Глава 1

Каждое утро в большой семье протоиерея Уфимской Успенской церкви Павла Дмитриевича Соколова начиналось рано и очень шумно…

- Выпусти меня, пожалуйста! Я больше не буду! Обещаю! Открой! – Вера громко всхлипывала и, что есть силы, колотила в запертую дверь своей комнаты. 

На Верину старшую сестру эти крики не произвели никакого впечатления. Она хитро прищурилась, тряхнула  волнистыми волосами, стянутыми на затылке гимназическим бантом, и, притопнув ногой, быстрым шагом направилась в кухню.

Девушка была красивой, своенравной, энергичной и очень серьезной. Имя у нее было звучное – Зоя. По-гречески – «жизнь». Но она привыкла к его ласковому звучанию – Зоюшка. В семье всех сестер  называли  мягко,  на «уральский» лад: ЗоЮшка, ВерУшка, ВарЮшка, СанЯшка. 

В кухне другая сестра, Варя, пекла оладьи. Мама, Анна Георгиевна, заваривала чай. Улыбнулась, увидев свою любимицу.

- Зоюшка, помоги младшим, поторопи их – отец вот-вот спустится! Ты же знаешь… 

Зоя прекрасно знала: отец, Павел Дмитриевич, был человек строгий, даже суровый, и  не терпел  никаких опозданий. 

- Бегу, мама! Не волнуйся! – Зоя была уже у двери.

- И… - Мама, погрустнев,  отвела взгляд. – Загляни в детскую. Пожалуйста….

Этого Зоя боялась больше всего, даже больше гнева отца. В детской, вот уже целый месяц, был домашний лазарет для годовалого Георгия. Все ночи напролет мама просиживала у его кроватки. Ежедневно приходил молчаливый доктор. Он осматривал Георгия, хмуря брови, выписывал разные микстуры и таблетки. Разводил руками и  молча уходил. А малышу, с каждым днем, становилось все хуже и хуже.

- Хорошо…  - Зоя задержала дыхание, чтобы не выдать свой страх и не обидеть маму. И поспешила выйти.

Уже поднимаясь по лестнице на второй этаж их небольшого дома, она услышала, как мама спрашивала ее, где Вера. Зоя не ответила.

В детской пахло лекарствами и болезнью. Зоя снова задержала дыхание – теперь, чтобы не впустить в себя эту болезнь. 

Маленький Георгий спал, сбросив одеяло и тяжело дыша. Подушка была влажной. Жалость и страх переполняли Зою, на глазах выступили слезы.  Она отвернулась, подойдя к плотно занавешенному окну. Смахнула слезу со щеки и…топнула ногой. Она всегда так делала. Этот жест не только выражал ее чувства, но и придавал ей уверенности и сил.

Зоя бережно положила братика на кресло и перестелила постель. Затем снова перенесла ребенка в кровать – он даже не проснулся.

Закрыв за собой дверь детской, Зоя облегченно вздохнула. 

Вдруг из соседней комнаты послышался  приглушенный смех, а из-за двери выглянула веселая мордашка пятилетней Аннушки. Увидев старшую любимую сестру, она подбежала к ней, расставив руки для объятий. Зоя с радостью прижала к себе девчушку и, с ней на руках, вошла в другую детскую. Комната была большая и светлая, шторы раздвинуты. Зоя вздохнула полной грудью: в комнате пахло маленькими детьми и жизнью. 

У одной из кроватей, прямо на полу, сидел трехлетний Евгений, теребя за ухо потрепанного старшими поколениями мишку одной рукой, а другой -  прижимая к себе дорогой его сердцу игрушечный вагончик.

Семилетняя Зинушка стояла у окна, показывая что-то  своей кукле Саняшке. Куклу ей подарили несколько дней назад, на день рождения. И Зина была необычайно горда, что кукла новая, досталась не по наследству, и она сама может дать ей имя. Поэтому, недолго думая, девочка дала кукле имя своей любимой старшей сестры Александры, или Саняши, как ласково называли ее в семье. Александре  было уже двадцать пять. Она жила недалеко, в селе Курачеве, вместе с мужем Василием  и двумя детьми, Олюшкой и Борюсиком,  и часто приезжала в гости с гостинцами. Зинушка всегда с нетерпением ждала ее приездов!

Снова глубоко вздохнув, Зоюшка радостно огляделась вокруг, взяла на руки Евгения и позвала девочек, сказав им держаться за руки. Так, «паровозиком», они  вышли к завтраку. И как только заняли свои места за столом, послышались шаги отца. 

Павел Дмитриевич  пожелал всем  доброго утра и сел во главе стола. Поморщился и, еле сдерживая недовольство, отвернулся к окну. Проговорил, ни к кому не обращаясь, сухо и отрывисто.

- Смотрю, снова не подали к завтраку мой мед!

Анна Георгиевна всплеснула руками, с укоризной взглянув на Варю, которая накрывала на стол. Засуетилась, хотела встать из-за стола, но Зоя уже с улыбкой ставила перед отцом небольшой округлый бочонок «его» меда. Мед этот - «янтарный», прозрачно-золотистый, с чудесным цветочным запахом – привозили со своей пасеки их соседи, чей сын Сергей собирался свататься к Варе. Привозили немного, специально для Павла Дмитриевича - будущего родственника: особый мед в особых  деревянных бочонках. А для домочадцев мед покупали в лавке на Верхней Торговой площади.

Отец пододвинул к себе бочонок меда, открыл, покачал головой, мол, мало осталось,  и только тогда спросил, где Верушка. Зоя замерла – она совсем забыла о младшей сестре, запертой в своей комнате. Ее выручила Варя. 

- Простите, отец. Это я не уследила: младшие слишком долго умывались – у Верушки было меньше времени, чем обычно и… 

Варя не договорила, и отец не успел ничего ответить, потому что в этот самый момент в столовую  «влетела» Верушка, громко топая  и размазывая по лицу слезы. Всклокоченные волосы, красные глаза, платье в каких-то пятнах. В комнате повисло тяжелое молчание: все понимали, отец будет выяснять, в чем дело. И добром это ни для кого не кончится! Зоя была раздосадована: как она могла забыть, что в наказание заперла сегодня утром Верушку. Наказала за дело: та уже который раз таскала у младших сладости. Зоя не хотела расстраивать родителей, особенно маму,  решила разобраться с сестрой сама. И вот, забыла выпустить ее перед завтраком! Но та как-то сумела сама открыть щеколду.

Зоя боялась поднять глаза на маму. Но… Отец  повел себя совершенно неожиданно для своих домочадцев. Оглядел всех, сдвинув брови.

- Теперь, когда, наконец, все в сборе, помолимся и поедим. -  Он негромко стукнул кулаком по столу.  - А ты, Вера, еще раз опоздаешь, останешься без завтрака. Сядь, и чтобы я тебя не слышал и не видел до вечера. 

Все вздохнули с облегчением. Вера всхлипнула, хотела что-то сказать, но, поймав строгий отцовский взгляд, обиженно опустила глаза. А под столом показала Зое кулак. Зоя в ответ сделала страшное лицо. 

Отвернувшись от несносной Верушки, встретилась взглядом с Варей. Обменявшись улыбками, сестры, наконец, ощутили вкуснейший запах оладий и крепкого черного чая с молоком.

Прочитав короткую молитву, Павел Дмитриевич кивком разрешил всем приступить к завтраку. А сам пододвинул к себе гладкую сахарную «голову» и начал огромными щипцами откалывать от нее небольшие кусочки. Первый, самый большой, положил себе на блюдце, второй  отдал жене. Затем дал по кусочку детям: сначала -  самым младшим, потом – старшим. 

Завтрак, как и всегда, проходил в молчании. 

Обычно, допив вторую чашку чая, отец  вставал и шел переодеваться перед уходом в Успенскую церковь. Но сегодня он продолжал сидеть за столом, оглядывая свою семью. Посмотрев на жену, его взгляд потеплел.

- Анютушка, душа моя, сегодня – ранний  ужин. Сделай свой чудесный рыбный пирог. И рябиновую настойку не забудь! К чаю - сладкое – на твое усмотрение. Девочки тебе помогут. – Он многозначительно посмотрел на Варю, Зою и Веру.

Анна Георгиевна согласно кивнула, не задавая вопросов. Молчали и дети. Никто не рискнул вслух удивиться такому меню во вторник. В семье был твердо заведенный порядок: какие дни – мясные, какие – рыбные, ну, а когда - пироги. 

Павел Дмитриевич  выдержал паузу и продолжил.

- Варюшка, конфет купи. Самых лучших. И не в какой-нибудь кухмистерской, а в «Яр» сходи или к купчихе Поповой – не поленись, дочка. Полфунта будет достаточно. Зоюшка, а ты свечей докупи у монахинь – после гимназии ты всегда заходишь в Благовещенский монастырь, к золотошвейкам. Вот и купи.

Сестры молча кивнули: отец не любил пустых разговоров.

А Павел Дмитриевич снова выдержал паузу. Окинул всех внимательным взглядом и сказал главное.

- Вечером придут сватать Зою. – Повернулся к дочери.- Тебе уже 19 лет, так что пришла пора! Закончишь весной гимназию – и под венец! Человек хороший, диакон, сын протоиерея Малышева. – Помолчал, побарабанил пальцами по столу. - Зоюшка, ты слышишь?! Счастье твое сегодня решается. Сядь прямо, что это ты так согнулась?! 

Зоя молчала, опустив глаза и сгорбившись. Павел Дмитриевич отставил пустую чашку, поиграл витой серебряной ложкой. Снова обвел взглядом всю притихшую семью. И, не дождавшись от Зои никакой реакции,  ушел переодеваться, недовольно качая головой. А та словно заиндевела: щеки горели, глаза полузакрыты. Даже ногой не притопнула. 

Никто не нарушил молчание, даже когда отец вышел из комнаты. Все, и  обиженная Верушка, и даже самые маленькие, с беспокойством  смотрели на сестру. А она, не проронив ни слова, вдруг встала и начала убирать со стола. Как будто ничего не произошло.

 Глядя на Зою, Анна Георгиевна  печально вздохнула: не удумала бы чего ее любимица. Слишком тихо ведет себя. Лучше бы топала и плакала …  

Потом перевела взгляд  на умиротворенную Варю, с нетерпением ожидающую   сватов от Сергея. Вспомнила, какой счастливой невестой была ее старшая дочь, Саняшка. С Зоей все не так, все по-другому. Мама тяжело  вздохнула.

