Десятки лет наша страна жила при социалистическом строе, состояла из национальных республик, называясь «Союз советских социалистических республик» и вдруг, с 25.12.1991 года, она прекратила существование, Союз распался, образовалась Россия (РФ).  Хорошо это или плохо? Мы часто говорим: «время покажет», но ведь со временем происходит смена поколений (некоторые и не жили при социализме), выявляются более правдивые факты, меняются мировоззрения людей, их взгляд  на проблему «что такое хорошо и что такое плохо». Одним  видится в прошлом только светлое (положительное): её имидж и авторитет, могущество страны и боеспособность Советской армии, хорошие образование, медицина, культура, организация отдыха, их доступность и др.). Другим – только отрицательное – закрытость, репрессии, доносительство, заорганизованность, пустые прилавки, плохое качество товаров и др.;  третьим  –  разные оттенки того и другого.  При этом важно учитывать, какое место занимал человек в той жизни, как и где жил он и его близкие, что потеряли со сменой строя,  какой отрезок времени из примерно 69 лет существования СССР (с 30.12.1922 по 25.12.1991) характеризуется при ответе.

Проведенный в конце марта 2019 г. в 48 регионах страны, опрос «Левада-центра» дал удивительный результат: на вопрос «хотели бы вы восстановить СССР» 68% опрошенных пожелали вернуться в СССР. И хотя, учитывая слишком большой разброс мнений, ответ не мог с точностью отразить картину, мнение большинства очевидно. Можно полагать, что многие выражали свой протест и недовольство нынешним положением дел, особенно распространенной и безудержной коррупцией.

       Поэтому  я, проживший большую часть жизни в СССР, от Сталина до Горбачева, решился на воспоминания, не претендуя на большие обобщения. Во-первых, я выбрал наиболее спокойные годы (правление Брежнева в «эпоху застоя» и частично некоторую новизну в политике молодого члена политбюро Горбачева); во-вторых, ограничился лишь одним регионом – Забайкальем, где жил и работал в те годы; в третьих, описываю только две сферы – медицину и образование.

      В тексте нет критики или похвалы в каждом из эпизодов, чтобы не оказывать влияния на мнение читателей.

      Естественно, что данный текст содержит сугубо мои взгляды и рассуждения, поскольку это происходило именно со мной. Мне показалось, что для современного поколения общественных деятелей и активистов именно такие описания фактов и событий, пусть и на частных примерах, смогут составить картину о принципах и методах, на которых было построено общество в советский период истории…  

   ***                    

      Через 4 месяца после моего переезда в Читу из Самарканда, где я закончил мединститут и защитил кандидатскую диссертацию, и назначения завкафедрой, ректор предложил мне вакантную должность проректора по научно-исследовательской работе (НИР). Я сразу отказался, так как считал себя недостаточно подготовленным для этого, но по некоторым обстоятельствам пришлось согласиться. В мои задачи входило вовлекать в научную работу преподавателей и помогать им. Однако вскоре из Москвы приехал зам. зав. Отделом вузов МЗ РСФСР и потребовал всех преподавателей вуза включить все работы в одну важную тематику – «сердечно-сосудистые заболевания», ибо нельзя разбрасываться на многотемье. Я попытался объяснить, что вуз – не научно-исследовательский институт, он  состоит из разных кафедр, куда невозможно вовлечь всех, привел слова А.С. Пушкина: «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Показал план НИР, составленный до меня, обратил внимание, что большинство уже работает по своим программам по нескольку лет, причем некоторые успешно и по актуальной местной патологии, а главное – всё утверждено министерством. Я объяснил, что так не смогу и буду просить ректора меня освободить. Тогда он предложил составить график и за два дня он покажет, как надо требовать изменить тему, отставив свои прежние работы. Трудно показать разную реакцию преподавателей. Чем убедительнее преподаватель сопротивлялся, тем больше вузовский начальник настаивал, требовал, угрожал увольнением. Это привело к некоторым конфликтам, хотя большая часть поддавалась, чтобы начальство отстало. Я убеждал, что так работать нельзя, и меня поддержал ректор. 

    Когда пришло время отчета, я отвез старый, слегка измененный план. Очень волновался, но оказалось, что этого чиновника не было, а принимали истинные ученые, знавшие условия работ в отдаленном молодом вузе. План был утвержден, я поблагодарил, а в ответ услышал от академика Смольянинова, председателя Ученого Совета МЗ, что это вам спасибо, что успеваете и наукой заниматься. Я и сейчас убежден, что за научную работу следует поощрять преподавателей, как за творческую, но необязательную работу, и поэтому заставлять заниматься научными исследованиями нельзя. И вообще моя позиция заключалась в том, что наука в вузе должна быть на третьем месте, после педагогического и методического обеспечения теории и врачебной практики. Нынешнее положение порождает огромное количество никчемных работ, затрату времени, отвлекаемого от подготовки качественного специалиста,  порождает показуху  и  приводит к очевидному ухудшению качества подготовки специалистов. На следующий год я узнал подлинную оценку чиновника, изгнанного из института академика Чазова, который нас хотел приказом заставить работать на ту отрасль, за которую сам отвечал, хотя ничего в ней не смыслил.

*

     Сложным периодом в вузе всегда являлся приём. Если тогда были только бюджетные места, то, как и сейчас, было много льгот. Надо было выполнить социальный заказ и обеспечить процентное отношение группы с определёнными льготами. Мужчин должно было быть более 50%, и  проходные баллы у них были ниже. Но в Забайкалье они были намного слабее женщин и, не выдерживая, увольнялись. С первого же курса начиналось снижение количества выпуска, и я принял на 10% больше женщин за счет мужчин, получив единственный выговор в приказе Министра здравоохранения РСФСР. Ещё сложнее было с отслужившими в армии, рабочими, инвалидами, которые забыли и то, что проходили в школе. Особенно трудно было выполнить льготы абитуриентов, приехавших из отдаленных районов, где некоторые школы не имели преподавателей по всем предметам, где физики преподавали и химию, а некоторые предметы и вовсе не проходили. Приём с западной части страны всячески, хотя нелегально, ограничивался, поскольку приезжали сильные ребята, потому что анализ показывал, что почти никто не остается в Забайкалье, где катастрофически не хватало врачей. Попытка организовывать консультации, как правило, не помогала, загружая преподавателей дополнительной работой. Были вузы, в которых, по указанию свыше, запрещалось ставить двойки и на балл завышались оценки таким льготникам. 

     Еще одна проблема – государственное  распределение. Государство обучало бесплатно, но два года после окончания изволь расплатиться работой в регионах области нуждающихся во врачах. Однако к этому времени многое в жизни выпускника меняется. Естественно, аборигены чаще выполняют назначение, нередко меняя на более благоприятный район. Поэтому при наборе им отдается предпочтение. В те годы практиковалось обучение в вузах по целевому направлению предприятий или регионов, когда абитуриенты зачислялись в вуз вне конкурса при условии положительной сдачи вступительных экзаменов, такие выпускники обязательно возвращались на сохраненные им места. Они теперь знают тяжелые условия в районах и пытаются найти способ увильнуть. Легко возвращаются в свою, находящуюся рядом республику, если не изменили семейное положение, буряты. Как правило, комиссия по распределению убеждает, требует и не уступает. Беда в том, что, несмотря на полученное назначение, туда не доезжают. По правилам руководство здравоохранением не должно таких принимать, но часто собственная нужда, иногда родственные связи, – сильнее требований. Недоезд отрицательно характеризует институт. Кстати, недавно в ГД РФ внесен законопроект, по которому бюджетники  обязаны будут отработать по назначению срок своего обучения.

     В институте существовала научно-исследовательская лаборатория по изучению уровской Кашина-Бека болезни, связанной с поражением костной системы, деформирующим остеохондрозом, дегенеративно-дистрофическими поражениями суставов и позвоночника, приводящим к спондилезу, сколиозу, лордозу, кифозу. Эндемическим районом этой болезни был район «Газимурский завод» на Севере-востоке Читинской области, восточнее Нерчинска, вдоль рек Урова, Шилки, Аргуна, добраться до которого можно было только самолетом, и то не всегда. В центре этого района, в селе  Ямкун в 1965 году была развернута проблемная лаборатория Читинского мединститута, хотя болезнь известна со времен декабристов. Находится в 500 км от Читы и в 170 км от Сретенска. Исследования подобного рода поощрялись, так как являлись местной неизученной патологией. Я решил познакомиться с её работой на месте.   

       После моего доклада на коллегии МЗ РСФСР, построенного традиционно (сколько опубликовано  статей, сколько изобретений, сколько диссертаций и пр.), начальник Главка Минздрава Бабичев разгромил мой доклад, сказал, что лаборатория обследует мало больных и малыми методами, что совсем не затрагивает местное население, не оказывая им помощь и пр. В прениях выступила зав планово-финансовым отделом Токарева и добавила, что мы нарушаем и выделенный бюджет: платим две ставки одному водителю за очищение и вывоз содержимого двух туалетов. Направляясь на свое место, я решил уйти с этой должности, как вдруг меня позвала по имени и обняла член коллегии Минздрава,  старая приятельница нашей семьи профессор Ишимова Л.М. Она меня «успокоила» и проинформировала, что  нашу проблемную лабораторию уже решено закрыть, так как она нужна московскому академику Лукомскому, а министерство  денег не имеет, так что успокойся, проживете без лаборатории. Меня такое зло взяло, прежде всего, за свою робость, что я решил взять слово для заключения. Подытоживая, зам. министра Чикин предложил:  лабораторию закрыть, за плохую организацию её работы ректору обьявить выговор и, уже давая слово следующему докладчику, спросил: будет ли заключительное слово?

         Я не попросил слова, а молча вышел к трибуне. И, не дойдя до неё, начал с того, что признал свой доклад неудачным, потому что ошибочно думал, что в Минздраве сидят осведомленные и внимательные люди. Район «Газимуровский завод» включает примерно территорию Ивановской области, с населением около 10 тысяч человек, средняя температура января минус 30 градусов.  Всё население обслуживается  одним (!) врачом, который к тому же является Главным врачом физиотерапевтической больницы и по совместительству состоит у институте на должности старшего научного работника проблемной лаборатории. Тем не менее, мы обследовали 510 жителей при участии сотрудников клинических кафедр мединститута, которые, вылетая туда периодически, выявили 6% больных и ряд подозреваемых, направляемых в институт на обследование. Местные жители по направлению главного врача систематически проходят рентгенологические и другие консультации в институте. Хочу обратить внимание, сказал я, что почти все поездки осуществляются на самолете. Кроме того, лаборатория нуждается в некоторой аппаратуре, для чего мы и просили выделить нам средства. Для физиотерапевтической больницы и административного корпуса построены два туалета, обитые войлоком, которыми пользуются, в том числе и беременные женщины, круглогодично. Ежегодно они очищаются, причем не так, как в Москве, отсасывающим ассенизатором, ибо там вечная мерзлота, а путем механического выдалбливания острыми лопатами замерзших клоачных кубиков, которые вручную складываются в машину и неоднократно вывозятся. Вы можете представить этот труд с таким материалом, – обратился я к зав. планово-финансовым управлением Минздрава Токаревой, – стоит он двух ставок?   

     Закончил я неожиданно: лабораторию, как предлагается, можно закрыть, одного врача хватит на Газзаводской район (это же не Ивановская область), зато в Москве появится ещё одна научная лаборатория. Кто-то из президиума сказал, обращаясь к замминистра Чикину: может, более правильно объявить ему  благодарность? – Министр сразу отреагировал: давайте не вдаваться в крайности, и предложил: решения не принимать, назначить комиссию с выездом на место и представить нам предложения. При выходе Бабичев меня задержал, сказал, что  выступил я плохо, но заключение было внушительным. А подошедшая Токарева, взяла меня под руку, отвела в сторону и сказала, «что ж ты никогда ничего не говорил, вот так и напиши, а Бабичев такой злой, что легко выполнит просьбу. Л.М. Ишимову я провожал до метро. Она сказала: «узнаю сына Ивана Эммануиловича (имея в виду моего отца, профессора фармакологии в КубМи), так и он спуску не дает, если набрасываются». Так мы отстояли проблемную лабораторию с помощью последующей комиссии из красноярцев, которые потом нас поддержали, дав положительную характеристику отзыв работе лаборатории.   

   Но повседневная жизнь института выдвигала все более новые задачи. Настала необходимость приобрести и заменить хотя бы 600 металлических кроватей в трёх общежитиях. Отобранные для этого кровати приносили во двор института и на глазах проходящих студентов, разбивали топорами и молотами, чтобы никто впредь не мог использовать даром социалистическое имущество. И тут кто-то подал рациональную идею: лучшие из списанных кроватей отправить в студенческий спортивный лагерь у озера Арахлей, так как там в палатках пользуются сколоченными досками. Но оказалось, это категорически невозможно, ибо тогда они не будут считаться уничтоженными, как требовал тогда порядок списания. 

*

    Через год меня выдвинули в ректоры, но прежде со мной неформально (буквально за стаканом чая) беседовали. Сначала это были первые секретари  райкома и горкома КПСС, после них руководители соответствующих отделов обкома КПСС и облисполкома, затем секретарь обкома и, наконец, 15-минутную беседу со мной провел первый секретарь обкома. А через пару дней меня командировали в Москву с письмом-представлением Министру здравоохранения РСФСР, с которым я встретился только после бесед почти со всеми его заместителями. Его я прождал 4 часа, и зашел к секретарю, чтобы сказать, что ухожу, после чего она с удивлением сказала, что он  с утра в кабинете. Когда я через 15 минут вышел от него со злым выражениям лица, попавшийся навстречу зав. отделом инспектор вузов, усмехаясь, сказал: «надо научиться ждать». Потом завел меня к зам. министра, чтобы доложить ему о результатах и когда тот спросил, какие были замечания, вновь усмехаясь, ответил: «не умеет ждать». Оказалось, это была запланированная  воспитательная мера. Утверждение продолжалось в других учреждениях, но там испытания ожиданием не было.

       В Минздраве СССР запомнилась содержательная деловая и доброжелательная беседа с Министром, известным ученым академиком Б.В. Петровским. После этого меня направили на заседание коллегии Министерства высшего и среднего спецобразования СССР, которую возглавлял член ЦК КПСС авторитетный Министр, член корр. АН СССР  В.П. Елютин. Здесь также всё было просто, например, один из членов коллегии спросил: «вы южный человек, не мерзнете в Забайкалье? Сколько у вас докторов наук (нас за это страшно критиковали). Я сказал, что пока всего 8, на что кто-то прокомментировал: «это неплохо, в Москве в некоторых педвузах меньше».  В заключение я был на встрече с зав. сектором ЦК КПСС, на которой тоже было много полезного и любопытного. Во-первых, здесь впервые мне пришлось ждать более 40 минут после назначенного времени,  а после приглашения уже в кабинете он стал звонить, в частности,  директору института онкологии академику Блохину, говорил с ним на «ты» по существу ни о чем, шутил, как бы тянул время. Спросив меня, чем занимаюсь на кафедре и получив ответ, что удается выпускать сборники и проводить конференции, он перебил меня и, показав на стеллажи, наполненные книгами, сказал, что всё он знает, ибо ни одна книга, ни одно совещание не проходит без информации их отдела. Затем он спросил, как прошла коллегия Минвуза. Мой ответ его не удовлетворил, он требовал подробностей, а я, считая, что главное сказал и молчал. Тогда он меня удивил (ведь записывающей техники тогда не было), пересказав всё почти дословно. Он отметил, кем и что было  сказано (я этого сам  не знал). Он сказал: жаль, что Елютин  их не остановил, когда они сказали, что 8 докторов это хорошо. «Ну ничего мы их поправим», угрожающе закончил он. 

     Вернувшись в Читу, секретарь обкома отвел меня к первому секретарю, который напутствовал на работу. Пишу об этом подробно, хотя и без интересных подробностей, потому что считаю подобный фильтр выбора руководителя, пусть и не столь доскональный, правильным и полезным для обеих сторон.     

*

   Примерно через неделю после моего возвращения из Москвы ко мне пришёл, как назвала его мой секретарь, «прикрепленный». Я по неопытности не сразу понял, что это значит. Он стал говорить, что иногда будет меня беспокоить вопросами. В частности, один профессор (он назвал имя) на лекции вчера сказал студентам об интересной информации в области медицины, которую передали по голосу Америки. Узнав, что я ничего не знаю, он попросил найти способ через студентов или выделенного преподавателя такие новости знать и передавать ему. Меня покоробило, и я сказал, что это я не смогу. На другой день (видимо, посоветовавшись с начальством) он вежливо спросил меня, не буду ли я против, если за такой информацией он будет заходить к проректору по учебной работе. Я был доволен, но спросил, знакомы ли они, он усмехнулся – более 10 лет, в бытность студентом, он с удовольствием выполнял наши задания. Доносительство было распространенным и обязательством в любой сфере.

  Облисполком включил меня в группу, которая должна была сопровождать на неофициальных встречах московских начальников из сферы медицины, культуры и спорта. Однажды, вместе с зам. председателя облисполкома мы сопровождали симпатичного компанейского человека, зам. министра культуры, в поездке по тайге. Был конец мая, прекрасная погода, мороз не более 10-15 градусов,  водитель вытащил ящики  со снедью и напитками, количество которых меня поразило, развел большой костер. Вскоре был готов шашлык и началось пиршество. По местной традиции водка наливалась по 3/4 стакана, мои попытки недопивать или незаметно отливать – со скандалом не удались. За мной бдительно следил наш руководитель, а сам знакомил гостя с достопримечательностями. В частности, он сказал, что в Забайкалье впервые в стране возникла советская власть в бытность Забайкальской республики, на что хмельной гость   пошутил: «значит, здесь впервые и закончится». Спустя месяц, в разговоре с зампредом облисполкома я узнал, что наш гость переведен в рядовые сотрудники. И добавил: наш водитель не только хорошо шашлык готовит, будь осторожен…  

      А вот ещё два случая доносительства, исходящие от одного человека. Наш проректор по учебной работе любил ездить на охоту и приглашал меня. Однажды он со своим близким другом и я возвращались домой, в машине возник спор о Солженицыне, которого долго запрещали, воспринимали как предателя, хотя мало кто читал. Проректор всячески его оскорблял, возмущался, что ему разрешили вернуться в Россию из США и даже  сказал, что таких надо расстреливать, как это делал Сталин. Я молчал до последнего, но тут взорвался: «да ты что, он же великий русский писатель, сам-то читал его произведения?» (меня тут же толкнул его близкий приятель: не связывайтесь). Тот с вызовом ответил: «такие книги я не читаю, а вот, что вы читали – удивительно, ведь советский человек». Да, сказал я, мне интересно, а дал почитать мне эту книгу, кстати, когда мы были в больнице, секретарь обкома. Теперь-то я прочел весь «Архипелаг», и считаю, что это замечательное скрупулезное исследование писателя и умного человека. Понимаю, что вам трудно это дается, но постарайтесь вникнуть». Он поогрызался, но  уже осторожно. Вскоре узнаю от прикрепленного, что весь наш разговор был доложен, но не встретил поддержки. 

   Каждое воскресенье в летнее время мы ездили в наш спортивно-оздоровительный лагерь на озере Арахлей, где были фанерные домики для преподавателей. В этот раз я был один, без членов семьи, которые уехали к морю. Вечером мой проректор привел ко мне своего хорошего знакомого генерал-лейтенанта с бутылкой французского коньяка. Он оказался образованным человеком, хорошим собеседником, писал неплохие стихи. После третьей рюмки его близкий приятель, проректор, попросил его прочесть написанную им на днях поэму. Она была посвящена стареющему  генсеку, который в эти дни на поезде решил проехаться с остановками до Владивостока. Одна из них была в станице Песчанка, где в молодости служил в танковых частях лейтенант Брежнев. В поэме было много остроумных мест, задевающих его изменившийся говор, при этом без каких-либо неуважительных, оскорбляющих личность, выражений. Мы беззлобно посмеялись и разошлись. А уже утром в понедельник пришел ко мне прикрепленный, извинился и стал расспрашивать как я провел выходной, я был краток, он стал задавать дополнительные вопросы, среди которых – с кем я  провел вечер, кто был гость, а потом  прямо: «он читал свою поэму?» Я отделался тем, что не всё помню, так как выпил, а также необходимостью срочно подписать финансовые документы. В Забайкальском округе я генерал-лейтенанта больше не видел, но позже с удовлетворением узнал, что он продолжает служить. 

*

      С середины 70-х годов, в связи с плохими показателями детской смертности в область  нагрянула комиссия по здравоохранению Верховного Совета РСФСР. Меня, как председателя комиссии по здравоохранению области, включили в состав комиссии Верховного Совета. Когда, наконец, была закончена эта работа, по ее итогам состоялось совместное заседание бюро обкома партии и руководства облисполкома. С докладом выступила председатель комиссии. Доклад был коротким, но очень жёстким, она отметила, что подробную информацию они сдали в обком и доложат в Комитете Верховного Совета РСФСР, сведения могут войти в доклад Правительству. Среди выступавших, были я, зав. облздравотделом О.Н.Троицкий, который, взволнованно сказал, что это его последнее выступление как заведующего, это записано в проекте решения. И действительно, его выступление бесцеремонно прерывалось не столько членами комиссии, сколько областным руководством, которые тут же комментировали и давали оценку недопустимой работой медиков, из-за которой гибнут дети. Некоторые не выдерживали и в выступлениях или с места говорили, что даже не предполагали о таком бедственном положении, благодарили московскую комиссию, за то, что раскрыла глаза. Пожилой начальник планового отдела облисполкома, потребовал сделать соответствующие выводы и принять радикальные меры в отношении руководства здравоохранением области. 

      По регламенту настала моя очередь выступить. Показав всем свернутые в трубочки листки (подготовленные профессорами кафедр акушерства и гинекологии и детских болезней), я сказал, что это текст моего выступления, но, услышав, то, что здесь говорилось некомпетентными людьми, я хотел бы сказать совсем другое. Я сказал, что даже в развитых странах в последние годы возникла проблема детской смертности, разгадать причину которой не могут ученые. Проблема детской смертности в последние годы привлекла внимание людей из разных регионов СССР. Уверен, что нельзя одинаково подходить к показателям детской смертности в Читинской области и, например, в Краснодарском крае, где, кстати,  они почти такие же. Не предполагал, что столь авторитетные должностные лица областного уровня, не знают, не вникают и не готовятся к обсуждению исключительно жизненно важной проблемы, судя по тому, что в повестке дня ещё 6 вопросов, в том числе об успехе народных промыслов с красивыми матрешками.

    После этих слов в зале прекратились разговоры, и наступила тишина. Я заметил, что один из ранее выступавших старейших партийцев был разъярен и хотел что-то сказать, но сидевший рядом второй секретарь обкома (первого не было), положив руку на его плечо, остановил. А я продолжал, что крайне удивлен, как легко формируются, на мой взгляд, неправильные скоропалительные выводы из тех фактов, которые действительно имеют место. В в нашей области на самом деле имеются свои особенности, и поэтому свои недостатки, которые не могут не влиять на этот фактор. Я отметил, что мы пять лет, вместе с облздравотделом ставим вопрос о строительстве роддома в областном центре, где катастрофически не хватает койко-мест для рожениц. Нет достаточно боксов, и даже возможности отдельно положить новорожденных: они по двое лежат на одной кровати, что создает возможность перекрестной инфекции. Неправильно и невыгодно это замалчивать, хотя комиссии объявили, что на одной кровати лежали двойняшки.  В докладе говорилось, что во многих районах нет даже молочной кухни, а я добавлю, что в Могоче нет даже обычного коровьего молока, которое и в Чите  большой дефицит. Так как же выживут дети, если их мамы не получают нужного питания? При нехватке молока его нечем пополнить. Раз нельзя радикально решить вопрос, может, надо было бы предложить дефицитное молоко выдавать по карточкам только детям? Вообще надо взрослым поступиться и другими благами, чтобы спасти детей.    Председатель мне показал на часы, я понял, извинился и  сказал, в заключении, что можно поменять все руководство здравоохранением, но от этого положение не изменится. Надо усилить внимание этому вопросу, выполнить предложение специалистов, но даже в этом случае, не ждать радикальных сдвигов.    

   После моего выступления председатель плановой комиссии предложил дать политическую оценку моему выступлению, удрученный ведущий ему не ответил. Когда я сел, О.Н.Троицкий тайно, под креслом пожал мне руку, а потом не раз благодарил за поддержку. Тем не менее, настроение мое испортилось, я понял, что создал себе проблему, выступив по существу против руководства области, «вынес сор из избы». Вечером, мне позвонил зам. председателя облисполкома Н.И.Борисов, и сказал, что  моё выступление было предметом бурного обсуждения, что он выступил в мою защиту и сказал, что ученые все с «прибабахом», говорят, что вздумается, призывал простить мою горячность, а закончив, добавил: «успокойся и не казни себя». На совещании в Кемерово мы с Троицким рассказали старейшему ростовскому ректору Ю.Д Рыжкову об этой комиссии, он был поражен и сказал, что у них был бы разгром всех причастных, и неделями писали о нас как о виновниках детской смертности. Позднее, уже работая в Ростове, я оценил читинское руководство, а два ректора из других городов  сказали, что мне вообще не дали бы выступить, а если бы успел, то больше не остался бы даже завкафедрой. Такой исход был более типичен для советской власти.

*

    Приближался большой праздник – 7 ноября, институт, в основном  под руководством секретаря парторганизации, активно готовился к праздничным мероприятиям. Подготовка и план проведения демонстрации, так же, как разбор итогов и оценка, в обязательном порядке разбирались и в парткоме института, и в партийных организациях районного масштаба. Вернулись к обсуждению замечаний прошлого года. Оказалось, что нам было сделано строгое замечание, за малочисленность участников, потребовали обновить устаревшие флаги союзных республик и по-прежнему указали, что нет духового оркестра. Куратором групп и комсоргам поручено обеспечить явку каждого студента.  Хуже было дело  с флагами и духовым оркестром.  

    Оказывается, главный бухгалтер не имеет права выдавать деньги на их покупку, так как такой статьи бюджет института не предусматривает. После натиска активистов главный бухгалтер пришла ко мне: поставьте вторую подпись тогда выделю средства. Я наивно спросил, а что это значит?. Оказалось, что эта вторая подпись означала разрешение влезть в другую статью, игнорируя закон. Я отказался, прибежала секретарь парткома, заверяя меня, что так было всегда, что все организации и учебные заведения не делают из этого проблемы, ибо закон (!) не может остановить решение Партии. Я ей пояснил, что в нормальной стране действует верховенство закона, и она побежала в райком. Так теперь и будет. Меня пригласил секретарь райкома, мы сидели за чаем и беседовали. Я говорю –  все на демонстрации выглядят хорошо, то есть выходит, что все учреждения игнорируют закон, на что он только сказал – придумай что-нибудь, чтоб овцы были целы и волки сыты.

       В эти дни приёмная забита людьми: коменданты общежитий просят деньги на лозунги и пр. расходы – уходят понурые и удивленные. Студенты один за одним просят разрешение в виде исключения выехать домой в районы, некоторые с плачем рассказывают ситуацию: причём, у одних аргумент обыденный – следует поменять одежду, привезти новый запас еды, да и не виделись давно с семьёй; у других более серьёзные мотивы: похороны погибшего брата, умирает бабушка, у отца юбилей, к тому же он орден получил и т. д. Приходится с помощью активистов устанавливать, где правда и разрешать. В последующем этот важный вопрос я решил вопреки указаниям: в каждой группе разрешил трём студентам по решению собрания группы давать разрешение на праздники уезжать домой, то есть не  участвовать в демонстрации. 

     Не предполагал, что сама демонстрация оказалась пыткой, некоторые студенты, да и сотрудники, не выдерживали и сбегали. Маршрут предполагал обойти полгорода, через каждые три квартала остановка, все мерзнут, попробуйте простоять при 20-тиградусном морозе 30-40 минут. Поэтому, проходя по площади Ленина, все ликовали, ведь руководство стояло за обогреваемой трибуной. На разборах опять нас ругали, и, прежде всего, за малочисленность участников демонстрации. Самым трудным периодом для меня стали праздничные демонстрации, а предстояла ешё демонстрация 1 мая, когда  минусовая температура была не намного ниже.

*

      В 1975 г. меня избрали народным депутатом областного Совета депутатов трудящихся. В листовках и местных газетах под заголовком «Кандидат народа» под моим портретом было кратко написано обо мне, хотя можно было ничего этого и не делать. Ведь по существу выборов не было, на каждое место был один кандидат, он неизбежно проходил. Были проведены собрания по Горьковскому избирательному округу, где по существу читали мою биографию, говорили о том, что я награжден медалью «За доблестный труд» и значком «Отличник здравоохранения», приводили достижения института, к которым я имел весьма косвенное значение. Собрание единогласно (а как же иначе, это ж где-то решено) постановило выдвинуть меня кандидатом в депутаты Читинского областного Совета депутатов трудящихся и просило меня дать согласие баллотироваться по названному округу, что я и сделал.

      Затем, уже на сессии облисполкома, меня избрали председателем постоянной комиссии по здравоохранению и социальному обеспечению Читинского облисполкома. Это меня напугало, но мой непосредственный начальник, успокоил: ты ничего делать не будешь, никаких планов, идей – всё сделает это милая женщины, которая имеет опыт и будет приносить документы на подпись. Но участвовать во всех областных активах, комиссиях, выступить в печати или по радио. Я этим воспользовался и попросил председателя облисполкома купить для института редкую, но нужную для практического использования и преподавания аппаратуру и инструменты. 

       Денег Читинский исполком не имел, но, в отличие от центральных областей, у него появилась в те годы возможность вести приграничную торговлю (сегодня сказали бы точнее: бартерный обмен) с Японией. Например, мы им – гравий, стружки и щепки от рубки леса, они нам – высококачественное оборудование. До этого увлекались редким электронным оборудованием, баночным пивом, складными зонтиками, чего не было даже в Москве. Я убедил, что выгодней и солидней тратить деньги на медицинское оборудование, которого в Советском Союзе ещё не было. В результате мы приобрели редчайший тогда в стране ультразвуковой телевизионный эндоскоп,  другие, неизвестные тогда различные эндоскопы и многое другое.

      Очень интересная, в духе того времени, была история с установкой  ультразвукового аппарата, Нам не терпелось его получить и попробовать в клинике. Однако выяснилось, что японская фирма считает, что сложный ультразвуковой телеэндоскоп надо привести и собрать на месте силами их специалистов. Однако облисполком не мог получить разрешение Управления КГБ на приезд в закрытый город японцев. На мою настойчивость в исполкоме предлагали обратиться к специалистам московского отделения «Медтехники», откуда на запрос пришел удивительно некомпетентный ответ: прислать из Японии в Москву все ящики и инструкции, они будут пробовать собрать, так как своего опыта нет. Это при том, что сами японцы даже по железной дороге до Читы, не рискуют передать прекрасно упакованные приборы. Вся эта канитель продолжалась более года.

        Наконец, путем переписки облисполкома, мы добились, что прибор японцы доставят в дальневосточный порт Находку, куда приедет наш инженер института по оборудованию Коля. На самом деле это был техник, без высшего образования, очень простой, безотказный, но при этом очень способный и разбирающийся в технике человек. Предварительно его вызвали в Управление КГБ  на инструктаж и пояснили, что японцы рвутся в Читу, чтобы измерить радиацию и выведать расположение воинских частей, что надо быть очень осторожным и не вступать ни в какой другой контакт с представителями фирмы.

     Вернулся Коля через 5 дней и рассказал мне, как он провел эти дни. Оказалось, что его с самой Читы сопровождал переводчик КГБ,  который нигде его не оставлял одного. В Находке поселились в номере вдвоем. Через день из Японии прибыли два представителя японской фирмы «Алока», один  из которых был зам. генерального директора, а другой мастером. Телеэндоскоп должен быть установлен в областной клинической больнице при нашей кафедре факультетской хирургии. Наш переводчик, якобы от имени инженера Коли, предложил показать особенности сборки по обширной инструкции на месте и добавил – а затем мы увезем и сами соберем. На это японский чиновник не соглашался. Шел третий день бесплодных переговоров. Вечером, когда переводчик ушел в консульство, Коля зашел в буфет гостиницы и на все свои деньги купил 200 грамм шоколадных конфет, бутылку водки и постучал в номер-люкс к японскому чиновнику. На стук в дверь вышел японец, очень удивился и спросил что-то по-японски. Коля, насколько мог, объяснил ему, что завтра они разъезжаются, и он хочет его угостить и спросить кое о чем, вытащил водку и конфеты. Хозяин с улыбкой достал из серванта хрустальные бокалы, они выпили. Пока Коля мучился, как же объяснить этому чиновнику, что он хочет, тот на чистом русском языке спросил: «Коля-сан, а что вы хотели у меня узнать?» 

       Чтобы придти в себя, удивленный Коля предложил налить еще по одной и сказал: «Я давно изучил схему приборов, но ваша какая-то хитрая, понять ее трудно. Например, вот эти знаки должны означать совсем не то, что я усвоил в английских у вас…» И тут он получил такой квалифицированный ответ, что понял, что перед ним не чиновник, а грамотный инженер и убедился, что они правы, действительно им самим надо собрать телеэндоскоп на месте – слишком много тут особенностей по сравнению с немецкими и английскими чертежами, которые он видел раньше. Он стал прощаться и наивно благодарный Коля сказал японцу: «они же думают, что вы шпионы, а вы, как и я, просто инженеры». Тут  видимо японцу понравился русский парень Коля, с подобными он когда-то учился в России,  и он  стал накрывать стол. Бедному Коле стало стыдно за свое угощение, ибо на японском столе оказались икра, крабы, другие морепродукты, копченная колбаса и водка. Коля пригубил, но, вспомнив о том, что он представитель великого народа, поблагодарил и удалился. И во-время. Потому что через 10-15 минут явился переводчик, спросил, в честь чего это он выпил, ведь уверяли, что непьющий. 

       С интересом выслушав Колин рассказ, я спросил у него: «Почему он скрыл от переводчика, что был у японца?» Коля ответил: «Потому что он совсем не переводчик, а  кагэбешник, он-то давно понял, что японцы никакие не шпионы, а хорошие специалисты». 

     После отъезда японцев я зашел к председателю Читинского облисполкома с возмущением: более двух лет прибор, которого мы добились, очень важный для больных, врачей и студентов, которого нет даже в центральных клиниках, у нас находится без движения.  В результате нам было заявлено, что через неделю к нам прибудет та пара японцев, с которыми знаком наш Коля, и будут налаживать телеэндоскоп в областной больнице. Был разработан план передвижений этих инженеров, с ними всегда должен быть Коля для совместной работы и обучения, а также «переводчик». Жить будут в гостинице «Забайкалье», передвигаться на машине по Ленинградской прямо до Новобульварной с въездом на территорию клиники. Ответственным за их работу и  общения с врачами этой клиники назначили меня.

   В день начала работы распаковки  ящиков, я, зав. облздравотделом О.Н.Троицкий, Главный врач областной клинической больницы, зав. кафедрой факхирургии доц. Власюк в присутствии Коли и «переводчика» поговорили о порядке работы и сроках. Нам гарантировали через 10-12 дней закончить монтаж, но уже на шестой день мы были приглашены посмотреть, как в учебной комнате по телевизору показывается ход операции из операционной. Это было завораживающее зрелище. Еще дня два была наладка, а затем они за день установили ультразвуковой анализатор. В честь такого события международный отдел облисполкома во главе с заведующим старым интеллигентом Алексеевым,  устроил прием, который имел серьёзные последствия.

         Мне позвонил зав. отделом облисполкома Алексеев и сказал, что сегодня в 17 часов я, как ректор, который заказал и приобрел уьтразвуковой анализатор, устраиваю приём в честь японских специалистов.  На мое недоумение, что это так неожиданно, у меня ни денег, ни опыта нет, он рассмеялся и сказал: «Всё уже организовано, ваше дело присутствовать и играть роль хозяина, так как командированы они в Читинский мединститут». В назначенное время на ул. Ленина в небольшом банкетном зале ресторана «Ингода» мы принимали гостей. Были все те же лица, в том числе истинный организатор банкета – зав. отделом облисполкома. Все пришли разодетыми, старший японец вдруг представился нам на японском языке и переводчик переводил его слова благодарности и  удовлетворения работой и условиями, которые мы им создали. Потом он подарил каждому пластинку с японскими песнями и что-то вроде косынки. Все обращались ко мне, наконец, после нетерпеливого замечания Алексеева – «не томи» я пригласил всех к столу. Алексеев сел на место ведущего, а мне шепнул, что открывать должен я. Рядом со мной справа сел Троицкий, а слева Коля, японцы, напротив, а между ними переводчик. Стол был богатый, и все без церемоний приступили.

      Я думал, что мне сказать и чего говорить не следует, и как сказать. Надо сказать, в то время все выступления заранее инструктировались, текст проверялся, а тут никаких советов. Решил сказать коротко и просто: о значении современных технологий в медицине, о том, что Япония в этом отношении достигла хороших результатов и мы тоже, лукавил я, так, что этот обмен полезен для наших стран-соседей. Очень симпатичный, не похожий на типичного японца, оказавшийся грамотным мастером, японец кое-как переговаривался через стол с Колей. Чопорно вел себя зам. генерального директора: он медленно выдавливал слова по-японски, а переводчик переводил их. Он ждал, иногда переспрашивал, как-будто не мы были свидетели его неплохого русского языка.

     Затем пошли тосты, один за другим, стало шумно. Я заметил, что скромный  Коля, впервые оказавшийся в такой среде, охотно наливает себе коньяк, когда даже у нас на спортбазе отказывался с нами посидеть и, тем более, пить. Я тихо сказал ему, что неприлично себе наливать – это сделает ему официант, когда придет очередь. Как только Коле заполнили бокал, он попросил слова и, не дождавшись разрешения, встал и начал рассказывать анекдот, пока Алексеев непринужденно ему сказал: «Коля, мы ждём тост, а не анекдот». На что тот сказал: знаю, это я только начинаю с анекдота, а потом тост. Его анекдот свелся к тому, что введенный тогда в СССР так называемый «Знак качества» продукции, в виде пятиугольника – ставился на всяком дерьме. После чего Коля торжественно заключил тостом: «Так выпьем за настоящий знак качества, какой всегда можно ставить на японских приборах!». Внимательно слушавший и прекрасно всё понявший японский инженер-чиновник невозмутимо просил перевести ему этот тост. Не могу точно вспомнить, что было дальше, перевели ли слова Коли и в каком виде, потому что спохватившийся Алексеев закруглил прием, забыв, что «хозяин» я, и мы стали прощаться. 

      Уже на другой день мне это припомнили сразу в двух организациях. Главная претензия ко мне состояла в том, что я не подготовил своего сотрудника, которого пригласил и доверил ему общение с иностранцами. На что я резонно сказал, что сам был неожиданно приглашен. Этот прием был предметом многих разборов, эпизод был доложен по линии КГБ в Москву, оттуда с грифом «не для печати» опубликован в ежемесячном (а может, квартальном) Бюллетене КГБ разослан по учреждениям. Обращалось внимание на недостойное поведение советских людей в общении с иностранцами. Когда я при встрече рассказал эту истории отцу, он не удивился и сказал, что сдвиг всё-таки есть, ибо за это в сталинские времена, Коля и, возможно, другие, причастные к этой встрече, были бы осуждены.

*

       Еще один эпизод. Как известно, в зарубежные страны выезжать было нельзя, изредка, правда, бывали исключения, они касались соцстран (Болгарии, Румынии). И вдруг, в 1976 г., впервые в Чите, была организована туристическая группа, из врачей, учителей, преподавателей вузов для поездки в 7 стран Европы. Руководителем был назначен я и поэтому проходил в Ленинграде специальный инструктаж. Наша группа прибыла в Ленинград, где к нам присоединились ещё 6 групп из разных республик, и начался сказочный маршрут на теплоходе «Эстония». Рассказывать о нём нет возможности, но некоторые штрихи полезно отметить. В общем, мы неожиданно для себя открыли другой мир, который по порядку, красоте, обилию и качеству товаров и продуктов, настроению и доброжелательности простых людей, создавал впечатление какой-то другой планеты. Надо сказать, что перед каждым выходом об особенностях города и нашем поведении нас подробно инструктировал сопровождающий. 

       В первом порту – Стокгольме нас встречала гид, молодая русская женщина и узнав, что среди нас большинство медиков, старалась удовлетворить наши интересы, прежде всего, обращаясь ко мне. Она похвалила наше здравоохранение, а я добавил, что оно, как известно, бесплатное. Тут она спросила: «а вот интересно, куда тратится ваш подоходный налог?» Я никогда об этом не думал и решил на всякий случай изменить тему. Мы подходили к больнице, и я сказал, что у вас больной ведь сначала идет в больничную кассу, а у нас он об оплате не думает, за всё платит государство. Она тихо, как бы для меня,  спросила, а лекарства после выписки где он получает или покупает? Чувствую подвох и прошу: вы лучше расскажите, как у вас. Она сказала, что они платят в страховую кассу 4% оклада и ни о чём не думают: лечение в больнице и вне её, лекарства в аптеке, необходимая реабилитация вплоть до санатория – бесплатны, хотя есть и льготы. Так, что оказалось не у нас, а у них здравоохранение бесплатное. Мне стало стыдно, и я замолк. 

     Вечером на всегдашнем сборе руководителей групп я признался о состоявшемся диалоге и получил совет: меньше говорить, а лучше только спрашивать, больше слушать и не делать комментариев. Из множества других эпизодов назову один, он был в незабываемом, прекрасном Париже. Автобус довез нашу группу к частной гостинице, кстати, на углу ул. Севастополя. Все были взволнованы и спешили устроиться, чтобы выйти в город. По привычке стали собирать паспорта, я достал списки и торопил. Это заметила хозяйка. «Зачем тратить время?» – сказала она через переводчика. Затем достала список и показала, кто в каком номере и этаже будет жить. И, обращаясь ко мне, сказала: пусть все отдыхают, я поручу сотруднице, а вы проверите правильность. А я вспомнил, как в прошлом году в Москве меня, делегата Всесоюзного съезда, не впустили в забронированный номер, потому что мой паспорт оказался чуть просроченный, а другие документы его заменить не могли.

*

   В самом конце 70-х в областной газете появилось информация, что в Забайкальском крае работает группа ученых под руководством академика Российской академии наук А. Г. Аганбегяна. Его сопровождали экономисты, ученые – академик Л. Абалкин и другие. Цель их приезда – изучение экономической ситуации в регионе и внесение предложений по корректировке «Стратегии социально-экономического развития края до 2030 года". Этим проблемам был посвящен партийно-хозяйственный актив с приглашением большого числа гостей. Первым выступил Абел Гезович, который сказал: мы рассмотрели приглашение правительства Забайкальского края и приехали, потому что глубоко верим, что ускорить его социально-экономическое развитие вполне возможно. планируем в течение десяти дней побывать в районах области. В группе несколько человек, каждый отвечает за свое направление: это финансы, сельское хозяйство, социальный блок, промышленность, внешнеэкономическая деятельность. Область богата минеральными ресурсами, лесом, природными парками, историческими достопримечательностями. Поразило участников актива впервые открыто названное обилие примеров удивительной бесхозяйственности и безответственности в северных районах страны, откуда они прилетели. 

     По советским традициям в подобных совещаниях участвовали все социальные слои, я всегда выступал от интеллигенции. Текст вначале мне давали, разрешая перефразировать, а потом поручали подготовить для проверки Третьему секретарю обкома. В этот раз он пригласил меня и сказал: «текст я ваш смотреть не буду, говорите свободно, раскованно,  о чем считаете нужным, что наболело». Меня это насторожило: есть же какая-то тема обсуждения? Ведь будут представители ЦК?  На что мне было сказано: это их пожелание и даже указание: говорите о наболевшем как можно откровеннее.

    Оказалось, такое выступление готовить трудно. Начал я с того, что на прошлой неделе у нас прошла очередная комсомольская конференция, вот бы дать им сказать, что хотят (вопрос с президиума: а что не дают?), я замешкался – «не принято». Но я вспомнил о конференции потому, что наши комсомольцы давно хотят провести не конференцию избранных, а общее собрание, но нет такой большой аудитории, если не считать эту, но сюда нас не пускают, хотя она частенько свободна. А вот в Копенгагене, где мы были в этом году в качестве туристов, в церкви главный зал вечерами хозяева отдают под дискотеку. Видимо понимают, что молодёжь выгодно иметь поближе, да и небольшой доход не лишний.  Среди наших проблем главная даже не учеба (здесь все расписано, есть взрослые руководители, налажен контроль.), главное – это быт и досуг студентов. Недавно в газете нас критиковали за то, что трое студентов до закрытия сидели в ресторане. На мой вопрос, что больше негде отдыхать они мне резонно отвечают – негде, кинотеатры не выручают, в общежитии единственная большая комната не предназначена для чтения. Других проектов студенческих общежитий нет или недоступны.  Решили создать свой джаз, нашли музыкантов, нужные инструменты и потратится не жалко, да нет такой финансовой статьи. На нарушение Главбух не идет, и правильно.  Много лет добивались спортзала, наконец строится спортивный корпус, его мы ждём, участвуя в работе. В студенческий палаточный лагерь на берегу озера можно поехать только в разгар короткого лета, на юг ездить почти 10 км – денег нет. 

   В конференц-зале было много военных и особенно они одобряли моё выступление, пожимали руку и высказывались. Уже проглядывалась новая  политика и элементы свободы. Правда, я это почувствовал, когда через пару дней после отъезда гостей, секретарь обкома сказал, что именно так и нужно было выступить, им понравилось. и текст (правда сокращенный) вошел в сборник конференции.

     ***

    Вышеописанные воспоминания из советского прошлого фрагментарны, они не касаются многих проблем общества, в частности, прав человека и других, которые официальной пропагандой замалчивались. Страна стояла на месте, что позднее назвали стабильностью. На самом деле кризис в экономике привел к тому, что началась перестройка, а затем последующие события, покончившие с социалистическим строем. Однако первопричины и принципы, на которых держалось то общество, еще предстоит критически оценить…         

_________________     

© Акопов Вил Иванович