizatsionnuyu-dyru 11. Мединский В. Особенности национального пиара. PRавдивая история Руси от Рюрика до Петра. — М., 2010. 12. Богоявленский А. Паблик рилейшнз в России — от Рюрика до Мединского // www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?...;level1=main&level2=articles 13. Sheikh a.o. H. Religion, group threat and sacred values // Judgment and Decision Making. — 2012. — Vol. 7. — N 2 14. «Википедия» разъяснила переименование статьи о Киевской Руси // tjournal.ru/p/wikipedia-kievskaya-rus 15. Рапопорт Б. Уже в 2013-м в приемной у Суркова висела карта, на которой Крым был частью России. Интервью // www.mk.ru/politics/2014/12/15/boris-rapoport-uzhe-v2013m-v-priemnoy-surkova-visela-karta-na-kotoroy-krym-byl-chastyu-rossii.html 16. Бурковський П. Російська пропаганда про події в Україні: тенденції 2014–2016 років // www.osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/rosiyska_propaganda_pro_podii_ v_ukraini_tendentsii_20142016_rokiv/ 17. Barthel M. a. O. Many Americans Believe Fake News Is Sowing Confusion // www.journalism.org/2016/12/15/many-americans-believe-fake-news-is-sowing-confusion/ 18. Gray R. Lies, propaganda and fake news: a challenge for our age // www.bbc.com/future/story/20170301-lies-propaganda-and-fake-news-a-grand-challenge-of-our-age 19. Scudellari M. The science myths that will not die // www.nature.com/news/the-science-myths-that-will-not-die-1.19022 20. Coman A. a. O. Cognition Through a Social Network: The Propagation of Induced Forgetting and Practice Effects // Journal of Experimental Psychology: General. — 2012. — Vol. 141. — N 2 21. Stone C.B. a.o. Toward a Science of Silence: The Consequences of Leaving a Memory Unsaid // Perspectives on Psychological Science. — 2012. — Vol. 7. — N 1 22. Coman A. a.o. Mnemonic convergence in social networks: The emergent properties of cognition at a collective level // www.pnas.org/content/113/29/8171.full 23. Coman A. a.o. Social Identity and Socially Shared Retrieval-Induced Forgetting: The Effects of Group Membership // Journal of Experimental Psychology: General. — 2015. — Vol. 144. — N 4 24. Gottfried J. a.o. News use across social media platforms 2016 // www.journalism.org/2016/05/26/news-use-across-social-media-platforms-2016/ 25. Coman A. a.o. Collective Memory from a Psychological Perspective // www.princeton.edu/~acoman/Publications_files/Coman%20et%20al.%20%282009%29-IJPCS.pdf _________________________ © Почепцов Георгий Георгиевич |
       
|
