* * *

Без борьбы и жизнь пуста -

Будто мука без креста.

ПРАВЕДНИК В БЕЗДНЕ

Иова вестник поразил:

- Один я спасся, нет детей,

Нет сыновей, каких любил,

И чернокудрых дочерей.

И вестник прибежал другой:

- Верблюдов больше нет, овец!

Рыдай Иов, захлёбом вой –

Хозяин праведный, отец. 

Узнаешь язвы полноцвет –

Гной каплет из телесных дыр.

Но отречёшься ли? О нет,

Был пышный мир – стал чёрный мир.

Бог дал – его благодарил,

Бог взял – его благодарю. 

Из трёх никто не соблазнил

Проклясть духовную зарю. 

Не камень твёрдый договор

Меж Богом и людьми – цветы!

В душе и стон, и сладкий хор,

Иов не знает пустоты. 

Известен ли ему финал?

И в бездне, цвет которой лют,

Буреет, красным пышет, ал,

Жив праведный, верша свой труд –

Чтоб всем плод оного сиял. 

НАША АТЛАНТИДА

Главный остров был весьма помпезен,

Пышный храм главенствовал, высок:

Белый, в небосвод как будто врезан.

Небосвод, как световой исток.

Построенья крупными кругами

Остров окружали… Чрез врата

Проплывали корабли, и гамме

Плаванья никто и никогда 

Не чинил препятствий… Порт обширный.

Ярусами шла столица вверх.

Жизни дух был изначально мирный,

Каждый благороден человек. 

Храмы собирали свет, питая

Оным всех: от деток до седых

Старцев, что входили, умирая

В мир, весьма известный для живых. 

Ибо третий глаз открыт у всех был.

Приедаться стало нам добро.

Новые возникли храмы: вехи

Тьмы – мерцало злато, серебро. 

Адские во храмах были танцы,

И людские жертвы в ход пошли.

И приятны многим стали также

Подлости смердящие кули. 

Многих мудрецов предупредили

О крушенье водном, мастеров –

Чтобы лучшее они продлили,

Силы взяв не от земных миров. 

Вздыбилась вода стеной живою,

Рушились постройки, всё текло.

Храмы тьмы огромною волною

Страшно накрывало, тяжело. 

Корни островов дробила сила

Нет какой сильней. Стенала плоть

Всякая, и погребенье было

Водное, как смерть, не обороть. 

Горстка лучших уцелела, память

О златых сберегши временах.

Гладкий океан не может плакать

О великих наших временах…

     *  *  *

Блажен, кто на скрижалях мира

Оставил знак своей души.

Неважно – ноты или лира

Открыли чудо-рубежи.

Иль цифры, формулы открыли.

Скрижали мира велики.

Из нашей их не видно были,

Как часто не слышны стихи.

ДАВИД ПОЁТ САУЛУ

Ещё не знаю золотую

Судьбу грядущую мою.

Как пастушок я существую,

А вот уже царю пою. 

Играю на орудьях струнных,

И пению внимает он,

Хотя душою – из чугунных,

Быть мягким – явно не резон. 

Уже сразил я Голиафа,

Бил из пращи прицельно в лоб.

Хоть великан, а не был прав он,

Убить необходимо, чтоб

Народ мой задышал свободней.

Господь не даст пустой судьбы.

Кто ж выступает часто сводней?

А за грехи всех ждут гробы. 

И я пою царю Саулу,

И он внимает, загрустив.

Сквозь музыку он внемлет гулу

Времён, что нас отправят в  миф.

СИРЕНЕВЫЙ САД

Кто из сиреневого сада

Захочет в никуда бежать?

Трудился много, что награды

Не воспоследовало – жаль.

А сад сиреневый – гляди-ка,

По сути, морг. Ты в нём – живой,

И на столе лежишь, что дико,

С пробитой чёрной головой. 

Стихами голова пробита:

Сиреневый колышут сад. 

И в никуда летит молитва,

Как очень много лет подряд. 

Вся жизнь, когда по сути, бегство –

Из детства в юность, и т. п.

Всего отчётливее детство,

А старость не узнать тебе.

Иль может, старость и мелькала

По строчкам детских виражей,

Где многокнижье увлекало

Сплошной реальностью своей? 

Всё кончено. Потом начало.

Какая скука. Вновь и вновь.

Так мало прожил. Так не мало.

Так много ты истратил слов. 

Предел сиреневого сада,

Иль морг – чей холод, как зима?

И вот тебе одна награда –

Ты сходишь от стихов с ума.

ВИРСАВИЯ

Не представлял, что он не представляет,

Какою красота бывает. 

Вирсавия! Пшеница, виноград!

Её с ума сводящий аромат.

Не представлял, что он не представляет,

Какою подлость царская бывает.

И Урию он властно шлёт с письмом,

И Урия не знает, что же в нём. 

А в нём приказ – послать в такое пекло,

Чтоб не осталось даже крошки пепла. 

Не представлял Давид, какою карой

Быть можешь самому себе кошмарной.

                       * * *
На оставшийся гривенник жизни
Счастья много ли купишь, дружок?
Половить бы плотвицы на Жиздре,
Водки сделавши жгучий глоток.

Или парком осенним, вбирая
Впечатленья, в последний разок,
Прогуляться, в нём образы рая
Прозревая - который высок.

Ныне лето. Ночь рушила шквалом
Тополя во дворе, тяжелы.
На машины упали – завалом
Оскорбивши хозяев, стволы.

И пилили частями, тащили…
На площадке спортивной листва.
Холодеют июльские были.
Свет сереет. Стареет Москва.

На оставшийся гривенник жизни
Помечтай, просто глядя в окно,
Вспоминая июльские ливни,
И как ночью роскошно темно.

     *  *  *

Хорошо! простуда отступила,

и дыханье чисто и светло.

А была простуда? детство было?

где ж оно, когда давно прошло...

     *  *  *

Здесь мы мальчишками бегали -

Улицы те же, дворы.

Детства роскошные, белые

Рухнули жалко миры. 

Лето встречаешь ли праздником,

Коли тебе пятьдесят?

Дождиком сереньким дразнится, 

Но не пугает ребят - 

Любо играть им под струями -

Мяч по площадке гонять.

Будто бы под поцелуями

Будущего вырастать...

АЛЬФА АВЕССАЛОМА

Вызревавший медленно мятеж

Лопается огненным нарывом.

Пораженье остро, как рубеж,

За которым не бывать счастливым.

Волоса красивы, как цветы -

Грива пышно-золотая принца.

Так, Авессалом, узнаешь ты,

Сколь чревато красота струится. 

Благородный принц Авессалом,

Некогда за грех убивший брата,

Дом Давида обрекал на слом,

И мечты сияли столь богато, -

На власах повис, и три стрелы

Жизнь, его ужалив, отменили. 

Скорби кости, мышцы и мослы

Втиснуты Давиду в сердце были.

Прободает скорбный плач века,

Утешенье дав на миг Давиду. 

Небеса вберут и облака

Песню слёз, узнавши в ней молитву.

     *  *  *

Пытошная камера пиита –

Скалится хорей, смеётся ямб.

Озаренья – много ярче ламп –

Редкие, как ярая молитва. 

Сквер у Склифа, где лежал – одна

Из дорожек прямо к телу морга.

Свет в окошках синеват – для мозга

Матерьял, чья сущность холодна. 

Холоднее морга часто мозг,

А порою – будто куст горящий.

Я не ведал жизни настоящей,

Ибо вечно к звёздам строил мост. 

«Я» ассоциировать своё

С телом – заурядная ошибка. 

Строчка, разогнавшаяся шибко,

Нечто непонятное поёт. 

Морг. Тела хранятся. И тела,

Что теперь обслуживают мёртвых.

Место – поминальный зал – из чёрных.

Скорбные звучат колокола. 

Скорбные колокола звучат

По поэту, или инженеру,

Иль бомжу, покинувшему сферу

Бытия, похожего на ад. 

Бытия, в каком порою рай

Нежностью малиновой играет.

Шарики чернеющего грая

Рифмами поэт оперить рад. 

Пытошная камера, пиит,

Всё-таки просвеченная солнцем:

На салазках малышок смеётся,

Отрицая смерти колорит.

_____________________

© Балтин Александр Львович