Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Творчество
Люди серпасто-молоткастого племени. Рассказы
(№19 [352] 10.12.2018)
Автор: Николай Ерохин
Николай  Ерохин

      Это люди моего и предыдущего поколения, родившиеся, выросшие и состарившиеся ( кому повезло) на рубеже веков.

     Абсолютное их большинство серпасто-молоткастый паспорт, доставаемый из широких штанин, в глаза не видели. Но серп и молот знали и почитали, как самих себя. Дерзко, безоглядно, без тени сомнения в правоте своего великого и святого дела, они замахнулись на переделку мира, человека, природы, короче, переделку и перековку всего сущего на земле.

  Наш серпасто-молоткастый герой "Хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю крестьянам в Гренаде отдать». И где его только после этого подвига не носило, пока своя родная земля сплошь не покрылась бурьяном да чертополохом... 

   Тысяча лет лежит между первоначальным и отчаянным воплем: " идите княжити и володеть нами" до безумного самохвальства – "можем повторить». Повторить путь к многострадальной победе, оплаченной жизнями двух поколений, ополовиневшей народ, страну, родину.

    Памятуя о том, что "призрачно всё в этом мире бушующем", я предлагаю вниманию читателя несколько невинных картинок из серпасто-молоткастой жизни, свидетелем и участником которых мне довелось быть.  

Две вазы

      В доме у меня  хранятся две хрустальные вазы, которыми бюро обкома партии отмечало своих отличившихся и, напротив, не отличившихся ничем плохим аппаратных  работников, отмечающих  свое пятидесятилетие. До медали -  не дотянул, да и неправильно это – каждому встречному – поперечному медаль на грудь вешать. Орден – дело тонкое, государственное, с прицелом на близкую звёздную судьбу… Премия?  Всем премию давать – денег не  настачишься.

    А хрустальная ваза – в самый раз! Тяжёлая, литая, скорее, стеклянная, нежели хрустальная, местного производства. В картонной коробке, которая по красоте своей, по добротности тоже была частью подарка. 

    Это другие края и области, обкомы и крайкомы пусть головы ломают, чем осчастливить своих отличившихся работников. А у нас  всё чики–чики. Звонок в райком, а то прямо на само хрустальное производство: вы там к такому–то числу организуйте доставку… Сам Первый вручать собирается…

     Вот оно и состоялось чиновное  серпасто-молоткастое счастье.

    Остаётся понять – как и почему у меня в доме оказались две одинаковые вазы? Кто рискнул и осмелился на подарок такого уровня? 

     Порывшись в глянцевых бумагах-приветствиях, я нашёл концы. 

     Об этой вазе просил районные власти сам Руководитель Всероссийского общества «Знание», министр, академик, милейший, добрейший и неравнодушный человек Иван Филиппович Образцов…  

Шеннон, Мексика и всё такое прочее

     Не могу вспомнить, в какую капстрану (капиталистическую, кто не знает или забыл) была отменена поездка туристической группы. Огорчились, конечно. Но, благодарение судьбе, взамен   была предложена поездка в Мексику. 

   Это и вправду оказалась исключительно  впечатляющая поездка, полная восторгов, изумлений, открытий, дешёвых, то есть по карману туристам,  художественных изделий из серебра и оникса. Да и кожаные дублёночки, шубейки, курточки и безрукавки тоже с ума сводили. А джинсы фирмы «Ливайс»!

   Но  первое чудо  с туристами произошло  на середине пути в зачарованную Мексику.

     Наш ИЛ, самолёт–богатырь, в Мексику, в полет через океан не  пускали. Лететь на нём разрешалось только до Шеннона. А там – пересадка (с задержкой на час–полтора) на Боинг, чтобы лететь через океан.

   Серпасто–молоткастые туристы просто ошалели от увиденного: сеть магазинов на территории аэропорта, целые улицы и кварталы драгоценностей, бижутерии, часов, сумок, водок, банок с напитками. И  чего там только нет! Дай бог, чтобы часа хватило  пробежать по торговому ряду туда–обратно…

    В составе группы была супружеская пара: он – известный, с именем и репутацией хирург, уже много  поездивший и повидавший человек.

    Так случилось, что наши пути пересеклись в туалете. Охорашиваясь у зеркальной стены, у полок, на которых стояли (бесплатно!) флаконы, бутыли и баночки с освежителями, дезодорантами, кремами… Всё блестит, всё армировано и хромировано, под рукой салфетки и салфеточки разных цветов и размеров. По стенам развешены картины и звучит приятная слуху музыка. 

    Ты посмотри, чиф (то есть шеф)  сказал с тоской, но и мечтательно, хирург: туалет! Уборная! Писсуары! Да здесь, почти ничего не меняя, столиков десять–пятнадцать установить! Ведь классный ресторан получится! Классный! Живут же люди… И за что им такое?! Ведь самый край Европы, край земли. Дальше – океан, никого и ничего. А они такой туалет залудили! Это, шеф, как понимать? 

     Ответ – как понимать? – сложился уже в Мексике.

    Группа возвращалась в столицу из центра серебра, городка Таско, где группа, если можно так сказать, осеребрилась на всю оставшуюся жизнь – колечки, браслеты, ожерелья, цепи и цепочки, иконки, амулеты – серебро во всех видах и формах….

   Где–то на середине пути гид предупредил меня, что скоро будет недолгая стоянка, из автобуса никто не выходит, но через окно  обмен баш на баш  можно будет сделать.

   Торговля тут же закипела – шумно и весело. Из автобуса – водка, значки с Лениным и съездом партии, флакончики духов «Красная Москва», хохломские поделки и виды Москвы.  Оттуда – серебро…

   Но вот открылась дверь автобуса марки «Пегас» (у нас таких видеть не видывали), вошёл торговец и гид мне коротко сказал, что туристы не вернули и не оплатили  большую серебряную цепь Что тут содеялось  с нашими серпасто–молоткастыми!

    Да что он себе воображает!

    Да как смеет! 

   Да за кого он нас принимает!

   Кто–то чуть ли не пропел: у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока!

   В общем, пошёл вон отсюда, попрошайка хренова!...

   Гид снова наклонился к моему уху:  торговец укажет на того, кто взял цепь и у кого она находится. 

   Я перевёл содержание разговора с гидом на простой и доступный серпасто-молоткастый язык.

   - Да вот она, цепь эта долбаная, пусть подавится ей! Мы просто не успели отдать ему бутылку, как он крик поднял! Да и цепь то эта только с виду  цепь, а по хорошему  - доброго слова не стоит…

     Цепь заныкала супружеская пара, институтские преподаватели истории партии. 

    Я сидел, как оплёванный, сгорающий от стыда, когда ко мне вновь наклонился гид:- чиф, не переживай, мы к такому здесь привыкли, кажется, в каждой поездке подобное случается…

    Но заноза в сердце моём сидела крепко и болезненно. И вынул её ни кто иной, как владелец гостиничного комплекса Акапулько, миллиардер Дон Серхио. На прощальном ужине он одарил всех нас памятными сувенирами. Мы ему подарили последнюю бутылку «Московской», которую он тут же отправил на кухню. И из неё угостились все, кто  находился на кухне. Надо было видеть эти простодушные и счастливые лица!

   Лично мне Дон Серхио подарил фигурки лошадок из оникса и горячо благодарил за доброе моё внимание к его дочери. Глаза мои от этого заявления полезли на лоб. Мне безумно нравилась юная девочка за кассовым аппаратом, и я оказывал ей всякие – развсякие знаки внимания. Именно она была дочкой синьора миллиардера и подрабатывала в фирме у родителя во время школьных каникул.

    Тепло и сердечно  я попрощался и с гидом, с которым успел хорошо подружиться.

   Он как–то предложил мне за символическую плату съездить на экскурсию  к «вашему Леону». Речь шла о вилле Троцкого. 

   Как подлинный гражданин серпасто–молоткастой державы, я от предложения категорически отказался, чем бесконечно удивил и разочаровал гида. А я просто испугался. Около меня постоянно крутился  назначенный в группу топтун, требуя от меня  принципиальных оценок действий и поступков серпасто–молоткастых неслухов: там юбку обменяли на какой–то амулет. Там забежали в кафедральный, времён Кортеса, собор, там на пляже кокетничали  с местным жиголо. И этому там не было ни конца и ни края. Не хватало ещё, чтобы пирамиду проступков венчало моё недостойное поведение с посещением виллы Троцкого… 

   Хватит с нас  краснознамённых  Сикейроса и Риверы, на гигантских панно которых  отображена живая история, отображена классовая мечта человечества, отображён и выложен в камне триумф пятиконечной звезды. А тут какой–то жалкий Леон. Нам этого горемыки с пробитым ледорубом черепом даром  не надо.   Не надо!

Болонья с маленькой буквы

     Это было время, когда история наша в очередной раз сорвалась с поводка и  понеслась вскачь! Ещё вчера сонные захолустные городки центральной Руси  по щучьему веленью, народному хотенью превращались в города с неслыханными ранее именами – Торез, Георгиу- Деж... Нашему тихому грибному городку Ставрополю–на-Волге выпала доля именоваться впредь городом Тольятти. 

      Страна возмечтала и размахнулась на создание здесь мощнейшего автозавода по производству легкового отечественного автомобиля марки «Жигули», хотя простенькая эта тележка  была родом из Италии, из Турина, с  могучего автоконцерна  по имени «Фиат». 

    Два министра – авиа и автопрома – ударили по рукам и авиа-промовец обязался отдать  на конвейерную линию лучших своих слесарей–сборщиков.  

    Отдать-то отдал, но дело у спецов и асов авиапрома как–то сразу не заладилось.  Конвейер намертво привязывал работника к себе, лишая его привычной ленцы и высокомерия, мы, де, слесаря–сборщики работаем по вдохновению, а не по принуждению… Ясно вам?!   

    В общем, пришлось и заводским  и министерским властям, и даже Правительству решать задачку  по переучиванию рабсилы. А для этого организовать переподготовку кадров на базовом объекте в городе Турине, стране Италии…

   И вот уже самолёт авиакомпании «Ал – Италиа»  несёт нас – старшего инженера, ведущего технолога, всенепременнейшего «пастуха» из органов, который стругал и обстругивал нас в офисе по улице Мархлевского и я – дядька – наставник по части политической зрелости лучших представителей рабочего класса серпасто – молоткастой Страны Советов. Тоже своего рода «пастух», только с другим посохом в руках. 

    На взлёте привычно потянулись за пакетиками, надо полагать с конфеткой, с леденцом. Старший инженер извлёк из пакетика тонкий квадратик, снисходительно скривился на вид конфетки и решительно бросил её в рот.

     Скривиться ему пришлось ещё раз! Да как скривиться! Иначе чего бы он, яростно работая челюстями, заревел на весь салон: говно! Какое говно! Вот он, хвалёный капстрой – конфетки путёвой сделать не может! 

    Нарушая строгие инструкции на время взлёта, к нему птицей летела и подлетела невероятной красоты стюардесса, прямо вылитая Джина Лоллобриджида. Сеньор, о сеньор, – простонала она, – выплюньте изо рта салфетку! Она быстро вскрыла новый пакетик, извлекла тот самый квадратик, который оказался влажной салфеткой и  бережно, и ласково промокнула высокий лоб инженера:  грацие, синьор, грацие… 

    Манипуляцией инженер остался доволен, чем и вызвал большое подозрение у чекистского пастуха:  да уж не смухлевал ли ты, Ваня, салфетки–то  жрать, чтобы тебя эта самая Джина, – как её там? – индивидуально и почти что интимно обслуживала!...

      А меня обуревали иные  страсти.

    Готовясь к поездке в Италию, я прибарахлился в «Берёзке» и за шестьсот семьдесят рублей купил подлинный, фирменный плащ – болонью. Импортный прикид! И меня распирала гордость. Ещё бы не распирала! Плащ–болонья, лёгкий, невесомый, практичный, красивый, чёрт побери! Выделяющий меня из общей массы и делающий в какой-то мере европейцем…

     Прилетели, приехали, распределились  и колония конвейерщиков зажила новой, но в основном  привычной  жизнью – работа, обучение, досуг, который, как оказалось, организовать было труднее  всего. Народ наш в основном был молодой, а тут – куда ни  повернись – свои Джины и Джульетты. 

     Но полегоньку втянулись в новый быт, все вопросы и соблазны отрегулировали – от посещения музея восковых фигур решительно отказались: чего мы там не видали!? Зато полным составом были в концерте Моранди с его корсиканскими ангелами на подпевках…

    Так бы оно шло и дальше, если бы не этот туринский футбольный клуб «Ювентус». А все наши, как на грех, были болельщиками любимых и родных «Крылышек», в которых всех  игроков знали поимённо. 

    В общем, так! На ближайшую игру «Ювентуса» вышли полным составом колонии сборщиков – конвейерщиков.

    Как всё прекрасно начиналось и продолжалось, пока незадолго до окончания  матча не припустил – да, итальянский, вроде как понарошку, дождик и орущий, поющий, пёстрый, нарядный  человеческий муравейник мгновенно накрылся плащами, накидками, косынками, кепками, зонтами из ткани «болонья».

    Дождь как стремительно пришёл, так и ушёл. И тут же из репродукторов  стали настойчиво просить болельщиков ничего не оставлять в креслах, типа, уважать труд уборщиков…

   Что тут к чему – наши смикитили быстро. И вот уже один, другой, третий натянули на себя один, два, а то и три плаща, да по карманам рассовали береты, да за пояс, под ремень засунули один, а то и два складывающихся зонта…

    О, руссо, грацие, - благодарили за помощь уборщики…

     Эта счастливая вакханалия  и поставила крест на моём коротком  болоньевом  счастье. 

