Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Творчество
"Всего лишь человек". О поэзии Леонида Григорьяна
(№15 [368] 25.12.2019)
Автор: Валерий Рыльцов
Валерий  Рыльцов

Нажмите, чтобы увеличить.
 
 

     Девяносто лет со дня рождения поэта Леонида Григорьяна. И девять, как его не стало. Единственный классический поэт нашего города. Но поостерегусь называть его ростовским стихотворцем. Место Леонида Григорьевича на карте российской поэзии гораздо значительнее.

    Он ещё при жизни стал городской легендой. Латинист, переводчик Сартра. Фрондёр и вольнодумец, всей сутью ощущающий, «как ГУЛАГ глядит в глаза звериными глазами». Неистовый женолюб, умеющий в каждой Альдонсе «находить черты Дульсинеи». Яростный защитник всех неправедно гонимых, центр притяжения пишущей братии. Для каждого находил доброе слово, но не каждого приближал к себе на расстояние голоса. Горжусь, что некоторое время был вхож в его холостяцкую обитель и виршами своими заслужил его одобрение. 

    Строчки его о поэте в полном смысле слова относятся к нему самому «и лишь его неодинакость/ превозмогает нищету». Стихи его запоминаются сразу и, наверное, навсегда. Во всяком случае, пока не подкрадётся призрак Альцгеймера. Потому что они не придуманы, взяты напрямую из поэтической ноосферы, куда не каждому дано проникнуть.

    Живущий «от боли трепеща» он ощущал свою неразрывную связь с миром, с окружающей действительностью. «Это жизнь, это всё-таки жизнь,/ ничего, что отчасти по Кафке».

«Всё мне было порука, зарука,/ были все мне ровня и родня./ Как же нам обойтись друг без друга –/ мне без мира, ему без меня?»

       Истинность поэта подтверждается его гражданственными стихами. Величина – стихами о любви. Григорьян на высоте в обеих ипостасях.

   Вот, выбрал наугад из нескольких сборников несколько стихов когда-то поразивших душу с первого прочтения и ныне ставших частью моего поэтического мира. Только несколько из чудесного наследия поэта Леонида Григорьяна.

___________________________

© Рыльцов Валерий Александрович

*

Леонид Григорьян 

 

Голоса

Один поэт сказал: «Но старость это Рим»,
Другой: «Но в сердце не скудеет нежность»,
И далее: «Блаженство... безнадежность...»
О чём мы говорим, когда не говорим?

Припомни же, о чём за эти полчаса,
Среди чужих людей, на аэровокзале?..
Не вспомнить ничего. Но чьи-то голоса
Когда-то всё сполна за нас уже сказали.

Мы жалкие слепцы, но кто-то освятил
Весь этот скудный мир по замыслу благому.
И вот: «Среди миров, в мерцании светил...»
И вслед за тем: «Прощай... теперь блесни другому».

Скажи, когда опять? – В двухтысячном году?
А может, через день? Или ближайшим летом?
И я шепчу: «Когда опять сюда приду?..»
И с горечью: «И что найду на месте этом?»  

*  *  *
Перспектива тюремной баланды...
Суматоха раздольного дня...
Фраза дивная «есть варианты»
Испокон утешала меня.

Ублажала она, искушала,
Без меня неприметно решала,
Помогала беду перенесть,
Раз и впрямь вариантов не счесть.

Раз и впрямь варианты возможны,
Непременно спасенье дано.
Многосложное вовсе не сложно:
Нынче горько, а завтра смешно.

Прихотливы судьбы сочлененья.
Варианты уже не судьба.
И вторгается в уединенье
Непонятно откуда толпа.

Чудик-случай вовсю верховодит,
И трава прорастает гранит,
И любимая хоть и уходит,
Но кокетливо пальцем манит.

За погибелью или красою
Я к дверям подбегаю босой.
Там прелестница с русой косою
И карга с беспощадной косой. 

Лакримоза

Я плачу по слезам, которым не бывать.
А если и придут, то всё-таки иначе.
Иначе ликовать, иначе горевать,
Иначе забывать. Об этом я и плачу.

Над пройденной тропой – содружество ворон.
Присели, поднялись и снова налетели.
И каждый новый шаг – победа и урон.
Но тысячный урон — не первая потеря.

Тот Некто за чертой – теперь уже никто,
Сведённый до нуля стараньем лет и правил.
Но первое «зачем?», но первое «за что?»,
Но первое «почто отрёкся и оставил?»!

Но первая вина, не знавшая вины,
Презревшая молву и тропы обходные!
Бессмысленный удар, когда вослед должны
Обрушиться земля и хляби водяные!..

Всё просто и легко: войди и володей!
Прими без суеты удачу-неудачу.
И всё как повелось. И всё как у людей.
И нет пути назад. Об этом я и плачу.

