*  *  *

Солнцем снег занесло: каждый метр – солдатский, погонный,
золотится зима, принимая отвар мочегонный,
я примёрз, как собачий язык примерзает к мертвецкой щеке,
а у взводного – рот на замке.

Солнцем снег занесло, и торчат посреди терриконов
то пробитое пулей весло, то опять новогодняя ель,
в середине кита мы с тобой повстречались, Ионов, –
и, обнявшись, присели на мель.

А вокруг: солнцем снег занесло вдоль по лестничной клетке
и обломки фрегатов напали на наши объедки,
для чего мы с тобою сражались на этой войне,
потому, что так надобно было какой-то гэбне –
донесли из разведки.

Облака поутру как пустые мешки для котят,
в министерстве культуры тебя и меня запретят:
так и будем скитаться, ходить по киту в недоумках,
постоянно вдвоём, спотыкаясь, по краю стола –
демон жертвенной похоти, сумчатый ангел бухла –
с мочегонным отваром в хозяйственных сумках.

*  *  *

Он плавать не умел, поэтому ходил,

и превратил сандалии в сандали,

а вы представьте жизнь среди мудил,

которые всё озеро засрали. 

Туристы из тагила и торжка,

язычники, потомки берендея,

от этих русских так болит башка,

ни эллина вокруг, ни иудея. 

Но что-то в них светлело поутру,

огромная, мучительная сила

тянула их то к павлу, то к петру,

особенно девчонок из тагила. 

А впрочем, все пророки – заодно:

смутьяны, надрывающие глотку,

они приносят красное вино,

но пьют одни, предпочитая водку. 

Вечеря переходит в мордобой,

спешат телохранители и стражи,

поверь, мой бог, как трудно быть собой,

работая спасателем на пляже.


                 *  *  *
                                Андрею Макаревичу

Комиссары нюхали кокаин,
отвыкая от солонины, 
больше в мире не было украин,
потому, что кончились украины.

День мерцал фонариком на корме,
отплывая в залив Биская, 
я тогда сидел третий год в тюрьме –
на поруки бороду отпуская.

Говорят, что завтра придёт весна,
и, опухнувшая от пьяни, –
на майдан подтянется матросня,
а за ней – приползут крестьяне.

Затекая в рифму – прольётся кровь,
и туда ей теперь дорога, 
что такое, братец, твоя любовь –
это зрада и перемога.

Треугольный народ соберут в кружок
бородай, парубий, ефремов:
желтоватый, гибельный порошок –
раздавая из пыльных шлемов.


Инструкция

Фотографируй еду
перед тем как с нею
фотографируй еду
станет она вкуснее

Фотографируй ну-
жник в котором люди
нам подают войну
будто пейзаж на блюде

эти бинты и йод
не просыхают с мая
может и смерть пройдёт
кадры свои спасая

Фотографируй срез
времени в чёрно-белом 
чей там зубной протез
щерится под обстрелом

Сквозь гробовую щель
фотографируй лица
о жена моя вермишель
гречка моя сестрица


*  *  *

Чертополох обнимет ангелополоху,
вонзит в неё колючки и шипы, 
вот так и я – люблю свою эпоху,
и ты, моя эпоха, не шипи.

Смотри через плечо на эти рельсы:
как пальмовое масло пролилось,
и Аннушку Каренину – карельцы
ведут к путям, промасленным насквозь.

Ревёт состав, заваливаясь набок,
а вслед за ним ревёт другой состав,
и в этом деле важен только навык,
азартный ум и воинский устав.

Когда вернусь в Карелию-Корею –
возьму планшет, прилягу на кровать,
как хорошо, что я ещё умею
любить тебя и деньги рисовать.

*  *  *

Степь горит, ночной огонь кудрявится,
дождь вслепую зашивает рот,
кто-то обязательно появится:
Нобеля получит и умрёт.

Вспыхнет над славянами и готами
древняя сверхновая звезда,
жизнь полна любовью и пустотами,
и бесплатной смертью навсегда.

Достаёшь консервы и соления,
бутылёк с наклейкою «Престиж», 
дёрнешь рюмку и на все явления
в стёклышко обугленное зришь.

Холодок мерцающего лезвия,
степь горит, незнамо отчего,
русский бог, как русская поэзия:
вот он – есть, а вот и нет – его.

*  *  *

А когда пришел черёд умирать коту –
я купил себе самую лучшую наркоту:
две бутылки водки и закусь – два козинака,
и тогда я спросил кота –
что же ты умираешь, собака?

Помнишь, как я возил тебя отдыхать в Артек,
мой попугай-хомяк, мой человек,
я покупал тебе джинсы без пуговиц и ремня,
как же ты дальше будешь жить без меня? 

*  *  *

За окном троллейбуса темно,
так темно, что повторяешь снова:
за окном троллейбуса окно
чёрного автобуса ночного.

Как живёшь, душа моя, Ни зги,
до сих пор тебе не надоело:
мужу компостировать мозги,
солидолом смазывая тело.

Правый поворот, районный суд,
караоке на костях и танцы,
то сосну, то ёлочку снесут
в зимний лес коварные веганцы.

Так темно, что не видать снега,
ветер гонит угольную пену,
я троллейбус, у меня рога:
родина, спасибо за измену.

*  *  *

Почему нельзя признаться в конце концов:
это мы – внесли на своих плечах воров, подлецов,
это мы – романтики, дети живых отцов,
превратились в секту свидетелей мертвецов.

Кто пойдет против нас – пусть уроет его земля,
у Венеры Милосской отсохла рука Кремля,
от чего нас так типает, что же нас так трясёт:
потому, что вложили всё и просрали всё.

И не важно теперь, что мы обещали вам –
правда липнет к деньгам, а истина лишь к словам,
эти руки – чисты и вот эти глаза – светлы,
это бог переплавил наши часы в котлы.

Кто пойдёт против нас – пожалеет сейчас, потом – 
так ли важно, кто вспыхнет в донецкой степи крестом,
так ли важно, кто верит в благую месть:
меч наш насущный, дай нам днесь.

Я вас прощаю, слепые глупцы, творцы
новой истории, ряженные скопцы,
тех, кто травил и сегодня травить привык –
мой украинский русский родной язык.

*  *  *

Я споткнулся о тело твое и упал в дождевую
лужу с мёртвой водой, но ещё почему-то живую,
дай мне девичью память – крестильные гвозди забыть,
ты спасаешь весь мир, для того, чтоб меня погубить.

Я споткнулся о тело твое – через ручку и ножку,
в Гефсиманском саду, где шашлык догорал под гармошку,
дай ворованный воздух – в рихонские трубы трубить:
ты спасаешь весь мир, для того, чтоб меня разлюбить.

Сколько праведных тел у судьбы – для войны и соблазна,
сосчитать невозможно, и каждая цифра – заразна,
дай мне эхо своё, чтоб вернуться, на зов окликаясь,
или минное поле – гулять, о тебя спотыкаясь.


*  *  *

Ну что, дружок, опять зима проворно

вставляет свой рожок, перекрестясь,

и выдувает семена и зёрна

в людскую, оскотиненную грязь.

Когда снега расстанутся, растают

и мы увидим каменное дно,

где эти зёрна в людях прорастают,

а семена – со смертью заодно.

Как дни – необязательны и шатки,

когда всю ночь целуешь напролёт:

ключицы и сапёрные лопатки

и позвонки, вмерзающие в лёд.

Ведите блог, нехитрые заметки,

рецепты блюд, бессмысленных стихов,

держите в клетке или в яйцеклетке -

своих детей, котов и хомяков.

_____________________

© Кабанов Александр Михайлович