Каким бы запасом наблюдений ни располагал убеждающий, этот запас не может быть богаче, чем коллективный. Как бы ни был богат понятийный аппарат убеждающего, его способность давать дефиниции, способность к дедуктивным и индуктивным умозаключениями и пр., интеллектуальные возможности коллектива в целом всегда богаче. И все это можно сказать как об убеждающем, так и об убеждаемом.
Следовательно, убеждающему всегда выгодно обратиться за помощью к "третьей стороне". И, следовательно, коммуникативная установка убеждаемого, которую хочет преодолеть убеждающий, всегда может сложиться под влиянием "третьей стороны". Но дело не только в осведомленности и в способностях. "Третья сторона" кажется убеждаемому более объективной, менее заинтересованной, чем сам убеждающий.
Так рождаются специальные дополнительные принципы классификации доводов, известные уже со времен античных риторик, - "к доверию" (авторитету, вере) и "к недоверию".
Доверие к "третьей стороне" - это самостоятельный или, чаще, дополнительный довод, подтверждающий коммуникативную установку убеждающего, а также его доводы - "к очевидному", "к логосу", "к этосу" и "к пафосу". В свою очередь, доверие к "третьей стороне" может подтверждаться дополнительными доводами. Довод "к недоверию" - это дополнительный довод, отвергающий коммуникативную установку убеждаемого и те доводы "третьей стороны", на которых она основана. Со своей стороны, он может подтверждаться дополнительными доводами.
"Третья сторона" может быть индивидуальным лицом (реальным или мифическим), конкретным или обезличенным коллективом. Она может быть названа непосредственно или только намеком. Полезно различать ближайшую и отдаленную "третью сторону". Ближайшая - та, чьи наблюдения, рассуждения и симпатии непосредственно влияют на коммуникативную установку. Отдаленная - та, которая своими наблюдениями, рассуждениями и оценками укрепляет или расшатывает доверие к ближайшей "третьей стороне". В качестве "третьей стороны" может фигурировать и сам убеждающий. Речь идет о таких случаях, когда удачный опыт убеждающего, хотя и не имеет прямого отношения к данной конкретной коммуникативной установке, все же подтверждает его авторитет.
Несмотря на то что они носят дополнительный характер, с психологической точки зрения доводы "к доверию" и "к недоверию" могут иметь решающее значение. Это часто случается даже тогда, когда позиция убеждающего уже закреплена обычаем и законом. И это становится почти правилом, когда статус убеждающего и убеждаемого подвергается сомнению.
Доводы "к доверию" и "к недоверию"
Поскольку объектом доверия или недоверия могут быть наблюдения, рассуждения, а также симпатии и антипатии (чувства) убеждающего, убеждаемого и ближайшей "третьей стороны", целесообразно рассматривать доводы "к доверию" и "к недоверию" как особые разновидности каждого из уже рассмотренных основных типов - "к очевидному", "к логосу" и т. д. Таким образом, мы будем рассматривать "доверие к очевидному", "доверие к логосу" и пр. или "недоверие к очевидному", "недоверие к логосу" и т. п.
Отдельно и самостоятельно будет рассмотрен лишь довод "к вере", точнее, "религиозной вере", поскольку в отличие от доверия вера в принципе не требует никаких обоснований ни эмпирического, ни логического, ни даже этического характера, хотя и допускает их. Образцом может служить следующее "рассуждение" Квинта Тертуллиана (160-220), богослова, философа и ритора: "Сын божий распят; нам не стыдно, ибо полагалось бы стыдиться. И умер сын божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения он воскрес; это несомненно, ибо невозможно".
Впрочем, это "рассуждение" лежит уже за пределами доводов, поскольку оно относится к числу уловок или софизмов, о которых будет сказано ниже.
Доводы "к доверию". Довод "доверия к очевидному" состоит из следующих обязательных компонентов: описания наблюдения, названия наблюдателя - "третьей стороны", характеристики "третьей стороны" как способной к наблюдению. Например: "В лесу водятся волки (наблюдение). Так говорят старожилы ("третья сторона" с элементами характеристики)".
Довод "доверия к логосу" состоит из рассуждения, названия рассуждающего - "третьей стороны", характеристики "третьей стороны" как способной рассуждать правильно. Например: "Главное в человеке - разум (рассуждение). Так сказал выдающийся мыслитель древности Сенека (название "третьей стороны" и характеристика)".
Довод "доверия к сопереживанию" ("к отвержению") состоит из названия убеждаемого, названия объекта и предмета сопереживания (отвержения), названия "третьей стороны", которая оценивает отношения между убеждаемым и объектами сопереживания с точки зрения психологической возможности и целесообразности акта сопереживания (отвержения), характеристики "третьей стороны" как способной к такой оценке. Например: "Выдающийся борец за гражданские права негров Мартин Лютер Кинг ("третья сторона" и ее характеристики) учил, что служители церкви (убеждаемые), если они хотят, чтобы каждый житель Америки - и белый, и черный (объекты сопереживания) - пользовались всеми правами человека (предмет сопереживания), должны призывать свою паству к массовым ненасильственным действиям".
Довод "доверия к обещанию" ("к угрозе") включает такие обязательные части: название предмета обещания (угрозы), название "третьей стороны" и характеристику "третьей стороны" как способной оценить психологическую значимость и реальность обещания (угрозы). Например: "Полное спокойствие (предмет обещания) может дать человеку только страховой полис, - ответил Остап... - Так вам скажет любой агент по страхованию жизни" ("третья сторона" и ее характеристика).
В указанной группе доводов характеристика может сводиться к простому названию лица, если это лицо широко известно как обладающее соответствующим авторитетом, или к названию общественного авторитетного источника. Названию (имени) лица могут сопутствовать добавочные названия, вроде "свидетель", "старожил" и пр. (характеристика наблюдавшего), "философ", "ученый" (характеристика рассуждающего), "борец за гражданские права", "публицист" (характеристика сопереживающего) и пр. К этим названиям, в свою очередь, могут добавляться характеризующие определения. Реже используются дополнительные доводы, примеры, подтверждающие авторитет "третьей стороны".
Рядом с основными разновидностями доводов "к доверию" стоит довод "к глобальному доверию", когда лицо или источник считаются авторитетными во всех отношениях - как умеющие правильно наблюдать, рассуждать, сопереживать и отвергать, обещать и угрожать - словом, умеющие все.
Доводы "к недоверию". Необходимо с самого начала уточнить, что термин "недоверие" относится к способностям "третьей стороны", а не к ее сознательным намерениям. Если "третья сторона" преднамеренно выдает за очевидное то, чего не было, за логичное - то, что нелогично, за вероятный объект сопереживания - то, чему убеждаемый наверняка не станет сопереживать, и пр., то мы имеем дело не с доводами, а с уловками или софизмами, о которых, как уже сказано, речь пойдет ниже.
Основные компоненты довода "недоверия к очевидному" - это описание наблюдения, название "третьей стороны" - наблюдателя и характеристика "третьей стороны" как неспособной к правильному или точному наблюдению. Например: "Свидетель говорит, что он это видел, но этому свидетелю нельзя доверять: он полуслеп".
Основной компонент довода "недоверия к логосу" - это рассуждение, название рассуждающего - "третьей стороны" и характеристика "третьей стороны" как неспособной к точному, адекватному рассуждению. Например: "Ученый-историк утверждает, что данное событие должно произойти, но ему нельзя верить: он не обнаруживает умения правильно строить логические умозаключения".
Довод "недоверия к сопереживанию" ("к отвержению") состоит из названия убеждаемого, названия объекта и предмета сопереживания (отвержения) и характеристики "третьей стороны" как неспособной дать точную или правильную оценку, названия "третьей стороны", оценивающей психологическую вероятность акта сопереживания (отвержения). Например: "Публицист говорит, что данная группа людей должна поступить определенным образом, поскольку она сочувствует другой группе людей, но публицисту нельзя верить: он не знает чувств этих групп людей, недостаточно разбирается в социальной психологии".
Довод "недоверия к обещанию" ("к угрозе") состоит из названия предмета угрозы (обещания) и "третьей стороны", а также ее характеристики как неспособной оценить психологическую значимость обещания или угрозы для убеждаемого. Например: "Политики, публицисты полагают, что данная группа людей будет действовать под влиянием того или иного обещания или угрозы. Не верьте им: они недостаточно знакомы с интересами этих людей, недостаточно осведомлены в вопросах индивидуальной и массовой психологии".
В отличие от предшествующей группы доводов "характеристика" основывается здесь прежде всего на дополнительных доводах и конкретных примерах неспособности к наблюдению, рассуждению и психологической оценке.
Доводы "к доверию" распространены очень широко. Это в особенности касается "доверия к логосу".
Иллюстрация двадцать четвертая
В упомянутой выше блестящей речи Спасовича читаем:
Господа, я не специалист, но учебники я перелистывал, и вот что я нашел в самых употребительнейших из них... у Шауештейна говорится, что никаких признаков нет верных, устойчивых, непостоянны даже пена, даже отек легких... Майр говорит, что как только наступает гниение, уже нельзя определить, имеешь ли перед собой прижизненный или посмертный сток крови... Окстон вскрыл 90 трупов в 55-часовое время после смерти и ее не нашел.
Наряду с "доверием к логосу" упомянутая речь может быть и иллюстрацией "доверия к очевидному".
Иллюстрация двадцать пятая
Ведущий сотрудник американского исследовательского института Ч. А. Мюррей привлек внимание общественности таким парадоксом: "Бедность сокращалась в пятидесятых годах при относительно низких расходах на вспомоществование; бедность сокращалась в шестидесятых годах при относительно высоких расходах на вспомоществование; бедность не сокращалась в семидесятых годах при очень высоких расходах на вспомоществование..." Рассуждая о проблемах современного капитализма, видный американский экономист и публицист Дж. Гилдер напоминает читателям о прошлом, когда в сознании народа существовал только один путь к достатку: труд... По мнению шведского психолога Магнюсона, бюрократизация и субсидирование жизни создают в людях "комплекс заученной беспомощности". Многие перестали даже мечтать о том, чтобы стать независимыми и самостоятельными, обходиться без помощи государства. Растут поколения инфантильных граждан, привыкших ждать и требовать помощи... Практика показывает, что здесь что-то не так...(из журнала "Знамя").
Для характеристики довода "к глобальному доверию" обратимся к двум произведениям.
Иллюстрация двадцать шестая
- Ты что-то мне говорил насчет осторожности с кулаком. Это как надо понимать? - спросил Давыдов. - А вот как, - секретарь покровительственно улыбнулся, - есть кулак, выполнивший задание по хлебозаготовкам, а есть - упорно не выполняющий. Со вторым кулаком дело ясное: сто седьмую статью ему, и - крышка. А вот с первым сложнее. Как бы ты, примерно, с ним поступил? - Давыдов подумал... - Я бы ему - новое задание. - Это здорово! Нет, товарищ, так не годится. Этак можно подорвать всякое доверие к нашим мероприятиям. А что скажет тогда середняк?.. Ленин нас учил серьезно учитывать настроения крестьянства, а ты говоришь "вторичное задание". Это, брат, мальчишество. - Мальчишество?- Давыдов побагровел. - Сталин, как видно... ошибся, по-твоему, а? - При чем тут Сталин? - Речь его читал на конференции марксистов, этих, как их... Ну, вот земельным вопросом они... да как их, черт? Ну, земельников, что ли! - Аграрников? - Вот-вот! - Так что же? - Спроси-ка "Правду" с этой речью. - Управдел принес "Правду". Дадыдов жадно шарил глазами. Секретарь, выжидательно улыбаясь, смотрел ему в лицо (Шолохов. Поднятая целина).
Своеобразную карикатуру на широкое распространение довода "к глобальному доверию" (используемому далеко не всегда так же бескорыстно и с лучшими намерениями, как в цитированном выше отрывке) имеем в следующей оригинальной зарисовке.