Метель – ламбада – свеча 

Ты делала шпагат потом плясала

Меж хрусталей ламбаду на столе

Снимала лифчик и в толпу бросала, 

Меж тем мело, мело по всей земле. 

Потом умело занималась сексом

С каким-то типом в новеньком «рено»,

Но что-то там маячило за текстом

И не было с контекстом заодно. 

И как ни бесновались баламуты,

А где-то в небесах звучал хорал.

Мело, мело… И ангел потому-то

Крестообразно крылья простирал. 

Не знаю уж кого ты там любила,

Зачем плясала голой на столе,

когда метель без устали лепила

Свои кружки и стрелы на стекле. 

Все эти ферты в бешеном галопе –

Всего лишь мошкара и мишура,

Пока неописуемые хлопья

Слетаются к фрамуге со двора. 

Я знаю, ты вовеки не истаешь,

Не растворишься в дошлом фирмаче,

Поскольку ты необратимо знаешь

О той неугасаемой свече…

 

Признание 

Когда окрест невыносимо душно

И друга нет, а недругов не счесть,

Как славно знать, что в Петербурге Кушнер

И что в Москве Олег Чухонцев есть. 

Они, того не ведая, причастны

Ко мне – один бодрит, другой корит.

Один счастливый, а другой несчастный,

Совсем как Гераклит и Демокрит… 

Они со мною рядом без отлучки,

Они дают уроки задарма.

Один поёт: о, ласточки! о, тучки!

Другой хрипит: о, вороньё! о, тьма! 

Они мне оба на душу ложатся,

И я люблю их точный звукоряд.

А по-над домом вороны кружатся,

Но чуть повыше – ласточки парят.

 

*  *  *

Жизнь была и несносной, и сносной,

И уже не пристало жалеть,

Что высокой любовью, как оспой,

Лишь однажды пришлось отболеть. 

Как её воскресить из глубинки,

Раскидав полуправду и ложь? –

Только оспинки, только щербинки.

Только лёгкая смутная дрожь. 

Не припомнить ни прелесть, ни смуту,

И лица не припомнить уже –

Лишь окно до сих пор почему-то

Всё горит на шестом этаже. 

Нет ни радостных смут, ни смутьяна,

Ни пленительных скрипок, ни труб.

Только нежное имя – Татьяна –

Ненароком срывается с губ.

 

*  *  *

Метель за окном лютовала,

Листва заметала дома.

Погода весь год затмевала

Того, кто и сам полутьма. 

Сидит он, небрежно одетый,

Понурый, небритый давно,

Протяжно дымит сигаретой,

В стакан подливает вино. 

Глядит за окошко устало

И день вспоминает, когда

Любимая врать перестала, 

Сбежала незнамо куда. 

Любимая врать перестала,

Устала, взяла выходной.

Но с музой она совпадала

И сутью была потайной. 

Неясно, куда задевалась,

Неважно, куда забрела.

Но как с листопадом сливалась! 

Но как снегопадом мела! 

Была побережьем и летом,

Дождями и лесом была.

Она и не знала об этом,

А впрочем и знать не могла. 

Стихами себя не томила, 

Докучных забот береглась,

Глаза сатанински сурьмила,

В любви мимоходом клялась.

Неволила и миловала,

Язвила, сводила с ума.

Светила и свет затмевала,

Пока не затмилась сама.

 

*  *  *

 С опаскою пройдя по рубежу,

С оглядкой на медали и седины,

Я всё-таки врагов своих сужу –

Уже за то, что не были судимы.

Хоть по привычке малость и дрожу,

И знаю, что в итоге оплошаю. –

Я всё-таки врагов своих сужу,

Священное писанье нарушаю.

 

Нет, я не пру бесстрашно на рожон,

А просто не желаю подслужиться,

Казалось бы, давно разоружён,

А всё же им не спится не лежится. 

Тем и опасен, что разоружён:

От безоружных – вековая смута.

И ростом мал, и хлипок, и смешон,

А всё же не смеются почему-то.

 

Мчатся тучи

Сновиденья и яви промежду
Кто-то тычется в двери сеней.
А за окнами мглисто и снежно.
Хрипло ржанье каурых коней.

Пробил час бобыля-недобитка.
По просторам метельной Руси
Проносись, вороная кибитка –
От родного угла уноси!

То ли ночь, то ли раннее утро.
То ли час, то ли день напролёт.
То ли степь, то ли гиблая тундра.
То ли бес, то ли вьюга поёт.

То ли под гору, то ли с откоса,
Прямиком или наискосок,
То ли тройка того малоросса,
То ли тайный жандармский возок.

Далеко от беседы речистой.
Затаись, не зови благодать.
За спиной исполинской ямщицкой
Всё равно ни хрена не видать.

Только снег, только темень и только
То, что выпало нам искони.
Так гони, сумасшедшая тройка,
Птица-тройка! Гони же, гони!.. 

 

Кузнецы 

Где-нибудь на макушке земли,

На последнем могучем увале,

Глянем вниз: ковали, ковали,

Много радости вы наковали? 

Только там станет ясно, что тут

Вы добились успеха едва ли.

Хорошо, что хоть травы растут,

Не усохли, пока вы ковали. 

Днём ковали, ковали в ночи,

До сих пор ваша кровь колобродит.

Как игрушечка ваши ключи,

Да к замкам нипочём не подходят. 

Вы ошиблись, о чём толковать,

Хоть работали вроде умело.

Не проблема оковы сковать,

Но ключи – неподъёмное дело. 

Поубавилось ваше число

В стороне хоть родимой, а дальней.

Горюны, сколько вас полегло

Между молотом и наковальней!..


*  *  *

Да, свято место не бывает пусто.

И там, где бесновалось богохульство,

Кощунство подводило динамит

И ликовали олух и наймит –

Как знак беды, как памяти истица,

Могильная взошла плакун-трава,

И нам осталось каяться-креститься

И выдыхать истошные слова.

Живой воды перед концом отведав,

Припоминать священный звукоряд,

Молиться за отцов, а также дедов,

В безумии не знавших, что творят.

 

*  *  *

Распались, разделились, раскололись,

Уткнулись носом в пепел и бурьян.

Остался раскалённый мегаполис

И рваные ошмётья по краям. 

Добились, доборолись, доигрались,

Нетопыри среди других землян.

Дымится современный апокалипс

И три коня несутся по полям. 

Треск автоматов заглушает мелос.

И как нам сосункам растолковать,

Что нам совсем не этого хотелось,

Когда рвались высоты штурмовать?

 

Знак

                                                   А. А.

… Хотел пошевельнуться, но не смог.

Взглянул окрест растерянно и дико,

Хотел позвать на помощь, но комок

Не пропустил панического вскрика.

Сковала тело ледяная стынь

Смирительной рубашкой из металла.

Пустынный нескончаемый пустырь

Свирепая позёмка подметала.

Ты через силу на локтях привстал,

Одолевая леденящий ветер.

-- О, Господи...-- беззвучно прошептал.

-- Я здесь, сынок, -- Господь тебе ответил.

Ты снова грудью к пустырю приник

И спирта отхлебнул из мёрзлой фляги,

И ангел в отдалении возник

Под видом бородатого бродяги.

И на ноги ты встал, не чуя ног,

И ощутил, что ты Господне семя.

А Он тебе: пойдём, терпи, сынок,

Ты не умрёшь, пока ещё не время.

Ты шёл к вокзалу. Ветер лютовал

Над пустошью, казалось, беспредельной.

И ты, смеясь и плача, крест нательный

Горячими губами целовал...

 

*  *  *

Я долго путался с другими,

но все они сошли на нет.

Лишь ты – богиня-берегиня,

Мой оберег и амулет.

Фортуны прихоть или милость,

Как ты возникла, где была?

Хоть ты порядком припозднилась,

А всё-таки меня нашла. 

Разгадка вековой загадки,

Противовес небытию…

Как жизнь сладка, как губы сладки

У бездны мрачной на краю!

 

*  *  * 

Сначала забываешь даты,

А вслед за ними имена,

Всё то, что натворил когда-то

Тверёзый или с бодуна.

Кирпичный дом начальной школы,

Элементарные азы –

Все падежи и все глаголы,

И дни недели, и часы,

Эвтерпу, Мельпомену, Клио

И прочих, сколько их – бог весть!

А то и собственное ФИО

Не можешь твёрдо произнесть. 

Кому ты нужен в этом гейме,

Кому очки твои нужны,

Когда безжалостный Альцгеймер

Бездумно бродит вдоль стены?

Кто обратится к имяреку, 

С трудом жующему строку?

Петух на прясле: кукареку!

А ты в ответ ему: ку-ку…

Так вот каков ларец Пандоры!

Так вот каков остывший пыл! 

Да, старость – это Рим, который…

А что там дальше – позабыл.

 

*  *  *

Когда б ты ни ушёл, спектакль будет длиться
И ты не унесёшь с собою ничего.
Всё тот же будет фон, события и лица,
И только среди них не будет твоего.
Всё так заведено и лишь тебе в новинку,
Но на исходе дней реальность солоней.
На выдохе сожми случайную травинку
И, лоб перекрестив, навек окостеней.
А в комнате твоей уже чужие дышат,
Овечки меж волков и волки меж ягнят.
Они твои стихи бессовестно напишут
И женщину твою стократно соблазнят.
Усердный супостат злорадно фигу кажет,
Ругают не за то и хвалят не за то...

Но что тебе Господь через минуту скажет,
Об этом знает Он и более никто.

 

*  *  *

Простить повально всех,

Любить тотально всех

Способен только Ты,

Господь на небесех.

И так из раза в раз,

И так из века в век.

Совсем не то, что аз,

Всего лишь человек…

___________________________

© Рыльцов Валерий Александрович

Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum