В связи с проходящими недавно днями памяти блокады Ленинграда, раздражаясь и грустя по поводу чуть ли не празднования этой трагедии,  вспомнилась история. «Пэ в кубе», – так называл себя Павел Петрович Пахомов, инженер, с которым я работал в Краснодаре на строительстве. Я был старшим прорабом, начальником участка, он – работал в производственном отделе. Мне было 25, он намного старше – участник ВОВ. Мы симпатизировали друг другу и сидели рядом на праздновании дня Победы. Тут нужно пояснить, что начальник нашего СМУ был ветераном войны, прошёл путь от солдата до полковника, получив это звание в 28 лет. Был награждён многими самыми высокими орденами, которые никогда не надевал, после войны сумел получить высшее образование и стать инженером высокой квалификации, а руководителем, видно, был от бога. Чувствовалось, что пережил много во время войны и к ветеранам относился с особой симпатией, бережно – награждал премиями, платил надбавки к зарплате, часто превышая свои полномочия и нарушая финансовые правила, постоянно стремился помочь каждому, в том числе и слабым работникам, защищая их. Павел Петрович к последним не относился, кажется, единственный из ветеранов не считая начальника, имел высшее образование, был опытным, думающим инженером с нестандартным мышлением. Давал советы и участвовал во всех сложных инженерных решениях. 

       На крупные праздники начальник обязательно устраивал ветеранам банкеты, а уж на 9 мая – особо, с богатым угощением, элитными закусками и выпивкой, которые, конечно, они больше нигде не видели. 

       И вот сидим мы с «Пэ в кубе» на праздновании 20-летия Победы – первые тосты уже прозвучали, первые бокалы выпиты, шум утих, люди стали кучковаться и говорить между собой. Я заметил, что, в отличие от других коллективов, здесь никогда не звучали парадные реляции и бурной радости при воспоминаниях о войне не было. Начальник сам тостов не произносил и ордена надевал, только на 9 мая, неохотно, поскольку партийное руководство заставляло, только на работу, но на банкете китель с орденами намеренно снимал. Чувствовалось, что этот человек знал о войне такое, о чем говорить не хотелось. При этом вёл стол уверенно, энергично, следя за тем, чтобы гости ели и пили, не стесняясь, но его волевое лицо радостью явно не светилось… 

      Павел Петрович тоже притих, совсем замолчал, глаза сделались печальными. И я спросил его: «Павел Петрович, а вы где воевали?» Как потом мне рассказали сослуживцы, он никогда о войне ничего рассказывал. Не хотел. Но вот мне рассказал. Привожу дословно его краткий рассказ.

      «Меня призвали в начале войны, досрочно, возраст ещё не подошёл. Сказали: ты занимался лыжами, спортсмен-разрядник, это срочно понадобилось для фронта - формируется лыжная дивизия. Оказалось, Ленинград в блокаде, и командование решило по льду Ладожского озера послать на прорыв дивизию лыжников. Нам выдали бушлаты, винтовки за спиной, покормили, дали по стакану спирта – и вперёд. А Он (я уже знал, что так называли на передовой врага) –  не дурак – послал самолеты, те стали бомбить, лёд разбили  кругом – попадать в людей и не надо было – и все тонуть начали... Павел Петрович во время рассказа всё время смотрел в сторону немигающими глазами, потом вздохнул, налил себе водки, игнорируя, как и большинство ветеранов, марочные коньяки, выпил залпом и, также глядя опустошенным взглядом в сторону, закончил с печалью: «0т дивизии, по слухам, пять человек в живых осталось, вот и я, израненный, очнулся в лазарете, лечился долго, остался инвалидом и воевать потом уже не пришлось... Так и закончила свои дни лыжная дивизия, о которой история умалчивает…». Он снова вздохнул, замолчал, но водку налил –  себе и мне – и мы выпили, не чокаясь… 

     Я никому никогда не рассказывал эту историю и поиском не занимался, только спустя много лет в какой-то статье встретилось воспоминание об этом эпизоде выжившего немецкого летчика. Он вспомнил, как они вылетели на задание двумя самолетами, и второй лётчик по рации ему крикнул: «Курт, я отказываюсь бомбить, будь что будет – возвращаюсь на базу! Это невозможно, они же беспомощные… Я офицер люфтваффе, а не убийца». Что еще было в той публикации – не запомнил, про этот эпизод войны больше не знаю. Просто человека вспомнил.

      И еще по молодости лет не понял я тогда Павла Петровича до конца. Ведь его печаль коснулась не только бессмысленно погибших однополчан, с которыми ни подружить, ни познакомиться просто не успел, но и того, что повоевать ему ведь так и  не пришлось. 

     Нелепо как-то война у него продлилась – всего несколько дней, и один боевой эпизод -–первый и последний – только час или два… И тихая тоска – навсегда…