     Жизнь прошла, а я этого шмоточного счастья – несчастья не забыл. И даже сейчас забыть не могу. 

В гостях у товарища Жоржа Марше 

     Кандидатов на звание «гость товарища Жоржа Марше» отбирали в передовых парторганизациях страны. 

   Набрали чёртову уйму людей и отделы ЦК – каждый по своему профилю – занимались селекционной работой, пока не осталась небольшая группа, примерно, четырнадцать человек. 

       Вот тут–то и началась работёнка!

    Кандидатов в гости определили как спецслушателей Академии общественных наук  пот кафедре и отделению МРКД –  Мировое Рабочее и Коммунистическое Движение, кто не знает или кто забыл.

    Такой интенсивности  учебного процесса кандидаты в гости не то, что осмыслить, вообразить не могли.

    Кроме штатных специалистов по мировому комдвижению висок слушателей долбили ведущие сотрудники  журналов «Рабочий класс и современный мир», «Проблемы мира и социализма», лекторы ЦК, профессионалы из института имени Мориса Тореза, МГИМО и аппарата МИДа. 

    Преподаватели из института имени Тореза учили обходиться  минимумом слов и выражений типа шутливого  «же ву при вод кю», «шерше ля фам», «се ля ви», ну и там по мелочёвке – «лямур, бонжур, тужур…».

    Мидовцы, те учились и азам, и тонкостям светского этикета: что и  за чем следует поедать за обеденным столом; как элегантно засунуть салфетку за воротник, как и каким ножом  управляться с мясом или фруктами; как, наконец, пить вино.

    Но всё это, откровенно говоря, были семечки, а крепким орешком оказалось  постижение, разоблачение и развенчание еврокоммунизма, поднимающего свою  лживую и лукавую голову. То тут, то там, то тут , то там, то Сантъяго Карильо, то Луиджи Лонго  то кто третий. Призрак еврокоммунизма явно и нагло бродил по Европе… И будучи гостем товарища Марше, надо было держать ушки топориком, а нос – по ветру…

    Среди слушателей был один ас из какого–то второстепенного сибирского города, который любой вывод кого бы то ни было или подтверждал, или опровергал прямым цитированием Ленина со ссылкой на конкретный том и страницу. Эффект от этого действия был  куда оглушительнее нежели сцена из спектакля «Ревизор». – Так, мол, и так, а вот, Владимир Ильич когда ещё предупреждал… Далее следовала  пространная или не очень  цитата с указанием  тома и страницы цитирования…

    Надо было видеть лицо преподавателя, на котором отражались в этот миг все грома и молнии  титанической душевной борьбы. – Согласиться с этим буквоедом? А вдруг он на понт берёт? Не согласиться? – а вдруг это так и есть! Вдруг это правда? И эта цитата, действительно, сидит в этом томе и на этой странице?! Тогда что? Тогда каюк карьере,  что с тобой может случиться тогда  даже  представить страшно. 

    О цитатниках Мао тогда  уже кое–что знали и этот поединок, разворачивающийся на глазах, производил ошеломляющее впечатление. 

    Когда слушателей стали разбивать на пары для совместного проживания  и для классовой солидарной связки, я боялся, что мне выпадет делить комнату с этим цитатником.

    Но нет, мне достался в сожители другой оригинал – секретарь горкома из какого–то зауральского городка. Этот не верил ни во что благое. А верил только в окончательную победу коммунизма в мировом масштабе, а всё остальное было мелкобуржуазными бреднями, то есть – ложь, трындёж и провокация.

     Быть с ним рядом  было по–настоящему тяжело. 

   Но всему, как известно, есть начало и есть конец. Слушателям торжественно вручили удостоверения об окончании курсов по переподготовке кадров, и вот уже самолёт марки то ли «Комета», то ли «Каравелла» несёт нас в гости к товарищу Марше…

    Конечно сразу же разгорелся спор – какой самолёт лучше – наш или этот, французский? По–настоящему спор разгореться не успел, потому как вот она, под крылом, Европа. И, не успели оглянуться, вот он и Париж.

     В аэропорту гостей из Союза встречали. И не дав оглядеться, запихнули в автобус. И вот мы уже располагаемся на проживание и на ночлег в общежитии партийной школы в Лонжюмо, недалеко от соблазнительного Парижа. 