Иллюстрация двадцать седьмая
В издательство входит обыкновенный молодой человек со скоросшивателем в руках. Он смирно дожидается своей очереди и в комнату редактора вступает, вежливо улыбаясь. - Тут я вам месяц назад подбросил свой романчик... - Как называется? - "Гнезда и седла" - Да... "Гнезда и седла". Я читал. Читал, читал. Знаете, он нам не подойдет. - Не подойдет? - К сожалению. Очень примитивно написано. Даже не верится, что автор этого произведения - писатель. - Позвольте, товарищ. Я - писатель. Вот пожалуйста. У меня тут собраны все бумаги. Членский билет горкома писателей. Потом паспорт. Видите, проставлено: "Профессия - писатель"... - Возможно, возможно. Но это не играет роли. Разве так работают? В первой же строчке вы пишете: "Отрогин испытывал к наладчице Ольге большого, серьезного, всепоглощающего чувства". Что это за язык? Ведь это нечто невозможное! - Как раз насчет языка вы меня извините... Всех ругали за язык, даже Панферова, я все вырезки подобрал. А про меня там ни одного слова... - Товарищ, вы отнимаете у меня время. Мы не можем издать книгу, где на каждой странице попадаются такие метафоры: "Трамваи были убраны флагами, как невесты на ярмарке". Что ж, по-вашему, невесты на ярмарке убраны флагами? Просто чепуха. - Это безответственное заявление, товарищ У меня есть протокол заседания литкружка при глазной лечебнице, где я зачел свой роман. И вот резолюция... - Одним словом, до свидания! - Нет, не до свидания. У меня к вам еще одна бумажка есть. - Не надо мне никакой бумажки. Оставьте меня в покое. - Это записка. Лично вам. - Все равно. - От Ягуар Семеныча. - От Ягуар Семеныча? Дайтека ее сюда. Да вы присядьте. Так, так. Угу. М-м-мда. Не знаю, может быть, я ошибся. Хорошо, дам ваши "Гнезда" прочесть еще Тигриевскому. Пусть посмотрит. В общем, заходите завтра. А примерный договор пока что набросает Марья Степановна, Завтра и подпишем. Хорошее там у вас место есть в "Седлах". Отрогин говорит Ольге насчет идейной непримиримости. Отличное место.
Ну, кланяйтесь Ягуару (Ильф, Петров. Любовь должна быть обоюдной).
Итак, редактора "убедили". И решающую роль сыграл довод, суть которого в том, что Ягуар все видит, все понимает и уж конечно знает, кому сочувствовать, сопереживать и кого отвергать. Впрочем, то, что убедило редактора, - это уже не довод, а карикатура на довод, одна из знаменитых уловок в споре, которую античные риторы называли "argumentum ad verecundiam" ("из глубокого почтения, благоговения").
Довод "недоверия к очевидному" может быть проиллюстрирован следующим отрывком из "Братьев Карамазовых". Адвокат Фетюкович ставит под сомнение показания лакея Григория (заметим, правдивые). Обратим внимание не только на основной довод, но и на ловко построенную цепь индуктивных умозаключений.
Иллюстрация двадцать восьмая
- Теперь могу ли обратиться к вам с вопросом, если только позволите, - вдруг и совсем неожиданно спросил Фетюкович, - из чего состоял тот бальзам, или, так сказать, та настойка, посредством которой вы в тот вечер, перед сном. как известно из предварительного следствия, вытерли вашу страдавшую поясницу, надеясь тем излечиться? - Григорий тупо посмотрел на опросчика и, помолчав несколько, пробормотал: - Был шалфей положен. - Только шалфей? Не припомните ли еще чего-нибудь?- Подорожник был тоже. - И перец, может быть? - любопытствовал Фетюкович. - И перец был. - И так далее. И все это на водочке? - На спирту. - Вытерши спину, вы ведь остальное содержание бутылки, с некоею благочестивою молитвой, известной лишь вашей супруге, изволили выпить, ведь так?- Выпил. - Много ли примерно выпили? Примерно? Рюмочку, другую? - Со стакан будет. - Даже и со стакан. Может быть, и полтора стаканчика? - Григорий замолк. Он как бы что-то понял. - Стаканчика полтора чистенького спиртику - оно ведь очень недурно, как вы думаете? Можно и "райские двери отверсты" увидеть, не то что дверь и сад? - Григорий все молчал. Опять прошел смешок в зале... - Не знаете ли вы наверно, - впивался все более и более Фетюкович, - почивали вы или нет в ту минуту, когда увидели отворенную в сад дверь? - На ногах стоял. - Это еще не доказательство, что не почивали (еще и еще смешок в зале). Могли ли, например... если бы вас кто спросил о чем - ну, например, о том, который у нас теперь год? - Этого не знаю. - А который у нас теперь год, нашей эры... не знаете ли?.. - Фетюкович... с достоинством поклонился и объявил, что расспросы свои закончил. Конечно, и в публике и в присяжных мог остаться маленький червячок сомнения в показании человека, имевшего возможность "видеть райские двери" в известном состоянии лечения, и, кроме того, даже не ведающего, какой нынче год от рождества Христова; так что защитник своей цели все-таки достиг.
Иллюстрация двадцать девятая
В уже упоминавшейся речи В Д. Спасович, в частности, сказал:
- Я, господа, уважаю всякий законный, по закону юридическому или по природе и законам вещей авторитет, но я не допускаю авторитетов безусловных, в особенности, когда от оракула этого авторитета зависит судьба человека - смертная казнь или каторжные работы. Я думаю, что не обижу и не скажу ничего неприятного для экспертов Блюмберга, Главацкого, Горалевича, Павловского, сказав, что они не то что дилетанты, но и не полные специалисты, так сказать, полуспециалисты, такие, например, каким бы я был критиком, если бы мне дали разрешать тонкие вопросы права полицейского, финансового или административного. Все эксперты - искусные люди в применении помощи живому больному человеку, но не в исследовании причин смерти умершего. Лекции судебной медицины, этой крайней специальности в кругу медицинских знаний, - предмет второстепенный, остающийся в наших тетрадях, да собственный опыт - десятка два вскрытий, а эти опыты куда как недостаточны - все это способствует образованию поспешных индукций, общих выводов из нескольких случайных примеров... Я надеюсь, господа судьи, что вы не пойдете по этой опасной стезе, что вы не поверите экспертам Главацкому, Горалевичу, Блюмбергу и Павловскому и их рубящему, как топор, выводу...
Довод "недоверия к логосу" очень часто встречается и в публицистике.
Иллюстрация тридцатая
Для того, чтобы доказать необоснованность принятых решений о недопустимости проживания людей на загрязненных территориях, А. Адамович в качестве аргумента приводит факт несовпадения количественных оценок возможных отдаленных последствий облучения, которые ему сообщил академик АМН СССР А. И. Воробьев или высказывает академик Н. М. Амосов, с оценками, приведенными вице-президентом АМН Л. А. Ильиным в "Известиях" от 18 сентября 1986 года... Видимо, уважаемый писатель не знает, что весь вопрос об отдаленных последствиях облучения в малых дозах не только научный, но и несет в себе значительную риторическую нагрузку. Все дело в том, что еще никому в мире не удалось наблюдать... случай, который бы явно подтвердил появление рака или генетических нарушений (именно эти патологии обычно относят к отдаленным последствиям) в результате облучения в малых дозах... Количественное выражение рассчитанных отдаленных последствий оказывается напрямую связанным с неизбежными при этом допущениями и предположениями, закладываемыми в расчеты. Отсюда и различные оценки (из журнала "Новый мир").
Не менее часто встречается в современной публицистике и довод "недоверия к сопереживанию". Ср. там же:
В связи с тем, что социальные проблемы чернобыльской аварии писателем преподносятся искаженно... рецензируемую статью нельзя признать полезной и рекомендовать к публикованию.
Иллюстрация тридцать первая
В том же номере "Нового мира":
У энтузиастов повсеместной "аэсизацин" нервы крепкие. Если уж они (устами Петросьянца) в первые же дни могли бросить прямо в лицо, в глаза женщинам и детям, бегущим от Чернобыля, как в свое время от фашистов: "Наука требует жертв", - тогда с нервами у этих людей все в порядке. А как же с совестью и с гражданской ответственностью? (Адамович).
А вот другой пример, иллюстрирующий остроумно использованный довод "недоверия к очевидцам".
Иллюстрация тридцать вторая
...Ад обнаружен! Многотиражная газета "Нефтяник Башкирии" стала самым читаемым изданием недели в республике, воспроизведя помещаемую в "Комсомольце Удмуртии" перепечатку заметки финской газеты "Амменусастия" "Мы бурим через врата ада" (автор Стен Миллир, перевод В. Краюшкина).
