|
|
|
Модное течение Постмодернизм! Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно. А пить одеколон «Гвоздика» куда дешевле, чем вино.
Но аромат и послевкусье «Гвоздики» долее не для, от постмодерна отрекусь я и сброшу на фиг с корабля.
Бежит Ахилл, нагнавший страху на бесконечный ряд дробей. Он тихохода-черепаху догнать не может, хоть убей.
Вот сухожилие Ахилла, вот уязвимая пята... Он выглядит сегодня хило и мотивация не та.
Какой-нибудь военный «виллис» его, быть может, подберёт, чтоб спеть «Куда вы удалились?..», катаясь задом наперёд.
Однако вслед за ним по сходням сойдёт, запретам вопреки, на берег то, о чём сегодня и помечтать нам не с руки.
− Дорогу, мол, пост-постмодерну! А кто не прав, тот слишком лев! – флакон меняя на цистерну, Ахилл промолвит, захмелев.
И сдвинув на уши папаху, под счёт солдатский «два и ать», он наплюёт на черепаху, раз не сумел её достать.
* * * Ты не лекарство, Ты вроде плацебо, но отвечая на каждый наш чих − Здравствуй! − Ты смотришь печально с неба, ибо спасаешь лишь верующих.
Правила поведения на воде Мы не тонем и не оседаем на дне, как чаинки, устав от слепого кружения. Мы повисли с тобой на пологой волне под влияньем поверхностного натяжения.
О безумных страстях, что кипят в глубине, и снастях, что натянуты всюду для верности, ты не знаешь, и ведать бессмысленно мне до тех пор, пока плёнка крепка на поверхности.
Тут важнее всего не сорваться в пике, лишней воли не дать ни ноге, ни руке, не жалеть, что стреручен судьбой и стреножен,
быть поверхностным и не глядеть в глубину, не барахтаться с криком «Спасите, тону!», − может, так на волне удержаться и сможем!
Призыв оптимиста Меня пустите-ка на клирос − я петь псалмы давно готов! И не пишите мне про вирус, а лучше лайкайте котов!
Давайте выпьем лимонада за наш незыблемый Союз! Ну а пугать меня не надо, я сам и так всего боюсь!
Сегодня дата – нет нелепей: живей живых, живут во мне мои вожди – и тот, что в склепе, и тот, что тенью на стене!
Проголосуем за поправки все, как один, − и в этом суть, − всегда готовые к отправке вперёд ногами в добрый путь!
Надёжный способ Чтоб вирус сей не подхватить смогли и я, и ты, и чтоб укуса избежать грозящей нам осы, пора бы всем нам наконец заклеить скотчем рты, а также руки завязать и залепить носы!
Что толку? Вставай, проклятьем заклеймённый, потом садись, потом приляг! Поймёшь, что вряд ли полегчает тебе от этой смены поз!
Мартовские заметки Нефть рухнула, бензин стоит на месте, заметно дорожает антрацит, коронавирус, будто ангел мести, сорвать грозит апрельский плебисцит.
Врёт телевизор, зеркало кривое, дурача незадачливый народ, привыкший думать, но не головою, а тем, что, так сказать, наоборот.
В начале марта чувствую грозу я, таранит борт подтаявший ледник, но колом, государствообразуя, торчит во рту разболтанный язык.
И наподобье яркого салюта, навстречу предназначенной судьбе летит национальная валюта в трубу, трубой, трубою, по трубе!
Предупреждён − вооружён Я верю в этих знающих ребят, предупреждая нас, они не врут. Что делать, все живущие умрут, на кладбищах расположившись в ряд.
Теперь коронавирус, говоришь, как ангел смерти над Землёй летит? Но есть ещё инфаркты, гепатит, автомобили и сосульки с крыш.
Так, может, лучше сразу лечь в кровать, закрыть глаза и погасить свечу? На карнавале этом раздавать я траурные маски не хочу.
Я верю в санитарный бюллетень и фармацевтов разделяю пыл. И руки − руки мою целый день. Но, в общем-то, я их и раньше мыл.
Решение проблемы В карантине лежу на диване я, опасаясь китайской заразы. Обнуление, обнулевание − в наши дни актуальные фразы.
На замок запер окна и двери я, жду совета от телепророков, как же выразить шефу доверие, поддержать обнулёж его сроков.
И решил, коль помру на диване я, обнулив авуары дожитий, прах мой в урну для голосования в знак поддержки вождя положите.
Голос свой запишу в этой повести: как шнурок догоревший бикфордов попаду я в Вечерние новости, а возможно, и в Книгу рекордов!
Краткая поэма экстаза Как видно, скоро ум зайдёт за разум, но до того, как прозвучит отбой, накроет нас не тазом, а экстазом, таким же бывшим, как и мы с тобой.
Дырявым, бывшим, плесенью покрытым, утратившим плескательный рефлекс… А может быть, не тазом, а корытом, с такою же приставкой краткой «экс».
Слой пыли, как присыпка из ванили или дешёвый бесполезный грим… Но мы зачем-то таз свой сохранили – быть может, просто, чтоб накрыться им.
В безумной ностальгической надежде, под стуки не костей, а кастаньет, накрыться тем, чем дорожили прежде, и в дырки наблюдать парад планет.
Сценарная заявка Уже отлетели от борта заклёпки, пробоина в трюме размером с Европу, и вряд ли поверит народ агитпропу, когда, перегревшись, взрываются топки. Сказал капитан: − Обойдёмся без паник! − но слишком наш лайнер похож на «Титаник».
Да что там «Титаник» − большая лоханка, − а тут материк погружается в воду − погибнет существенно больше народу, но пляшет сатир, веселится вакханка: работа такая – плясать, веселиться, − да, тонем, но тонем с улыбкой на лицах.
Мы видим, как в шлюпки садится команда, по борту в отчаянье сгрудилась масса, но места не хватит для третьего класса, − считайте, что палуба – это веранда, куда допустили и нас напоследок, и случай такой исключительно редок.
Зато здесь никто не погибнет от жажды: воды – хоть залейся, шампанского – море. К чему рассуждать о библейской Гоморре? Мы верим, про нас ещё вспомнят однажды и, смыв со скелетов столетнюю тину, в надежде на Оскара снимут картину.
Наше болото Покой и стабильность − зелёная тина да звон комариный − кулик-патриот, ничуть не смущаясь, что из карантина, родимым болотам осанну поёт.
А воздух свободы, товар санкционный, как столб на границе, стоит недвижим, не смея нарушить наш не порционный, но и не вполне санаторный режим.
С закатного солнца сойдёт позолота, а мы выбираем покой и уют. Кулик, запевая, похвалит болото, и хором лягушки ему подпоют.
Болотная гладь не нарушится встряской, все звуки туман поглощает сырой. И только брожение − где-то под ряской − даёт себя знать пузырями порой.
Холера – не война Страна слегка напугана, но рада: холера или что там? − не война! А то, что пройден пик полураспада, так и распад переживёт она!
Всеобщая утешалка Вы чего перепугались, дружно переполошились? Этот вирус не холера, не чума и не проказа.
Дети вовсе не заметят, молодые перетерпят, стариков одна шестая перемрёт, но это даже
облегченье для бюджета в данных кризисных условьях. Кстати, школьникам занятья отменили – то-то рады!
Если ж гложет беспокойство, то другой найдите повод: например, тот новый вирус, что пока ещё в пробирке.
А коль нет его, мы сами истреблять друг друга можем. Так что в целом всё в порядке – как всегда и как обычно!
Страшная сказка Вселенная оскаливает пасть, не целясь, нажимает на курок. Нам преподав смирения урок, она однажды может и попасть
в наш вроде бы отлаженный мирок, над коим мы установили власть и рады были б насладиться всласть, но не успели, исчерпав свой срок.
Мы чувствуем, что мир трещит по швам, грядущее катком по головам готово прокатиться, тьма сочась
вползает к нам, как вражеский агент. И если завершать эксперимент, то почему бы, дети, не сейчас?..
Коронный номер Сижу в своём вращающемся кресле, с компьютером играю в дежавю и строю планы с оговоркой «если»: исполню, мол, но если доживу.
Не то чтоб испугал зловещий вирус (мне девять жизней обещал индус), но даже если кончится папирус, я за порог ни шагу − обойдусь.
Однако если победит хвороба, как новой жизни полуфабрикат хочу реинкарнировать в микроба − с той стороны привычных баррикад.
Такому обучить не сможет ГИТИС, во мне растёт природный артистизм: я роль сыграю так, что берегитесь, когда я к вам проникну в организм.
Я вовсе не стремлюсь, чтоб зритель помер, сорвался на опасном вираже, но покажу вам свой коронный номер, − показываю собственно уже!
Есть польза и от стариков И были б не нужны уже ни разу, однако, старики, отбой трубя, успели мы коронную заразу хоть оттянуть немного − на себя!
День театра Мир театр, а мы актёры. Мы на сцену, кто же в зал? Кто настроил мониторы? Кто все роли расписал?
Или, звёзды и статисты − от бродяг до королей, все как есть, мы лишь артисты, но играем без ролей?
С лихостью канатоходца прём, не ведая преград, и играем, как придётся, наобум и наугад.
То злодеи, то герои, подбирая нужный грим… И самим себе порою мы похлопать норовим.
Мир летит, скрипят рессоры, пуст сценарий – ни строки… Отдыхают режиссёры, суетятся игроки.
Перспектива Похоже, этот мир в изрядной попе: уже который день идут дожди… Но Ной, предупреждённый о Потопе, спасти готов по паре тех, кто в топе, предвидя всё, что будет впереди.
Готовый избежать любых аварий, он трудится на славу; каждый гвоздь вбивает Ной под трели птичьих арий, чтобы, собрав по паре разных тварей, спасти хоть их – созданий божьих гроздь.
От грозного космического гнева уберегая этот виноград, он поплывёт направо и налево… Их снова будут звать Адам и Ева, им предстоит взойти на Арарат.
А может быть, спасутся только двое, но женщины, к примеру, – что тогда?.. Умрут чуть позже, сидя над водою. Останется лишь небо голубое да эта бесковчежная вода...
Но если у планеты есть в запасе хотя бы пара миллиардов лет, жизнь возродится и в белковой массе все буквы повторит, как в первом классе, в котором нас, как двоечников, нет.
И снова – два прихлопа, три притопа – возобновится весь вокзал-базар… И так, увы, до нового Потопа!..
Первое апреля 2020 года Перевернулся мир: послушные врачу, все − по квартирам, если есть квартира. Я постоять на голове хочу, чтобы восстановить картину мира.
Но постарев, я сей кульбит с трудом проделаю – года тому виною. И стоит ли? Я думаю, дурдом перевернётся снова вслед за мною.
Соблюдая режим Мы влюблённые удалённые, и любовь наша нам лишь кажется. Мы плывём во сне, опылённые иллюзорной цветочной сажицей.
Удалённые, опалённые ветром призрачного сражения, мы два провода оголённые, опасающиеся сближения.
Но сближение – наваждение, − из снотворных грозит кулис оно. Отчуждение, охлаждение – вот что нам наяву предписано.
И в борьбе с собой утомлённые, но избегшие нарекания, мы влюблённые, удалённые от короткого замыкания.
Мой выбор Я домосед, домашняя рутина меня не удручает, я с трудом раскачиваюсь, чтоб покинуть дом без всякого, ребята, карантина.
Но не люблю запретов, не хочу препоручать командовать парадом тем, кто вдали, и тем, кто с нами рядом, − ни милиционеру, ни врачу.
Я не нуждаюсь в гречке или манне, но жду, когда оковы упадут, чтоб свой домашний защитив редут, остаться добровольно на диване.
Пусть весь народ, поддавшись куражу, гуляет, я же дома посижу!
Воробьи Сухою коркой времени едва ли будешь сыт, а больше мне не выдадут: на карточке зеро. Но сизым глазом шулерским вселенная косит и жульничает с временем, как с картами таро.
В пространстве перекошенном не счесть бугров и ям, сплошные турбулентности – я дальше не ездок. Скрошу вот только корочку голодным воробьям и выпрыгну на скорости в безвестный городок.
И побреду по улицам в космической пыли, смешаюсь с антивременем, как антивещество. Здесь принимают карточки, считают все нули вполне себе пригодными к оплате ничего.
В процессе растворения, слиянья с пустотой, освобожденье празднуя от боли и любви, я позабуду начисто о жизни прожитой, а если кто и вспомнится, так только воробьи.
И сам наверно вскорости я буду позабыт: с сухою коркой времени кому ты будешь мил? − вот разве что воробушкам, у них налажен быт, пускай себе чирикают, не зря я их кормил.
На карантине Мы живём сейчас, как в сказке лютого эколога: посетить нельзя без маски даже стоматолога!
Воспоминание о будущем Зеленеют осинник и ельник, но ни следа людской популяции. Лишь в морях уцелел рак-отшельник, соблюдавший режим изоляции.
*** Она прикрикнет по-хохлацки: − Геть! − покажет для острастки финский ножик... Реальная опасность не успеть не то чтобы пугает, но тревожит.
Ни городу, ни миру − знать бы, что, − но ведь и сам не ведаю, однако, встряхнуть ещё надеюсь решето и отделить бессмыслицу от знака.
Проиграна война, но этот бой ещё не кончен: смерть, но с нею рядом бессонница отпугивает боль, вооружившись холостым зарядом
случайных слов, эффект которых груб и непросчитан, но такой системы, как антизвук иерихонских труб, который созидать умеет стены,
который, как раствор, скрепит гранит и в пустоте рассеется и канет, но смыслы возродит и сохранит, когда ни труб, ни трубачей не станет.
Показалось Показалось, что румянец – это грим, что, отнюдь не по погоде, гол король, что рассеялся мираж, а Третий Рим, если с бабочкой сравнить, то просто моль.
Показалось, что хотя необозрим сей простор, но негде встать и негде сесть. А кому-то показалось, что горим. Оказалось, не казалось – так и есть.
Дым отечества не сладок, а скорей горек, едок и слезой слепит глаза. Обойтись бы без слепых поводырей, разобраться бы, где газ, где тормоза.
Только кажется, что местный колорит не способен породниться с новизной, и великий уравнитель – смерть парит невидимкой над потерянной страной.
И однажды на запреты наплюёт и разрушит стены, как ни штукатурь, то ли вирус, то ли цезий, то ли йод, а всего скорее – собственная дурь.
Впрочем, нам впадать в унынье не резон, никогда себе не скажем «никогда», − а страшилки эти – декадентский сон, всё, конечно, показалось, господа!
С учётом дислокации Благодаренье богу − ты свободен − Давид Самойлов Пространства выкроив кусок, при том, что времени – вполне, сижу и штопаю носок от Чехова наискосок на Пушкинской – в карантине.
А мне бы в рощу на часок, но, не готовый к мятежу, от Чехова наискосок, до Пушкина – один бросок, − как пёс, по комнате брожу.
Средь опостылевших картин, с самим собой наедине, я, соблюдая карантин, сижу, напуганный кретин, на Пушкинской – в карантине.
Надев на голову мешок, лишь с узкой прорезью для глаз, последний делаю стежок – носок заштопан − и стишок я сочинять готов для вас.
Прочтёт ли кто его – бог весть! – да это и неважно мне… Но согласитесь, это ж честь – в соседстве с Чеховым засесть и Пушкиным – в карантине.
Соседством я, конечно, горд, − один, как целое ЛИТО, стишками заменяя спорт, побью я классика рекорд… Жаль только, качество не то.
Строчу стишки, как «Ундервуд» и как А.С. в карантине. И, оценив словесный блуд, пускай не «хор.», хотя бы «уд.» соседи выставят и мне.
Карантин Прибой рокочет, и ветер влажен, под жарким солнцем лежу на гальке. Я здесь не нужен, совсем не важен, как ржавый винтик, лишённый гайки.
Давно остыли мои моторы, мои постройки стоят, но еле. Прибой рокочет, его повторы я должен слушать, хоть надоели.
Душа чего-то ещё б хотела, но рассосались души намёки, и коркой ржавой покрылось тело, – лежу бездушный и одинокий.
А рядом доски в зелёной тине, а ночью звёзды туманом млечным. Лежу ненужный, на карантине, и опасаюсь – не стал бы вечным.
Солёным брызгам не рад нисколько, мне лучше смазку сюда подай-ка. Но всё же берег хорош как койка, и вижу – рядом ржавеет гайка.
Наш мир Наш мир для слишком многих тварей тесен, но вирусы – природный антидот, который человеческую плесень легко с его поверхности сведёт.
С тотальной чисткой планетарной тары он разберётся, знак повесит «Стоп» и не оставит на развод ни пары, чтоб снова не устраивать Потоп.
Хотя, возможно, где-нибудь, для пробы, в кипящей лаве поднимая муть, всплывут анаэробные микробы, которые наметят новый путь.
История для них туннель пророет, разбудит новых принцев и принцесс… И нужен будет крупный астероид, чтоб всё же как-то завершить процесс.
Канатоходец Где-то дождик, где-то ветер, где-то всполохи огня, и голодное пространство широко открыло пасть. Равновесие в природе не зависит от меня: я простой канатоходец – самому бы не упасть.
А быть может, и зависит, а быть может, это мной сбалансирован сей шаткий и весьма непрочный мир. Упаду – он уцелеет, только будет он иной: тир со сбитою мишенью, согласитесь, новый тир.
Я простой канатоходец, но любой неверный жест может дорого вселенной обойтись – канат кляня, я шагаю осторожно и в руках сжимаю шест, чтобы мир, когда он рухнет, не винил во всём меня.
Впрочем, если так случится, и вселенной шах и мат некто выставит однажды, оборвав живую нить, понимаю, что, конечно, сам я буду виноват − и поэтому стараюсь равновесье сохранить.
* * * Мы с тобою целовались, позабыв про всё на свете – до эпохи карантина, может быть, сто лет назад.
Не было на нас ни масок, ни перчаток, и одежды тоже не было – такая нестерильная любовь.
Нынче времена иные: мы сидим на карантине – вяжешь ты, я сочиняю нерифмованный стишок.
Мы не молоды, но живы, относительно здоровы, пусть пока, но мы не ропщем, лишь жалеем молодых.
17 мая 2020 г. ___________________ © Вольфсон Борис Ильич |
|