***   

Николаю было скучно. Он крутил в руках вилку, мял салфетку, разглядывая узор на фарфоровой тарелке и даже не прислушиваясь к разговору за столом. Его отец и отец его будущей невесты, Павел Дмитриевич,  неспешно, по традиции, вели  важную беседу.

  Уже справились обо всех членах обеих семей. Выпили за их здоровье. 

Поговорили о погоде, о ценах на икру и стерлядь у купчихи Поповой. Поспорили, где водка лучше: в ресторане «Яр» на углу Большой Успенской или в ресторане «Эрмитаж» на Александровской. Решили, посмеиваясь в усы, что в «Метрополе»,  у Ногарева: и водка, и закуска отменные, выше всяких похвал. За это и выпили. Закусили. 

Обсудили урожай и, как водится, соседей. Посетовали, что свечной завод при Женском Благовещенском Монастыре приходит в упадок. Удивились, как быстро на Казанской разросся Чижевский Квартал с Чижевской больницей и аптекой.  Помолчали, повздыхали и согласились, что другие времена приходят. Снова выпили,  хорошо закусили. 

  Вспомнили прошлогодний рождественский благотворительный спектакль  попечительницы детских приютов Ключаревой – и улыбнулись. Детский спектакль был трогательный, и  всем очень понравился. Какое же представление будет в этом году, буквально через месяц?! Помолчали. Отдали должное пирогу. Отдохнули, откинувшись на высоких мягких спинках стульев. И разговор продолжился.

Обсудили главу из «Матфея» и новый иконостас в церкви Сергия Радонежского. 

Обо всем поговорили отцы. Но к главному вопросу – сватовству – еще даже не приступили. Николай вздохнул. 

Пирог – вкусный, спору нет, – был уже съеден, бутылка рябиновки – отличной, надо сказать, – опустела. А Николаю досталась всего-то стопка: жениху не положено. 

И ему было скучно, очень скучно.  А еще он устал сидеть «навытяжку» под суровым взглядом отца. Поэтому, как только тот отвлекся, Николай,  слегка откинувшись на стуле, отодвинулся от стола и  начал незаметно  разглядывать комнату. 

Она была просторная и уютная. На окнах - тяжелые мягкие портьеры плюш цвета «спелой вишни», с бахромой  до пола. В углу –  вся ажурно-витая - напольная посеребренная подставка для керосиновой лампы в форме распустившегося бутона.  Рядом -  оттоманка с причудливо расшитыми разноцветными подушкам. В другом углу – круглый столик на трех изогнутых ножках. На нем резная ваза лилового стекла с ярким букетом полевых цветов. «Живые! Зимой?!» - удивился про себя Николай, но, присмотревшись, понял, что цветы искусственные. Восхищенно покачал головой: кто мог сделать такую красоту! У стены, напротив окна, - резной дубовый  буфет. Стол, за которым они сидели, был тоже резной дубовый. На нем - жаккардовая карминная скатерть с цветочным узором. Николаю понравилось: добротно, уютно и…. спокойно. 

Услышав, что отцы, наконец, заговорили о сватовстве,  Николай начал  потихоньку придвигаться к столу. И тут, краем глаза, уловил  сбоку какое-то движение. Ему показалось, что из-за полуоткрытой двери его разглядывает темноволосая стройная девушка в гимназическом платье. Он резко повернулся, но видение тотчас исчезло, а вместо него  в дверях показалась Анна Георгиевна, мать его будущей невесты. Высокая, статная,  она вошла степенно, с большим достоинством.  Ее по-королевски простое  парчовое платье глубокого сапфирового оттенка  с голубой вышивкой у  ворота, дополняли старинные золотые серьги с яркой бирюзой. 

Анна Георгиевна несла блестящий пузатый самовар. За ней, пугливо оглядываясь, шли две девчушки и маленький мальчик. Та, что постарше, несла фарфоровые чашки и блюдца – хрупкие и очень красивые, в бежево-розовых тонах.  Другая, помладше, с трудом несла тяжелое для нее блюдо со сладким пирогом. Аромат был восхитительный. Малыш сосредоточенно нес хрустальную вазочку с конфетами. Нес и громко пыхтел: то ли такое задание было для него слишком сложным,  то ли не хотелось отдавать вкусные конфеты. Они втроем водрузили все принесенное на стол, собрали грязную посуду и  вышли из комнаты.

И сватовство неспешно продолжилось…

Разошлись за полночь. Договорились о венчании в Спасской церкви через три месяца – в середине февраля следующего,1908, года.

***   

Вечером, во сне, умер маленький Георгий. А на девятый день после его похорон заболели Аннушка и Зинушка. 

Снова ежедневно приходил седой серьезный доктор. Снова он выписывал разные микстуры и, отводя взгляд, разводил руками. Снова Зоя ощущала – теперь уже во всем доме - запах тяжелого недуга. И неизбывной печали. Во всех комнатах стало непривычно тихо. 

Павел Дмитриевич  как-то сник. Ссутулившись и сдвинув брови, он хмуро «бросал» пару слов дочерям и маленькому Жене и уходил на весь день. А вечерами, после гнетуще молчаливого ужина, запирался в кабинете. В детскую, к Аннушке и Зинушке, он не зашел ни разу. А слыша их стоны, болезненно кривился и отворачивался.

  Анна Георгиевна будто постарела на десять лет: резко похудела и побледнела. Она куталась в черную шаль и все больше молчала; проводила дни и ночи с девочками.

  А все домашние обязанности и заботы легли на плечи  хрупкой девушки -  Зои. Она вставала на заре, как мама, и, до ухода в гимназию, готовила завтрак, растопив печь. Будила всех, умывала и одевала Женю, приносила завтрак маме. После гимназии, днем, суетилась на кухне, готовя обед, потом ужин. Убирала, мыла, пекла. Старалась делать все так, как мама, и так, как было заведено в их семье. И, при этом, оставалась лучшей ученицей в классе. А еще успевала помочь маме ухаживать за Зинушкой и Аннушкой, поиграть  и погулять с Женей, обнять и успокоить Веру и Варю. Сестры были плохими помощницами: у Вари все буквально валилось из рук, она совсем «расклеилась», а Вера только плакала. И Зое ничего не оставалось, как топнуть ногой и взять себя в руки. Ей было не до жалости к себе – вся семья нуждалась в ней, и она делала все, что могла.

Через два месяца Зинушки и Аннушки не стало. 

Венчание Николая и Зои и сватовство Сергея и Вари отложили до Покрова.

Глава 2

Весна наступила неожиданно и бурно. В конце апреля еще лежал снег, и дети с радостным визгом съезжали на санках и лыжах с ледяных горок. Повсюду красовались огромные снеговики с длинными морковными носами и с дырявыми ведрами на голове. По обеим сторонам улицы были сугробы такой высоты, что прохожие не видели друг друга. 

Но это было в апреле.  А  к 15 мая – дню рождения Зои – все деревья уже были в цвету. Окна в доме были открыты настежь. Через них, вместе с чудесными весенними запахами и солнечным теплом, входила новая жизнь, новые заботы и надежды для Зоиной семьи. 

***  

Варя сидела у открытого окна, подперев голову рукой и глядя вдаль. На коленях  – скомканный кружевной носовой платочек. Зоя подошла сзади, села рядом, обняла сестру.

- Варюшка, не плачь. Все у вас с Сергеем будет замечательно, вы же так любите друг друга. Обвенчаетесь через месяц-другой после Покрова – не так уж и долго тебе ждать осталось!

- А если он меня не дождется или разлюбит?! – Голос Варюшки дрожал.

- Да, что ты, никогда! Сергей ни на кого не смотрит, кроме тебя!

- Ты правду говоришь?! Или  просто хочешь успокоить меня, а, Зоюшка?!

- Успокойся, сестричка, не плачь! Я правду говорю, да, ты и сама все знаешь.- Зоя ласково улыбнулась. 

Варя уткнулась в Зоино плечо. Лицо было мокрым от слез.

- Лучше тебя никого нет, Зоюшка, сестра моя дорогая! Ты все понимаешь, ты такая сильная и такая добрая! Как ты выдержала эти месяцы, когда девочки… не знаю. Я так не могу. Я не такая. Ты…. У тебя все получается! И вышивать, и печь, и в гимназии ты лучшая… и мама тебя больше всех любит, и малыши…любили…. Завидую я тебе, Зоюшка, правда!

- Ты же сама ничему не хочешь учиться! Ни вышивать - у золотошвеек в Монастыре, ни готовить -  у мамы! Говоришь, не интересно тебе! – Возмутившись такой откровенной несправедливостью,  Зоя повысила голос. 

- Завидую я тебе, Зоюшка! Очень завидую!- Повторила Варя, будто и не слыша Зоиных слов.

- Не стоит, Варя, не стоит мне завидовать… -  Голос Зои звучал глухо.

Варя, почувствовав, наконец, что-то неладное, немного отстранилась, пытаясь заглянуть в глаза сестре, но та отвернулась.

- Зоя, Зоюшка! Прости меня, глупую! Я все о себе, а ты-то как?! Смотрю, ты в последнее время похудела, побледнела. Это из-за Николая?! Или ты заболела?!

- Я себя отлично чувствую, не выдумывай! – Поспешно ответила Зоя. Слишком поспешно, но Варя не обратила на это внимания. Ее мучил другой вопрос.

-Так ты пойдешь за Николая?! Пойдешь?! Да?!

- Ты же знаешь, все решено…  – Еле слышно ответила Зоя. И снова Варя не услышала печали в голосе сестры. Она была вся в своих мыслях и не заметила напряжения Зои. Или не хотела замечать?!

- Я рада, что ты не будешь перечить отцу, Зоюшка. Он знает, что для нас лучше…  Николай хорош собой, но, конечно, не лучше моего Сергея… – Варя кокетливо засмеялась.  – А ты у нас настоящая красавица, умница, и все по дому делаешь, как мама. Вы с Николаем будете чудесной парой, помяни мое слово. Привыкните друг к другу и будете, как мы с Сергеем! А я … больше не буду плакать, правда! Спасибо тебе, Зоюшка, ты меня успокоила: уже конец мая, лето пройдет быстро, а там и осень, Покров, а потом …

Варя мечтательно вздохнула, не заметив, как вздрогнула Зоя при этих словах.  Обнявшись, сестры просидели до вечера. Каждая думала о своем …

Часы в гостиной гулко пробили половину шестого.  Пора было готовить ужин. Но Варя даже не пошевелилась. Тогда Зоя вздохнула и, осторожно высвободившись из ее объятий,  вышла из комнаты.  Непрошеная слеза оставила соленый след на ее бледной щеке.

