 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
В 1946 году он пускал самый первый ядерный реактор в Москве, в 1951 - реактор на обогащенном уране в Челябинске-40, а в 1954 году Курчатов задержал из-за него на шесть дней ввод в строй первой атомной электростанции в Обнинске. Борис Дубовский в это время улетел в Харьков и застрял там из-за нелетной погоды на несколько дней. Без Дубовского пускать АЭС Курчатов категорически отказывался...
- Вообще-то я чуть было однажды Игоря Васильевича под монастырь не подвел. В Челябинске-40 дело было. То есть – в нынешнем Озерске. Ноябрь 51-го. Я руковожу пуском первого реактора на обогащенном уране. Реактор капризничает. На носу ноябрьские праздники. Александрова, Фейнберга и Курчатова вызвали в Москву. Я пробую пустить - неудача. Наверх сразу же полетела информация: мол, с обогащенным ураном проблемы. А что такое проблемы с обогащенным ураном? Это, значит, проблемы с плутонием. А они в свою очередь означают приостановку в работе по созданию нашего атомного оружия... Короче, мигом дошло до Берии. Тот поднял на дыбы графит, Электросталь. Выпустил постановление - о резкой активизации этих направлений. Курчатову, я полагаю, всыпал... Но тогда я ничего не знал. Я был поглощен только реактором. Да и настырный к тому же... Решил пускать вновь. Выкинул лишнюю сталь. Забил щели графитовыми пробками - чтоб цепная реакция все-таки произошла. Пуск - есть! Реактор пошел. Опять телеграмма в Москву. Уже обратного содержания. Мол, работает на обогащенном уране. А там машина-то Берией уже была запущена. Приезжает Курчатов и как меня всякими крепкими словами... В общем подвел я его. Самого дорогого для меня человека подвел... - Вы были главный на реакторе? - Главных, если можно так выразиться, было четверо: я, Бабулевич, Жижерун и Панасюк. Нас Игорь Васильевич назначил сменными научными руководителями реактора. Запрещалось отсутствие на объекте кого-либо из этой четверки. По шесть часов в день. Без праздников и выходных. Без права выхода в столовую. Помню, носили нам какую-то кашу дрянную - время-то было тяжелое... Так вот - реактор работает из рук вон плохо. "Козлы", гальвано-коррозия. Оружейного плутония - кот наплакал. Берия в гневе. Угрожает Курчатову. Тот день и ночь на объекте. Я тоже: днем на реакторе, ночью в Курчатовском кабинете заседаем. До 3 часов - это уже закон. Сталин же, говорят, до 3 работал, ну и все остальные, соответственно - тоже. И Курчатов. Что, не дай Бог, не пропустить телефонного звонка... - Первопроходцам, говорят, здорово пооблучаться пришлось... - Рабочие работали действительно в ужасных условиях. Да, впрочем, всем доставалось. Ведь жесточайшие сроки были поставлены. Страна должна быть с плутонием - и точка. А у нас - "козлы". То есть все спекается. Надо экспериментировать. Мощность - на максимум. Понятно - излучение. Все тут -и Курчатов тоже. Я - с дозиметром: мол, опасно, Игорь Васильевич. А так мне зло: "Хватит тебе тут с приборами таскаться". В общем страшно переживал за эти самые "козлы". - И как все-таки удалось решить эту проблему? - Общими усилиями. В том числе и я предложил несколько усовершенствований - изменил конструкцию активной зоны реактора. Это касалось применения технологических труб. Все рассчитал. Сам съездил на трубный завод. Доложил на оперативке у Курчатова. Все, кроме Игоря Васильевича, против. Тот молчит. Новое все ж-таки. Риск. Решил посоветоваться с Александровым: "Анатолиус, вот Дуб настаивает на своих трубах. Мне кажется что-то в этой идее есть. Может попробуем? Вдруг получится? Ну, а нет - ему ведь дураком быть...» При такой вежливой постановке вопроса Александров конечно же не мог отказаться. Вот мы с этими "козлами" и сладили. На самом же деле это был серьезный прорыв в решении плутониевой проблемы. Десятки процентов экономии времени и материалов... - Каким был Курчатов? На фотографиях он обычно такой серьезный, могучий... - Как человек - благородный. Помню как-то остался я в Челябинске-40 без служебного транспорта. И не на чем стало до реактора ездить. Жалуюсь Игорю Васильевичу. Тот: "Да, бери мой спортивный "Хорьх" - и все". "Не могу, - говорю, - меня же тут тогда от зависти сожрут". "Ну, ладно, ладно, - ворчит он, - тоже мне - соображалка..." Или как с тем же Лейпунским произошло... Как-то до войны Игорь Васильевич приехал в Харьков. Со всем своим коллективом - тремя лаборантами. А у Лейпунского в Харькове к тому времени уже был целый институт в подчинении. Ну, он это Курчатову, видимо, и дал понять. Когда же все переменилось и во главе стал Курчатов, то именно он доверил Лейпунскому новое направление в Обнинске - понимал, насколько это выдающийся ученый. Да и сам Игорь Васильевич... Его роль как физика-экспериментатора на самом деле, я считаю, сильно недооценена. Традиционно о нем говорят, как об организаторе науки. И всячески стараются принизить собственно научный вклад. На самом деле вклад этот огромен. Сравним разве сто с вкладом Дмитрия Ивановича Менделеева. Курчатов как минимум на 2-3 года ускорил время работы над нашим ядерным оружием. Вы понимаете, что это значило для страны в те годы?.. - Как вы считаете, мог ли бы при Курчатове случиться Чернобыль? - Вы знаете - я часто думал об этом. Выступал. Один раз даже на такую, казалось бы, парадоксальную тему "Курчатов и Чернобыль". Да, да - не удивляйтесь... Нет, Игорь Васильевич никогда бы такого не допустил. Я считаю, главный виновник тут Доллежаль. Крупнейший конструкционный просчет. Полное отсутствие аварийной защиты. Плюс малограмотная документация. К тому же руководили Чернобыльской неспециалисты. А единственного серьезного физика во время рокового эксперимента вообще отправили на военный сборы. Я тогда много выступал с критикой. И в Обнинске в том числе. Я ведь руководил лабораторией по ядерной безопасности в системе Минсредмаша. И достаточно ясно представлял себе, почему это произошло и кто в этом виноват. Была тут, кстати, ответственность и обнинской науки. Мои выступления, ясное дело, многим не понравились. И, в конце концов, я был уволен. Зато теперь в конструкции реакторов чернобыльского типа, так называемых РБМК, внесены существенные изменения. И они стали очень надежными и стабильными. Те же литовцы, кстати, делают большую глупость, закрывая свою Игналинскую АЭС. Якобы с экологической точки зрения. Зря они это делают, зря... - А как вы вообще попали в ядерную физику? Да еще к сразу к Курчатову? - В 44-м мне было двадцать пять. Пришел с фронта на костылях в тремя ранениями. За плечами Харьковский университет, аспирантура и два года на фронте. Я учился на кафедре Синельникова, который. Как я потом узнал, привел Курчатова в институт Иоффе. Ну, вот я к Курчатову и направился. Назывался тогда его институт Лабораторией N2 Академии Наук СССР. Ну, пришел. Слава Богу, догадался на одном костыле придти - не на двух. "Ну, кто вы?" - спрашивает Курчатов. Физик, говорю. Харьковский университет. Кафедра Синельникова. "Но мы ведь не собес, - глядя на мой костыль, говорит Курчатов. - Да и вакансий пока нет. Хотя, надо подумать..." Короче, мне крупно повезло. Дело в том, что я жил тогда на квартире у своих знакомых. На кухне. А этаж был девятый. Так что пока я доскачу сверху вниз или снизу вверх на своем костыле, нога-то и разработается. Через месяц я вновь явился к Курчатову. "У какой у тебя бравый вид, - сразу обрадовался он. - Что такое рентгеновская дозиметрия знаешь?" "Ну, в общем, так, более-менее", - начал было выкручиваться. А потом уже откровенно: "Игорь Васильевич, ведь два года на фронте... Пехота...>> "Ну, а биологическая защита?" - продолжал допрашивать Курчатов. Ну, чего-то, видимо, я там такое ответил. Вот так и стал заниматься реакторными технологиями. - Видимо, прогресс был существенный, коль вы даже успели получить две Сталинские премии за атомный проект? - Да, это были 49-й и 51-й годы. Мне удалось внести ряд революционных изменений в конструкцию реактора. Конечно же, они могли быть реализованы только при горячей поддержке Игоря Васильевича, который потом поставил меня в своем институте замом по науке. Правда, научная настырность меня иной раз и серьезно подводила. Однажды я просто обнаглел. Это был 52-й год. Я проводил эксперимент. Приехали Бочвар, Зельдович и Флеров. Эксперимент касался проверки одного из предположений Курчатова. Оно подтвердилось. Я докладываю результат. Тут открывается дверь и входит Курчатов. В пальто, в бобровой академической шапке. Я спешу его порадовать да и возьми и ляпни: "Игорь Васильевич, однажды вы оказались правы". Тот обиделся: "А до этого я что, вообще был не прав?" Представляете - и это я сказал о человеке, которого больше всех уважал! О выдающемся ученом! Ужасно... - А еще какие эксперименты запомнились? - Ну, например, первая лампочка, которую мы зажгли от нейтронов. Первая в мире. Когда я защищал в 65-м докторскую диссертацию и мне оппонировали Марчук и Флеров, то кто-то спросил: "А зачем вы в диссертацию включили этот факт? Это несерьезно. Просто игрушка какая-то - и все". На что Лейпунский заметил: "А между прочим, вся наука об электромагнетизме начиналась когда-то с игрушки»... __________________________ © Мельников Алексей Александрович |
       
|
