Острый, до  слёз в глазах, осенний ветер гнал по асфальту набережной бронзовые окалинки опавших листьев. С тоской в глазах и неясной тревогой смотрел Илюхин с парапета набережной на темень медленной Волги, на далёкие огоньки на противоположном берегу.

    После двух часов лёту из суматошной Москвы всё это вокруг казалось по-деревенски заброшенным, потаённым, задумавшимся перед чем-то, или над чем-то. И почему-то захотелось Илюхину сформулировать возникшую у него мысль какой-нибудь афористичной фразой – но красивые слова были для него всегда этикеткой фальши, «виньеткой ложной сути». Как те, громкие, красивые слова о родине, о народе, о высшей справедливости, которые, в конце концов, перетекают в чью-то выгоду и карьеру. Личный эгоизм правил миром. И наступала злость, а потом душевная и физическая усталость.

      Уже несколько дней размышлял Илюхин над свежей загадкой. Почему его высокая административная инстанция разыскала в суматохе толпы и отправила в этот волжский город Саратов, на какие-то непонятные курсы? Его – нигилиста-пофигиста, забияку, хулигана, дважды разведённого, поменявшего-разменявшего много чего в своей жизни?.. Абсолютно неясно, загадочно и очень интересно.

      Он вошёл в фойе гостиницы, которая была указана в его командировочном предписании, положил на стойку регистраторши свой затрёпанный паспорт.

          - Только трёхместные номера – чётко и быстро сказала дежурная. Но Илюхин и не возражал, ожидая совсем обратного.

В номере с приличной обстановкой, даже ковром на полу и беспрерывно журчащим унитазом уже находились двое жильцов. Поздоровавшись по-московски с высокомерным панибратством, Илюхин разместил свой портфель за спинкой кровати и сел, потирая покрасневшие на октябрьской промозглости кисти рук. Взглядом бывшего следователя и вообще повидавшего кое-что в этой жизни человека мельком оглядел-ощупал двух своих соседей.

        - Хе-хе, - прокашлялся Илюхин. – Ну, и что нам предстоит завтра в этом славном своим разбойничьим замесом городе Саратове?           

        - Да что – ничего, - безразлично отозвался один, кровать которого находилась напротив. Он потягивал «Жигулевское», внешность спокойная, не наглая. – Вот смотаюсь завтра на завод техстекла, потом на товарку вагон заказать – и миссия закончена моя.

       Второй сосед, в трико, оттянутом на коленках пузырями, произнёс задумчиво:

- А и сам не знаю, чего меня вызвали… Возможно, на должность преподавателя в местном юридическом институте. Ещё полгода назад подавал заявку на кафедру криминалистики. Возможно, так.

      - Меня тоже зачем-то вызвали сюда, - сказал Илюхин соседу в трико. – Покажи, пожалуйста, если не тайна, свою бумажку с вызовом.

       Сосед порылся в кармане висевшего на стуле пиджака и доброжелательно протянул  свой бланк вызова Илюхину. Тот сверил тексты, которые были полностью идентичны, не считая анкетных данных.

        - Ну да, - задумчиво сказал Илюхин. – Похоже нас вербует какая-то транснациональная мафия, типа «Гербалайфа» или «Сейф-инвеста». Они не поскупились на расходы – и теперь на завтрашнем заседании будут зомбировать нас под тихую музыку и сладкие голоса ведущих о способах многомиллионных обогащений путём многоуровнего маркетинга. Как иначе объяснить сиё послание – не знаю.

         - Выходит так, что это не вызов на работу в институт, - вздохнул расстроенно сосед. И протянул руку Илюхину. – Апухтин Слава.       

      -  Пиво, водку? – пожав руку соседу, спросил Илюхин.

      -  Водку, - опять вздохнув, сказал сосед.

      -  И пиво? – уточнил Илюхин. 

Сосед соглашающее кивнул головой.      

       Можно было вообще-то и не тащиться неизвестно зачем за тысячу километров. Но жизнь и прекрасна, главным образом, своей неожиданностью, загадочными вариациями случайностей. Да и надоело Илюхину последний год бултыхаться в мутной луже чужого бизнеса офисной инфузорией. Год с небольшим тому назад расстался он, психанув, с последней своей следственной должностью. Устав, замучившись процессуальным образом оспаривать указания вышестоящих начальников, настаивать на своей позиции по квалификации различных паскудных, преступных, кромешно-наглых деяний и доказывать своё понимание справедливости. Взял – и хлопнул дверью. Дверь захлопнулась – а потом отскочила и вдарила Илюхину в зад. «Уйдёшь из органов – пожалеешь!» - сказала дверь. Москва – город маленький, та же деревня. Как в деревне, в ней весьма быстро распространяется информации по смежным структурам. Помыкавшись несколько месяцев совсем без работы, устроился Илюхин в страховую фирму дознавателем по розыску угнанных страховых автомобилей. 

       Полночи ворочался Илюхин на пахнущих хлоркой гостиничных простынях. Маялся  мыслями о своей беспутной жизни в беспутной России. Уж сорок лет нет бухты кораблю. Под окончании своих размышлений захотелось ему закрыть своей грудью какую-нибудь амбразуру. 

 * * *

Утром, ровно в девять в номер вошёл паренёк в курсантской форме и объявил фамилии Илюхина и Апухтина. Курсант внимательно просмотрел протянутые ему паспорта и сверил их с какой-то ведомостью. Из гостиницы на служебном микроавтобусе привезли к зданию областного Управления внутренних дел. У входа в конференц-зал двое курсантов с повязками на рукавах опять сверили их паспорта с какой-то таинственной ведомостью.

      Людей в зале было лишь на два первых ряда. В президиуме за столом сидели уже молодой майор с  эмблемами  следственной службы и пожилой угрюмый мужчина  в штатском.

      Майор, не поднимаясь из-за стола, объявил в качестве приветствия, чтобы все отключили свои телефоны и другие имеющиеся гаджеты.  Апухтина это насторожило, а Илюхину – даже понравилось, мол, мероприятие это, не туфта какая-то.

       Майор поднялся из-за стола и заговорил. Было заметно, что непривычен он к выступлениям. Его интонации напоминали доклад подчинённого начальнику, будто он в чем-то оправдывался перед присутствующими.

      - Не буду говорить не модное теперь «товарищи», скажу просто: коллеги. Трудно сформулировать. Короче говоря, как-будто призываю вас на плаху. Вернее, на жертву… Во имя чего?... Не ради славы и зарплаты. Нет. Во имя справедливости в отчизне… Чёрт бы побрал эти громкие слова… Вот мы с генералом уже дали согласие, - майор показал на угрюмого в штатском и назвал его фамилию. По залу пронёсся шёпот.  Фамилия бывшего «важняка» из генеральной прокуратуры вызывала в среде следственных профессионалов большое уважение. -… Нас, так сказать, уже завербовали, теперь мы вербуем вас. – Майор при этом извиняющее улыбнулся, а бывший «важняк» криво усмехнулся.

      - Это мы куда же лезем? – прошептал Апухтин на ухо Илюхину и заёрзал на стуле.

        - Поглядим-посмотрим, кажется, интересно, - шёпотом отозвался Илюхин.

      - Не-е, по-моему, это или капкан какой-то, или глупость большая. – Апухтин уверенно замотал головой.

Майор продолжал свою речь уже с воодушевлением:

     - … Дело предстоит громадное. Дело – особой государственной важности .Когда-то Ярослав Мудрый, как вам всем известно, ввёл в древней Руси свой свод законов – Русскую Правду. Чтобы кромешный бардак ликвидировать в государстве. Без справедливых законов, понятно, порядка не будет. А через несколько веков Иван Грозный, радетель государства, придумал исполнительный орган для соблюдения законов – опричнину…

       - Вот тут и началась великая смута, - опять шепнул на ухо Илюхину его сосед.            

… Наша задача в нашей работе – это выявление и искоренение всяческого мздоимства и лихоимства по верхнему уровню власти. Так сказать, капитальный ремонт государственного аппарата ЭРФЭ, - и майор отёр пот со лба. – Вы, сидящие в зале, кандидаты четвёртого сектора нашей службы. Всего будет шесть секторов. Каждый со своим направлением. Нашим президентом вскоре будет издан указ о создании нашей службы и определением полномочий. Вы, конечно, скажете, что подобных служб у нас и так до хрена и больше. Так. Но! Наша служба будет, как МЧС на территории природного бедствия. И сама наша служба будет экстремальной, с собственной системой субординации. Так сказал президент. И он  сказал, что главное в нашей работе – честность…

     - А что это он всё президенту лысину лижет? – опять шепнул Апухтин Илюхину.

        - Ну, наверное, так надо, по регламенту, - тихо хмыхнул Илюхин.

        -… По принципу честности и неподкупности наша спецчасть и отбирала ваши кандидатуры по личным делам с фильтром тонкой очистки действующих и бывших сотрудников. Вот так, коллеги, в общих чертах. Это просто вводная часть. Желание своё вы, конечно, выразите, когда начнёте заполнять анкеты. А анкет всяческих будет куча. Анализировать их будут и психологи-специалисты, и детекторы-компьютеры. Хотя, - майор отёр со лба пот,- сам не очень-то в них верю. Как говорится, время покажет. Через месяц, примерно, курсы закончатся.

   Целую неделю шли всяческие анкеты, тесты на всевозможных датчиках  и анализы, как у призывников в солдаты. Потом курсы лекций без записи в конспекты и на диктофоны. За этим порядком следили строго. Апухтина такой порядок сразу же напугал, а Илюхина – порадовал. Лекции по теме – состояние дел на «кухне» государства. На «кухне» творилось такое, что некоторые из курсантов ахали вслух. Чаще всех ахал сосед Илюхина.

      -  Не-е, - изумлённо проговаривал шёпотом Апухтин, - без вмешательства инопланетян тут не разобраться и порядка не навести… Опричникам тут не справиться.

       Жили всё также в трехместном номере. Вместо отъехавшего менеджера-снабженца подселили словоохотливого журналиста из сельской местности. Так он сам назвался. И вообще слишком много рассказывал о своей персоне, будто пересказывая придуманную оперативную «легенду». Илюхин с Апухтиным прикинули профессионально меж собой, что «журналист» - подсадной, одна из проверок на вшивость, и держались с ним абсолютно индифферентно, выдавая  себя за научных работников, приехавших в Саратов на конференцию по «философским наукам». На разговоры, затрагивающие интимные сферы и политические аспекты, демонстративно не вступали.

     После прослушанных лекций, выйдя на улицу, они могли разговаривать или одними междометиями, или нецензурными, короткими фразами, как грузчики после зарплаты. Лекторы-преподаватели, умницы- интеллигенты при галстуках в костюмах, и – богемного обличья, небрежные, но тоже – умные, сменяли друг друга. Одни «проповедовали», другие – «делились мыслями». Одни – вещали, в общем, по теории, другие – конкретно, по характеру и направлениям будущей службы. Слушателям лекций вполне уверенно сообщили, что при Совбезе страны создаётся, уже «категорически» утверждённый особый следственный комитет, но ведутся дискуссии о кандидатуре на должность председателя этого комитета. У всех, без исключения, «преподов» была общая интонация – интонация пронзительной боли от всего того, что было известно им и сообщалось аудитории. Уровень существующего зла заклинил государственную машину до такой степени, что, по словам одного из «богемных» лекторов, эта самая государственная машина напоминает зерноуборочный комбайн, в который вместо солярки залили ржавую воду, вместо масла – кислоту, и направили косить и скирдовать вековую тайгу.

   По пути в свою гостиницу Илюхин с Апухтиным обычно заходили в уютную пивную недалеко от здания старого драмтеатра. Там они вполголоса, покачивая ошалело головами, делились приобретёнными впечатлениями от приобретённой информации. И всякий раз, колупая шкурку солёной воблы, более впечатлительный Апухтин восклицал:

       - Если нам такое сообщают, то, думаю, нам никакой альтернативы при трудоустройстве просто нет.            

         - Да, - соглашался Илюхин. – Или «да», или, если «нет», то -  и он резким поворотом откручивал голову у своей вяленой воблёшки.

       Прихлёбывая из кружки, Апухтин рассуждал:

     - Не делаются добрые дела путём насилия. В этом я полностью согласен с Достоевским. Хотя, он тоже, тот ещё баламут… Что-то не нравятся мне эти предстоящие маневры. Честных людей им не хватает. Не-е, - тягуче сказал он и замотал головой. –  Сомнения у меня. Поизничтожили честных и порядочных граждан путём противоестественного отбора, а теперь хватились… Не-е, у меня тихая жизнь, я в ней забра… забри.. забаррикадировался. Дачка малюсенькая, две дочки растут. Деревья у меня фруктовые на даче элитных пород, банька есть и машинёшка старенькая с прицепом… Не хочу себе сердце рвать.

  Илюхин задумчиво покивал своей американской шляпой с широкими полями.

    - Я тоже не особо верю в благородную борьбу. Но хочется, так хочется, аж кулаки чешутся, чтобы они хотя бы пёрднули со страха.

      - Да они и так живут, постоянно подпёрдывая. Э-эх, - Апухтин переломил свою воблу пополам, - как сказал один персонаж в «Пешехонской старине», что те люди, которые полагают, что взятки когда-нибудь прекратятся, так это они от легкомыслия.

       - Салтыков-Щедрин?.. Ну, это он с иронией. Мудрый был мужик, сам был губернатором. Понимал кое-что в государственной машине и иронически, в фатальном бессилии перед коррупцией хотел показать катастрофичность проблемы. Если уж совсем никак - посылаем ходоков к варягам.

      - Может быть. И мы уже у этой самой черты. И этот наш Особый комитет – есть последняя бесполезная попытка.- Апухтин почесал левое запястье, на котором остались следы от лейкопластыря, прикреплявшего датчик для компьютерного тестирования. – Сколько уж подобной опричнины не создавалось, всяких разных в истории. И комитеты общественного спасения, и чрезвычайные комиссии, и комитеты партийного контроля. Ужас, а и что? Всякие-разновсякие контролирующие органы для контроля за контролирующими органами. Такое впечатление, что половина населения у нас – это судьи, прокуроры, следователи, милиционеры. А остальные – подозреваемые, обвиняемые, подсудимые, заключённые… И окончательное впечатление у меня такое: что жулики главной масти на верхних этажах просто  боятся, что жулики на нижних этажах перегрызут, в конце концов, все стены и перекрытия. И рухнет здание кормушки. А о стране и народе никто не думает. 

       - Ну, и что, по твоему, выходит? Или варягов, или Сталина?..- Илюхин, вдруг раздражаясь, заёрзал на стуле. –Или новую революцию делать? Не Иванушка-дурачок, и в благородные идеалы из детских сказок не верю. Но надо же что-то делать!

       - Опять вопрос: что делать? Ничего не надо делать. Пусть будет ти-ши-на! И восторжествует извечный закон эволюции – гармония.

       - А помнишь старый японский фильм "Семь самураев"? Как там ответил один мудрый старик на подобный вопрос?... Надо искать голодного самурая. Во-о!- Апухтин поднял значительно указательный палец. - В нашем случае - надо искать честного самурая.   

       - Ладно, хватит ля-ля. Дохлёбывай своё пиво и пошли.- Илюхин поднялся, поправляя свою ковбойскую шляпу.

       Апухтин в несколько глотков допил из кружки остатки, аккуратно вытер салфеткой губы и тоже встал.

     В группе, так называемых кандидатов, вместе с Илюхиным и Апухтиным было девятнадцать человек. В основном – мужики от тридцати пяти до пятидесяти примерно лет. У всех на лицах присутствовало какое-то общее выражение, какое бывает у офицеров запаса, призванных на переподготовку. В таком смысле, что, мол «ну, давайте, командуйте, а мы будем изображать дисциплину». Дисциплину, конечно, поддерживало чувство благодарности за получаемые суточные, командировочные, проездные. По окончанию курсов получали на руки, приятно удивившие всех суммы, и люди этого жизненного периода умели ценить чужие расходы на себя, хотя и опасались  «сыра в мышеловке». В минуты перекура мужики-кандидаты держались хотя и компанейски, но каждый себе на уме. Травили анекдоты про чукчей и блудливых жён, а политические анекдоты, если кто и запускал такую тему, поддержкой смехом  исключались. Короче говоря, каждый там чувствовал себя неопытным шпионом в тылу врага.

      Илюхин с Апухтиным в коллективе вели себя также, подобным образом. Лишь между собой расслаблялись от фальшивого выражения лица и отсутствия выражения словами каких- либо чувств, позволяли наедине друг с другом аналитические оценки. Незримо-родственные флюиды создавали меж ними какое-то магнитное поле, несмотря на несхожесть внешнюю и внутреннюю. По столичному лощёный, надменный Илюхин и – стопроцентно провинциальный, мещанин-чиновник Апухтин. Но один на один они, даже когда молчали, им казалось, что они разговаривают.      

       В конце последнего дня занятий на последнюю лекцию явился уже знакомый пожилой «важняк», но уже не в штатском костюме, а в синем мундире, блестя золотом погон и дубовых листьев в петлицах.

- Согласно подписанному вчера указу президента,.. – начал он, покашливая, сухим, прокуренным голосом. – Завтра указ будет опубликован надлежащим образом.

       В течение получаса с бесстрастным лицом генерал излагал цели, принципы, методы работы Особого следственного комитета. Назвал фамилию председателя комитета и начальников шести отделов. Кандидаты слушали сосредоточенно, точно сводку с фронта. Лишь иногда по рядам прокатывался изумлённый шепоток, который тут же смолкал, поскольку генерал, не повышая голоса, не меняя скорости повествования, сообщал такую информацию о будущей работе, что трудно было сдержаться и опять не выдохнуть «ух ты». На вопросы по ходу лекций, как было оговорено в начале, отвечать не полагалось: внимай, мол, что сообщают и думай сам. Потом стало понятно – почему так. Если отвечать на все возникающие вопросы, то эти курсы продлятся всю оставшуюся жизнь.

В заключение лекции докладчик назвал размеры должностных окладов сотрудников следственно-оперативных групп – и тут опять по рядом пронёсся шепот. Размер окладов рядового сотрудника зашкаливал за зарплату обычного генерала, чуть ли не под министерскую.

      - Да, да, - покашлял докладчик. – Такие размеры утверждены по рекомендациям специалистов группы психологического обеспечения, с учётом особой специфики службы, её исключительной государственной важности и, конечно, с расчётом на ожидаемый эффект от вашей службы. На этом я с вами прощаюсь. Завтра, поразмыслив, явитесь к десяти утра для оформления ваших назначений.

      Когда спускались по лестнице к гардеробу, кто-то из кучки кандидатов явственно произнёс:

      - В камикадзе, что ли, нас готовят?

      - Сказали же в начале – в опричники! – нервно вырвалось у кого-то.

      - Туда? – Апухтин на выходе посмотрел на Илюхина.

      - Туда, конечно. На прощание, - кивнул Илюхин, и они свернули к скверику по дороге в уютную пивную.

      Потягивали пиво поначалу молча. Каждый знал, что думает другой и слова были лишними.

      - И на кой чёрт мне всё это нужно? – наконец вырвалось у Апухтина. – Мне до выслуги два года осталось. Да и не верю я ни в какие благие цели. Мышиная возня.

      - А мне всё-таки интересно, - с улыбкой сказал Илюхин. – Ты, когда следователем был, разве не мечтал о таких вот особых полномочиях?.. А то сидит перед тобой гад-ворюга, наглый и без всякого страха перед ответственностью, хвастается своей красивой жизнью, большими возможностями. Он уже обожрался, что не лезет в пузо. А он, всё равно, хапает и хапает, и что не съел – лапами под забором закапывает… И ты перед ним червь беспомощный, потому что все твои доказательства его вины растасуют, переквалифицируют, переделают. Потому что у него в прокурорах – брат, тётя – в суде, племянник – ого, в высокой администрации. И мешок денег под диваном, которые адвокат в пожарном случае разнесёт в клюве кому нужно. И такой хай поднимется о нарушении человеческих прав, что сам ходишь как оплёванный… Борец за справедливость. Схватил бы сам кинутую тебе косточку – и молчал, и не дёргался в благородных порывах. Ещё и твои же над тобой смеются: борец, честный, хи-хи…

       - Вот поэтому и не верю, - буркнул Апухтин. – Ни в какие особые , полномочия. Всё будет, как и было. Опять замкнёмся на мелкую сошку – а крупняк не трогай. Вдруг сработает принцип домино! – заметив, что чересчур повысил голос, Апухтин оглянулся по сторонам.               

       - Разумеется, не исключаю, что в результате, вполне возможно, побежим мы, ошалело по Тверской в одних панталонах из театра «варьете». – Илюхин как-то злобно усмехнулся. - Но всё же интересно, чёрт возьми, что там дальше будет?.. Всеобщая гармония - или апокалипсис?.. И вообще, Слава, чувствую, что для таких глобальных разговоров пиво – не тот напиток.

          - Я тоже об этом подумал, - улыбнулся Апухтин.

   Под водку и селёдочные бутербродики заговорили о личности человека, которого сегодня докладчик назвал председателем особого комитета. Фамилия его была его была на слуху и вызывала симпатии.

      - Ты помнишь? Как он сказал, когда уходил из счётной палаты, когда проверил махинации по Западной группе наших войск? – вопрошал после вторых сто граммов Апухтин. – Это – честный человек. Это – голова…

        - Помню, - кивал Илюхин. – Он тогда был заместителем в Счётной палате. И я случайно услышал его выступление по телевизору утром, когда на работу собирался. Как он в эфир пролез? Хотя, тогда в девяностые года ещё были безцензурные, бардачные времена.

        - И вот, что закономерно, что в России у нас, как нигде в мире, велика роль личности в истории. Всё мы верим в доброго батюшку-царя, мощного Илью Муромца, удалого атамана, бесстрашного Чапая. Когда верим в атамана – мы и на баррикады пойдём, и на амбразуры ляжем… Решено, я тоже пойду в опричники. Несмотря на эту, национальную генетическую усталость и фатальный пессимизм…

       - Тыс… тыс, - Илюхин успокаивающе взял развозбудившегося Апухтина за плечо. – Ещё по сто грамулек – и хватит.    

       Наутро в гостинице Илюхин с Апухтиным старались не смотреть друг на друга. Короткие фразы, обращённые к товарищу, звучали со взаимной виноватостью. Третий сосед по номеру, журналист, как явно человек бывалый, сбегал в буфет и принёс четыре бутылочки холодного пива. 

          - Ребята. Нас утро встречает похмельем. Утро похмельной казни.

       - Это правильно, - хмуро сказал Илюхин и отвернулся от предложенной бутылки. – Слава, твой ход.

       - А я выпью, - тоже хмуро заявил Апухтин и сбил лихо о спинку кровати пивную пробку.

       Илюхин посмотрел на него в упор.

       - Слава, ты же вчера кричал на всю пивную, что тоже пойдёшь в опричники?

       - Никуда я не пойду. Домой поеду. Там у меня…

       - Знаю, знаю… Слышал, слышал. Дачка, дочки, саженцы…

        Зазвонил телефон в номере длинными междугородними звонками. Илюхин поднял трубку и, прикрыв микрофон ладонью, тихо сказал:

        - Слава, кажется, твоя жена.

        Апухтин мычащими словами в чём-то оправдывался перед телефонной трубкой. В трубке громко звучал раздражённый женский голос. Положив трубку, Апухтин сказал удивлённо:

       - Оказывается, я вчера звонил ей. Говорил, что очень соскучился… Надо же, какая чушь в голову лезла. Она у меня – командирша. Как раскомандуется... ужас. На дачу уедешь, в баньке запрёшься. И – тишина.

        - Пора, - сказал Илюхин, обильно опрыскиваясь после бритья французским парфюмом.

        Кандидатов в «опричники» вызывали в кабинет комиссии по списку в алфавитном порядке.

        - Тебя вторым вызовут, - заметил Илюхин списки на стене. – Ну, и пивищем от тебя волокёт. Но тебе-то безразлично?

         - Мне безразлично, - спокойно согласился Апухтин. – Что бог не делает – всё к лучшему. Только бы командировочные из зарплаты не удерживали.

   Первого кандидата комиссия продержала минут сорок. Второго, Апухтина – не больше пяти минут. Он вышел и по лицу его не было заметно никаких эмоций.

    - Сказали, что командировочные из зарплаты удерживать не будут. Попрощаемся, что ли. Я на вокзал.

          - Вчера прощались, - грустно вздохнул Илюхин. – Когда ещё увидимся.  Пошли, хоть, пообедаем вместе на прощание. Меня не скоро вызовут.

          Отправились в местную ведомственную столовку на первом этаже. На входе дежурный сержантик спросил заискивающе:

          - Мужики, вы оттуда? – и он показал пальцем на верхние этажи здания. – Говорят, у вас космические зарплаты будут?

          - Угу, буркнул Илюхин. – Именно, как у космонавтов. Государству деньги девать некуда.

     И сержант завистливо, глотательным движением дёрнул кадыком.

Обедали грустно, в молчании ковырялись в салатах и котлетах. Вышли, пожали друг другу руки, и Апухтин быстрой походкой пошёл в сторону вокзала, а Илюхин, покурив на крыльце, медленно поднялся на третий этаж.

   Коллеги-кандидаты, профессионалы в области добывания информации, «специалисты в области хорового пения» уже владели кое-какими сведениями о результатах собеседований. Уже четверо, видимо узнав, что проездные-суточные не взыскивают, ушли «в отказ». Двоих «забраковали», у них оказалась по анализам «генетическая предрасположенность к алкоголизму», хоты психологические тесты на «честность-принципиальность» были положительные. Что предрасполагает одно к другому: алкоголизм к честности, или честность – к алкоголизму, наука пока объяснить не в состоянии.

   И ещё, оказалось, что Илюхин пропустил свою очередь. Перед ним по списку был некий Идерман, но ему без собеседования сообщили, что его кандидатура почему-то не проходит.

- Те, кто опоздал, зайдут последними, - пояснил растерявшемуся Илюхину весёлый, подвижный в движениях блондин. – За мной будешь. Моя фамилия Яшкин. А тот, Идерман так распсиховался и, когда по лестнице спускался, всё евреев клял. Видимо, к национальности относятся критически.

    - У меня к одной нации особо критическое отношение, - хмыкнул Илюхин. – К своей собственной.

   - Это понятно, - закивал Яшкин. – А сам-то из следаков или из оперов будешь?

   - Из следаков, но уже давно в свободном плаванье.

 - Я – из оперов, местный, саратовский. У следователей, конечно, жизнь полегче, грехов поменьше. Какие есть – бумажками прикроят. А нам, операм без греха свою работу не сделать и ради торжества закона приходиться нарушать закон. Настоящий опер должен быть сам чуть-чуть с психологией преступника. 

  - Да, - с раздражением согласился Илюхин. Весёлый блондин ему интуитивно не нравился, весельчаки Илюхина раздражали. – Без греха – никак в нашей жизни.

  -  Я вообще-то сомневаюсь, подписываться ли мне на это дело. – Блондинистый Яшкин показал глазами на дверь кабинета комиссии. – Как поётся в известной опере, известной каждому оперу, "сомнения его одолевали". И что они там в моём личном деле незаурядного такого отыскали, самому удивительно. Из всех моих положительных качеств, могу припомнить только адскую трудоспособность.

   - Иди, тебя вызывают. – Илюхин кивнул на секретаршу, пропищавшую фамилию его болтливого собеседника. – Ни пуха…

Илюхин зашёл в кабинет самым последним и в полном пессимизме. В кабинете, за тремя столами шесть человек и куча папок на столах.

     - Наконец-то это у нас Илюхин, - не спросил, а констатировал один из членов комиссии и придвинул к себе одну из папок. -  Дисциплину, господин Илюхин, всё же надо соблюдать.

      При этих словах примитивной нотации Илюхин непроизвольно сморщил лицо, а один из членов комиссии, усмотрев его мимику, громко хмыкнул.

    Затем вопросы один за другим начали задавать от разных столов, будто постреливая из засады, двое мужчин и женщина в белом врачебном халате. Сначала один – вопроса два, потом другой – вопроса три. Илюхин поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, как укрываясь от выстрелов. Тот, который нудный, молча фиксировал что-то в папке.

   - Ваша тестовая объективка, - сказала женщина в белом халате, - характеризует вас как личность противоречивую, с максималистской направленностью. Со сложным и весьма редким типом темперамента: холерико-меланхоличным. Как говорится, вода и пламень…

    - А это хорошо или плохо? – вырвалось у Илюхина, забыв, что вопросы задавать не разрешается.

  - А это покажет ваша работа, - сказала женщина в халате терапевтическим тоном.

    - Значит, вы меня утверждаете? – опять нарушил регламент Илюхин. 

    - Утверждаем, - сказал молчавший до этого мужчина у левого стола. Илюхин повернулся к нему. – И оставляем работать в Москве. Обычно мы практикуем направлять сотрудника на новую территорию. Чтобы не отражались на работе прежние взаимоотношения. Но в вашем случае даже эффективнее будет оставить вас в столичном регионе, поскольку в столичную специфику сотруднику со стороны  вникнуть  сложнее. Разумеется, исключить в работе личные чувства и предвзятости. Как говорится, без субъективизма и волюнтаризма…                    

   Илюхин вдруг представил себя этаким киношным Зорро, народным мстителем. «Эх, - мелькнуло у него в мыслях, - ну и загоню я им там ёжика под шкурку». Но вслух он произнёс нейтральным тоном:

      - Конечно, исключительно с ясным умом и, этим самым, холодным сердцем… А можно спросить? - Илюхин даже по-ученически поднял руку. – Меня один вопрос мучает.

   - Ну, если мучает. Задавайте, - разрешил мужчина с левой стороны, развязывая узел своего галстука.

    -  Как вы отбирали кандидатов на эти сверхполномочные должностя? – выпалил Илюхин одним махом заранее заготовленную фразу. – Вы, что отыскивали положительных героев с рекламы памперсов про сухую попку?

   - Ну-у, - усмешливо протянула женщина в белом халате, - Как вы, Александр Петрович, всё примитивно представляете.

    - А вы ответьте, Ирина Сергеевна, - сказал разрешающе мужчина с левого боку.

    - Вот вы как индивидуум, пригодный на данное конкурсное место… - женщина на секунду задумалась, прижав свой указательный палец к переносице, - не представляетесь мне, то есть нам, членам комиссии, героем с сухой попкой…

   - А-а! – перебил её Илюхин с дискуссионным азартом, - Значит, вам выгодно иметь какую-нибудь компру на каждого утверждённого кандидата? Чтобы хоть какие грешки были в личном деле? Так выходит?

   Александр Петрович! – Женщина в белом халате покачала головой и оглянулась на своих коллег-мужчин, сидящих слева и справа. Те, улыбаясь, кивнули. – Александр Петрович, ваши представления о положительном герое ошибочны и воспитаны образом, искажённым литературой соцреализма. И положительный герой – не тот, кто с розовым, умытым личиком по утрам пьёт кефир, делает физзарядку и знаменит полным отсутствием половых контактов. Нет. Потенциал функциональных возможностей личности заключается в его предрасположенности совершать поступки общественной значимости, способности к жертвенности, как упрощённо говорили раньше, к подвигу. Данная способность определяется алгоритмом сочетаний свойств характера и жизненного опыта. Совокупность врождённого и приобретённого. И не беда, если он играет в карты, обращает внимание на женщин, выпивает с друзьями в разумных объёмах. Вот экспертная комплексная группа путём многоуровнего отбора  и выкристаллизовывает в личности основное требуемое для для данного вида деятельности качество – самоотверженность. А это качество заключается, в свою очередь, в таких качествах как честность, принципиальность, некорыстная целеустремлённость. Если эта программа заложена в индивидууме…

 Илюхин вдруг внутренне встрепенулся, уставившись в лицо женщины, пропуская мимо ушей её слова. Лучи заходящего солнца через окна кабинета отражались в её зрачках, и они показались Илюхину неестественно, по-инопланетному, фиолетовыми.

   - ... Опять же полученные таким образом оценочные характеристики… Система коэффициентов… Аннигиляция эгоизма…

   «О, господи, - подумал отрешённо Илюхин, - куда я попал? Меня уже почти загипнотизировали. Сейчас внедрят в мозг какой-нибудь электронный чип – и давай работай неподкупный ты наш опричник, паши во благо верховного пахана. А что не так – нажмут кнопку на пульте управления.  Мозги – вдрызг…».

    Тут один из мужчин за столом, докурив сигарету и ткнув её в пепельницу, вежливо произнёс:

      - Да, да, Ирина Сергеевна - известный оратор и вы, Александр Петрович, её разговорили. Попав своим вопросом в нужную точку. Что - ещё одно подтверждение: в вашей кандидатуре не ошиблись. Но на этом и закончим.

     - А в трудных ситуациях, - продолжила "инопланетянка" с фиолетовыми глазами, - советуем вам не прибегать к банальным методам релаксации.

     - Это понятно, - согласился погрустневший Илюхин. – Но самое главное, выходит, честность. А остальное всё – второстепенно?           

      - Всё – главное, в соответствующей совокупности, - твердо заявила Ирина Сергеевна, которая типично по-женски хотела поставить в разговоре свою «точку».  

    Мужчины-эксперты уже хлопали дверцами сейфов. Илюхин поднялся со стула, но всё-таки решил сказать:

    - Значит, вперёд, умрём за Россию.

   - Умирать не надо. Надо жить за Россию, - «инопланетянка» упорствовала, чтобы «точка» была её.

    Илюхин по-джентельменски предоставил право на «точку» ей и попрощался со всеми с легким поклоном.

  «Богатая страна – Россия. Всего в ней много. Особенно трудностей – преогромное множество. Один дефицит. Честность. Как  говорится, не те книжки в детстве читали. И выходит, хороших книжек мало...».

   Размышляя, Илюхин шёл, куда ноги несут. А по воздуху резким ветром несло редкие снежинки. Он поднял воротник пальто, поглубже натянул свою ковбойскую шляпу. С чего-то вспомнился Апухтин, который, наверное, уже едет в поезде в свою Пензу, к своей жене-командирше, к своим дочкам, дачке, саженцам. Вспомнился с грустью: душевный он человек, Слава – и голос у него такой душевный, жалеющий и честный. С ним, почему-то, на душе уютно.

    Илюхин прибрёл на набережную. Стоял, курил, опершись о парапет. Ветер гнал белые барашки по угольно-чёрной поверхности медленной воды. «Так вот и жизнь проходит, как эта текущая вода, как дым из трубы в избушке на том берегу…».                                                                                                              «А, всё равно, какой простор и свобода… Нет в столице такого огляда вокруг, чтобы глаза смотрели вдаль, и мыслям было свободно в просторе. Там, в Москва-реке или Яузе вода кислотной сизости и неживой свинцовой плотности, сжигающая в доли секунды брошенный окурок. И сам себя чувствуешь таким окурком, корячившимся в кислоте на отпущенные тебе доли секунды жизни. И всё уныло по казённому, заформатировано, зашифровано, оцифровано, заклоунадено – до алюминиевого привкуса во рту…»

  - А что это заскучал? – весёлым голосом спросил Илюхина незаметно подошедший сзади Яшкин.

    - Так. Природой любуюсь, - ответил Илюхин без желания к общению.

   - Редкое удовольствие в нашей суете. Я сам люблю природой полюбоваться. Большой фанат рыбалки… Тебя куда распределили?

      - Там и оставили, откуда приехал.

          - Ишь ты, а меня в Махачкалу. Но ничего, притерпимся. Там – море, тоже рыбачить можно. Люблю, понимаешь, крючки забрасывать. Наверное, поэтому и в опера подался.

             Постояли, помолчали, покурили.

           - Это, значит, мы теперь, так называемые, удалые опричники с неограниченными полномочиями, - хмыкнув, произнёс Яшкин. – Хе-хе… Додумались же, мать их… Что ж нам теперь вместо петлиц на кителях собачьи хвосты прицеплять, хе-хе. А вместо табельного оружия – метлу в руки, хе-хе.

           - А что ты всё хихикаешь, как проститутка с дореволюционным стажем? – спросил серьёзно Илюхин. – Как пострадавшая от своей профессии?

           - А ты что такой смурной и кислый, как гимназистка, дочь камергера?

           Опять постояли, помолчали. Затем Яшкин уже серьёзно спросил:

           - Смотрю я, не веришь ты в это мероприятие?

           - Я-то. Я так по-детски. Очень хочется верить в Деда Мороза.

           - А я ничего, нормально. – Голос Яшкина опять повеселел. – Замутим воду. В мутной воде, знаешь, рыбаку с бредяшком – мило дело. Я - хитрый. Меня на кривой кобыле не объедешь.

     Илюхин усмехнулся и сказал:

     - Я тоже хитрый. В нашей  стране, чтобы остаться честным перед самым собой, надо быть хитрым и уметь уворачиваться от подлости.

           - Это как же? - опять хихикнул Яшкин. - Хитрые дураками не бывают. Что-то ты тут мухлюешь, коллега.

   Илюхин отвернулся без слов прощания и пошёл, ссутулившись, по засыпанному осенними листьями асфальту набережной.

 *  *  *

   Утром в аэропорту Илюхин купил несколько свежих газет. Первой перелистал «Российскую» с текстами новых постановлений, законов, указов. Нашёл в уголке страницы Указ о создании в стране «чрезвычайного следственного комитета государственного контроля». Полномочия определялись витиевато-расплывчато, наподобие того, что можно «всё». Председателем этого ЧСКГК назначался…           

    Прочитав фамилию председателя, Илюхин вслух вспомнил абстрактную мать–рожательницу всех несчастий и неприятностей. Фамилия была знакомая, одиозная. «Кто его не знает, его знают все. Мчится он с мигалкой по встречной полосе». Дед Мороз… Честный самурай...  Малюта  Скуратов…

    В мысленной прострации Илюхин прошёл на посадку. Усевшись на своё место в салоне самолёта, он успокоился с равнодушной усталостью на одной своей мысли. «Уйду в дворники. Им сейчас неплохо платят. Профессия востребованная… Ну, и смотался на халяву послушать интересные лекции – дворнику это тоже полезно. Ну, познакомился с хорошим человеком – Славой Апухтиным.И это – тоже хорошо. Надо будет как-нибудь в гости к нему наведаться. В бане у него попаримся на даче. Пива всласть попьём. Куплю Славке сувенирный бочонок «Будвайзера» пятилитровый. Водки купим, закуски. Сала, луковиц, хлеба чёрного. Будем занюхивать водку чёрным хлебом, хрустеть луковицей, макая в соль. Закроемся в баньке от его жены-командирши. Забаррикадируемся. Будем ждать,  когда  придут  варяги  или  прилетят  инопланетяне с фиолетовыми глазами..."

__________________________

© Жироухов Евгений Владимирович