Проходя мимо гостиной, Зое пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть от резкого приступа отвратительной липкой слабости.  Перед глазами все поплыло, Зоя еле сдерживала подступившую  тошноту. В левом боку разлилась пульсирующая боль. Зоя со стоном согнулась, боясь пошевелиться. Такие приступы были ей теперь не в новость. Вот уже три недели они повторялись  практически ежедневно. Зое было очень страшно, но она знала, что через пару минут боль и тошнота бесследно исчезнут, будто их и не было. Так и случилось. Зоя медленно глубоко вздохнула, прислушиваясь к себе. Выпрямилась, вытерев с лица капельки пота. Постояла. Затем поправила кружевной воротник на платье, слегка топнула каблучком и своим обычным быстрым шагом направилась в кухню.

Зоя не заметила  в гостиной   маму. А Анна Георгиевна без сил опустилась на оттоманку, увидев – совершенно случайно – приступ дочери. Когда Вера пришла спросить ее, подавать ли на ужин холодец, Анна Георгиевна сидела в той же позе, на оттоманке. В темноте, не зажигая ни свечей, ни керосиновой лампы. И шепотом молилась. 

К ужину – неожиданно - приехали гости: Александра с мужем Василием и детьми; и Коленька с женой Ольгой.

Коленька был единственным сыном двоюродного брата Анны Георгиевны. Год назад, не противясь решению своего отца, Коленька обвенчался с Ольгой. И теперь просто, но очень достойно и верно, исполнял свой сыновний долг. 

Немногословного, с добрыми внимательными темно-серыми глазами, Коленьку любили все. Ему можно было рассказать обо всем. Но никто никогда бы не подумал называть его Николаем.

Как никому бы и в голову не пришло назвать Оленькой его жену Ольгу: надменно вздернутый подбородок, равнодушные блекло-голубые глаза. Они оживали и загорались неподдельным интересом, только если говорили о ней. И  тотчас скучнели, когда менялась тема беседы. Она искренне считала, что только она – ее внешность и дом – достойны похвалы и вежливости. Ольга не робела и не терялась  даже перед Павлом Дмитриевичем. 

     Зоя уже давно поняла нехитрую истину: людям интересны только они сами. Одно время, Зоюшка часто возвращалась из Гимназии в полном разочаровании, а иногда и в слезах - не могла найти общего языка со сверстницами.  И мама, оставив все свои дела, вела с ней долгие задушевные разговоры. Из них Зоя почерпнула очень многое. Она с большим удивлением обнаружила, что то, что нравится ей, не обязательно должно нравиться кому-то другому. 

Постепенно, Зоя начала по- новому смотреть на себя, на мир и людей. Она больше не ждала понимания со стороны, а просто сама  дарила всем свое участие, понимание и тепло: этому научила ее мама. И Зое стало легко и светло. Со всеми, кроме Ольги. С ней это «не работало». 

Разговор за ужином не клеился. Павел Дмитриевич не особенно жаловал Ольгу, да, и вообще, незваных гостей. Анна Георгиевна была печальна и отстраненна. Дети Саняшки, Олюшка и Борюсик,  побаивались дедушку и изо всех сил старались вести себя прилично. Ольга хмурилась, едва прикасаясь к угощению. Остальная молодежь с нетерпением ожидала конца ужина, когда можно будет поговорить. Только маленький  Женя  хитро улыбался и радовался, что под шумок ему достался второй кусочек сахара. 

Молчание нарушила Саняша. Она попросила родителей взять внуков на пару месяцев – им с Василием нужно навестить  его родню в Оренбурге. Анна Георгиевна и Павел Дмитриевич переглянулись, но ничего не ответили. 

- Зоя может за ними присмотреть, правда, ведь, Зоюшка?! – Александра умоляюще взглянула на сестру.

Зоя уже согласно кивала головой, когда услышала резкие слова мамы.

- Варю попросим присмотреть. 

Все, и Зоя в том числе, удивленно посмотрели на Анну Георгиевну. 

- Душа моя, Зоюшка лучше всех …. - Павел Дмитриевич не договорил, встретившись взглядом с женой. Подумав, поддержал ее.

- Ваша мама абсолютно права.  Варюшке пойдет на пользу забота о детях – ей скоро под венец. А Зоюшка и так все по дому делает. – И погладил руку жены.  Анна Георгиевна благодарно кивнула. 

Не сразу пришли в себя гости и домочадцы: редко проявлял свои чувства отец, и еще реже перечила мама… 

После чая Варя, Зоя и Коленька вышли во двор проводить Василия и Саняшку. Сестры обнялись, и повозка выехала за ворота. Варя, не сказав ни слова, сразу же ушла в дом – обиделась, что ей придется ухаживать за детьми. 

Коленька и Зоя, не сговариваясь,  сели на скамейку у крыльца. Помолчали. Зое очень хотелось все рассказать своему единственному другу, рассказать,  как ей страшно и плохо. Хотелось поделиться своей болью. Но слов не было. И молодые люди сидели и молчали…

- Зоюшка, тебе  плохо? – Голос Коленьки вывел Зою из задумчивости. И она печально кивнула. 

- Что происходит? Расскажи. 

Собравшись с духом, Зоя сказала самое главное, и сразу.

- Я не выйду замуж. – И горько вздохнула. Высказанные вслух слова принесли облегчение...  Молодой человек вскочил. Он почти кричал.

- Не смей! Это грех! Слышишь, не смей! Никогда! Даже не думай! Жизнь – это дар! Ты, Зоя, и есть жизнь! Как ты можешь…. Ведь грех это…. Грех!

Зоя вздрогнула: она не ожидала, что Коленька все сразу поймет. Слезы градом полились из покрасневших глаз.

- Мне очень-очень плохо, Коленька, и помочь мне никто не может. Даже ты. И единственное, что я могу сделать….-  Голос Зои дрогнул. Но она взяла себя в руки. - Я не хочу замуж за Николая,  просто не могу. Я совсем не знаю его – только издали видела один раз - но он мне не нравится. Что-то в нем есть такое…. не могу объяснить.…  И…. прости, что скажу это, но я не смогу, как ты с Ольгой. Не смогу. Прости… 

Коленька печально улыбнулся. Снова сев рядом с Зоей, взял ее за руку. Он понимал, что от его слов может зависеть  ее жизнь. Жизнь его близкого человека, друга. Сказал взволнованно и очень искренне.

- Я знаю, ты – другая… Тебе необходимо тепло, понимание и ….. любовь! – Последнее слово далось ему с трудом – сложно говорить о том, чего не испытал, но о чем постоянно думаешь. Помолчал, а потом упрямо и так же искренне продолжал. Он должен был!

- Возможно, ты ошибаешься в Николае и найдешь все это в нем, но даже если не будет той самой любви….. Зоюшка, дорогая, подумай! У тебя уже сейчас есть так много: твое храброе доброе сердце и красота, твои родители и сестры с братом – ты нужна им, у тебя есть я – твой друг! Есть просто каждый день, дождливый или солнечный, есть….  твое вышивание и пироги! – Коля даже засмеялся. И добавил самое важное. Очень серьезно.  -  А  еще…  у тебя будут дети! 

Зоя судорожно всхлипнула: дети?! О них она даже не подумала!  А ведь действительно….  С любовью или без нее – у нее будут ее дети! Сквозь вновь нахлынувшие слезы, Зоя с благодарностью посмотрела на своего верного друга. 

- Зря я целый месяц пила эту гадость! Надо было давно поговорить с Коленькой! – Подумала Зоя. Но вслух ничего не сказала, только с такой силой топнула ногой, что Коленька вздрогнул. 

Вскоре Коленька и Ольга уехали. Под строгим присмотром Анны Георгиевны,  сестры все прибрали, вымыли,  вытерли и поставили на место: на ночь грязную посуду никогда не оставляли. Пожелав друг другу спокойной ночи, все разошлись по своим комнатам. 

Глава 3

Зоя перед сном расчесывала волосы, когда вошла мама. Не вошла – влетела. Бледная, глаза горят. И с порога больно ударила Зою по щеке. 

- Ты что удумала, а, неблагодарная?! Кто тебя надоумил на грех такой пойти, отвечай! – Мама трясла Зою, крича и плача одновременно. Потом отвернулась, тяжело села на расстеленную уже постель. Зоя бросилась к ней, не обращая внимания на пылающую щеку, встала перед мамой на колени.

- Мама, мамочка! Прости меня, прости!

- О чем ты думала?! Ты обо мне подумала?! Как я без тебя, доченька, как?!- Слезы снова градом полились из глаз. Анна Георгиевна закрыла лицо руками и еле слышно шептала «Господи, помоги, Господи, что же теперь будет …. Грех-то какой, Господи… ». 

Зоя обняла мамины колени, и,  не сдерживаясь больше, зарыдала в голос.  Напряжение, боль, страх всех этих месяцев выходили наружу бурным потоком слез. Анна Георгиевна гладила  худенькие вздрагивающие плечи своей любимицы и тоже горько плакала.

- Как же я могла не заметить, как могла не понять?! Горе мне, о, Господи! Что же теперь будет….. Господи, помоги нам, грешным…. Зоюшка, что же ты наделала….  Зачем?! Почему ты хочешь уйти из жизни?! Грех-то какой, Господи! - Анна Георгиевна не могла успокоиться.

 Зоя, всхлипывая и размазывая по лицу слезы, взяла мамины  руки в свои и попыталась все объяснить.

- Мамочка, не плачь, пожалуйста, не плачь! И прости меня, умоляю! Все будет хорошо, я больше не буду,  и…  Я выйду за Николая. Я… не умру, правда, не умру! Да, я хотела, но сейчас … - Зоя не договорила.

Анна Георгиевна подняла Зою с колен, усадила рядом с собой, глядя ей прямо в глаза.

- Повтори сейчас же: ты не умрешь, это правда?!

Зоя судорожно кивнула. Анна Георгиевна слегка встряхнула ее за плечи.

- Повтори сейчас же: это правда?!

- Правда, мамочка, правда! 

- Тогда объясни мне, что это был за приступ! Ну, Зоюшка! Ты уксус пила?! Говори!

- Да, да, да! Глупая я, мамочка, просто-напросто глупая дура! Сначала уксус пила, чтобы бледной и некрасивой стать, чтобы Николай сам от меня отказался…. Потом … противиться воле отца я не хотела, но и замуж за Николая …. И я решила, что так будет лучше для всех. 

- Так это все из-за него?! -  Анна Георгиевна перекрестилась.

Зоя, всхлипнув, кивнула. 

- Прости, мама…. Я все поняла. Правда, поняла. Ты только не плачь.

Они обнялись и долго сидели так. Пока не замерзли. Закутались в одеяло, не разжимая объятий. И только тогда Анна Георгиевна снова смогла заговорить.

- Кто тебя надоумил насчет уксуса, а, Зоюшка?! 

Зоя молчала.

- Можешь не отвечать, сама догадалась. Саняшка! Она в детстве такой розовощекой была – прелесть! А кто-то из соседских детей, чтоб им пусто было, сказал ей, что это некрасиво, что в  моде бледность. Так она пару раз уксуса наглоталась до одури. Красоты захотелось! Хорошо, я вовремя увидела! Ну, выпороли ее, и вся ее «бледная томная красота» на этом закончилась. А с тобой я, старая, глупая, ничего не заметила! И Саня тоже, как она могла тебе такое посоветовать…. Ну, я ей…..

- Мама, не надо. Пожалуйста, не надо. Я же могла не слушать ее, не маленькая уже! Сама виновата. Только я. Я одна.

- Тоже верно… Добрая ты, Зоюшка, сердечная. Но ….. глупая и доверчивая слишком! Ты, что, правда, думала, что, если будешь пить уксус с месяц, то просто тихо уйдешь из жизни?!

Зоя кивнула, опустив глаза. 

- Нет, Зоюшка! Ты бы осталась жива. Только сожгла бы себе все внутренности. И болела бы долго и тяжело, может, даже всю жизнь.

 - Не может быть! Тася сказала…

- А, подружке из гимназии поверила…. Зря! Зависть это, а не дружба! Господи, а я-то хороша! Как слепая была!- Анна Георгиевна печально покачала головой. - Да, доченька, тяжело болела бы. Долго и тяжело. И кому было бы хорошо, а, Зоюшка?! Тебе?! Мне?! Твоим будущим детям? 

При упоминании о детях Зоя вздрогнула – только не это!

- Господи! Дети… Что же я натворила, мама! Я не хочу болеть всю жизнь! Как теперь мне быть?!

- А теперь, – Анна Георгиевна даже улыбнулась – меня будешь во всем слушаться, настои трав пить и все делать, что скажу! И все обойдется, и с тобой, и с детьми. Вот так, Зоюшка!

- И боли пройдут, и слабость?!

- Не сразу, конечно, но пройдут. А уксус я спрячу, на всякий случай: Верушка подрастает! Такая же безголовая, прости, Господи!

- Да уж! А я… я больше никогда подобных глупостей не наделаю, обещаю, мамочка! –Зоя, по привычке, хотела топнуть ногой. Но, сидя на кровати,  не смогла достать до пола босой ногой, только смешно дернулась.  И мама с дочкой посмотрели друг на друга и громко засмеялись… 

Они еще долго говорили обо всем. Потом молчали, и снова разговаривали, и снова молчали.  Потом молились, и снова разговаривали. Между ними никогда не было никаких секретов, но после этой ночи они стали друг для друга еще ближе и роднее.

Из Зоиной комнаты мама ушла, когда начало светать. 

Глава 4

Вот уже больше года Зоюшка брала уроки вышивания у монахинь-золотошвеек: весь дом был в вышитых ею сначала салфеточках, потом скатертях,  ну, а потом,  и подушках, на которые обратил внимание Николай у них в гостиной. 

Как-то, найдя разные ненужные лоскутки, Зоя попробовала сама сделать искусственные цветы. Получилось у нее не сразу, но когда получилось….  Именно этот, сделанный Зоей,  букет полевых цветов так удивил Николая и понравился ему.  

В этом году Троица пришлась на день рождения Анны Георгиевны, 14 июня. И Зоя готовила большой сюрприз.

Из Спасской церкви она почти бежала домой, будто боялась опоздать. Но спешить не было нужды: просто Зоя хотела поскорее подарить маме свой подарок и показать ей то, чем она занималась больше двух недель.

Анна Георгиевна готовила пироги. Увидев Зою, радостно всплеснула руками, подняв облако муки. «Мучной» след остался  на волосах, на фартуке и на полу.

 - Зоюшка, доченька! Какая прелесть! Как красиво! 

Зоя держала  в одной руке белоснежное полотенце с витиевато вышитыми на нем янтарными цветами и словами «С Добрым Утром!», а в другой руке у нее были «ветки цветущей яблони» -  «яблоневый цвет»! 

- Рукодельница ты моя! Господи, как же ты сумела! Они как настоящие! Красота какая, Зоюшка! – И снова везде посыпалась мука. Зое тоже «досталось»: мама обняла ее и закружила по кухне…

- Мамочка, это не все! – Зоя отряхивала с себя муку и тянула маму за руку. – Пойдем, переоденься, я должна тебе кое-что показать!

Анна Георгиевна легко согласилась, и уже через полчаса они с дочкой, под руку, подходили к Спасской церкви. Войдя, у Анны Георгиевны не нашлось слов. Она ахнула, прижала руку к сердцу и стала восхищенно оглядываться. Внутри вся церковь была весенним цветущим садом. Казалось, можно услышать  жужжание пчел и пение птиц, почувствовать аромат цветущих деревьев.

- Зоюшка! – Мама, наконец, обрела дар речи. – Это ты?! Ты сделала?! Сама?! Одна?!

Зоя радостно и очень гордо кивнула. 

- Я не видела ничего прекраснее! Это – чудо! – Анна Георгиевна перекрестилась. - Господи, Отец наш, посмотри, что сделала для тебя Зоюшка! Прошу тебя, не оставь ее! Она нуждается в поддержке твоей, Господи! – Потом взяла Зоину руку в свою и растроганно вздохнула. – Храни тебя Господь, Зоюшка, дочка моя дорогая! И спасибо тебе! Такого подарка для меня никто никогда не делал!  

Растроганная Анна Георгиевна и взволнованная Зоя не спешили домой. Они прошлись по магазинам Гостиного Двора, а проходя по Александровской, решили зайти в «Эрмитаж», полакомиться свежими эклерами с сельтерской. Такой «выход в свет» был для обеих случаем редким и, потому, особенно приятным.  

Вернувшись домой, Анна Георгиевна сразу пошла в кухню. К вечеру, на праздничное застолье,  съедутся родственники и знакомые. Анну Георгиевну все любили, и на ее день рождения обычно дом был полон гостей. Только Саняшку с Василием в этот раз не ждали. Они прислали письмо с неделю назад, что, к сожалению,  задерживаются у родных Василия. Но обещали привезти всяких гостинцев, а маме -  Оренбургский пуховый платок, отрез муслина на платье и тонкого батиста на блузку. 

Окна были открыты, и мама, хлопоча у печки, слышала все, что происходит во дворе.

Верушка, сидя на крыльце, тихонько плакала. Слез не было, просто такое скорбное негромкое подвывание. Как раз такое, чтобы обратить на себя внимание.

- Вот артистка! – Анне Георгиевне даже не надо было видеть младшую дочку, чтобы понять, что та «играет».

Но «артистке» не везло. Женя, Олюшка и Борюсик были заняты поисками поспевшей клубники, и на Верушку не обращали ни малейшего внимания. Варя читала, вернее, делала вид, что читает – книга постоянно соскальзывала с колен на землю. Но в  любом случае, ей было не до Верушкиных печалей: Варя ждала сегодня вечером Сергея.  Павел Дмитриевич вышел на крыльцо. Постоял, глядя вдаль. Строго посмотрел на Верушку. Она тут же примолкла, но как только отец скрылся в беседке, ее нытье возобновилось.

- Зоюшку ждет! – Подумала Анна Георгиевна.

 И правда, услышав Верушкины причитания и бросив гладить парадную скатерть из мулетона, к ней бежала Зоя.

- Что, что случилось, Верушка, дорогая?! Почему ты плачешь? Кто тебя обидел?!

 Дождавшись, наконец, внимания, Верушка зарыдала в голос, а мама в кухне покачала головой. Зоя погладила Веру по голове.

- Давай, сестренка, рассказывай.

- Не…  получается… у меня! – Вера протянула Зое маленькую подушечку – «думочку» – с  начатой вышивкой.

- И ты тут из-за этого ревешь в мамин день рождения?! 

- Дааа… - всхлипнув, протянула девочка. – Завтра учительница мне «двойку» поставит! А у меня не получается!

- Да ты же только начала делать вышивку! Почему не получается?! Смотри, один лепесточек хороший, второй, правда, не очень, но ты….

- Дааа…, тебе хорошо говорить, ты все умеешь, а у меня не получается! И «двойка» будет! – Вера рыдала все громче, даже Варя оторвалась от книги и повернулась в их сторону.

- Ладно, Верушка, помогу тебе. Мулине такого цвета еще осталось?

- Нееее…. 

- Ладно, ладно, только не реви! Найду. У меня есть мулине разных цветов. Или в Торговом Доме «Мюр и Мерилиз» куплю. Только не плачь!

Но Вера больше и не думала переживать или плакать. Слезы сразу высохли, глаза заблестели.

- Спасибо, Зоюшка! А хочешь, я тебе самый-самый секретный секрет открою?!

- Давай, открывай! – Улыбнулась Зоя.

- Только – никому!

- Буду хранить твой секрет, как…

- Верю, верю! Слушай, вот что я решила:  когда вырасту, стану…  актрисой!!! Вот!

 - Да…  долго думала?! – Покачала головой Зоя.

А у мамы в кухне чуть скалка из рук не выпала. - Артистка ты, Верушка, а не актриса! – Подумала она  и громко позвала девочку. – Вера! Ну-ка, не прохлаждайся! Положи печеные яблоки на красивое блюдо! И морс налей в два высоких кувшина! Скоро гости приедут!

- Да, мамочка, иду! – Отмахнулась Вера и наклонилась к Зое.

- Не смейся, Зоюшка, у меня получится! И я стану знаменитой, как Комиссаржевская! Или даже еще более известной!

- Что ты, я не смеюсь! Актриса, надо же! Кто бы мог подумать! «Думочку»  давай, и иголку … Комиссаржевская!

- Видела, какая она красивая!  - Не унималась Вера. - А какие у нее платья! У меня жизнь будет еще лучше! Вы все будете мне завидовать! 

Картинно запрокинув голову, будущая актриса засмеялась так громко, что Варя в очередной раз уронила книгу, а малыши отвлеклись от клубники. Увидели Зою и наперегонки побежали к ней. Женя, на правах младшего брата, уселся к Зое на колени, а Олюшка и Борюсик, с двух сторон, обняли ее за шею.

- Зоюшка, мы мороженого хотим! Пожалуйста!- Раздался громкий  детский разноголосый хор.

- Клюквенного! – Мечтательно сказала Олюшка.

- Орехового! – Не согласился с сестрой Борюсик.

- С изюмом! – Завершил все разногласия Женя.

Пряча улыбку, Зоя дала каждому по пять копеек.

- Купите мороженое - и сразу домой!  Смотрите у меня! – Строго напутствовала она их.  Дети согласно покивали и с радостным визгом побежали через улицу, к мороженщику. Вера и Зоя, глядя им вслед,  звонко смеялись: рыжая толстушка Олюшка с трудом поспевала за длинноногими мальчишками. Как только дети скрылись за поворотом, Зоя легонько подтолкнула Верушку к дому. 

- Да, иду я, иду уже! – Недовольно проворчала девочка. – Печеные яблоки… Морс…

В кухне мама, украшая пироги, прежде чем поставить их в печь, улыбнулась: Зоюшка всегда будет главной. Везде.

А Зоя в это время уже предлагала Варе выгладить ее любимое платье перед приходом гостей, среди которых обязательно будет Варин жених, Сергей. «Лавандовое» платье из тафты  стало Вариным любимым, после того, как Зоя «оживила» его искусно сделанным букетиком лаванды. 

Варя радостно согласилась с Зоиным предложением. Но тут мама громко позвала ее. 

- Варюшка! Хватит книжку читать – скоро гости приедут. И платье себе выгладишь сама, поняла?!

- Хорошо, мама! – Разочарованно отозвалась Варя.

- Варюшка, ты не забыла, доченька?! Пора накрывать на стол. Возьми парадную скатерть! Зоюшка ее уже выгладила.

- Да, мамочка! Иду! – Не удержав в очередной раз книгу, Варя вошла в дом.

- Зоюшка, а ты чего там одна стоишь?! Иди-ка сюда! – Мама подошла к открытому окну.

- Бегу! - Не тратя времени впустую, Зоя побежала в кухню. 

- Ой, мама, как красиво ты украсила пироги! Научи меня, ладно?! Мамочка, у тебя же день рождения! Ты иди, приводи себя в порядок! Я тут все доделаю, вымою, уберу. Стол Варюшка накроет. И давай я выглажу твое «сапфировое» платье! Мое любимое! Зачем тебе возиться с тяжелым утюгом!

Перебить или остановить поток слов было просто невозможно.

 - Правильно мы тебя называем – Суюшка! – С улыбкой проговорила Анна Георгиевна. - Не можешь спокойно усидеть, во все суешься!

- Это плохо? – Озабоченно спросила Зоя, ставя чугунный утюг на огонь.

- Это – не хорошо и не плохо. Это – ты, Зоюшка, любимая моя дочка! И ты права, пойду приводить себя в порядок. А в гардеробе возьми мое шелковое бордовое платье с высоким кружевным воротником. Хорошо?!

- Другое? А почему не тёмно-синее?! Оно тебе очень идет и так подходит к твоим бирюзовым серьгам, мамочка!

- Сегодня я буду не в них… Суюшка! – Анна Георгиевна ласково обняла свою своенравную и очень заботливую  любимицу. 

***   

Проходя мимо дверей в гостиную, Анна Георгиевна остановилась, наблюдая за дочками: Вера старательно выкладывала печеные яблоки на блюдо и потихоньку облизывала сладкие пальцы; Варя расставляла парадный сервиз, раскладывала приборы, поминутно застывая с тарелкой или вилкой в руках, мечтательно глядя вдаль. Анна Георгиевна улыбнулась.

- Девочки, пойдемте в мою комнату. И Зою позовите.

Сестры вошли в комнату родителей, остановились, выжидающе глядя на маму. Она сидела около трюмо, перед ней - открытая шкатулка и три зеркальца – овальное с ручкой и два круглых в резной оправе.  Вообще, в доме было много разных шкатулок. Но эта – большая деревянная, обитая изнутри розовым шелком и с небольшим зеркалом, прикрепленным к внутренней стороне крышки гвоздиками с хрустальными головками в виде цветочков – была семейной реликвией и гордостью Анны Георгиевны. Она получила ее от своей матери, перед венчанием. 

- Подойдите ко мне! – Позвала девочек Анна Георгиевна и указала на стулья рядом с собой. – Вот. Пришло время передать вам часть семейного наследия. В жизни все будет: и радости, и горести. Сберегите его и передайте своим детям. – Анна Георгиевна улыбнулась. Улыбка получилась немного лукавая и печальная одновременно.

Сестры, затаив дыхание, во все глаза смотрели на маму. А она продолжала.

- Варюшка, тебе – мои серьги с жемчугом -  их мне отец подарил. И зеркальце в резной металлической оправе - его я сама когда-то купила. 

- Мама…. - Варя прижала  руки к груди.

- А из своих серег с бирюзой я попросила ювелира сделать два кольца. Зоюшка,  тебе – одно колечко.

- Мамочка моя дорогая! – Растроганно всхлипнула Зоя.

-  Верушка, тебе – другое, и зеркальце, которое мне ваш отец подарил, в резной оправе из слоновой кости.

- Мне?! – Воскликнула Вера. – О…. – И закатила глаза. Видимо, вспомнила о своем артистическом будущем.

- Зоюшка, тебе – зеркальце, которое мне дала моя мама – овальное, с ручкой в виде согнутой ветки. Оно мне очень дорого.   И эту шкатулку я тоже отдаю тебе…. – Анна Георгиевна не смогла договорить: в горле «застрял комок», по щекам текли слезы.  

Зоя ахнула, обняла маму. А за ней, и Вера с Варей, бросились к Анне Георгиевне. Она обняла всех троих, и, крепко прижимая к себе, шептала сквозь слезы.

- Будьте счастливы, мои дорогие! Не теряйте друг друга, берегите! Храни вас Бог!

Глава 5

Первыми на праздничное застолье приехали Коленька с женой Ольгой. Жесткий галстук с непривычки натирал Коленьке шею, но он мужественно переносил «именинные страдания». Ольга была в новом «фисташковом» платье из глазета  с серебряной брошью в виде букета лилий у пояса. 

  Вслед за ними, приехала младшая незамужняя сестра Павла Дмитриевича, худенькая стеснительная двадцатилетняя  Татьяна. Она всегда старалась держаться  «в тени», будто извиняясь, что занимает место. А если вдруг с кем-то разговаривала, то прикрывала ладошкой рот. Ей всегда было холодно. Вот и сейчас, теплым июньским вечером, она была одета в платье из люкзора, «шоколадного» цвета,  со старинной камеей, заколотой  у глухого ворота. 

Через полчаса приехали незамужние племянницы Анны Георгиевны, Надежда и Ангелина. Трудно было представить, что они - родные сестры.  Рядом с высокой дородной темноволосой Надеждой,  светловолосая полненькая Ангелина казалась меньше ростом и совсем невзрачной. Одевались сестры тоже совершенно по-разному: в одежде Надежда предпочитала яркие насыщенные тона, а Ангелина – все оттенки «слоновой кости». Вот и в этот вечер  Надежда была в платье из камки цвета «мурена», с глубоким декольте. А в дополнение к двум, закрывающим пальцы, золотым перстням с рубином и изумрудом, и длинным рубиновым серьгам в золотой оправе, на Надежде были крупные бусы редкого «вишневого» янтаря. Маленькая Олюшка, открыв рот, с восхищением смотрела на нее. Наверное, мечтала стать такой  же, когда вырастет. Ангелина, или  Лина, была одета,  как всегда, неброско:  золотые жемчужные серьги и кольцо,  платье из кисеи цвета «экрю» с вышивкой на рукавах на тон темнее.

Пока ждали остальных гостей, все вышли в сад. Был чудесный летний вечер. Уединившись в беседке, Лина с Татьяной шепотом обсуждали последний любовный роман. Надежда, обмахиваясь веером, устроилась в шезлонге. Коленька беседовал с Павлом Дмитриевичем. Ольга скучала в гамаке. Дети чинно, стараясь не испачкаться, сидели на маленьких стульчиках. Сестры предлагали всем печеные яблоки и клюквенный морс.

  Неожиданно, Павел Дмитриевич подошел к Зое и отвел ее в сторону.

- Зоя, сегодня приедет Николай с родителями.

Зоя с трудом удержала поднос с печеными яблоками. Ноги стали «ватными».

- На Покров у вас венчание. Сейчас – июнь. – Павел Дмитриевич волновался, говорил отрывисто. - Думаю, тебе пора познакомиться с женихом. 

Зоя молчала. Ей казалось, что все слышат, как сильно и гулко бьется ее сердце. Вернулись слабость и  тошнота. В левом боку пульсировала боль. 

- Зоюшка, скажи что-нибудь! – Отец пытался поймать Зоин взгляд. А она старалась не упасть, не уронить поднос. Соблюсти приличия.

-- Хорошо, отец! – С трудом выговорила Зоя и трясущейся рукой поставила поднос на садовую скамейку. – Только бы не упасть! Только бы никто не видел! – Шептала она.

Но на Зою никто не смотрел, даже отец, потому что в этот момент из дома вышла именинница. Анна Георгиевна была прекрасна. Статная, полная достоинства и женственности фигура. Умиротворенная улыбка на немолодом лице. Мягкий,  все понимающий взгляд золотисто-карих глаз. Платье струящегося «Бургундского» шелка. Строгая брошь нежного полупрозрачного агата в тонкой золотой оправе. И такие же серьги. Все смотрели только на нее. 

  А Анна Георгиевна, под руку с подошедшим к ней супругом, уже шла навстречу вновь прибывшим гостям: приехали Николай с родителями и Сергей со своим отцом.

Зазвучали поздравления, комплименты, смех. День рождения Анны Георгиевны начался. 

Укрывшись за стволом раскидистой яблони, Зоя слышала голоса в гостиной как бы со стороны. Боль и слабость прошли. И теперь она старалась прийти в себя, чтобы можно было показаться гостям, Николаю и … маме, и не заплакать при этом. Но сердце никак не могло успокоиться. Зое показалось, что прошла целая  вечность, прежде чем она сумела взять себя в руки: смахнула набежавшие слезы, несколько раз глубоко вздохнула, топнула ногой и, почти с улыбкой, вошла в гостиную, где сразу же была представлена Николаю.

Праздничное застолье затянулось. Фаршированный гусь, запеченные с яблоками и черносливом куры, заливной судак, пироги с мясом и с рыбой, холодец, разные домашние соления, водка, настоянная на лимонных корочках, рябиновка, густое домашнее вино…. Все это располагало к неспешному и очень вкусному разговору. Гости и не спешили. Поздравляли именинницу, желали долголетия и здоровья ей и всей семье, хвалили хозяина,  его сына и прекрасных дочерей, особенно Зою. Все пришли в восхищение от того, как она украсила к Троице Спасскую церковь. 

За столом Зоя сидела напротив жениха. Их представили друг другу, и теперь, наконец, она могла его хорошо рассмотреть. Рассматривала и удивлялась, что в нем не так. Потому что Николай был молод и очень красив. Высокий, широкоплечий. Густые волнистые каштановые волосы. Благородное утонченное лицо. Правда, на Зоин взгляд, слишком печальное лицо. Большие серые глаза. Опять-таки слишком печальные и равнодушные одновременно. Казалось, Николаю все опостылело в этой жизни. Ему не был интересен не только светский разговор за столом, но и вообще все происходящее. Складывалось впечатление, что он очень устал…. 

Зоя отвернулась, потом снова посмотрела на Николая. Почувствовав ее пристальный взгляд, он отложил вилку, поднял голову, и их глаза встретились.  Равнодушный взгляд, на долю секунды,  оживился, Николай даже улыбнулся Зое. Но тут же потерял к ней интерес и, налив в стопку водки, предложил тост за хозяина  дома. 

Устав от еды и разговоров,  гости и хозяева решили пройтись по саду. Сестры остались в гостиной, чтобы убрать со стола и накрыть к чаю. Николай подошел к Зое.

- Давай присядем на минутку,…Зоя. Надо, наконец, познакомиться. А то мы с тобой до венчания и парой слов не обмолвимся.

Зоя кивнула и показала на оттоманку.

- Садитесь, то есть, садись, Николай.

Молодой человек засмеялся.

- Да, будем привыкать говорить друг другу «ты». Это для тебя трудно?

- Нет. А … для тебя?! – Зоя не смотрела на Николая, но в ее голосе чувствовалась улыбка.

Николай не ответил. Он вдруг посмотрел на Зою совсем другими глазами. Рядом с ним, отвернувшись, в напряженной позе,  сидела красивая хрупкая девушка, такая сильная и такая ранимая и напуганная одновременно. Чего она ждала от него?! Чего он ждал от нее?!

- Возможно, она сумеет спасти меня от моей безысходной тоски… - Подумал Николай. Он взял Зоину руку в свою. И девушка вздрогнула всем телом от этого неожиданного чужого прикосновения. Резко повернулась. И Николай замер от взгляда этих огромных вопрошающих настороженных карих глаз. Как же она прекрасна! Ему страстно захотелось заключить Зою в объятья, прижаться к ее губам и целовать ее, целовать, целовать…. Серые глаза Николая в этот момент стали темно-синими…. Зоя выдернула руку, отпрянула. 

- Не бойся, - Глухо сказал Николай. -  И не уходи. Давай попробуем поговорить.

Но говорить было не о чем, и молодые люди сидели и молчали. 

В кухне Вера и Варя гремели посудой. Женя и Борюсик пробежали из сада в детскую, взяли игрушечный паровоз, и снова убежали в сад. Через открытые окна был слышен негромкий смех гостей. Где-то, совсем близко, залаяла собака. 

- Разве у вас есть пес?! – Спросил Николай первое, что пришло в голову – лишь бы нарушить затянувшееся неловкое молчание.

- Да, уже давно. Просто сегодня много чужих, и мы ее привязали, на всякий случай. А так, Индуска бегает без привязи.

- Индуска?! Что за странное имя для собаки! – Удивился Николай.

- И совсем не странное, а веселое! – В гостиную вошел Коленька. – Это мы с Верушкой и Зоюшкой придумали: сейчас - Индуска, ее сын или дочка будет Дуска, потом - Уска и, наконец, Усик! Такая преемственность имен!

- Правда, хорошо придумано?!- Улыбнулась Зоя. – А теперь извините меня, пойду помогать сестрам.

Гости разъехались далеко за полночь. Когда все было убрано, вымыто и расставлено по местам, и все пожелали друг другу спокойной ночи, Павел Дмитриевич и Анна Георгиевна позвали Зою в гостиную. Зоя видела мамин тревожный взгляд и напряженный взгляд отца.

- Ты разговаривала с Николаем? – Павел Дмитриевич прохаживался взад-вперед по комнате.

- Да, мы немного поговорили.

- О чем же, смею спросить? – Отец остановился посреди гостиной, ожидая ответа.

- О нашей Индуске…

- О ком?! О нашей собаке?! Что, лучшей темы не нашли?!– Павел Дмитриевич раздраженно развел руками.

- Ну, с чего-то им нужно было начинать знакомство! – Пришла на помощь Анна Георгиевна. – Ты лучше вспомни, Павлуша, наше знакомство.

- А что?! Ни о чем таком мы не говорили, Анютушка. Нас представили друг другу и… все!

- Вот именно! Нас представили друг другу за час до венчания! О чем мы могли говорить?! Так что, неважно, о чем был разговор между Зоюшкой и Николаем. Главное, он состоялся.

Павел Дмитриевич не стал спорить, согласно кивнул. Сел рядом с женой. 

- Он… тебе…. понравился?- Настороженно спросил он Зою.

- Не знаю, отец. Не очень. Хотя он красивый. 

- Но…. – Павел Дмитриевич помолчал, подбирая слова. – Ты уже сосватана. Все решено.

- Я знаю. – Зоя тоже помолчала. – Я выйду замуж за Николая, но у  меня одно условие, отец! - Голос чуть дрогнул.

- Это еще что такое?! Да как ты смеешь?! – Заорал на весь дом Павел Дмитриевич. Он вскочил с оттоманки, оттолкнув Анну Георгиевну,  и бросился на Зою, размахивая кулаками.  Зоя побледнела, но не сдвинулась с места. Громко и четко сказала:

- Отец, я хочу оставить твою фамилию. Дети будут носить фамилию Николая, а я останусь Соколовой, хорошо?!

«Львиный рык» мгновенно иссяк. Павел Дмитриевич  резко остановился, тяжело дыша. Посмотрел на Анну Георгиевну, потом на Зою. Сказал, ни к кому не обращаясь:

- Завтра же поговорю с родителями Николая. Поздно уже, пора спать. – И вышел, хлопнув дверью. 

Глава 6

Зима в тот год выдалась долгая и холодная. Снега выпало больше обычного. По обеим сторонам улицы - сугробы, высотой с одноэтажный дом. 

В неярком свете уличных фонарей искрились крупные падающие снежинки. Прохожих не было видно. Только две темные фигуры.  В три часа ночи, на пустынной заснеженной улице, они выглядели странно и одиноко.

Медленно-медленно, согнувшись почти до земли, с трудом переставляя замерзшие ноги, шла Зоя. Каждый шаг давался ей с трудом. Но виной тому был не буран, не студеный ветер, и не скользкий наст. Тяжело опираясь на худенькое Зоино плечо, ковылял Николай. Он был мертвецки пьян, и еле держался на ногах. Постоянно теряя равновесие, падал в снег. И Зоя, скользя на льду, из последних сил приподнимала его и тащила на себе дальше. 

- Стыд-то какой! Только бы никого из знакомых сейчас не встретить!–  Думала Зоя. - Слава Богу, хоть дети  не видят этого кошмара – они дома, сладко  спят,  дорогие мои! 

Зоя еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Но знала, что слезами горю не поможешь. А горе, по имени Николай, устраивал такие ночи теперь очень часто. Раз или два в неделю, отслужив последнюю службу в Спасской церкви, где четырнадцать лет назад они обвенчались, он шел в ресторан, на постоялый двор, в кухмистерскую или в трактир. А вернуться домой сам уже не мог.  

- Стыд-то какой, Господи! Стыд и грех! Что же мне делать?! Господи, помоги! Помоги,  нам, грешным! – Горячо шептала Зоя.

  А снег все шел и шел, не переставая. Когда Зоя с Николаем добрались до дома, фонари, один за другим, погасли. Наступило утро.

Вечер, на удивление, выдался спокойным и даже приятным. Где-то там, в каком-то другом мире, бушевала вьюга, а в Зоином доме было тихо и тепло. Пахло яблоками и корицей – Зоя испекла к ужину шарлотку. Николай был дома. Сначала мрачно читал «Уфимский Край», но потом, невольно, стал с интересом  наблюдать  за детьми. Двенадцатилетний сын Володюшка принес толстый блокнот и сел за стол. Он смешно морщил нос, болтал ногами и кусал карандаш – сочинял стихи. Двухлетняя Люсенька, забравшись на высокий стул, не сводила глаз с брата. Повторяла все его движения, умильно закатывая глаза. Глядя на них, Зоя с Николаем смеялись, что вызывало неподдельное удивление у детей. 

К ужину из своих комнат вышли  Анна Георгиевна и Павел Дмитриевич. Постаревшие и молчаливые.

  Их буквально «подкосила» похоронка на Женю, пришедшая через два месяца после того, как в первые дни Гражданской войны он ушел на фронт добровольцем. Они потеряли последнего сына. 

Предстоящее замужество Верушки немного утолило боль утраты, наполнило радостью опечаленные сердца родителей. Но ненадолго. Следуя новым веяниям, Вера с Иваном отказались от венчания в церкви. Анна Георгиевна и Павел Дмитриевич были потрясены: их мир разваливался на глазах. Ошеломленные всем происходящим, трогательно беспомощные в новой жизни, они продали свой дом, пожертвовав большую часть полученных денег на приют для детей-сирот жертв Первой Мировой Войны, и переехали к Зое.

Зоя постаралась создать родителям тот же уклад жизни, к которому они привыкли. И Павел Дмитриевич все так же требовал «свой» мед, и так же, как дома, сидел во главе стола. Как и всегда, он сам колол сахарную «голову», хотя руки уже плохо слушались. И его грозный взгляд все так же действовал на детей.

Улыбка и взгляд Анны Георгиевны остались  такими же молодыми, добрыми и понимающими, как и раньше. Добавилось седины и милых морщинок. А где-то в уголках губ и в лучиках у глаз затаилась грусть. И тревога. За всех детей, но, главное, за Зою.

Теперь Анна Георгиевна часто пересматривала семейные фотографии. Уютно устроившись в кресле, она переворачивала плотные страницы толстого альбома, вглядывалась в лица. Вспоминала. Думала. Представляла. Мечтала. Жалела. Плакала. Радовалась. Что было бы, если….. Что будет, когда….  Дети, которые не дожили, не выросли. Дети, которые выросли. Зоя. 

Любимой фотографией Анны Георгиевны была та, на которой Зоя выглядела счастливой. Фотография была сделана после рождения Володюшки. Фотограф уловил настроение: Зоя стоит, вполоборота. Очень естественно, будто и не знает, что ее фотографируют. Слегка откинув голову, очень женственно. Густые волнистые волосы легко сколоты на затылке. Изящная золотая цепочка с небольшим овальным медальоном. Тонкое обручальное кольцо. Элегантное длинное платье из бархата  безупречно облегает Зоину стройную фигуру. А глубокий изысканный оттенок ткани «черный янтарь» подчеркивает ее молодость и утонченную красоту. 

- Так что же случилось?! – Снова и снова спрашивала себя Анна Георгиевна, глядя на отрешенного надломленного Николая и изможденную поникшую Зою.

Этот же вопрос задавала себе и Зоя, сто раз на дню. И ответа не находила.

В первые годы после венчания, редко уходила синева из  глаз Николая. Заботливый, внимательный, страстный. Красивый. Зоя таяла в его объятиях, растворялась в его любящих глазах. Рождение первенца, сына, стало для них обоих настоящим чудом. Они вместе его купали, одевали, играли с ним. А сколько фотографий сохранилось с маленьким Володей! 

Это было чудесное время: Зоя растила сына, любила мужа, заботилась о родителях, помогала сестрам, работала в церкви, а к каждой  Пасхе и Троице украшала церковь своими цветами, участвовала в благотворительных концертах. Дома - чисто убрано, на столе – разносолы. И дом был всегда полон гостей. Приветливая и гостеприимная, энергичная и веселая, она, казалось, никогда не уставала, делала все легко и радостно. 

Зоя с головой ушла в приятные ежедневные хлопоты, и не заметила, когда, а, главное, почему, в глазах Николая стал преобладать скучный серый цвет. А во взгляде – тоска.

  Когда родилась Люсенька, Николай словно ожил. Вернулась синева глаз, вернулся он сам. Но ненадолго. Почему ему снова стало душно дома?! Почему?! Какое горе, какую тоску он «заливал»?! Зоя умоляла его сказать ей, в чем ее вина, что она делает не так. Николай всегда отвечал одинаково.

-  Тошно мне от жизни этой. Душно. Не могу я так жить. – И уходил, оставляя Зою один на один с этой самой жизнью.

После ужина Зоя попросила Николая помочь ей со счетами. Но он отказался, сославшись на усталость. Сел у окна, напряженно глядя в темноту и слушая вьюгу. 

- Завтра будет вечерний сеанс. Покажут  киноленту «Бой быков в Барселоне».  Давай сходим, Николаша!

- Нет. – Николай даже не повернулся к жене.

-  Но почему?! Раньше мы с тобой часто ходили в Дворянское Собрание смотреть киноленты. Помнишь?! «Морской Берег Ночью», «Пожар в Чикаго»! Это было замечательно! А сейчас даже кинотеатры есть. Пойдем!

- Если хочешь, иди одна. Я не пойду. Мне неинтересно. – Николай раздраженно забарабанил костяшками пальцев по подоконнику. И Зоя, вздохнув, вышла.

Пересчитав оставшиеся карточки и просмотрев счета, большая часть из которых были долговыми расписками, Зоя долго сидела в темноте, погасив лампу, глядя в никуда. 

Прятаться от реальности и дальше не имело смысла. Необходимо было что-то предпринять. И как можно скорее. Николай, конечно же, как всегда, пообещает, но ничего не сделает. Так уже было не раз. Остается она сама. Но что она может?! Зоя задумалась.

Глава 7

Перед самой Пасхой зашел Коленька. Раньше они с Ольгой часто приходили в гости. Но сейчас Ольга была серьезно больна. Самая обычная, казалось бы, простуда перешла в воспаление легких, и вот уже два месяца Коленька ухаживал за женой. От больницы - и Чижевской, и Миньярской - и от сиделок она наотрез отказалась, и Коля просто с ног сбился: днем работал бухгалтером на лесопильном заводе, а все остальное время проводил с больной. 

Коленька прошел в гостиную. Сел у стола, грустно опустив голову.

- Что, никаких изменений?! – Участливо спросила Зоя.

Коленька покачал головой. – А у тебя?!

Зоя пожала плечами. 

- А где Николай?

- Не знаю. – Зоя тоже села к столу, печально опустив голову.

- Да…. – Протянул Коленька. – Как дети?

- Володюшка первый в классе! У него скоро выпускные экзамены. Люсенька растет здоровенькая, красивая! – В голосе Зои чувствовалась гордость.

- Люся так на тебя похожа! – Улыбнулся Коленька. – Она мне как дочка!  Своих-то  … не судьба….

Помолчали.

- Карточки еще есть?

- Да.

- Долгов много?! Как у тебя с деньгами?

Зоя снова пожала плечами.

- Я помогу, ты же знаешь. Отдашь, когда сможешь.

- Спасибо…. Коленька, хочу с тобой поговорить. Пойдем в кухню – у меня куличи в печке.

В кухне стоял невообразимо вкусный запах пекущихся куличей и творожных «пасочек». На столе на огромном блюде радужно переливались крашеные яйца.

- Господи, когда ты успеваешь?! – Восхищенно сказал Коленька. 

- Ночью! Ночи такие длинные! – Невесело усмехнулась Зоя. – Знаешь, днем столько дел: дети, мама с отцом, цветы для украшения церкви,– только вчера закончила. И еще у нас Саняшкины дети гостят. В общем, не до грусти днем. А вот ночью…

Коленька понимающе кивнул. – О чем ты хотела поговорить?! А то у меня перерыв  скоро закончится.

- Я уезжаю в Москву! – Зоя, как всегда, сказала сразу и самое главное.

Коленька опешил.

-- Навсегда?! – Воскликнул он в ужасе.

- Нет, что ты! Я еду учиться шить. Вот, две книги уже купила. Смотри, здесь все: правила кройки и шитья, чертежи. Совсем не трудно. Монахини в золотошвейне мне многое уже  рассказывали и объясняли.

- Учиться шить?! Сейчас?! – Удивлению Коленьки не было предела. – Зачем, Зоюшка?! Я дам тебе денег. Зачем?!

- Спасибо тебе, Коленька! Ты – просто чудо, мой друг, самый лучший человек! Но мне надо жить дальше. Самой. С детьми.  Изо дня в день. И рассчитывать я могу только на себя. Понимаешь?! 

Коля кивнул, тяжело вздохнув.

- Я, Коленька, перебрала в голове тысячи вариантов.  В отчаянии обошла все постоялые дворы и кухмистерские, наведалась в «Яр», « Эрмитаж», в «Метрополь», но никому  не нужны мои кулинарные изыски. Предлагали посудомойкой работать, но я отказалась. Хотела  даже в поварской школе Ногарева учиться, но потом передумала.

- А в столовой купчихи Поповой предлагала свои пельмени, пироги, фаршированную стерлядь?!

- Конечно. Но у них свои повара и кулинары. В общем, никаких шансов. 

- А в доходных домах горничной?!

- Нет. Это не для меня.

Коля кивнул.

- И ты решила…

- Решила, Коленька. А знаешь, как все получилось?! После всех своих неудачных поисков работы, я возвращалась домой. В расстроенных чувствах. Да, нет, в полном отчаянии. Домой идти не хотелось. На Внешней Торговой площади села на лавочку. Сижу, чуть не плачу. И тут, подняла глаза, и вижу вывеску «Дамская Портная». Я чуть не вскрикнула от радости. Вот оно! Вот-  то, что я хочу! То, что у меня получится! Понимаешь, друг мой дорогой?! 

Коля кивнул. Он понимал. И был искренне рад за Зою, но, при этом, искренне огорчен тем, что теперь, в жизни новой самостоятельной Зои ему не будет места. Снова кивнул. Подумал. 

- А Николай не против?

- Ему все равно, – Вздохнула Зоя. – Он и дома-то теперь почти не бывает.

- А родители?

- Мама меня поддерживает. Обещала помочь деньгами, когда я открою свои курсы кройки и шитья! – С гордостью сказала Зоя.

- Ты надолго уедешь? – С тревогой спросил Коля.

- Месяца на три – четыре, думаю.

- Володюшка уже взрослый, конечно. А как же Люсенька?

- Мама согласилась позаботиться о ней. И Саня, Варя и Вера будут иногда забирать ее на недельку. 

- На недельку?! – Возмутился Коля. – Их дети у тебя по полгода просто так живут! А они не могут…

- Не будь таким злым, Коленька. – Перебила его Зоя. - У каждого своя жизнь. Мне нравится, когда вокруг полно детей. – Погрустнев, добавила. – Так меньше думаешь о своих горестях. 

-  Сколько же в тебе доброты! Это просто немыслимо….

- Коленька! – Снова перебила его Зоя. – У меня к тебе огромная просьба. Сейчас мне ничего не надо. Но когда я вернусь и открою свои курсы, сможешь мне помочь?! Я со временем все верну.

- Конечно! –  Коля вздохнул с облегчением и с радостью – он нужен Зое. 

- Спасибо…. Коленька, а помнишь, как мы все на Усольскую гору гулять ходили?! – Совершенно неожиданно  спросила Зоя.

- Конечно! – Коля даже растерялся. – А что?!

- Так, ничего! – вздохнула Зоя. – Хорошо было… – Она погладила Колю по плечу. – Ты прости, что бросаю тебя в такое трудное для тебя время. Когда такое с Ольгой. Ты держись, ладно!

- Обо мне даже не думай, Зоюшка! – Взял ее руку в свою, широко улыбнулся. – Ты учись хорошо, не подведи нас! И приезжай скорей! Сошьешь мне костюм. Не буду же  я в старом ходить, когда мой лучший друг – самая знаменитая портниха в городе - И молодые люди засмеялись.

Коленька поспешил в контору. Пообещал прийти в первое Пасхальное утро, отведать куличей, яиц и «пасху»,  взять Пасхальные гостинцы для Ольги. И попрощаться с Зоей – она уезжала на следующий день.

Глава 8

Зоя вернулась из Москвы почти через полгода, закончив с отличием курсы кройки и шитья мужской и женской верхней и нижней одежды.  И первыми, кому Зоя сшила платья и костюмы, когда приехала, были, конечно же, родители, Коленька и дети.

В январе она открыла свою школу–мастерскую кройки и шитья. И, несмотря на то, что она располагалась не в центре, а недалеко от пристани, очень скоро «Школа Соколовой» на Большой Усольской улице стала самой популярной  школой в городе. Харизматичная, увлеченная своим делом, Зоя привлекала все больше и больше учениц. 

Жизнь у нее теперь шла четко по часам. Днем она занималась семьей, вечером преподавала в своей школе, а ночью шила на заказ. Отбоя от клиентов не было: мало того, что Зоя умела расположить к себе любого человека, она, с радостью специалиста, талантливо и с большим вкусом, облекала любые фантазии своих клиентов  в реальные,  оригинальные, элегантные и модные модели. 

А маленькую Люсю теперь усыплял и будил «Зингер». 

Глава 9

За окном быстро темнело. Пошел снег. И, вспомнив о времени, Зоя  - теперь ее все называли Зоя Павловна - объявила, что занятие закончено. Но ученицы не спешили расходиться. Кто-то терпеливо переделывал неудачные стежки, кто-то, не отвлекаясь, заканчивал строчить на швейной машинке, а кто-то нетерпеливо разбирался с чертежом выкройки. Несколько учениц подошли к Зое с вопросами: у них никак не получалось работать с оверлогом. 

Зоя с удовольствием оглядела класс. Вот уже пять лет она преподает здесь, и чувствует себя совершенно счастливой и нужной.

- Может быть, вас проводить до дома, Зоя Павловна?! Поздно уже, и хулиганов много. Время-то какое! – Задержались у дверей две ученицы постарше.

  Да, время, действительно, было неспокойное, но Зоя не боялась. Когда она жила в Москве, какой-то беспризорник – средь бела дня -  хотел вырвать у нее из рук сумочку. Но не тут-то было! Зоя схватила мальчишку за руку и не выпускала, пока на ее крик не прибежал милиционер. Потом они втроем отправились в Приют для Беспризорных. Для Зои это стало откровением. Она лицом к лицу столкнулась с несчастными, больными, обделенными, обездоленными, озлобленными … детьми. Это были дети! Сложно описать всю гамму чувств, которую испытала в приюте Зоя: ужас, ошеломление, отвращение, жалость. Она замерла, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Потом тонула ногой, удивилась, как давно она этого не делала, и… осталась работать в приюте. Бесплатно. 

Дома, в Уфе, хулиганы и беспризорники никогда не обижали Зою. Наверное, было в ней что-то такое… бесстрашное сопереживание, что ли. И они это чувствовали.

- Спасибо, но провожать меня не надо! До завтра! 

- До завтра, Зоя Павловна! Мы побежали! -  И за девушками закрылась дверь.

Зоя застегнула полушубок, взяла муфту и вышла. Под фонарем, весь в снегу, неподвижно стоял Коленька. 

- Что?! Что случилось?! – Зоя испуганно трясла за рукав Колю. – Отцу стало хуже?! 

Коленька покачал головой и неожиданно, в голос,  заплакал.

- Ольга…. Моя Ольга…. Ее больше нет…..

Той же ночью скончался Павел Дмитриевич. И для всей семьи наступило тяжелое время. Время потерь, болезней и разлук. Время многих перемен. 

Особенно изменилась Вера. Некоторое время они с Иваном и дочкой Надюшкой  жили по соседству, на Стерлитамакской, и были частыми гостями в Зоином доме. Но когда их дочке исполнилось пять лет, они уехали на Алтай, к родственникам Ивана. И там Верушка исполнила свою мечту: стала актрисой   Рубцовского  Драмтеатра. Не Комиссаржевская, конечно, но ведущая актриса: главные роли, красивые модные наряды, поклонники, гости до утра. Богема. Сигареты в янтарных мундштуках, белое вино в высоких бокалах, яркие губы и не менее яркие бусы и шали – такой стала Верушка. 

Олюшка и Борюсик выросли. Они и их младший брат Анатолий жили в Уфе, у «тети Зоечки». Оля работала секретарем-машинисткой в Чижевском квартале, на Казанской. Борис устроился разнорабочим в судоремонтные мастерские на пристани, около  Усольской горы. А Анатолий учился в одном классе с Люсенькой.

После рождения  младшего сына Анатолия, Василий и Саняша как-то резко и, казалось бы, беспричинно,  погрустнели, погрузнели и постарели. Они теперь редко выезжали из Курачева. 

Сергею  неожиданно предложили место врача-терапевта в санатории в одном южном городе,  и он с радостью согласился. Юг, солнце, предстоящая поездка через всю страну. Он воспринял это как увлекательное заманчивое приключение. Уволился из Миньярской больницы и увез Варюшку и  двух дочерей, Ию и Олю. Далеко. На Северный Кавказ. Название городка, куда они уехали, всегда вызывало у Зои улыбку – Кисловодск! Додумаются же люди назвать место, где они живут, Кислой Водой! И тут же одергивала себя: чем это «темная вода» (Уфа) лучше «кислой воды»?! 

Варя часто писала сестрам. Город, климат и люди на Кавказе ей нравились, и она звала родных  приехать, навсегда или в гости. Особенно Зою. 

Жить без сестер Зое было непривычно и грустно. Не признаваясь себе в своих истинных чувствах, она ощущала себя покинутой и очень одинокой. 

Николай появлялся дома все реже и реже, а вскоре и вовсе исчез. Спасскую церковь, по распоряжению правительства, закрыли. И никто не знал, где он и что с ним. Зоя искала его по трактирам, друзьям, родственникам. Даже в милицию обращалась. Безрезультатно. Будто его никогда и не было. 

Володюшка тоже жил отдельно: окончив Ленинградский Архитектурный, работал в Грозном. 

Мама, после смерти отца, сильно «сдала»: дни напролет сидела она в своем любимом кресле, вся в своих мыслях. С трудом, без всякого интереса, поддерживала разговор за столом. Часто плакала. О чем она думала?! Кого вспоминала?! Кого оплакивала?! 

Только Люсенька и радовала Зою в те дни. Она старалась, как могла, помочь Зое по дому. Встречала ее вечерами у школы. Дочка напоминала ей себя в детстве. Ласковая, веселая, заботливая. Но у нее, в отличие от Зои, всегда было много подруг-одноклассниц. Веселой стайкой залетали они к ним домой, и у Зои теплело на душе от их счастливого беззаботного гомона.

  Вот кто не бросил Зою, так это Коленька. Без его, иногда просто молчаливого, присутствия, без его поддержки она бы не справилась. 

Так и жила Зоя в то время: с неизбывной грустью при взгляде на маму, с тревогой и беспокойством за Люсю и Володю. Дом – школа – заказы.

- Все сделать, все успеть, ничего не забыть! – Твердила про себя Зоя. День – ночь, день – ночь, день - ночь… 

Глава 10

Было три часа ночи. Или утра?! Зоя сбилась со счета. Сколько она не спит?! Она не могла вспомнить. Зоя полулежала на кровати. Одетая. Вокруг – фотографии и письма. Она их разглядывала и читала весь последний день и вечер. Пыталась даже написать письмо Варе, но не смогла. Мысли путались. Зоя то плакала, то забывалась чутким сном, прислушиваясь к голосам врача и священника в соседней комнате. Там, на смятых простынях, исхудавшая и не похожая на себя, умирала мама. 

Уже больше года Анну Георгиевну подводило не только здоровье, но и память. Она часто не могла понять, где она. Не узнавая ни Зою, ни Люсю, громко требовала подать  чаю, считая, что едет в поезде. Не помнила, кто такой Павел Дмитриевич. 

Но самое ужасное для Зои было, когда она, пересохшими губами, тонким «детским» голосом звала свою маму и подруг, и все повторяла: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!». Это было непереносимо. Зое казалось, что если она пробудет в комнате еще минуту, то просто сойдет с ума.

Временами, Анна Георгиевна «возвращалась»: просила прощения у Зои, обнимала Люсю, просила позвать Коленьку. Как-то даже сказала, что Зое следует выйти за него замуж. Вспоминала свой день рождения, когда Зоя вышила для нее на полотенце «С Добрым Утром», и как красиво она тогда, к Троице,  украсила Спасскую церковь. Зою радовали такие минуты. Она, улыбаясь сквозь слезы, пыталась поговорить с мамой. Но Анна Георгиевна уже снова была далеко, и, удивленно глядя на Зою, с беспокойством спрашивала: «Вы кто?». 

Для Зои это было болезненно и нестерпимо. Почему ее мама стала такой?! За что?! Зоя молилась. Днем и ночью. Ходила каждый день в церковь. Ставила свечи. Жертвовала деньги. Молила Господа сжалиться над мамой и дать ей выздороветь. Она готова была отдать все, что имеет, только бы произошло это чудо! Она плакала и молилась, молилась и плакала. Снова вернулись боль в левом боку, тошнота и постоянная липкая слабость. 

И вот, сегодня, сейчас, совсем рядом, умирает ее самый близкий родной человек – мама. Тишина. Тяжелое хриплое дыхание. Еле уловимое «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста»…  Шепот священника. И вдруг!

 - Зоюшка, доченька! – Голос был слабый, но это был голос мамы.

Зоя, рыдая, бросилась в соседнюю комнату, фотографии и письма упали на пол. Резко остановилась в дверях. Сердце бешено колотилось, Зое было очень страшно. Анна Георгиевна увидела ее, попыталась привстать. 

- Зоюшка! – Распахнула объятия навстречу своей любимице.

Зоя, вся в слезах,  наклонилась к маме. Но не успела. Анна Георгиевна откинулась на подушки, на мгновение замерла и просто перестала дышать.

Зоя всхлипнула, прикрыв рукой красные воспаленные глаза. Слез больше не было. И надежды тоже. Не было ответа на ее отчаянные молитвы. 

***  

И снова была весна. Пели птицы. Деревья стояли в цвету. Весь день, в распахнутые настежь окна, вливался их аромат, согретый весенним уральским солнцем, даря непередаваемо прекрасное ощущение нового. И самой Жизни.

  Зоя укладывала вещи в большой старый чемодан. Вечером – поезд. Она, Люся и Коленька едут на Кавказ, поближе к Варе и Володюшке. Навсегда.

 - Хватит нам жить «в темной воде»! - Однажды грустно пошутила Зоя. И Коленька купил для них небольшой дом. На окраине городка под названием  Пятигорск. 

- Храните нас, Пять Гор! – сказала вслух Зоя, закрывая чемодан. 

Она подошла к окну. Вздохнула. Села на подоконник. Задумалась, глядя вдаль. Там, далеко-далеко, где Земля соприкасается с Небом, Зое виделись яркие картины новой жизни. Жизни Зои.

________________________

© Петелина Елена Сергеевна