Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Творчество
Великое шахматное противостояние. Рассказ
(№2 [370] 10.02.2020)
Автор: Салават Вахитов
Салават Вахитов

В семье Глеба Анатольевича Бенина назревал конфликт. Хотя, что значит «назревал»? Нет, он не назревал, а полыхал нервным пламенем: бикфордов шнур бомбы, подложенной под семейное благополучие, был подожжён и, виляя змеиным хвостом, с шипением брызгал искрами во все стороны. Ожидание взрыва было невыносимо. Глеб Анатольевич зажмурился, бросил на диван «Гранатовый браслет» Куприна – попытки подготовиться к завтрашнему уроку оказались безуспешны – и заткнул уши телевизионными новостями. 

– Атакованы танкеры в Оманском заливе…

– Дональд Трамп обвинил Иран в террористической акции…

– Ядерная программа Ирана угрожает Америке…

– Россиянка борется за титул чемпионки мира по шахматам…

– Женщина борется за титул чемпиона мира! А ты боишься сыграть с детсадовскими папами! Ты не мужчина!

Последняя фраза была не из телевизора: Юлька продолжала бузить и отравлять воскресный вечер. 

– Хорошо, я не мужчина, – устало согласился Глеб Анатольевич. 

Упрёки жены – всего-навсего способ манипуляции, ставший привычкой. Тем не менее несправедливость обвинений и нарастающая обида тормозили деятельность коры головного мозга…

– Вон Егоров – солидный руководитель, но, несмотря на занятость, примет участие в «Великом шахматном противостоянии» для мужчин «Солнышка».

– Егоров не солидный, а толстый…

– Да как ты смеешь!

– Дорогая, мы уже выяснили: я не мужчина, а скромный учитель литературы заштатной уфимской школы…

Слова Глеба Анатольевича, неосторожно брошенные, послужили катализатором, и бикфордов шнур зашипел яростнее, угрожая разнести к Бениной матери хрупкие семейные отношения.

– Прекрати, Глебушка! – Глебушкой Юля называла его только когда злилась. – Меня достало быть женой заштатного учителя! И кстати, о Штатах: Егоров везёт Оксану с дочкой в путешествие по Америке! Понимаешь? По Америке! А ты не в состоянии выиграть титул чемпиона детского сада! Ты понимаешь, какой мизер от тебя требуется, – мы с Машей должны наконец-то почувствовать себя людьми. Хотя бы раз в жизни попытайся быть первым, дай возможность дочери гордиться папой!

Глеб Анатольевич взглянул на пятилетнюю дочку, притихшую тут же, в углу дивана, с куклой в розовом платьице. Кукла была старше дочки – подарил когда-то Юлии в кукольно-букетный период, – она широко раскрытыми глазами смотрела на скромного учителя и даже не хлопала пластмассовыми ресничками. 

Глеб Анатольевич смутился: вдруг Маша сейчас поднимет глаза. Что он в них прочтёт? Обиду? Разочарование? Семейные ссоры при ребёнке – наиболее мерзкий способ воспитания.

Три года назад жена пристроила дочку в элитный садик по примеру Оксаны, своей приятельницы, жены строительного магната Егорова, и начались проблемы: ежемесячные платежи были непомерно высокими, и все деньги стали уходить на садик. Но что было делать? Глеб Анатольевич любил жену и дочку и хотел, чтобы в семье всё было хорошо. Стал подрабатывать репетиторством. Легче, правда, не стало. Скоро выяснилось, что как бы он ни старался, не мог конкурировать с Егоровым. 

Элитная среда требовала элитных вложений в наряды, в вечеринки-мероприятия и многие безделушки, о существовании которых они с Юлией и не догадывались. А кто бы, к примеру, мог подумать, что стыдно в садик приезжать на Фольксвагене. Вроде иномарка, но вызывает презрение у снобов, катающихся на мощных высоких «тачках». Приходилось оставлять машину подальше и доходить до садика пешком. Понятно, что дочь чувствовала себя неуютно среди подружек из обеспеченных семей. 

Её ущербность, уязвимость бросались в глаза, и даже доброжелательные воспитательницы относились к ней проще и уделяли меньше внимания. Юлия всего этого старалась не замечать, вовсю мерилась нарядами с Оксаной, периодически давая прочувствовать Глебу Анатольевичу, какое он ничтожество. Вот и сейчас у неё в руках каталог модной одежды как упрёк ему в финансовой несостоятельности. Знает же, что денег сейчас в обрез и кредитов под самую завязку. Знает и демонстративно вздыхает.

А вечеринки у Егоровых по разным поводам? Как они ему ненавистны! На них он – «муж подруги жены Егорова», как его однажды представили. А Юлька так и вертится перед хозяевами, улыбается в необъятную ширь счастливой улыбки и заглядывает Егорову в рот, когда тот пытается что-то сказать. Глеб Анатольевич тоже попытался однажды заглянуть – только не в рот, а в глаза его, но не увидел их. На лице – модные зеркальные очки. А что за стёклами – неизвестно. Человек без глаз.

– Ты же знаешь, что я ненавижу шахматы и по-настоящему в них никогда не играл?

– А кто победил второразрядницу? Ты же сам хвастался!

– Во-первых, я не хвастался, а во-вторых, это было рассказано в шутку, история из далёкого прошлого. Мне жаль, что я рассказал её тебе.

– Но ведь ты можешь победить! Если ты выигрывал ради какой-то сучки из прошлого, что тебе стоит обставить других пап ради нашей семьи, ради Маши, наконец?!

– Юля! Выбирай выражения, хотя бы при ребёнке!

– А как я должна, по-твоему, её называть? 

– Назови её спортсменкой…

– А-а-а, это теперь так называется. Мне сейчас наплевать на спортсменку. Ты будешь играть?

Глеб Анатольевич демонстративно потянулся за книгой и сделал вид, что читает.

– Па-ап! – подошла дочка, и он осмелился взглянуть ей в глаза.

– Что, моя хорошая? 

– Инка хвасталась, что её папа может скупить все игрушки в супермаркете...

– Вот видишь, – вставила злобно Юля, – а нашей дочери и хвастаться нечем.

– А я сказала, что ты можешь поставить двойку её папе, – продолжила Маша.

У Глеба Анатольевича сжалось сердце: в глазах дочери читалась вера в сильного отца.

– Хвастаться нехорошо…

– Знаю. Хотелось очень.

Глеб Анатольевич решительно захлопнул Куприна.

– Вот что, дочь, пожалуй, я сыграю в шахматы. 

*  *  *

Одиннадцатый «В» ни у кого из учителей не вызывал энтузиазма. В этом классе Глеб Анатольевич не работал, а словно отбывал повинность, видимо, за какие-то немыслимо тяжёлые проступки молодости. Он, конечно, знал, что был грешен, только никогда не предполагал, что до такой степени. 11-й «В» – это был ад на Земле. Пройди его – и в следующей жизни тебе ничего не страшно: все равно хуже не будет. 

Урок прошёл как обычно. Основной задачей было – успокоить Семёнова, который считал, что без него занятия скучны и бездарны, а потому всегда пытался поставить класс на уши забавными ужимками и кривляньями. Когда-то Глеба Анатольевича это бесило, выводило из себя, потом он привык к чудачествам парня и даже сам иногда внутренне посмеивался над семёновскими фантазиями. Тексты произведений, кроме отличницы Кати Ефименко, в классе никто не читал, поэтому они с Катей на пару пересказывали содержание, пытаясь организовать хоть какое-то обсуждение.

Сегодня всё шло из рук вон плохо, потому что Катя заболела и говорить о «Гранатовом браслете» было не с кем. Глеб Анатольевич поставил очередные двойки-тройки за опрос, потом стал рассказывать о Куприне. Одиннадцатиклассники откровенно скучали: одни сидели в мобилах, другие что-то увлечённо обсуждали, третьи спали с открытыми немигающими глазами, делая вид, что слушают. Правда, Семёнов, заработав «пару», был печально тих и не высовывался. Странно, плохие оценки его никогда не останавливали.

Прозвенел звонок. Глеб Анатольевич стал заполнять электронный журнал.

– Не ставьте, пожалуйста, двойку в журнал, – за спиной раздался голос Семёнова.

– Почему это я не должен ставить?

– Меня отец убьёт.

– Пусть убьёт, я наконец-то избавлюсь от одного двоечника.

– Это цинично, Глеб Анатольич, вы же учитель!

Глеб Анатольевич развернулся на вертящемся кресле лицом к ученику: взрослый уже шалопай, усы вон пробиваются. Но что-то не так было сегодня с Семёновым. Раньше его не пугала перспектива быть побитым отцом. 

– Ты темнишь, Лёва. Ну-ка посмотри мне в глаза.

Тот посмотрел. Где-то совсем недавно Глеб Анатольевич уже видел такой взгляд – униженное отчаяние, смешанное с робкой надеждой.

– Ну, колись. Что случилось?

– Катя сильно болеет…

Глеб Анатольевич растерялся, не ожидал такого ответа.

«Ты что, Лёва, влюбился?!» – хотел заорать он, но сдержался. 

– Расстроится? – спросил тихо, чтобы никто больше не слышал.

Семёнов кивнул.

Глеб Анатольевич развернулся к компьютеру, элегантный удар по delete – и двойка Семёнова исчезла с экрана.

– Спасибо… – просипел Лёва. 

Невиданное дело! Отчаянный хулиган и двоечник Семёнов из «очень неблагополучной семьи», как подчёркивали на педсоветах, растрогался! 

– Пожалуйста, но ответь мне: как ты относишься к Желткову? Ты же слушал урок?

– Жалкий он какой-то, слабак и тряпка. 

– Наверное, как я, – подумал вслух Глеб Анатольевич.

– Вовсе нет, вы – интеллигент.

– Прекрати обзываться, Семёнов!

– И шутки у вас ничё так, добрые. А такие, как ваш Желтков, не способны любить по-настоящему.

– М-да? А вот Куприн считал по-другому…

– Откуда вам знать, как считал Куприн? Это барыне Вере Николаевне показалось, что у телеграфиста – высокая любовь. Просто её никто никогда не любил, вот она и не знала нормальных человеческих отношений. Несчастная женщина, ошибалась она.

– А ты не ошибаешься?

– Нет, потому что… 

– Потому что – что?

– Потому что я люблю.

– Стоп! – Глеб Анатольевич опять крутанулся на кресле и выбил в журнале пятёрку напротив фамилии «Семёнов».

– За что? – удивился тот.

– За блестящий ответ по уроку. Не забудь рассказать Кате. Привет ей от меня, пусть побыстрее выздоравливает. 

*  *  *

– Глеб Анатольич, вы идёте? – в дверь заглянула Нелька, коллега-филолог, однокурсница Глеба Анатольевича, и он вспомнил, что уже большая перемена и надо бы пообедать.

– С вами, Неля Петровна, хоть на край света! Займите, пожалуйста, очередь.

В столовой они пристроились за одним из учительских столиков у окна. Как всегда, было шумно и суетно. Сотня детских голосов сливалась в один мощный гвалт, в котором разобрать что-либо было трудно. Да и себя-то невозможно расслышать. Тем не менее, вперемешку с пережёвыванием тефтелей, они привычно беседовали.

– Одолжи двадцатку до зарплаты! – почти прокричала Неля сквозь шум.

– Это что, 20 тысяч? Ни фига себе! Зарплата только вчера была. Куда дела?

– Глеб Анатольевич! – Проходящая мимо директриса сделала строгое лицо. – Не забывайте, что вы учитель русского языка, выбирайте выражения! 

Надо же, как можно было что-либо расслышать в таком гомоне!

– Простите, Мария Георгиевна! Я больше не буду-у! – иронично протянул Глеб Анатольевич.

Директриса приняла шутку и погрозила мизинцем. Этот знаменитый мизинец был известен всем учителям школы. Обычно он не предвещал ничего хорошего: наверняка она припомнит этот случай на педсовете и принародно выпорет. Но что сделано – то сделано, вздыхать уже поздно.

– Зачем тебе столько денег? – Глеб Анатольевич продолжал допрашивать Нельку.

Нелька опустила взгляд – похоже, придумывала, как ответить.

– Можешь не отвечать. Я и сам знаю. Неля, ты мне друг, поэтому я скажу как другу: ты безмозглая дура! Опять на своего альфонса потратила? Тебе нравится, что тебя трахают за твои же деньги?

– Глеб Анатольевич! – взвилась директриса за соседним столиком. У неё явно повышенная избирательность, как у японского тюнера. 

– Мне, конечно, все равно, это твоя жизнь, но держать при себе мужчину-альфонса…

– Это не твоё дело, – перебила Неля. – Твоя задача – занять мне денег, а не учить меня жить, я уже большая девочка.

В глазах Нельки мелькнули слезинки – вот-вот разрыдается. Глеб Анатольевич сжалился и не стал больше драматизировать. 

– Есть у меня деньги, возьми карту, снимешь сколько нужно. 

– А как же ты? 

– Придумаю что-нибудь, у Егорова возьму, он богатый. Юлька настаивает, чтобы я участвовал в «Большом шахматном противостоянии» – мероприятие такое в садике к Дню защитника Отечества, вот там с ним и увижусь.

– Глебушка, можно я тебя расцелую?

Глеб Анатольевич поднял мизинец и пригрозил им, кивая в сторону директрисы. Они расхохотались, представив реакцию Марии Георгиевны. 

– А я и не знала, что ты шахматист-любитель. 

– Да я ненавижу шахматы, я же рассказывал тебе историю про второразрядницу. Помнишь?

Неля улыбнулась.

– Глеб, у меня двое собственных детей, да ещё не своих двести, а ты хочешь, чтобы я что-нибудь помнила. Расскажи!

– Когда мы учились в универе, мне нравилась одна девочка с химфака.

– Это Маринка, что ли? Длинноногая?

– Ну да, Маринка. А говоришь, что не помнишь.

– Да что там помнить, на химфаке и была только одна смазливая девчонка.

– Так вот, начал я, значит, ухаживать – таскался за ней в шахматный клуб, а потом провожал до общаги. Однажды она шутя попросила: «Сыграй со мной партию», знала ведь, что откажусь, да и играю так себе: в школе с пацанами баловался от нечего делать – и всё. Я тоже попытался пошутить: «А на что будем играть?» «А давай на раздевание?» – она продолжала испытывать меня. И неожиданно для себя я согласился. Озорство какое-то взяло, а может, боялся, что девчонка сочтёт меня трусом.

– Как интересно! А что потом? Ты выиграл?

– Мне, наверное, очень нравилась Маринка, потому что я обыграл её раз, потом – другой, а потом – третий.

– Подозреваю, что она специально поддавалась.

– Да нет. Она отказалась раздеваться. С тех пор я и ненавижу шахматы. 

– Какова мерзавка! – Неля рассмеялась и захлопала в ладоши. – Отличная история, запиши.

– Глеб Анатольич! – у стола неожиданно вырос Семёнов.

– Что тебе, Лёва?

– Глеб Анатольич, я забыл сказать спасибо. Это был прекрасный урок. И ещё… – Семёнов замялся. – Извините меня за… за дурацкое поведение. И за Желткова.

– За Желткова не стоит.

Семёнов кивнул и тут же исчез.

Нелька смотрела с восхищением.

– Да вы педагог, Глеб Анатольич! – сказала не без иронии. – Что, «Гранатовый браслет» проходите? Скучный этот Желтков и зануда, самый примитивный персонаж из всех, каких я знаю. Ну что, уходим?

Они поднялись. Поднялась и Мария Георгиевна.

– Перед уроком зайдите ко мне в директорскую. Оба! – сказала и направилась к выходу.

Неля и Глеб Анатольевич переглянулись и поплелись следом.

*  *  *

– Мария Георгиевна, простите, день такой нервный, – «запели» они хором в директорской. – Столько проблем… столько проблем, что забываешь, где находишься…

Мария Георгиевна села в массивное директорское кресло, сняла очки и положила их на стол. Без очков она вдруг напомнила Глебу Анатольевичу полнеющую деревенскую бабушку, которая ходит за скотиной. Добродушную и беззащитную. Но это только на миг, потому что очки вновь взлетели на нос строгой директрисы.

– Это вы меня простите, – неожиданно сказала она. – Нечаянно подслушала ваш разговор, да ещё и встряла. Нехорошо это, некрасиво. Извините меня. 

Наступило глупое молчание. «Похоже, что сегодня праздник – День извинений», – подумал Глеб Анатольевич. Прозвенел звонок.

– Может, мы – на урок? – спросила Неля.

– Да-да, идите. И вот ещё что, Глеб Анатольевич, – права Неля Петровна: эта ваша шахматистка… второразрядница – ну абсолютная мерзавка! 

*  *  *

Настал наконец день «Великого шахматного противостояния», которого так ждали в семье Глеба Анатольевича. В «Солнышке» дети поздравили пап песенкой «Лучше папы друга нет», а потом утомительно долго рассказывали стишки. Когда наступила очередь Маши, Глеб Анатольевич оживился и радостно помахал ей с задних рядов родительских скамеек.

Потом объявили конкурс. И началось великое сражение. Никто из пап особо не заморачивался, к игре отнеслись как к игре: легко и быстро то один, то другой покидали турнир. Глеб Анатольевич старался вовсю, разве что язык не высовывал от старания, шансы на победу росли на глазах. И произошло то, что и должно было произойти – в финал вышли он да Егоров. 

– Ну что ж, держитесь, Гранат Бриллиантович, я настроен играть серьёзно, – сказал Глеб Анатольевич, усаживаясь напротив соперника.

Тучный Егоров, пыхтя, словно пробежал километровку, уставился очками на учителя. 

– Гранат Бриллиантович, пока не начали партию, у меня к вам просьба…

Егоров молчал. Глеб Анатольевич попытался заглянуть за стёкла очков, чтобы разглядеть глаза, но безрезультатно.

– Пустяковая просьба: одолжите 20 тысяч до зарплаты: в садик нужно заплатить, да и вообще…

– М-м-м… – промычал тот. – В таком случае у меня тоже просьба.

Он поманил пальцем Глеба Анатольевича, и тот нагнулся к нему.

– Дело в том, – зашептал Егоров, – что я никогда не учился играть в шахматы. Можно сказать, совсем не умею. Но мне будет очень стыдно перед дочкой, если проиграю сегодня. Предлагаю сыграть в ничью и разделить победу. Ты же учитель, должен понимать меня! Как ты на это смотришь?

Глеб Анатольевич заколебался, но подумал, что встречная просьба справедлива. Нет ничего плохого в том, чтобы разделить победу. Наверное, это вполне устроит и Юлию.

– Никак не смотрю, но, в принципе, нет ничего невозможного. Тогда по рукам?

– Угу, – сказал Егоров, правда, руку не стал подавать – наверное, чтобы не вызвать у болельщиков подозрений о сговоре.

«Интересно, а с остальными папами он тоже договаривался?» – подумал Глеб Анатольевич и решительно пошёл с е2 на е4.

Они дружно разыграли королевский гамбит, а потом, вместо того чтобы напасть на f7 и разнести в пух и прах защиту Егорова, Глеб Анатольевич решил поддаться и сделал бессмысленный ход конём. Егоров тут же перехватил инициативу и, улыбаясь, выдвинул ферзя, что тоже, однако, не было сильным ходом. «Что ж, немного посопротивляемся, а потом предложу ничью», – подумал Глеб Анатольевич. 

Но дальше пошло всё не так, как он предполагал: откуда ни возьмись в Егорове проснулся шахматный стратег, он стал давить фигурами, и вот уже король белых оказался под ударом.

– Предлагаю ничью, – громко объявил Глеб Анатольевич.

– Какая ж тут ничья?! Вам мат! – радостно захохотал Егоров, и зрители тоже засмеялись.

– Ура! Я выиграл! – заорал он, вскочил со стула и запрыгал по залу с победно поднятыми руками так, что паркет завизжал в испуге.

– Мы же договаривались, – пробормотал было Глеб Анатольевич, но соперник его не слушал.

Всё вокруг оживилось и зашумело. Егоров напоказ целовался-обнимался с женой и дочкой, счастливо принимал поздравления. Вынесли кубок, а вместе с ним и торт, началось празднование.

Глеб Анатольевич так и остался сидеть, как сидел, никто его не замечал, никому он не был нужен. На Егорова он даже не злился, настолько был ошеломлён коварством светского пройдохи. «Как можно было купиться на такой простой трюк?» – думал он. Глеб Анатольевич упорно рассматривал шахматный столик, будто хотел навсегда запомнить его, чувствовал на себе взгляд маленькой дочки и никак не решался поднять глаза.

_____________

© Салават Вахитов

Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum