 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Фейки и другие гибридные коммуникации Гибридные войны приходят одновременно с гибридными коммуникациями, поскольку базируются на них. Под гибридными коммуникациями мы будем понимать коммуникации, где не ставится задача удержания достоверности в процессах передачи смыслов. Естественно, кроме тех случаев, например в литературе и искусстве, где заранее известно, что там существует достоверность иного рода. И эти отклонения разрешены нашей цивилизацией. Фейки, как и постправда, функционируют в поле достоверных коммуникаций, мимикрируя под них. Это не поле лжи, когда заранее известно, что человек может лгать, исходя из разных соображений, например своей безопасности. Это поле правды, где получатель информации даже не думает проверять получаемую информацию на достоверность. Эпоха постправды и фейка приходит вместе с социальными медиа, когда резко возросли объемы информации, получаемой каждым конкретным человеком. И дело даже не столько в объемах, а в принципиальной смене парадигмы порождения и получения информации. Мир постепенно шел от монологической формы (начальные периоды которой задавали сначала религия, а потом идеология, с глашатаями которых запрещено спорить) к форме диалогической (когда споры, хоть и не поощрялись, но разрешались). Информационное пространство и в первом, и во втором случаях было структурированным и управляемым, поскольку основными поставщиками информации были индустрии СМИ, образования, науки. В условную теологическую эпоху, когда истина была в руках только одной стороны, они могли быть другими, но все равно носили индустриальный характер. Сегодня мир вступил во время того, что можно обозначить как дисперсные коммуникации. Эта триада (монологические—диалогические—дисперсные коммуникации) одновременно отражает падение роли и ценности передаваемой информации. На первом этапе слово было божественным и потому единственным. На втором этапе слово стало авторитетным, в нем все равно сохранялся статус непререкаемости, но можно было выстраивать рядом конкурентные "непререкаемости". Это модель научных споров или сосуществования множества газет со своими разными публицистами. Но во всех этих случаях информация обладала ценностью. Дисперсные коммуникации имеют дело с "неценной" информацией. В советское время, например, программа "Время" управляла страной так же, как и ЦК. Ее нельзя было пропустить. Чем выше сидел человек на иерархической лестнице, тем важнее для него становились сообщения и их нюансы, транслируемые программой "Время". Сегодняшние новостные сообщения во многом потеряли свою ценность. Никто не бежит к телевизору ради новостей, их смотрят вместе с едой на кухне. Иногда даже с выключенным звуком, следя только за бегущей строкой. Это явно гибридная коммуникация, сохраняющая все признаки нормальной, но по сути никому не нужная. В этом случае человека интересуют не нормальные новости, а чрезвычайные события, которые нельзя пропустить. Дисперсная коммуникация разрешает каждому стать оракулом. Фейсбук и другие социальные сети дают возможность самопроявления для всех, а в анонимных комментах наступает вообще раздолье. Условные "пигмеи" могут сметать с тронов столь же условных "гигантов". Затем наступает время троллей/ботов, когда в ответ на информационный удар выступает слаженная команда "информационной зачистки". Дисперсное информационное пространство функционирует в рамках всплесков подобной активности, но завтра информационные волны, идущие одна на другую, сменяются штилем. Информационный шторм по определению недолговечен. Новости дисперсной коммуникации не имеют смысла, поскольку сама дисперсная коммуникация не обладает авторитетностью. Голос многих интересен только в моменты бунтов, но и тогда этого голоса реально нет, поскольку есть только физические действия. Попытка дать голос всем не имеет успеха, хотя социальные платформы и задумывались их создателями как такие, что дадут голос тем, кому недоступны мейнстримные медиа. Но давайте перенесем эту модель на условную телестанцию. Кто будет смотреть постоянно меняющихся ораторов на экране? Последний крик современного умирающего телевидения — новости об авариях, убийствах и грабежах, которые стали карточкой национального ТВ. Зритель смотрит их с содроганием, но смотрит больше, чем депутатов, которые тоже не сходят с экрана. Все это также вариант гибридной коммуникации, поскольку депутаты либо хвалят, либо ругают власть, не давая реального осмысления происходящих процессов. Телевидение повторило гибридную коммуникацию Интернета, правда, отдав ее в руки узнаваемым за счет частоты появления на экране лицам. Фейки на этом фоне выглядят простыми детскими коммуникативными шалостями. Они реально работают только в ключевых временных точках, которыми на наших глазах были выборы Трампа и Макрона, выход Британии из ЕС и каталонский референдум. Во всех этих случаях в информационное пространство вбрасывались фальшивые новости, которые срабатывали из-за накаленной атмосферы выборов и референдумов, поскольку люди в этот период сами активно ищут информацию для принятия своего решения. Фейки вне процессов принятия решений не имеют никакого смысла. Они конструируются под четкие задачи, привязанные к определенному моменту во времени. Гибридные коммуникации стали приметой нашего времени еще и по причине гибридной войны. Тогда, особенно на начальном этапе, то и дело появлялись то "хунта", то "фашисты", то "распятый мальчик". Они создавали нужные для принятия решений контексты, абсолютно подобные по своему конструированию тем, которые были в выборах Трампа и Макрона, поскольку для воздействия на массовое сознание выбираются те точки уязвимости, которые ведут к автоматическим реакциям населения. Конструкторам нельзя допускать включения разума, должны действовать только эмоции. Гибридные коммуникации представляют собой информационные потоки, в рамках которых скрыта реальная цель коммуникатора. Это как бы лектор, который читает лекцию не для того, чтобы дать знания, а чтобы скрыть их. Слушатель может с восхищением воспринимать это, но он все равно будет обманут. От супер-истин до фейков: цивилизация начала обратное движение Мы находимся в системе быстрых изменений, которые иногда лучше и не осмысливать, что реально и происходит, поскольку понять всё происходящее вокруг становится всё сложнее. Они становятся элементами пазла, который не хочет складываться. Как, например, что можно сложить из такого набор информационных сообщений: — миллиардеры Силиконовой долины покупают дома за пределами Штатов, например, в Новой Зеландии, оборудуя их под бункеры, — Илон Маск разработал и продает огнемет против зомби, — Пентагон лет пять назад сделал детальную разработку по борьбе армии с зомби, причем в самом начале текста говорится, что это не юмор, а настоящая инструкция. Раньше наш мир находился под интерпретирующей иерархией, на вершине которой была супер-истина, задаваемая сначала религией, потом идеологией. Эта супер-истина была неизменна и работала «в любую погоду». Правда, она еще держалась и на том, что за борьбу с этой интерпретацией мира могли лишить жизни. Примеров несть числа: от Дж. Бруно до советских репрессий. Сегодня иерархия разбилась, сначала просто на блоки, потом и вовсе разлетелась на осколки, именуемые фейками. Помните, как Кай с осколком в сердце уже видел мир по-другому. Это сегодняшняя ситуация, когда каждый живет со своим осколком. Только раньше у него не было возможности говорить, чтобы его слышали все, а теперь соцсети дали такую возможность каждому желающему Традиционные супер-истины были универсальны, они могли давать понимание всему. Это как конспирология, которая своим инструментарием легко приводит любое сложное событие к простым составляющим, что также можно свети к борьбе добра и зла, как это было в религии и идеологии. Но одновременно следует признать, что других адекватных объяснений, которые бы удовлетворили всех, нет. У. Эко в свое время определял массовую литературу как такую, которую пишет читатель вместе с автором. То есть обычная литература пишется высоколобым автором, кстати, как и высокая культура, в отличие от массовой, требует определенного обучения для ее усвоения. И по сегодняшний день человечество как-то не доходит своими произведениями до уровня Баха, Моцарта или Чайковского. Сегодня мы попали в мир, где музыку и литературу пишут не «авторы», а «читатели». Сходная ситуация произошла и в новостях, поэтому «лучшие» из них даже стали именоваться по-иному — фейками. Это правда одного в отличие от правды миллионов, которая до этого была главной. Наука объясняет это просто. С одной стороны, социальные платформы дают слово маргинализованным группам, которых не пускали в традиционные СМИ. С другой, соцмедиа спроектированы так, чтобы не было роли редактора, поскольку это затратная и конфликтная роль, способная остановить капитализацию сети. Поэтому перед нами возникает как бы «чистое мышление» масс. Вот так они думают, чувствуют, живут. Если честно, то фейки не так и страшны. Они становятся опасностью, только когда их начинают производить индустриально и с конкретной целью. Вот тогда корабль, идущий в бушующем океане, может поплыть не туда, ведь фейк — это фальшивая карта мира, точнее элемент этой карты, по которой пытаются понять все. С достаточно резкой критикой социальных сетей выступил в Давосе в 2018 году Дж. Сорос. Приведем некоторые из его наиболее «колких» замечаний: — соцсети эксплуатируют социальную среду, как нефтяные и горнодобывающие — физическую среду, — соцсети влияют на мышление и поведение, и люди этого не чувствуют, — прибыль компаний связана с тем, что они уходят от ответственности за контент и не платят за него, — компании-собственники социальных сетей манипулируют вниманием потребителей, создавая новый тип зависимости, они подобны казино, приемы которого ведут к тому, что игроки проигрывают все, — Интернет-зависимость не является таким страшным злом, как отказ людей от самостоятельности, сегодня у них отсутствует свобода мышления, поэтому ими легко манипулировать, — возникла вероятность альянса авторитарных государств с ИТ-компаниями, это может привести к системе тотального контроля, Россия и Китай названы в качестве возможных участников такой связки, — сегодня мы живем в революционном периоде, когда все традиционные институты находятся в неопределенности, что ведет к вероятности ошибок. Самый важный вывод, который следует сделать таков: монопольные технологии несут в себе серьезные опасности. Самой существенной из них становится отказ от самостоятельного мышления, что, конечно, облегчит управление со стороны государственных институтов, но с несомненностью остановит развитие. Из этого придется все равно выбираться создавая определенные «заповедники», где сознательно будут проталкиваться самостоятельное мышление и инновационность. Время супер-истин прошло, человечество дорого заплатило за них, но получило и сильные результаты в виде движения вперед, обеспеченного научным, образовательным и медийным инструментарием, созданным теми блоками, которые получились в результате распада супер-истин. Но когда на уровне массового сознания распались и эти блоки, то наступило новейшее время, где в пучине фейков нет островов. Мини-истины никак не могут собраться во что-то настоящее, и, возможно, что такова их судьба. Они способны разрушать, но не создавать. В то время как цивилизация начала движение к тому, что информация является наиболее ценным ресурсом, он вдруг стал обесцениваться, ведь фейки сразу понизили ценность информации для человека. Конечно, она сохраняется в той войне за чужую информацию, которая идет. Глава ЦРУ М. Помпео заявляется, что Китай даже более серьезно, чем Россия совершает свои интервенции в США. Но если Китай обвиняют в основном в промышленном шпионаже, то от России уже заранее ждут вмешательства в промежуточные выборы 2018 г. Однако и то, и другое это наиболее лакомые кусочки информационного пирога. Статус информации будет только усиливаться, поэтому на защиту ее будут уходить все большие и большие деньги. Но речь идет о другой информации. Ее создают люди с самостоятельным мышлением для таких же людей. Остальным придется довольствоваться совсем иным информационным субпродуктом, который, наоборот, будет не охраняться, а максимально распространяться. И имя этому субпродукту — фейки… Фейки и слухи Сегодня фейк и постправда пошли в народ, по сути, создавая новый тип пропаганды. Если пропаганда до этого была строго централизованной, когда каждый знал, что все и одновременно получают одно и то же сообщение, то сегодня эти сообщения благодаря микротаргетингу стали индивидуализированными. В прошлых бесписьменных обществах того, что мы именуем фейками, было гораздо больше. Устная передача может создавать бесконечное число дополнительных подробностей. Но устная передача сильна тем, что в ней огромную роль играет слушатель, который должен не только дослушать до конца, но и стать передатчиком этого сообщения дальше. Именно так двигались слухи и анекдоты. И именно так ориентированы на слушателя современные фейки. Сегодня информационные угрозы, как считает Джон Аркилла, стали более диффузными, распределенными, нелинейными и проявляющимися во многих измерениях, чем это было с угрозами индустриального времени [Arquilla J. a.o. A new epoch — and spectrum — of conflict // In Athena's camp. Preparing for conflict in the information age. Ed. by Arquilla J. a.o. — Santa Monica, 1997]. Кстати, к такого рода угрозам иерархически-бюрократическое государство не готово, поскольку они часто исходят от сетевых структур, то есть являются слабо предсказуемыми. Такой тип нецентрализованного распространения информации в виде слухов встречается с самых давних времен. Первые примеры военного использования зафиксированы во времена Чингисхана, когда впереди его воинов шли слухи о том, что если город не сдастся, он пойдет на растерзание после победы. При Наполеоне Франция становится первым современным государством, основанном на пропаганде. В принципе, пропаганду можно рассматривать как тот же дописьменный инструментарий, только доведенный до совершенства и отшлифованный столетиями [Taylor P.M. Munitions of the mind. A history of propaganda from the ancient world to the present day. — Manchester, 1995; Пратканис Э., Аронсон Э. Эпоха пропаганды. — М., 2002]. При этом не следует забывать и о содержании, ведь именно в нем содержится главная сила. У пресс-секретаря Рональда Рейгана Пегги Нунен нам есть такая мысль: Рейган захватывал аудиторию не тем, как он говорил, а тем, что он говорил [Noonan P. On speaking well. — New York, 1997]. Сегодня все первые лица уже умеют хорошо говорить, они убедительны в плане риторики, но за ними нет настоящего содержания. Сегодня фейк и постправда пошли в народ, по сути, создавая новый тип пропаганды. Если пропаганда до этого была строго централизованной, когда каждый знал, что все и одновременно получают одно и то же сообщение, то сегодня эти сообщения благодаря микротаргетингу стали индивидуализированными. Например, в избирательной кампании Трампа его штаб экспериментировал с рассылкой 50 тысяч различных сообщений. Это делалось для того, чтобы отобрать наиболее воздействующие на избирателей варианты. Слухи тоже проверялись в прошлой доэкранной культуре. Например, Британия использовала фальшивые слухи в своей пропагандистской войне с Германией [Lashmar P. a.o. Britain's secret propaganda war 1948 — 1977. — Phoenix Mill, 1998]. Такой слух назывался sib от латинского sibillare — шептать. В последующее распространение шло только то, что принималось людьми в лондонских клубах. Слух должен был выглядеть достоверно и быть настолько тревожным, чтобы возникала потребность передать его другому. О слухах, используемых в пропагандистской войне, сказано, что они являются прекрасными медиа для скрытой пропаганды и обмана. Кстати, задолго до фейковых сообщений из Фейсбука в этой скрытой роли выступали слухи. А современные слухи дают возможность после своего появления перепечатывать их в СМИ. И даже если это будет сделано с опровергающими комментариями, слух все равно пойдет в народ. Поскольку слух является таким серьезным инструментарием, им не только активно пользуются, но и столь же активно его изучают [Назаретян А.П. Агрессивная толпа, массовая паника, слухи. Лекции по социальной и политической психологии. — СПб., 2003; Введение в руморологию. — М., 2004], как, кстати, и политические анекдоты [Дмитриев А.В. Социология политического юмора. — М., 1998; Курганов Е. Похвальное слово анекдоту. — СПб., 2001]. А учитывая то, что негативная информация распространяется быстрее позитивной, у любых носителей негативной информации много шансов на успех. Слухи активно используются в избирательных кампаниях, поскольку это дает возможность выпускать негатив на оппонента-конкурента. В этом плане изучались последние президентские выборы во Франции, когда президентом был избран Макрон. Здесь проявились интересные особенности. Например, шесть тысяч наиболее активных аккаунтов, взаимодействовавших с французскими вариантами Russia Today и Sputnik, и те, которые распространяли слухи, на 75 % совпали. Интересным оказалось и то, что 90 % тех, взаимодействует с Russia Today и Sputnik, делают это под никами. А это уже порождает вопросы об их реальной идентичности. Фейковые новости влияли на избирательную кампанию в Кении, в которой, кстати, принимала участие Cambridge Analytica, известная по выборам Трампа и Брекситу [Daldorf B. Kenyans worry 'fake news' might spark more election violence]. Не прошел мимо столь благодатных возможностей и пиар, в том числе создавая инструкции о защите от подобного рода явлений. Здесь также есть интересные наблюдения. Например: «Худшие слухи повествуют о том, о чем нет фактического подтверждения. Это не означает лжи. Это означает то, чего вы не можете знать: будущие события, старые загадки и мотивации». Или: «Услышанный слух может создать фальшивые воспоминания, что реально и происходит. Полученное является реальностью». Центр CEPA — Center for European Policy Analysis предложил классификацию техник дезинформации, среди которой нашлось место и различным вариантам фейков. Это просто «фальшивые факты»; «фальшивые изображения», которые используются, чтобы придать достоверность; отрицающие факты, которыми пытаются опровергнуть реальные факты. Это и техника «целое вместо части», когда мнение отдельного журналиста или эксперта выдается за мнение правительства. Распространение фейков наиболее интенсивно в периоды выборов и референдумов, особенно активно в период президентских выборов, примером чего были как выборы Трампа, так и выборы Макрона. Люди в этот период активно ищут информацию, и фейки восполняют ее нехватку Например, македонская молодежь, распространявшая фейки через Фейсбук в период американских выборов и зарабатывавшая на этом деньги, запускала статьи в Фейсбуке под новыми, более привлекающими внимание заголовками, получая в результате деньги от рекламы на сайте. Дело с распространением фейков уже дошло до того, что Трамп объявил победителей в своем собственном конкурсе фейковых новостей за 2017 год. Понятно, что это касалось только новостей о нем самом. По этой причине в списке оказались и New York Times, и CNN, и Washington Post. Всё это при том, что советница президента США Келлиэнн Конуэй ввела понятие «альтернативные факты». Оно появилось в ситуации спора по поводу сравнения количества людей на инаугурации Трампа и Обамы. «Альтернативные факты» в январе 2018-го стали не-словом года-2017. Это сделали немецкие лингвисты, дав термину такое определение: «Замаскированный и вводящий в заблуждение термин, вводимый для того, чтобы делать фальшивые утверждения легитимным средством публичных дебатов». Центр Pew в декабре 2016-го обнародовал свое исследование фейковых новостей. И вот результат: 64 % американцев признали, что подобные новости мешают понимать основные факты текущих событий; 11 % не увидели никаких сложностей; 32 % сказали, что они часто видят в онлайне такие новости, 39 % уверены, что они могут распознать такие новости. Известный футуролог Кевин Келли объяснил сложившуюся ситуацию следующим образом: «Новым вызовом в новостях является новый тип правды. Правду более не диктуют сверху, она появляется в сети равных. Для каждого факта есть контрфакт. Все эти контрфакты и факты в онлайне выглядят одинаково, что приводит в замешательство многих людей». Мы видим, как проблема приближается к тому, что нынешние технологии, дав голос многим, разрушили монологичность правды в принципе. С одной стороны, это, несомненно, плохо, но с другой — это следствие множественности голосов, которой не было до появления интернета. Фейки, телесериалы, видеоигры — всё это новые формы, проникшие в наше информационное и виртуальное пространства. Они активно там закрепились, поскольку приятны человеческому уму, отвечая на его потребности. Фейки в американской избирательной кампании рассказывали об ужасах, ожидающих Америку с приходом Клинтон. Они даже выводили людей на улицы с антииммигрантскими протестами. Но и телесериалы подобным же образом программируют человеческое поведение, так что в этом можно увидеть их сближение. Человек получает сегодня всё новые и новые типы информационных и виртуальных продуктов. Такое их число не позволяет адекватно оценивать их достоверность, которая в ряде ситуаций переходит с первичных на вторичные позиции. Фейки и постправда: пространство правды и пространство лжи стали сближаться Прошлый мир пытался жестко разграничить пространство правды и пространство лжи. Журналистика имела свои нормы, которые не допускали прихода лжи в пространство правды, тиражируемого массовыми коммуникациями. Конечно, в том мире была и пропаганда, где эти два пространства могли пересекаться. В принципе любой информационно-коммуникативный продукт несет в себе потенциальную опасность, поскольку за ним может стоять «подрывная» по отношению к имеющейся виртуальная система. Например, на наших глазах полем битвы вдруг стал интернет. А этого нового пространства вообще не было несколько десятилетий тому назад. Сегодня неуправляемый интернет пришел во все более несистемный мир. Мы называем его несистемным, поскольку происходит переход к его новому состоянию, а на сегодняшний день в нем существуют и действуют и старые, и новые правила. А интернет исходно при создании предполагал такую неуправляемость, с политической точки зрения Запад все время видел его под углом того, что таким образом меньшинства получат возможность сделать свой голос услышанным. Нам даже трудно представить себе сегодня сочетание Интернета и СССР. Как говорилось в одном фильме, Боливар не выдержит двоих. Или Интернет, или СССР должны были бы умереть. Если бы они оба сохранились, то это был бы не СССР, или не Интернет. Ненормальное в нашем мире является нормальным в идущем на смену будущем мире. Таким примером могут быть и фейки. Они как бы «сидят» на иной модели порождения информации. Поскольку в случае соцмедиа источников может быть миллион, то и возникает миллион «правд». Сегодня исследователи констатируют: «Назовите это дезинформацией, фейковыми новостями, мусорными новостями или сознательно распространяемым обманом, все это уже было с тех пор, как первый проточеловек прошептал первые злонамеренные сплетни. Однако современные технологии с их разработанной инфраструктурой для загрузки, комментирования, реагирования в виде лайков, передачи другим создали почти идеальную среду для манипуляции и насилия, которая, возможно, угрожает самому пониманию разделяемой правды». Кстати, тут может возникнуть вопрос, что, возможно, просто правда уже не нужна, раз ее статус так резко упал. Человек далекого прошлого отчаянно нуждался в правде, будучи совершенно незащищенным, и одну из таких правд-защит ему дала религия. Сегодняшний человек чувствует себя достаточно защищенным, чтобы погружаться в фэнтези и не искать правды. Более того, исследования активно подтверждают то, что неправда распространяется в социальных сетях гораздо лучше правды. И это может нам говорить о том, что она более нужна, поскольку неправда распространяется быстрее именно благодаря пользователям. Объяснение этому исследователи видят таким: «Социальные медиа трансформировали способы оперирования с новостями и политическим контентом, предоставив пользователям возможность создавать и передавать новости. […] Интернет контент может свободно двигаться с одного конца земли на другой. Каждый с клавиатурой или смартфоном может стать издателем, создавая и делясь контентом и информацией с любыми пользователями вне зависимости от географических расстояний. Микроблогерство и журналистика граждан, возникшие благодаря свободному потоку информации, несут важное и позитивное влияние на свободу слова и демократию, поскольку традиционные медиа и телевидение более не имеют монополии на новости и информацию о политике» [1]. И в ожидании новых выборов возникает идея о защите персональных данных от политических партий. Ее автор С. Бредшоу пишет: «Мы живем в сетевом обществе, где данные является валютой нашей информационной экономики. Каждый раз когда мы лайкаем пост, взаимодействуем с друзьями или делаем онлайновый заказ, мы порождаем информацию о своем поведении, интересах, ценностях и отношениях. Интернет компании традиционно использовали эти данные, чтобы создавать детальные профили пользователей, чтобы связать продукцию с конкретными сегментами населения. Однако этими техниками воспользовались для построения детальных психологических профилей избирателей, что может быть использовано для доставки политической рекламы и пропаганды. В современной электронной среде личные данные не только используются, чтобы продвигать традиционные потребительские продукты, но и продавать нас мировым лидерам» [2]. При этом хоть много отрицательных слов было высказано в этом контексте о ботах как распространяющих лживую информацию, но реальную опасность несут не боты, а люди. Именно они создают те нарративы, которые затем «стреляют» по избирателям, подталкивая их на требуемый тип поведения. И получается, что суть даже не в том, что соцмедиа дали возможность индивидуальным пользователям творить свою правду, а в том, что было создано информационное пространство, в котором просто нет ни моральных, ни каких других ограничителей. Перед нами как бы скоростное шоссе, но без никаких знаков ограничений дорожного движения. А поскольку информации много, то отдельный пользователь уже не в состоянии оценивать ее на правдивость. Одновременно возникают иные правила, по которым живет эта «дорожная» среда. Таким новым феноменом стал изменившийся статус внимания. Оно было всегда, оно и в прошлое время направляло и создавало информационные и виртуальные потоки. К примеру, это массовая культура и литература, где читатель/зритель является равноправным творцом с настоящим автором. Исследователи говорят сегодня о новом статусе внимания такое: «Социальные медиа — и шире, интернет в целом — принадлежат экономике внимания, где наиболее ценным контентом является тот, кто скорее всего привлечет внимание. Перегрузка информацией позволила интернету сделать внимание самым ценным ресурсом. Вирусный контент от забавных видео до сенсационных заголовков, собирает клики, ретвиты и лайки, принося рекламный доход» [3]. Перед нами все время возникают разные фрагменты иного мира, который никак не наступит. Просто разные части нашего сегодняшнего мира движутся вперед с разной скоростью. Пока именно информационно-коммуникативные технологии оказываются в лидерах. Визионер и футуролог К. Келли акцентирует то, что такой «уход» в новые миры характерен для всех ситуаций сегодняшнего дня. Мир материальных объектов остается позади, а у него были одни законы, которые не совпадают с миром, который идет ему на смену. Келли отмечает: «Индустриальная экономика занималась материальными вещами, сетевая — в основном неосязаемыми: идеями и информацией. Это вносит совершенно новые правила игры. Например, в физическом мире я могу сделать и продать партию продукта, но, если продукция на складе закончилась, мне уже нечего продавать. В сетевой экономике все иначе: у меня есть идея, я продам ее вам — и теперь у нас обоих есть идея. Я могу передать эту идею какому угодно числу людей без необходимости каждый раз делать ее копии, каждый раз сохраняя у себя то, что я только что продал. Это совершенно другой тип производства, который предполагает намного более бурную динамику роста. При этом сетевая экономика не отменяет индустриальной: пока страна не прошла стадию индустриализации, она не может перейти к сетевой экономике. Эта проблема сейчас заметна на примерах многих африканских стран, которые сильно отстали от мира» [4]. И даже проблема внимания, которая характерна для гуманитарных объектов типа телевидения, становится проблемой всей экономики: «В мире, где машины могут создать изобилие чего угодно, единственная вещь, которая окажется в дефиците, — это человеческое внимание. Я думаю, что в скором времени потребителям будут платить за то, что они обращают внимание на продукты компаний. При этом внимание одних будет более ценным, чем интерес других. Мы уже видим начало этого процесса — компании привлекают к рекламе «лидеров мнений», с помощью больших данных ранжируют пользователей по влиянию на других людей. Компании начинают использовать максимально прицельный таргетинг — сообщения, обращенные не к массе людей, а к конкретному индивиду. Фактически они берут на вооружение то, что не так давно начало применяться в политических целях. Но это будет ухабистая дорога — слишком много моральных проблем затронуто». Сегодняшним нарративам приходится перестраиваться под новые интересы. Они могут реализовываться в видеоиграх, где игрок сам управляет сюжетом, что было невозможно в прошлом. Они могут быть нагружены не только развлекательной, но и разрушающей модель мира зрителей/читателей информацией. И они могут становиться оружием в очередной холодной войне. Нарративы задают модели мира для конкретного человека и отдельной страны. Они показывают цели, раскрывают причинно-следственные связи всех поступков. Они, как клубок, размотав который, можно увидеть и прошлое, и настоящее, и будущее. Разрушение интереса к правде можно косвенно увидеть в борьбе российской власти с социологией, которую можно увидеть в весьма поучительном интервью Л. Гудкова, главы Левада-центра [5]. Часть социологических служб была даже «заклеймена» в качестве иностранных агентов. Мир вокруг меняется не только революциями, но и искусством. Виртуальное может менять реальность, поменяв взгляд на нее. Так, например, оценивается сегодня роль художников объединения «Мир искусства»: «этот непривлекательный, рутинный современный мир можно ведь и переделать, переформатировать, сделать его иным для глаза, для визуального восприятия. Спасти красотой: то есть изменить интерьеры, книги, здания, одежду. Чтобы не только искусство, но и повседневный быт стал другим. Такая получается парадоксальная комбинация эскапизма с реформаторством и дизайнерством. И надо сказать, что эта грандиозная задача — ни много ни мало как изменить вкус целой эпохи — этим нескольким людям во многом удалась. Буквально через 10 лет русская публика, до того воспитанная на повествовательных картинах с внятным сюжетом — передвижнических или академических, — оказалась готова принять русский авангард» [6]. Неправда в той или иной степени исходит от всех. Простой пример – «Малая земля» Брежнева, которую пропаганда сделал центром войны. Событие несомненно было, но статус его столь же несомненно многократно завышен. Ситуация становится на порядок хуже, когда распространятся начинают лживые новости, где лидерство находится у разведок, что у КГБ или ФСБ, что у ЦРУ. Их возможности столь велики, что в случае конфликтной ситуации уже сложно будет пробраться сквозь завесу лжи, создаваемую ими. И так по множеству других параметров. Сегодня даже «прозрачность» (transparency) вписали на роль «матери» фейков ([7], см.также [8]). Любая конфликтная ситуация также становится генератором фейковых новостей, поскольку они призваны заменить реальность (см. российские примеры [9]). С пропагандистскими подпорками виртуальный мир легко побеждает реальный, тем более при системной работе. Виртуальный мир все время меняется, опережая в этом плане мир реальный. Виртуальность дает человеку разных героев. Их можно увидеть в истории советского, а потом и постсоветского кино. Были танкисты, потом трактористы, потом уже, после войны, офицеры, потом физики-ядерщики из «Девяти дней одного года», а на завершении этого цикла пришла «интердевочка». Не будем считать, что все это всегда герои для подражания, что было бы слишком простым решением. Но определенная история прошедшего времени явно выстраивается. Сегодня мы попали в новый период, когда виртуальность как в виде фейков и постправды, так и телесериалов и видеоигр пришла в нашу жизнь на смену пропаганды как виртуальности прошлого периода. И мы снова живем под крылом виртуальности, только нового типа, грозя оттуда нехорошей пропаганде. Литература
Фейк – от человека, дезинформация – от государства Реально работают не случайные и хаотические процессы по порождению малой лжи, а сознательные и системные выборы дезинформации, усилия не индивидов-любителей, а коллективов специалистов. Именно тогда происходит реальное искривление информационного или виртуального пространства, которое будет иметь реальные последствия. Сегодня мы клеймим фейки, но ведь фейки реально представляют собой истории маленьких людей, которые обижены на большой мир и больших людей. Ведь недаром выборы Трампа интерпретировали как выборы сельской Америки против Америки городской, когда от развития страны выигрывал город и проигрывала глубинка. Правда, сегодня появилась новая версия о базе Трампа. Теперь уже это не рабочий класс, проигрывавший экономически, а угроза доминантной группе, которая хочет сохранить свое доминирование и уровень жизни, стабильную иерархию, которая была в прошлом. Если видна угроза, в ответ срабатывает защита. Угрозу почувствовали белые американцы, испугавшись, что они станут меньшинством. Они испугались не потери наиболее экономически выигрышной группы, а того, что они теряют доминирование в социальных и политических приоритетах страны. Такое же ощущение приходит и с международной арены, где часто обсуждается заканчивающаяся эра американского глобального доминирования. Работа Cambridge Analytica годится и под первую версию, и под вторую. Она реально только подливала масла в огонь, например, раздувая антииммигрантские, антиисламские настроения, но не создавая их на пустом месте. И стену с Мексикой, и приостановку миграции хотело само население, а Трамп только озвучил эти настроения. Другие исследования также подтверждают, что поворот к Трампу белый рабочий класс совершил не по экономическим, а по культурным причинам. То есть вновь перед нами не материальная, а виртуальная основа решения. Социология тоже подтверждает это. Здесь наводятся такие данные:
Для нас также интересны данные об отношении к американской мечте. Меньше половины белого рабочего класса Америки верит в американскую мечту (46%), гласящую: «Если будешь хорошо работать, поднимешься». 48% так не считает, говоря, что так было только раньше. 4% считает, что это никогда не было правдой. В то же время 62% американцев с дипломом колледжа говорят, что это правда. И такая мифология снова виртуальна, как и любая другая. Мир движется в круговороте постправды, фейков, дезинформации, которые когда-то именовались простым словом ложь. Когда ложь носит случайный и не намеренный характер, она не так страшна, поскольку через некоторое время исчезает, не оставляя последствий. Эта ложь приходит не в системной, а в хаотической интервенции, которых достаточно много. Системная же работа может иметь угрожающие последствия. Комитет по разведке конгресса США увидел в действиях России следующие цели: «Россия ведет информационную войну в попытке манипуляции населением и лидерами стран, на которые она направлена. Для этих целей Россия использует набор тактик для своих действий по влиянию на продвижение российских правительственных интересов. В случае успеха эти действия могут повлиять на лидерство и население противоположной стороны для продвижения нарратива и введения изменения поведения в соответствии с разнообразными российскими целями. Российские цели таких кампаний включают в себя [такие действия]: продвигать интересы Кремля по дискредитации Запада; мешать событиям, угрожающие имиджу России; разрушать западное политическое единство; защищать роль России как важной глобальной силы. Более конкретные, сформулированные под конкретную страну цели также включают в себя: ослабление, разделение и остановку расширения институтов консенсуса НАТО и ЕС, внесение сомнения и усиление противостояния среди сегментов западного населения; оспаривание политики; разрушение целей американской внешней политики; продвижение российской версии мировых событий; отвлечение от неоднозначной российской политики и деятельности; изменение ощущаемой антироссийской политики, улучшение двусторонних отношений, усиление экономических связей». Мы живем в новом мире, где государства хотят захватывать чужие информационные и виртуальные пространства, чтобы сделать их более выгодными для себя. И в этом фейки и постправда оказывают им неоценимую помощь. Реально те же фейки не стали решающей силой в американских выборах. Подсчеты показывают, что реклама могла воздействовать на двух человек из десяти тысяч. В случае Твиттера 2,1 миллиона российских твитов составили только 1% твитов о выборах и 0,5% просмотра твитов о выборах. Фейки концентрировались вокруг 10% наиболее консервативно настроенных избирателей, а не тех, кто мог бы изменить свою точку зрения. Поэтому фейки как таковые оказались не так страшны. Их скорее как термин следует оставить для простого порождения информации индивидами, где естественным будет не столь строгое соответствие правде, как это было и есть в случае межличностного общения. Реально работающими являются не случайные и хаотические процессы по порождению малой лжи, а сознательные и системные выборы дезинформации, не работа индивидов-любителей, а работа коллективов специалистов. Именно тогда происходит реальное искривление информационного или виртуального пространства, которое будет иметь реальные последствия. Причем даже разовое искривление в виде размещения статьи с нужным контентом в газете потом позволяет легализовать эту информацию в уже более солидных изданиях. Так поступал Советский Союз во время Холодной войны, печатая свои обвинения в малоизвестной индийской газете. Зато потом их можно было тиражировать со ссылкой не на свои, а на зарубежные источники. Сегодня появление соцмедиа многократно облегчили этот цикл. Так произошло, например, с известными обвинениями США, что они являются создателями СПИДа как этнического оружия против африканского населения. 17 июля 1983 г. индийская газета Patriot опубликовала анонимное письмо с таким заголовком: «СПИД может вторгнуться в Индию: таинственная болезнь, вызванная американскими экспериментами». В 1985 г. статью перепечатывает влиятельная «Литературная газета». Спустя некоторое время – британский таблоид, а всего к 1987 г. она появилась в 50 мировых изданиях. Но точно так работали все. Британское посольство рассылало свои статьи по индийским газетам. ЦРУ в период подготовки к свержению иранского премьер-министра Моссадека размещало негативные статьи о нем. По поводу ввода советских войск в Афганистан ЦРУ размещало информацию в мусульманских странах, что в советских посольствах празднуют день вторжения. Кстати, в 2019 г. Россия вдруг решила пересмотреть оценки афганской войны. Вот пример инструментария для системной дезинформации. КГБ в Индии к 1973 г. имело на содержании десять газет. За 1972 г. КГБ разместило 3789 статей в индийских газетах, 2760 – в 1973-м, 4486 – в 1974-м, 5510 – в 1975 г. Газета The Guardian пишет: «Дезинформация быстро стала неотъемлемой частью советской разведки, с рождения КГБ в пятидесятые она стала основным компонентом доктрины "активных мероприятий", искусства политической войны. Активные мероприятия включали в себя медиаманипуляции, использование спонсируемых групп для продвижения идей, подделку документов и даже убийств, когда это требовалось». Соответственно, сегодня с появлением соцмедиа, откуда 60% пользователей черпают свою информацию, работать стало намного легче. Но не только Россия вмешивается в выборы; не менее активно этим занимаются и Соединенные Штаты (см. обстоятельную статью на эту тему в газете New York Times). Суммарно, по данным Левина, с 1946 по 2000 гг. было 117 вмешательств в выборы (открытых и скрытых) со стороны США и СССР/России [Levin D.H. When the Great Power Gets a Vote: The Effects of Great Power Electoral Interventions on Election Results // International Studies Quarterly. - 2016. - Vol. 60. - I. 2]. Из них 87 пришлись на США и 36 на СССР/Россию. Есть более сложные модели воздействия, когда работающими являются не только прямые, но и косвенные переходы, когда то, что говорится влияет не непосредственно, а опосредованно. Оно как бы нажимает на кнопки, запускающие другие реакции, которые вроде бы не связаны с первичными. Даниил Дондурей увидел три реальности, в которых живут люди:
О третьей реальности он говорит: «Человек приносит всю ту систему предуготовленностей, установки, картины мира, характер, ментальность, психологию, взгляды, несчастливое детство, ссору с подругой — он все это приносит и смотрит вот то, что мы относим к первой и второй реальности, сшивая из этого третью. Невероятно важно и интересно, как эта третья реальность делается. Это такое же изготовление, как изготовление колготок, пепси-колы, всего, чего угодно. Это производство! Это основная тема, основная мысль — это производство! Мощное, целенаправленное, эффективное… С вами работают смысловики. Парафраз к силовикам, как вы понимаете. Те люди занимаются (как бы) правопорядком, а смысловики занимаются как бы вашим пониманием жизни, и кто из них эффективнее — еще неизвестно, поскольку у силовиков без смысловиков ничего бы не получилось. Самые главные люди». При этом система не хочет допустить самостоятельного развития, поскольку это чревато появлением новых лидеров. Поэтому в один из периодов система сама занялась созданием молодежных движений, чтобы активные люди не оказались в таком же варианте объединения, созданном оппозицией. Даже ощущения, возможно, даже невысказанные, как мы видели на примере выборов Трампа, влияют на наши решения, поскольку они являются частью нашего понимания мира. Дэвид Элтейд пишет: «Символическое взаимодействие предполагает, что влияние любого сообщения проявляется во вкладе в определение ситуации актором. С этой перспективы конечное значение любого текста опирается на интерпретацию культурных материалов актором, таких, как новостные сообщения. Однако процесс и последствия социальных определений простирается далеко за взаимодействие лицом к лицу, включая промежутки, где принимаются основные решения, формирующие контексты значений, в рамках которых принимаются ежедневные решения». Он пишет в своей статье о роли страхов в новостях и массовой культуре, где на первом месте по ассоциации со страхом стоят дети, преступность и школа. Кстати, его работы о страхе использовал писатель Майкл Крайтон в своем романе «Государство страха». Интересное исследование было проделано на тему изменений в обсуждении дискуссионных вопросов американцами в интернете в контексте того, что их могут прослушивать спецслужбы [Stoycheff E. Under Surveillance. Examining Facebook’s Spiral of Silence Effects in the Wake of NSA Internet Monitoring // Journalism & Mass Communication Quarterly. - 2016. - Vol. 93. - N 2]. Здесь повторилась модель спирали молчания Элизабет Ноэль-Нойман, когда люди говорят свободнее, ощущая себя в большинстве, и подавляют свое мнение, находясь в меньшинстве. Только в данном случае люди боятся изоляции не от общества, а от государства. Ощущения от подлинной реальности – это одно, но есть и ощущения от виртуальной реальности – это совсем другое. А она занимает все большее место в нашей жизни. Ювал Харари в свое время подчеркнул, что единственное, отделяющее нас от животных, – это возможность оперировать с виртуальностью. Более того, он обнаруживает близость религии и виртуальных игр, говоря: «Многие религии и виртуальные игры накладываются на реальности жизни. Сделаешь так, и получишь наказание. Сделаешь этак, и получишь дополнительные очки. В реальности нет ничего, что бы соответствовало этим правилам. Но миллионы людей играют в эти виртуальные игры. И в чем различие между религией и игрой в виртуальную реальность?». Харари как-то забывает существенное отличие. Игра носит второстепенный по отношению к жизни характер, никто не воспринимает ее как реальность, а даже наоборот – ее ставят ниже реальности. В то же время религию человек ставит выше реальности, признавая ее настоящей. Харари говорит об отличиях человека и животных, о том, что человек достаточно гибок в своей кооперации с другими. Но что позволяет людям это делать? И вот тут очередной раз звучит мнение Харари о роли виртуальности: «Что позволяет нам, единственным из всех животных, так взаимодействовать? Ответом является наше воображение. Мы можем гибко взаимодействовать с бесконечным числом чужих, поскольку мы единственные из животных планеты можем создавать и верить в фикции, в фиктивные истории. Пока все верят в ту же фикцию, каждый подчиняется и следует тем же правилам, тем же нормам, тем же ценностям. Все другие животные используют свои коммуникативные системы только для описания реальности [...] Люди, наоборот, используют свой язык не только для описания реальности, но также для создания новых реальностей, фиктивных реальностей». Мир всегда ищет наиболее оптимальные конструкции: будь-то в технике или коммуникациях. Мы переживаем период, когда постправда стала нормой. Но одновременно, как мы видим, тот или иной вариант ее всегда присутствовал в истории человечества. Социальное всегда субъективно, что и выводит на сцену феномен фейков. Будем надеяться также, что социальное рано или поздно выведет нас в постфейковую эпоху. В заключение следует также обратить внимание на то, что наша боязнь фейков в чем-то сравнима с боязнью СССР чужой информации. Советский Союз всеми возможными силами цензурировал любые потоки, не допуская никакого отклонения от генеральной линии. Но ее быстро разрушил поток, который появился из второго понятия, с которым вошла перестройка, – гласности. Сложные системы управления могут работать не только в модели монолога, характерного для СССР, но и в модели диалога, существующего в демократиях. Отсюда следует: не так страшен фейк, как его малюют... ___________________ © Почепцов Георгий Георгиевич Первые публикации фрагментов исследования: https://zn.ua/socium/feyki-i-drugie-gibridnye-kommunikacii-274856_.html 9.02.2018 http://hvylya.net/analytics/society/ot-super-istin-d... 31.01.2018 http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/feyk... feyka_sila_narodnaya/ 8.04.2018 http://hvylya.net/analytics/society/prostranstvo-pra... 9.05.2018 http://ms.detector.media/trends/1411978127/feyk_ot_c... gosudarstva/ 20.05.2018
|
       
|