    И потекли дни ожидания встречи с товарищем Марше. И, конечно, учёба. Формально немного иная, там, открытые дискуссии, осмысление и анализ социологических изысканий и результатов. Но, в сущности, это была та же самая накачка, в которой мелкобуржуазные писаки терпели крах, историческое поражение, а побеждали мы, причём, побеждали  во всемирно – историческом масштабе.

    Однажды нам объявили, что товарищ Марше с нами повидаться не сможет, но приём от его имени состоится обязательно. Надо немного подождать. А сейчас предлагается в образовавшееся окно посетить Лувр. 

    - Че-го –о-о-о? – решительно вздёрнул подбородок мой секретарь горкома – и чего мы там не видали в этом Лувре?! Картинки с голыми бабами и  мужиками? Эти бесстыжие скульптуры?  Сплошной декаданс – блеснул едким сарказмом  мой секретарь.

    Французы опешили от подобного выпада и попросили время на обдумывание других вариантов организации досуга. И вскоре была предложена другая программа, а именно – посетить подземный трудовой Париж, места, на которых трудится парижский пролетариат  – водопроводчики, электрики, тепловики, сантехники… 

     Это что? – уточнил кто-то из наших, нам в канализационный люк что ли лезть предлагается? 

     - Нет, конечно, мы по подземному городу  будем передвигаться на электрокарах…

     Второй раз отказываться от предложения было бы верхом невежливости…

     И вот он – вход –въезд в подземный город. 

    Такого чуда никто из советских не видел и представить не мог: широкая, хорошо освещённая улица, пот стенам которой идут электрокабели, водопровод, газовые, канализационные трубы… Рабочие места – закрытые помещения, в них – шкафчики, гардеробные, туалеты, душевые, а также комплекты одноразового рабочего белья.. Рядом – питательная точка – чай, кофе, соки. бутылка  божоле… Божоле – это - кто не знает -  молодое вино из урожая этого года. 

    Мой  секретарь горкома  был  просто  раздавлен увиденным. Ты как думаешь, - тронул он меня за рукав, - это не провокация? Это не для нас спектакль устроили? Может, давай настоим, чтобы с этой улицы на боковую съехать? Посмотрим, какая там картинка будет.

    А устроители экскурсии знай себе жару подсыпают и сами предлагают (как услышали наш негромкий разговор с секретарём!), проехать по другой улице, зайти в ресторанчик, который сейчас, во время рабочего дня, работает как рабочая столовая. А цены в четыре раза ниже ресторанных. И этот факт они, французы, расценивают как серьёзное социальное завоевание…

    Окончательно французы добили, доконали серпасто–молоткастых друзей и братьев по классу, когда вручили сувенирные пакеты, в которых были куртки – спецовки, рабочие  комбинезоны с бесчисленными накладными карманами и кармашками, комплекты одноразового белья – трусы и маечки, носки, перчатки. Там же, в пакете, болталась пачка презервативов, ничуть не похожих на наши, пахнущих и пересыпанных тальком – резино- технические изделия баковского завода…

     Мы были счастливы таким завершением насыщенного впечатлениями дня.

     Но у меня была ещё одна мечта, одна позорная, но неодолимая страсть  привезти на родину журналы мод – мужской и женский глянцевые журналы. И я исхитрился их раздобыть. На языке моего секретаря это была бесстыдная и грязная порнография. 

     Я употребил все свои хитрости и изворотливость, чтобы запрятать как можно глубже свои сокровища, чтобы о них никто не прознал и не доложил  кому следует. Перед отъездом на родину я уложил журналы на самое дно сумки, сверху проложил листы партийной газеты «Юманите», а также брошюры, статьи товарищей Мориса Тореза, Вальдека Роше, Жака Дюкло , Жоржа Марше…

    Удалось! Я привёз домой эти восхитительные, откровенные журналы мод,  полные соблазнительной эротики, которые ставили меня в исключительное положение в кругу друзей и подруг.

    Как–то в доме у меня раздался телефонный звонок. Междугородний – догадался я и не ошибся. Звонил мой секретарь горкома. 

     Ну, что? – без обиняков и предисловий  спросил он  меня, – наслаждаешься своей стыренной порнографией? А я ведь, глядя на тебя, тоже стырил такие же журналы и как и ты – какие–то прикупил. Жена с дочерью не нарадуются, мещанки чёртовы! И друзья, – скажу я тебе, – до дыр залистали. Заслюнявили. Мелкобуржуазность, мещанство, – вздохнул он.

     И помолчав, продолжил: а с бельём  они, братья наши,   не обманули, сразу правду сказали, юлить не стали. Это я насчёт одноразовости. Жена постирала трусы–то эти, так они все в тазу и  растворились. Ну, ладно, будь здоров, не кашляй, оппортунист чёртов!