Ученые, которые пробурили скважину глубиной 9 миль (14,4 километра) для изучения движения массивных плит под поверхностью земли, заявляют, что они обнаружили ад.
Участник работ советский геолог Дмитрий Аззаков сказал, что ужасающая тварь с крыльями, извергающая громкие проклятья, вылетела из скважины перед тем, как были спущены в ствол микрофоны.
Примечание редакции: Насчет ада не знаем, а вот людей, здесь упомянутых, в действительности не существует (из "Комсомольской правды").
Яркий образец убеждающей речи, в которой довод "к отвержению через сопереживание" подкреплен доводом "к недоверию", дан в драме В. Шекспира "Юлий Цезарь". Здесь представлена характеризуемая своеобразной логикой речь Антония на похоронах Цезаря. Брут обвиняет Цезаря в честолюбии: Цезарь не искренен, не сопереживает римлянам, он лишь искал популярности, славы. Брут не прав. Факты говорят об обратном. Цезарь любил римлян. Значит ли это, что Брут не любил римлян, что Рим должен его отвергнуть? Антоний не говорит об этом прямо. Но весь смысл его искусной речи сводится именно к этому.
Иллюстрация тридцать третья
Антоний. Друзья, сограждане, внемлите мне. / Не восхвалять я Цезаря пришел, / А хоронить. Ведь зло переживает / Людей, добро же погребают с ними. / Пусть с Цезарем так будет. Честный Брут / Сказал, что Цезарь был властолюбив, / Коль это правда, это тяжкий грех. / За это Цезарь тяжко поплатился. / Здесь с разрешенья Брута и других, - /А Брут ведь благородный человек,/ И те, другие, тоже благородны, - / Над прахом Цезаря я речь держу./ Он был мне другом искренним и верным, / Но Брут назвал его властолюбивым,/ А Брут весьма достойный человек. / Гнал толпы пленников к нам Цезарь в Рим, / Их выкупом казну обогащая, / И это тоже было властолюбьем? / Стон бедняка услыша, Цезарь плакал, / А властолюбье жестче и черствей; / Но Брут назвал его властолюбивым, / А Брут весьма достойный человек. / Вы видели, во время Луперкалий / Я трижды подносил ему корону, / И трижды он отверг - из властолюбья? / Но Брут назвал его властолюбивым, / А Брут весьма достойный человек. / Что Брут сказал, я не опровергаю. / Но то, что знаю, высказать хочу. / Вы все его любили по заслугам, / Так что ж теперь о нем вы не скорбите? / О справедливость! Ты в груди звериной, / Лишились люди разума. Простите, / За Цезарем ушло в могилу сердце. / Позвольте выждать, чтоб оно вернулось. Первый гражданин. В его словах как будто много правды. Второй гражданин. Выходит, если только разобраться, / Зря Цезарь пострадал. Третий гражданин. А я боюсь, / Его заменит кто-нибудь похуже. Четвертый гражданин. Вы слышали? Не взял короны Цезарь; / Так, значит, не был он властолюбив. Первый гражданин. Тогда они поплатятся жестоко (пер. М. Зенкевича).
В отличие от доводов "к доверию" доводы "к вере" в принципе не требуют каких-либо обоснований. Таким образом, они представляют собой самостоятельный, хотя и слепой аргумент. Можно сказать, что довод "к вере" - это доведенный до крайности (а иногда и до абсурда) довод "к глобальному доверию". В определенном отношении сфера применения рассматриваемого довода весьма ограниченна. Практически он бесполезен там, где есть установка на наблюдение или на рассуждение. Иное дело установка на действие и связанные с ней доводы "к этосу" и "к пафосу". Так или иначе, этос теснейшим образом связан с верой.
Будучи слепым аргументом, довод "к вере" все же заслуживает глубокого уважения и внимания, когда он апеллирует только "к сопереживанию". Так, евангельское изречение "Судьи, покарайте грех, но пощадите грешника!" не раз встречается в речах уже неоднократно упоминавшихся выдающихся русских юристов. С ним можно и нужно спорить, ибо далеко не всегда можно отделить грех от грешника, да еще и не дать грешнику воспользоваться плодами его греха. И все же оно в принципе не противоречит общечеловеческим моральным ценностям. В этом отношении чрезвычайно поучительна сцена из "Братьев Карамазовых", где довод "к отвержению по причине сопереживания" вступает в противоборство с доводом "к вере".
Иллюстрация тридцать четвертая
[Иван] - Одну, только одну еще картинку... очень уж характерная, и главное, только что прочел... Это было в самое мрачное время крепостного права... Был тогда в начале столетия один генерал, генерал со связями большими и богатейший помещик, но из таких (правда, и тогда уж, кажется, очень немногих), которые, удаляясь на покой со службы, чуть-чуть не бывали уверены, что выслужили себе право на жизнь и смерть своих подданных... Ну вот живет генерал в своем поместье в две тысячи душ, чванится, третирует мелких соседей как приживальщиков и шутов своих. Псарня с сотнями собак и чуть не сотня псарей, все в мундирах, все на конях. И вот дворовый мальчик, маленький мальчик, всего восьми лет, пустил как-то, играя, камнем и зашиб ногу любимой генеральской гончей. "Почему собака моя любимая охромела?" Докладывают ему, что вот, дескать, этот самый мальчик камнем в нее пустил и ногу ей зашиб. "А, это ты, - оглядел его генерал, - взять его!" Взяли его, взяли у матери, всю ночь просидел в кутузке, наутро чем свет выезжает генерал во всем наряде на охоту, сел на коня... вокруг собрана дворня для назидания, а впереди всех мать виновного мальчика. Выводят мальчика из кутузки. Мрачный, холодный, туманный осенний день, знатный для охоты. Мальчика генерал велит раздеть, ребеночка раздевают всего донага, он дрожит, обезумел от страха, не смеет пикнуть. "Гони его!" - командует генерал. "Беги, беги!" - кричат ему псари, мальчик бежит... "Amy его!" - вопит генерал и бросает на него всю стаю борзых собак. Затравил в глазах матери, и псы растерзали ребенка в клочки!.. Ну... что же его? Расстрелять? Для удовлетворения нравственного чувства расстрелять генерала? Говори, Алешка!.. - Расстрелять! - тихо проговорил Алеша, с бледною, перекосившеюся какой-то улыбкой подняв взор на брата... - Браво! - завопил Иван в каком-то восторге... Я сказал нелепость, но... Есть ли в мире существо, которое могло бы и имело право простить?.. И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастье на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливыми? - Нет, не могу допустить. Брат, - проговорил вдруг со засверкавшими глазами Алеша, - ты сказал сейчас: есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Но существо это есть, и оно может все простить, всех и вся и за все, потому что само отдало неповинную кровь свою за всех и за все. Ты забыл о нем, а на нем-то и созиждется здание, и это ему воскликнут: "Прав ты, господи, ибо открылись пути твои"...
Напротив, довод "к вере", который опирается на безотчетное отвержение "неугодных богу" и поощрение тех, кто ему угоден, не только слеп, но всегда опасен. Вот ярчайший пример того, в какое грозное и социально опасное оружие обращаются такие доводы "к вере" в устах человека, овладевшего искусством убеждать.
Иллюстрация тридцать пятая
...Тогда среди бескрайних просторов моря, среди окружающего безмолвия, человек, сидевший на веслах, вскинул бледное в предрассветном сумраке лицо и, пристально посмотрев на человека, сидящего на корме, произнес: - Я брат канонира, которого расстреляли по вашему приказу... - Старик медленно поднял голову... - Кто вы? - переспросил старик. - Я же вам сказал. - Что вы от меня хотите? - Матрос бросил-весла, скрестил на груди руки и ответил: - Я хочу вас убить... - Как вас зовут? - спросил старик. - Зовут меня Гальмало, впрочем, вам вовсе не обязательно знать имя того, кто вас убьет!.. - Как раз в эту минуту над горизонтом поднялось солнце. Первый луч упал прямо на лицо матроса, подчеркнув дикарскую выразительность черт. <...> - Я готов, - ответил старик и спокойно добавил: - А где же священник? - Матрос удивленно поднял на него глаза: - Священник? - Да, священник. Я ведь позвал к твоему брату священника. Стало быть, и ты должен позвать. - Издали доносились отзвуки боя, становившегося все тише... - У тех, кто умирает там, есть священник, - произнес старик... Матрос в раздумье потупил голову. - ...Слышишь выстрелы? Там на корвете в эту минуту гибнут люди, там они стонут в предсмертных муках, там мужья, которые больше никогда не увидят своих жен, там отцы, которые больше никогда не увидят своих детей, братья, которые, подобно тебе, не увидят своего брата. А по чьей вине? По вине твоего собственного брата. Ты ведь веруешь в бога? Так знай же, что бог страдает сейчас, бог страдает в лице своего сына, христианнейшего короля Франции., который еще дитя, подобно дитяти Иисусу, и который заточен в тюрьме Тампль; бог страдает в лице своей святой бретонской церкви; бог страдает в поруганных своих храмах... бог страдает в лице убиенных пастырей церкви. В борьбе нечестивцев против священников, в борьбе цареубийц против короля, в борьбе сатаны против бога ты держишь руку сатаны. Брат твой был первым пособником дьявола, а ты второй его пособник... Что ж, торопись, помогай дьяволу не медля. Да, я покарал твоего брата, но знай: я лишь орудие в руке божьей. Ого, да ты, как видно, берешься судить пути господни, ты, чего доброго, будешь осуждать и гром, который разит с небес! Он падет на твою голову, несчастный. Берегись! А уверен ты, что я нахожусь в состоянии благодати? Не знаешь? Ну что ж, действуй. Делай то, что задумал. Ты волен ввергнуть меня, да и самого себя в ад. В твоей власти погубить в геенне огненной наши бессмертные души. Но отвечать перед господом будешь ты один. Здесь нет никого, кроме нас с тобой да морской пучины. Что ж, начинай, действуй, рази. Я стар, а ты молод, я без оружия, а ты вооружен, так убей же меня. - Старик говорил, стоя во весь рост, и голос его покрывал рокот моря; в лад с ударами волны о днище гички высокая фигура попадала то в полосу света, то в полосу тени; матрос побледнел как мертвец, крупные капли пота струились по его лбу, он дрожал как осиновый лист и время от времени подносил к губам свои четки; когда старик замолк, он отбросил в сторону пистолет и упал не колени. - Смилуйтесь, ваша светлость! Простите меня, - вскричал он. - Сам господь бог глаголет вашими устами. Я виновен. И брат мой был виновен... Располагайте мною. Приказывайте. Я ваш слуга. - Прощаю тебя, - произ-нес старик (Гюго. Девяносто третий год).
Рецепт седьмой
Проанализировав вероятную коммуникативную установку убеждаемого и придя к выводу, что обычные (основные) доводы - "к очевидному", "к логосу", "к пафосу", "к этосу" - могут оказаться неэффективными или малоэффективными, нужно обратиться к вспомогательным доводам. Здесь особенно важны предварительные сведения (или интуиция), позволяющие судить о наблюдательности, познаниях, социальных симпатиях и антипатиях, физиологии убеждаемого и пр. Затем следует построить соответствующую вспомогательную схему "к доверию" (а также, в случае надобности, "к глобальному доверию" или даже "к вере" или "к недоверию". При этом нужно помнить, что данная группа доводов, хотя она и носит, с чисто теоретической точки зрения, только вспомогательный характер, сплошь и рядом играет решающую роль в процессе убеждения. Словесное оформление доводов "к доверию" и "к недоверию" зависит от характера основного довода (см. замечания выше). Но у них есть и общая специфическая черта: все они опираются на внутреннюю изобразительность, на изображение уверенного или неуверенного эмоционального настроя убеждения, на постепенное или резкое нарастание, постепенное или резкое снижение и пр.
Именно в доводах "к доверию" и "к недоверию" используются основные средства усиления изобразительности, изучение которых восходит к истокам риторики (и в роли которых она до сих пор не смогла хорошо разобраться) - риторические фигуры. Им и будет посвящена значительная часть последующих публикаций.
________________________
© Хазагеров Томаз Григорьевич
© Ширина Лидия Сергеевна