    Продолжения разговоров ни с ним, ни с французскими товарищами, с которыми обменялись адресами, больше не случилось. Закрутили, понесли нас над землёй новые вихри жизни.

     Наверное, правы французы - се ля ви! 

« Сказка ложь, да в ней намёк…» 

    На закате советской истории в общественных науках страны были изобретены такие научные «панамы», до которых даже Маркс в своё время не додумался.

   «Городу и миру» было объявлено, что в стране сформировалась новая историческая общность людей под названием «многонациональный советский народ», сформировался новый тип человека, а именно, – «человека советского», в котором воплотились черты всесторонне и гармонично развитой личности. 

     Такая благодать  наступила    помирать не надо!

    И это несмотря на то, что вокруг бушевала грубая проза жизни, которую омрачали всякие хачики и чучмеки, все, как китайцы, на одно лицо. А то ещё евреи эти, крапивное семя. 

    Люди, не лишённые любопытства к жизни, пусть и боковым хотя бы сознанием, но догадывались, что эти, которые на одно лицо, прибалты – как их там? – латыши, эстонцы, литовцы как–то от остальных всё–таки отличались и умудрялись сохранять свою инаковость хотя бы в способах заварки кофе, изготовлении крепкоградусных бальзамов, в умении не орать, когда вокруг беснуется и орёт многонациональный, но единый, народ!

    Понималось же, что в белорусских, украинских опрятных и даже нарядных домах, расположенных на таких же опрятных и  чистеньких деревенских улочках сохраняется особый вековой и неистребимый дух классического крестьянского бытия.

   Вот перед людьми  рисуются и красуются  горские народы – все князья, все нукеры, все кунаки, ведущие  своё родословие от тех самых, которые богатыри, воины, строители – Давид Сасунский, царица Тамара, Багратион и всякие другие  Лордкипанидзе, Шамили, Плиевы, Магомаевы…

    Про народы среднеазиатских республик даже и сказать нечего, потому как нельзя ни про кого из них уверенно сказать, кто из них кто, а, скажем, казах, узбек, таджик, туркмен, киргиз, где кончался один и начинался другой. Совестливые люди, правда, помнили, как в годы войны те же узбеки и казахи приняли и приютили и спасали беженцев из центральной России. Но и у этих было что–то, оставалось что–то своё, корневое, кондовое, что не укладывалось в форму единого многонационального…

    Про народы Крайнего Севера, Южной Сибири, Приморья и Дальнего Востока,  Урала с Зауральем, да даже Поволжья и говорить не приходится, что они-то все – неразличимые, строптивые, но и смирные – вот они–то и есть тот самый многонациональный, великий советский народ. 

    А ведь и они в своих стойбищах и чумах сохраняли свою самобытность, своё понимание  окружающего их мира. Если бы не водка, от которой они погибали как мухи…

    Есть у меня на этот счёт один поразительный пример упрямой самобытности одних и нечаянного прозрения других.

    Об этом и пойдёт наш дальнейший рассказ.

    Итак, ЦК партии решил провести грандиозное по масштабу мероприятие по обучению партийных лекторов, а местом проведения был избран широко шагающий Азербайджан, город Баку. А всё, связанное с программой, приёмом, размещением и развлечением поручалось члену Политбюро, Хозяину республики, улыбчивому, негромкому, несуетливому и приветливому человеку .

    Подведение итогов первого дня работы семинара этот мягкий человек провёл в разгромном стиле, уличив какого–то цековского лектора – докладчика в искажении фактов истории Азербайджана. Он так раздавил незадачливого докладчика, что руководители семинара посчитали за благо отправить несчастного лектора назад в Москву ближайшим авиарейсом. 

    А для остальных счастливчиков начались сказки Шехрезады. Дворец  «Гюлистан», банкетные залы и столы, на которых теснились тарелки с чёрной и красной икрой, бутылки пятизвёздочного коньяка под названием, кажется, Ширван – шах

    Никогда больше и нигде я не видел такого количества икры, а чёрной – вообще больше не видел. 

     Вечером – культурная программа. Балет. Дерзкий, откровенный, с невероятно смелой чувственной манерой исполнения – свободной, эротичной, страстной до полного изнеможения. И этот восхищённый, зачарованный вздох публики, когда бриллиантовые лучи от руки великого  дирижёра Ниязи  пронзали всё пространство огромного зала. Ещё бы не пронзали! На пальце у мэтра сверкало кольцо с большим бриллиантом – подарок персидского шаха.

    Участники семинара просто умирали от восторга и восхищения, считай, что каждый миг своего времяпровождения. 

    А как бы любой из нас, серпасто-молоткастых, себя чувствовал, когда обслуживающий тебя, лично к тебе приставленный слуга не смеет повернуться к тебе спиной, а так и пятится задом до двери или какой–то  ниши.

      Нет, это была сказка! Всё, что с нами происходило, было сказкой, волшебной сказкой. Тот же самый невероятный, непредставимый по богатству и изобилию бакинский базар, скромный и тихий Сумгаит, в котором что–то однако уже созревало  и пробивалось наружу из тёмных глубин национальной вражды и розни.

    Посещение волшебной Ленкорани, встреча с жителями Астаны, городка, где по ту сторону железнодорожного полотна начиналась другая страна. И женщины с корзинами на головах переговаривались друг с другом  как старые знакомые или даже родственники.

     А сам город, столица республики! Его величие! Диковинное ощущение того, что  и ты теперь посвящён в прихотливое кипение жизни  на рубеже, где лицом к лицу встречаются Запад и Восток. 

     В один из вечеров, изнемогший от пожирания икры  и  коньяка, который следовало пить из стопок, именуемых армудами, я выбрался из дружеского пьяно–шумного застолья и вышел из гостиницы в улицу. Гостиница стояла на Приморском бульваре, в двух шагах от моря. Сопровождал меня охранник, который вёл вежливые и почтительные разговоры. 

    Возвращаясь в гостиницу, я решил подняться по лестнице, чтобы получше рассмотреть богатое убранство гостиничных просторных холлов.
В   первом же холле, пол которого был застлан богатым ковром, сидели кружком люди – старики, мужчины, молодые парни и пили! Они пили чай! Мужики, много мужиков, сидели на кожаных подушечках или просто поджав  под себя ноги  и пили чай. 

    В уголке что–то бормотал телевизор, а они – мужики, мужская компания, неторопливо и с достоинством пили чай!

     Может, случилось  что у них, подумалось мне. Лифтом я поднялся на верхний этаж и стал по лестнице спускаться вниз, заглядывая в холлы. На всех этажах сидели люди и пили чай. Так они коротали тихий вечерок...

    Я представил. с каким омерзением и отвращением горничная поутру убирает наши загаженные пьяные столы, эти захватанные стаканы, недопитые напитки, окурки, всё это ужасное непотребство.

     Господи! – пронзила меня догадка, – картина, которую я вижу  в холлах,  это и есть не легендарный, воспетый в песнях, единый многонациональный народ, а однонациональный, как он есть, который хочет жить и живёт по-своему, по законам своих, а не многонациональных предков. И тем самым спасётся, тем самым гарантирует себе будущее.  Каким бы оно ни было – это будет его будущее. 

    Недолгое время спустя я оказался в Ленинграде, который между собой мы величали Питером. Квартировал я у друга в Кондратьевском переулке. 

     Что-то я, – заметил я другу, – или не понимаю, или не узнаю, но ленинградцев я представлял себе другими. Не такими, какими их вижу. 

     - А ты их не видел и не  увидишь. А то, что видишь – это результат нашествия. Это всё – череповчане, вологодчане, вятичи, тверичи, да и с запада привалило немало – новгородцы, псковичи, мурманчане. Тут у нас ковчег, правда, без Ноя. 

     Завтра, – объявил он мне, – идём в баню. 

     Зачем, – удивился я, – чего мы там не видели? 

   - Вот чего не видели, то и увидим…

    Назавтра мы были в бане, в общей помывочной с забытыми почти шайками, то есть, тазиками, людским гулом, вскриками, кряхтением…

    Помылись. Привели себя в порядок. Друг достал бутылку водки, стопки:- Ну, будем. С лёгким паром! 

     Сударь – это ко мне, – не изволите угостить стопочкой? 

   Ко мне обращался с вопросом тщедушный, седенький, аккуратный старичок с какими-то давно забытыми словами и церемонными манерами – сударь, видите ли…

    И другой мужичок протянул свой стаканчик – благоволите угостить.

    В общем, бутылка как началась, так и закончилась. Собутыльники наши с вежливым достоинством  попрощались с нами лёгким полупоклоном. 

       Что это было?  – спросил я у друга

     - Не что, а кто. А были это коренные ленинградцы, потомственные питерцы, живущие здесь поблизости в коммунальных квартирах. Баня эта их, жактовская. 

     Ты же хотел повидать настоящих ленинградцев… Вот, повидал…

     «Чьё вы, старичьё!?» Вы тоже входите в состав единого многонационального?

    Но вопрошать было уже поздно. Мощный вал новых времён смахнул на свалку истории бредни о едином многонациональном народе, смахнул, не глядя и не разбираясь,- осколки, черепки разбитых и деморализованных  поколений. 

     Наступает черёд тех, кто идёт вслед за нами… 

     А  те, которые пили  чай, а те, которые ухаживают и следят за чистотой своих домов и улиц, те, которые  сумели разорвать пуповину с серпасто–молоткастым миром, которые вернулись к себе, к таким, какими их замыслил Творец, те – выживут. Уже выжили… 

     Сказано – сказка ложь, да в ней намёк, 

     Добрым молодцам урок! 

 

       Главная Буква, главное Слово в серпасто-молоткастом племени людей 

      Слово это было – хер. Правильнее – херъ. По нынешнему понятию непристойное выражение. А между тем, в славянском церковном алфавите это весьма почитаемая Буква и Слово. 

   Аз – я,  Буки – буквы,  Веди – ведать, знать, Херъ – божественный, данный  свыше. Отсюда у немцев – Herr - господин, у  греков – uero – божественный, у англичан – hero –герой. Да и у древних русских – Хорс – дар Божий…

     В советской деревне первых и, разумеется, последующих лет слова, производные от слова хер, выражали саму суть деревенского кондового бытия, ими можно было объяснить всё, что происходило с людьми и миром.

     Я вот удивляюсь себе. Несколько лет назад у меня вышла книга о деревне, о малой моей родине, в которую я включил мною же составленный словарь русского щигровского (деревня Щигры) говора. Но не включил в его состав слова, производные от слова хер. Почему? Что мне помешало сделать это? 

    Тогда как хером можно было выразить, объяснить фактически всё однообразие и разнообразие деревенской жизни. 

    Приглашаю на творческую прогулку по хЕровым, а отнюдь не херОвым просторам.

    - Я так вчера ухерачился на (посевной, сенокосе, уборке, пахоте, далее везде), то есть, наработался, устал.

    - Вчера на поминках (свадьбе) мы так нахерачились (наелись, напились),что еле до дома доползли.

    - На днях драка с ивановскими была. Так Ванёк наш так одному в глаз захерачил, что того в районную больницу увезли.

   - Обхерачили (обманули) мы того мордвина с тёрном. На целый котелок обхерачили.

      - Доску на загороди оторвали. Прихерачь её как – нибудь, чтобы скотина и птица в дыру не лезли.

   Квитанцию по натуроплате принесли. Видал? Нет? Там такое требование прихерачили (предъявили) , что в голове не укладывается…

    Подобные примеры можно приводить бесконечно, о ком бы и о чём бы не шла речь. 

    На  молодайке, например, было  охеренное (красивое, богатое) платье, а на женихе пиджачок какой- то хероватый (плоховатый).

    Когда после десятилетки я стал городским жителем, то с удивлением обнаружил, что наш деревенский, щедро приправленный хером, язык никуда не делся. Напротив, он расцвёл на оценках новых явлений жизни. 

   - В нехеровый (неплохой) институт ты поступил. А наш Витька в какой-то херовенький (плохонький) техникум. 

     - Слыхал?! Наши собак на ракете в космос захерачили! (запустили,отправили).

     - Всех мы здесь нахерачили (обманули, обхитрили).

   - Снова обхерачили (обошли, опередили) американцев, которые хотели нахерачить (обмануть) нас с высадкой людей на Луну. Ни хера этого не было!

    - Пусть он там болтает, что хочет, а мы будем своё захерачивать (делать, что считаем нужным)…

    Вот уже и ещё одна эпоха заканчивается. Прошли и сменились поколения серпасто–молоткастых людей, кардинально меняется лицо планеты, меняются науки, культуры, страсти и пристрастия людей, но неизменной остаются речь  и содержание жизни   серпасто–молоткастых людей.  

     Всё остальное  просто херня. Кстати, «hernia» - это грыжа. Страдать хернёй – это страдать грыжей. 

     Так вот, многие в современном мире этой хернёй и страдают. Мы постарались! И ещё бы не постарались при наших–то танках, пушках, кораблях, ракетах и смертоносных бомбах, лучших в мире по убойной силе бомбах!

     И если какой–то хер с горы задумает свалиться на нас, мы расхерачим его как шведа под Потавой. А надо будет  – и планету всю расхерачим к херам!

    Недаром деды наши ещё певали:

     «Нам нет преград ни в море, ни на суше, 

    Нам не страшны ни льды, ни облака…»

   Уж такими мы уродились серпасто–молоткастыми. И нам по херу – нравится это кому или нет!

______________________

© Ерохин Николай Ефимович

   

Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum