 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Человечество получило в свои руки множество генераторов информации, и сегодня информации больше, чем возможностей по ее усвоению. Это позволяет хорошо прятать иголку в стоге сена – массу фейков и дезинформации, которые, кстати, даже любимы массовым сознанием, поскольку распространяются им быстрее, чем обычная информация, так как созданы точно под его интересы, даже будучи фальшивыми. Сегодняшний наш мир больше всего изменился в информационном и виртуальном пространстве, оставив физическое пространство вне принципиальных трансформаций. В результате это расхождение и создает новые возможности для искажений реальности в информационном пространстве (фейки и дезинформация), позволяя все больше отклонений, чем раньше в пространстве виртуальном, где в телесериалах, например, возникают совершенно невообразимые сочетания реального и нереального. Например, в сериале “Boys” супергерои стали отрицательными персонажами, а в сериале “Utopia” книга-комикс реализуется в жизни. Это в определенной степени отражает и исчерпанность сюжетики прошлых времен. Мир виртуальный меняется на наших глазах. Усиление мира информационного, пришедшее с интернетом, соцмедиа и “техгигантами” типа Фейсбука, привело к тому, что статус реального физического мира упал. Реально люди погружены в инореальность, раз они более восьми часов в день проводят у экранов. В идеале мы идем к ситуации, когда ничего уже не надо будет менять в физическом мире, надо будет трансформировать лишь мир информационный или виртуальный. Меняя телесериалы, можно заставить людей думать по-другому. Эта новая условная “цифровая религия” хороша тем, что она дает каждому индивиду то, что ему ближе и приятнее. Революций в результате больше не будет. Их можно провести на экране, а мозги людей будут трансформированы автоматически. Мы оказались настолько перегруженными информацией и ее доступностью, что правдивость этой информации стала не первичным, а вторичным ее признаком. Оказалось, что можно легко и хорошо жить в мире постправды, тем более что теперь генераторы дезинформации работают активнее генераторов информации, чего не могло быть раньше. Информация “обволакивает и убаюкивает” наши мозги, лишая любого протестного потенциала. О какой революции можно говорить с человеком, если он не досмотрел еще второй сезон популярного телесериала? Вот когда досмотрит… Ну а тогда будет новый сериал… Мир в принципе перешел и к более “мягким” видам борьбы со своими конкурентами и противниками, уходя от столкновений в физическом пространстве к борьбе в пространстве информационном. Это, в том числе, связано с нежеланием потерять поддержку своего собственного населения, которое не очень хочет видеть тела убитых, ни своих солдат, ни чужих. Отсутствие поддержки дома стало препятствием ведением физических войн. Кстати, в свое время причиной вывода американских войск из Вьетнама называлось то, что это была первая телевизионная война, и население увидело кровь и трупы так близко, как их видели до этого только профессиональные военные. То есть телевидение физически приблизило войну домой, и люди увидели и услышали не только пропагандистскую войну, как всегда до этого, но и войну реальную. Гибридная война стала выходом из этих ограничений. Она как бы есть и ее как бы нет. Для государства она есть, а для населения нет. Так что реакцию населения на нее всегда можно сделать управляемой, отбирая только ту информацию, которая принесет нужный результат в массовом сознании. Население стало намного более управляемым в мире постправды, чем это было в мире правды. Даже СССР с его гигантской машиной пропаганды выглядит сегодня “ребенком”, сравнивая с теми масштабами “оболванивания” населения, которые стали сегодня доступны. Раньше мы видели мир глазами учебников и газет, теперь мы видим мир глазами телесериалов и соцмедиа. Прошлый информационный мир был более похож на реальность, чем сегодняшний виртуальный. Если в девятнадцатом веке буржуа зачитывались романами, то в веке двадцать первом все смотрят телесериалы, в сюжет которого люди включены более, чем это происходило при чтении книг. Роман позволял хотя бы на время оторваться от него, со вздохом отложив книгу в сторону, телесериал не дает такой возможности. Его надо смотреть серию за серией, сезон за сезоном… Гибридная война направлена достижение в первую очередь политических целей. По этой причине она не столько пытается “покорить” войска противника, как мозги его населения. То есть она информационная по инструментарию и гражданская по целям. Это более “умная” война, чем те, которые были раньше. Это война в мозгах своего населения и населения противника. Военные уже давно считают, что самым слабым и незащищенным на поле боя является мозг солдата, поскольку он не может быть защищен никакой броней, как это можно сделать с телом. А мозги человека гражданского вообще никто не защищает, поскольку он сам тянется и в соцсети, и к телесериалам. И ничего сделать нельзя, поскольку сегодняшняя его жизнь протекает именно там. Внешние игроки получили в свои руки новое грозное оружие, от которого нет защиты в привычном понимании этого слова. Р. Торнтон, например, пишет: “Главной угрозой западным интересам повсюду в мире является не терроризм, это угроза, исходящая от информационной войны, такой, какой ее ведет Россия. Она дает явные результаты и этот успех может быть повторен. Поскольку НАТО видит невозможность эффективного реагирования на эту угрозу симметрично, возникает необходимость прибегать к более традиционным средствам. Однако ответы далеки от “мышления типа линии Мажино”, другими словами, это ответы, которые лучше подходят к прошлым войнам. В отличие от российских военных НАТО все еще ставит использование военной силы перед информационной войной, поскольку, как институт, не имеет другого пути реагирования” [1]. Кстати, возможно причиной этого также может быть результат российской информационной войны, поскольку ее целью является и создание раздора среди членов НАТО, в результате чего они не могут принять согласованного решения. Война – это насильственное изменения порядка жизни, информационная война меняет информационный порядок, когда все начинают говорить не о том и не теми словами. Мнение меньшинства, например, пытаются, наоборот, сделать мнением большинства. Пропаганда – это НЕ информационная война, поскольку пропаганда – это массовое информационное действо, эхо которого звучит на каждом углу и каждой площади. Пропаганду услышит даже тот, кто не хочет этого, она доступна для каждого и проникает всюду бесплатно. Государство старается заставить нас всех слушать свою пропаганду. От нее нигде не скрыться. Тоталитарная пропаганда могла вообще быть фоном, поскольку она бесконечно повторяла то, что все слышали много раз. Кстати, советские пропагандисты тогда, как получается, имели особый талант: они могли повторять так, чтобы старые слова звучали по-новому. Правда, это удавалось немногим. В первую очередь, писателям и телевизионным комментаторам. Советский Союз по сути создавал и лидеров мнений, которых готовы были слушать все: от мала до велика. Это было даже как бы обязанностью каждого интеллигентного человека, на которого они и были нацелены. Сегодняшние блогеры – это самоучки, читать которых даже необязательно. Это определенная информационная «вещь в себе». Информационная война может быть просто отдельной мелодией, одиноко звучащей где-то вдали, в то время как пропаганда заставляет всех слушать ее музыку и слова. Информационная война – это мелодия флейты, пропаганда – это духовой оркестр, который слушают даже тогда, когда этого не хотят. Информационная война – это игра в правду. Чтобы кто-то в нее вслушался, она должна иметь новое содержание, потом оно, как правило, оказывается неправдой. Пропаганда – это концерт, заглушающий голоса других. Ее главная правда и доказательность в громкости, которая не позволяет услышать кого-то еще. Ложь всегда громче правды, потому что за нее есть кому кричать. За нее платят зарплату, правда, по сути всегда бесплатна. Пословица “что за шум, а драки нет” – это о пропаганде. Все пыжатся и кричат, а на выходе – в мозгах – едва слышимый свисток, поскольку пропаганда не говорит ничего нового. Это просто изменение громкости, когда ее делают самой большой. И уклониться от нее нельзя. Даже закрыв уши, ты все равно ее услышишь. Пропаганда играет на громкости и всеохватности. Даже школьники не могут ее избежать, поскольку школа дает ее же, только в виде уроков. Смена министра образования часто отражается на перечне ключевых событий национальной истории, правда, список писателей сохраняется, что говорит о том, что в них литература все же превалирует над пропагандой. К правде сегодня привлечено не так много внимания, как ко лжи. Говоря словами сказки, правда – сирота, она особо никому не нужна. Зато ложь – завидная невеста, за ней идет много денег. Мир лжи постепенно вытесняет мир правды. Ложь становится доступной, а за правдой надо походить. Сегодня мы наблюдаем обострение геополитического противостояния в мире. По этой причине активны все основные игроки. И в первую очередь свои агрессивные действия они проявляют именно в информационном пространстве. С одной стороны, это более мягкий удар, чем жесткий удар в физическом пространстве. С другой, этот удар всегда анонимизируется, так что трудно схватить за руку того, кто его наносит. Сильный может прятаться за слабым, чтобы не получить удар в ответ. Директор ФБР Рэй считает, что Россия активно вмешивается в президентскую кампанию 2020 для очернения Байдена [2]. Их интересует выигрыш Трампа. В то же время Китаю и Ирану, наоборот, интересен Байден. Так что эти информационные атаки имеют разные цели. То есть идет активное информационное вмешательство, но цели его различны. Б. Эванина, представляющий американскую разведку в сфере выборов говорит: “Мы видим, что Китай считает президента Трампа непредсказуемым и не хочет его переизбрания. Китай расширяет свои усилия по влиянию в преддверии ноября 2020 для формирования политической среды в США, осуществляет давление на политические фигуры, являющиеся оппозиционными китайским интересам, отклоняет и противодействует критике Китая”. О России он говорит, что Россия работает против Байдена: “Это соответствует его публичной критики Москвы, когда он был вице-президентом, за его роль политике администрации Обамы по Украине и его поддержке анти-путинской оппозиции внутри России”. Как видим, в своих атаках мир более четок, чем нам кажется. Если ресурсы тратятся, то это должно преследовать вполне конкретные цели. А точки типа выборов или референдумов создают прекрасные условия для того, чтобы повлиять на общественное мнение. И в этом случае изменение общественного мнения может принести изменение реальной политики. Директор ФБР Рэй говорит также об “антифа”, что это не выдумки: “Антифа – это реальность. Это не группа или организация. Это движение или идеология, если посмотреть на это по-другому. У нас есть определенное число расследований, где задействованы насильственные экстремистские анархисты, некоторые из которых самоидентифицируют себя как антифа” [3]. Понятно, что этими словами Рэй идентифицирует проблему как сочетание экстремизма с идеологией, то есть переводит на более опасный для государства уровень, поскольку наличие такой идеологии будет порождать все новые и новые акты насилия, теперь они не случайны, а системны, наличие идеологии будет их постоянно генерировать, подталкивая ко все новым и новым действиям. Дж. Брук также акцентирует: “Гибридная война, однако, не является отсутствием насилия. Фактически, как мы видели в Крыму и в Украине, использование вооруженных маневренных сил и массированного огня является характерным для гибридных конфликтов. Разница в том, что гибридная война старается калибровать нетрадиционные, нерегулярные и обычные военные операции для ограниченных целей. Гибридная война является признанием того, что война остается полезным средством достижения политических целей, но естественная тенденция в сторону излишнего насилия должна быть управляема, чтобы быть полезным политическим инструментом” [4]. Выборы – это всегда существенно и важно, поэтому геополитический противник не может упустить такую возможность провести те или иные мероприятия скрытого влияния. Тем более выборы – это время активного поиска информации избирателями, поскольку среди них присутствуют те, кто еще не принял своего решения. И в принципе – все жаждут информации, тогда как в норме они скорее будут закрываться от нее. О России в этом плане пишут так: “В некотором смысле работать России теперь проще, чем в 2016 г. , поскольку американские, китайские и иранские подражатели сегодня распространяют фейки, которые могут усилить раскол и сомнения касательно легитимности выборов, в чем зачастую имитируют кремлевскую тактику. И самой серьезной угрозой в этом году могут стать сами американцы. Многие из них настолько мощно участвуют в распространении маргинальных идей и дезинформации, что даже могут затмить иностранцев. В США экстремисты скопировали большую часть элементов онлайн-стратегии Москвы, включая создание ненастоящих пользователей для успешного распространения фейков. Показательный пример – теория заговора QAnon, сторонники которой верят в заговор “педофилов” среди элиты и “дипстейта” с целью свержения Трампа, которая стала столь популярна, что ее последователи даже готовы пройти в Конгресс” [5]. Это вновь сочетание идеологии с тем, что можно обозначить как дезинформация. Идеология опасна, когда она начинает “воевать”, поскольку она захватила умы тех, кто имеет вкус к насилию. Это можно увидеть по следующим замечаниям официальных лиц: – “масштабы, размах и, что наиболее важно, эффект от дезинформации внутри страны намного превышает возможности для вмешательства в выборы США со стороны какого-либо иностранного правительства”, – отметил Грэм Бруки, директор Лаборатории цифровой аналитики Атлантического совета, которая отслеживает кампанию по вмешательству в сети и которая сама стала жертвой недавних российских кибератак” (там же), – “теории заговора, такие как QAnon, и расовые распри, разжигаемые правыми экстремистами в интернете, по-видимому, стали для России проблемой в привлечении огромного количества тех, кто верит их непосредственным информационным вбросам. Но, по мнению специалистов по дезинформации, если Москва по-прежнему настроена попытаться ослабить США, подогревая сомнения в отношении самих выборов, такая неприкрытая ложь в принципе может сработать” (там же). Таким инструментарием для воздействия всегда будет дезинформация, а не просто информация. Дезинформация подает искаженное представление о действительности как истину. При этом известно, что, когда ее начинают опровергать, это активирует в массовом сознании саму эту дезинформацию. То есть опровергая, мы укрепляем эту искаженную информацию в массовом сознании. Дезинформация сильнее информации, поскольку ее создают специально под потребителя, а информация в этом плане может быть нейтральной. Информация – часть потока, а дезинформация – уникальный продукт. Ее создавали и лелеяли гораздо тщательней, чем информацию. Современный мир одновременно погружен во множество скрытых и тайных информационных, финансовых, преступных потоков (…) Это все в определенной степени параллельная информационная действительность – ПИД, где действуют другие законы, но институты и люди там те же. Эти политики играют сразу в нескольких спектаклях: в одном – они благородные герои, в другом – бандиты с большой дороги. Таким же примером является конспирологическая теория QAnon [6-7]. Она акцентирует, что демократы, Голливуд и представители глобальной элиты объединены в сеть педофилов, даже каннибализации детей ради своей сатанистской веры. И лишь Дональд Трамп ведет борьбу с ними. Понятно, что одновременно это хорошая идея и для президентских выборов. QAnon впервые появился в онлайне в октябре 2017 г. В июне 2020 QAnonстраницы в Facebook и Instagram уже имели 3 миллиона последователей [8]. И ФБР сегодня признает его домашней террористической угрозой. Статус и представленность негатива резко возросла с приходом соцсетей. Это одновременно приводит к тому, что негатив уже не столько выпадает из нормы, как это было раньше, когда в советское время одна негативная статья могла стоить места правительственному чиновнику. Правда, и эта статья иногда появлялась потому, что чиновника уже решили снять “вышестоящие товарищи”. Но в любом случае негатив работал. На этом фоне уже вполне нормально смотрятся, например, обвинения против министра энергетики США в отношении коррупции в Украине [9], и кокаиновый скандал в России, где уже вообще прозвучало, что “часть кокаина предназначалась для депутатов Государственной думы РФ и членов Совета Федерации Федерального собрания РФ” [10], или продолжающаяся деятельность структур Пригожина по выборам не только за рубежом, но и в самой России [11]. Конспирология помогает человеку сделать мир более внятным и понятным. И не важно, что эта понятность искусственная. Просто мир теперь не так страшен, и это прекрасно… Европейская комиссия акцентирует следующие характеристики конспирологических теорий: – наличие тайного заговора, – в нем задействована группа заговорщиков, – акцентируются “доказательства” в поддержку, – ничего нет случайного, все взаимосвязано, – мир делится на плохих и хороших, – вина лежит на группах людей. Старый мир рушится, новый создается на наших глазах. Но если старый мир имел в основе своей физическое пространство, то новый мир базируется на информационном и виртуальном пространствах. В результате не мы смотрим телесериал, а наоборот, герои телесериала переселяются в наш мир. И теперь мы живем по законам телесериала. Нами в результате управляют другие гораздо сильнее, чем это было раньше. Репрессии как характеристика прошлого мира ушли, теперь нами управляют, подстраиваясь под наши желания. По большому счету документальный фильм Нетфликс “Социальная дилемма” вскрыл не политические, а технические возможности управления мозгами. Если это так легко сделали “техногиганты”, то следующий шаг будет за государствами, поскольку путь к этому открыт. В нем часто подчеркивалось, что они продают не информацию, а будущее поведение – будущее потребление потребителей, избирателей и под. Именно по этой причине рыночная стоимость этих “техногигантов” достигла таких заоблачных высот. Когда-то был роман А. Беляева “Продавец воздуха”, по которому был сделан фильм, теперь Фейсбук, как и других, можно считать”продавцами будущего”, а покупатели на такой товар всегда найдутся. В фильме несколько раз появляется Ш. Зубофф, которая в свое время ввела термин капитализм слежения, задаваемый так: “мутантная форма нашей экономической системы, которая просеивает человеческий опыт, находящийся в данных нашего поиска, чтобы получить годные для продажи прогнозы того, что мы будем делать/читать/покупать/верить дальше. Большинство людей понимают термин “слежение”, но не замечают идущего за ним слова. И это жаль, поскольку бизнес-модель соцмедиа реально не является мутантной версией капитализма: это просто капитализм занят этим – поиском и эксплуатацией ресурсов, из которых можно извлечь прибыль. Разграбив, расхитив и обнажив естественный мир, теперь он обратился к тому, как извлечь и использовать то, что находится в наших головах. И великой загадкой остается то, почему мы продолжаем разрешать делать это” [12]. Если Фейсбук дает “картинку” наших мозгов, по которым можно увидеть наше будущее, то Google управляет нашим поиском, и он способен привести нас туда, куда будет нужно. Одновременно Google “является манипуляцией результатами поиска на основе личностной информации. На практике это означает, что линки поднимаются выше или ниже в результатах поиска или добавляются к ним, делая необходимой фильтрацию результатов. Это редактирование результатов опирается на личностную информацию, которая есть у Google на вас (типа поиска, и истории покупок), и ставит вас в “пузырь”, основанный на том, что алгоритмы Google считают, на что вы скорее всего кликнете” [13]. Это особо значимо в случае политических вопросов. Избиратели, не принявшие решения, активно ищут информацию, и она существенно повлияет на их выбор, поскольку они в ней нуждаются. Нам всегда надо заполнить пустующие “клеточки” в нашей голове… В результате мир становится и более предсказуемым, и, как следствие, и более управляемым. Однако предсказуемость мира достигается на уровне тех, кто управляет информационными потоками. Это не предсказуемость с точки зрения потребителя, а с точки зрения того, кто управляет им. То есть это вполне системный мир со стороны управления им, и случайный со стороны простого человека, который даже не ощущает этого управления. В прошлом управление было явным и заметным, сегодня мир перешел к невидимым методам управления. Причем задачи, которые ставятся, по сути, техническими специалистами, далеко не элементарны. Нетфликс нацелен на захват всего времени, которое люди тратят на видео. И даже не только на видео, а вообще всего свободного времени. Конкуренцию в этой сфере Нетфликс видит не в борьбе с другими игроками типа HBO. Это Нетфликс против всего: “чтения книги, брожения по YouTube, видеоигры, социализации на Facebook и даже похода на ужин с друзьями”. Е. Шульман говорит о выживании в новой среде: “В мире информации есть две ключевые проблемы: переизбыток и низкое качество. И, чтобы разобраться, что нам действительно нужно, придется приложить усилия. Известно, что наше внимание приковывают три типа информации: Угрозы: «Может ли предмет изложения меня убить?», Еда, Сексуализированный контент. Причем поколения миллениалов и центениалов еда интересует больше, чем секс. Возможно, эротика слишком доступна или значительная часть запретов снята ходом социального прогресса — как бы то ни было, такая тенденция есть” [14]. Воздействие ведется наиболее сильно, когда идет оперирование с идентичностью, когда происходит подмена работы с информацией на работу с идентичностью. Исследователи, к примеру, анализируют так британскую кампанию по выходу из ЕС: “Мы очертим шаги, как это происходит – от создания появления культурно релевантного “легитимного” вопроса до фрейминга проблемы, как базирующейся на идентичности, а не на информации, альтернативный выбор предстает как угрожающий идентичности” [15]. При этом людей переводят от сложного вопроса со множеством составляющих к простому, где есть только идентичность – остаться в ЕС, значит, потерять идентичность. И это вновь можно признать определенным информационным программированием, которым часто “грешат” официальные социологии, составляя свои анкеты. Государство выстраивает информационный щит между собой и гражданами. Оно пользуется тем, что информационное пространство не совсем адекватно физическому, а виртуальное, где находятся наши цели и герои, во многом вообще соответствует. Нам только кажется, что мы живем в физическом пространстве, мы живем одновременно в информационном и виртуальном, которые и формируют наши представления о жизни. Физические протестные действия не столь сильны, как это было раньше. В. Пастухов отмечает такое: “Протесты в Беларуси выявили кризис философии «бархатных революций», которая «не работает», если «верхи» хотят и могут жить, как жили. Эпоха «перезревших» революций, триггером которой была старческая немощь «верхов», подходит к концу. Начинается эпоха «недозрелых» революций, драйвером которых становится нетерпение масс. Это совсем другие революции, чем те, к которым мы привыкли за последние полвека. В них ожесточение масс, как правило, значительно опережает способность элит к политической рефлексии. Теперь мы все чаще будем становиться свидетелями того, как «упоротые элиты» упорно желают жить по-старому до самой смерти, «под собою не чуя страны»” [16]. (…) Поскольку это стало международной проблемой, Китай пытается подправить эту ситуацию информационно, выпуская разъяснения: “Демонстрация готовности открыть Синьцзян для посещений и разъяснения, данные в Белой книге, которую, к слову, перевели сразу на пять языков), разумеется, имели целью сбить поток критики относительно происходящего в регионе. Но переубедить западную общественность вряд ли удастся, считают эксперты. – В Белой книге говорится о бедности и безработице в регионе, но это происходит во многом из-за дискриминации со стороны властей при приеме на работу. Ханьские китайские поселенцы (ханьцы – титульная нация в КНР) получают все престижные рабочие места в крупных компаниях, а уйгуров вынуждают браться за черную работу за небольшую плату, – сказал представитель Всемирного уйгурского конгресса Зумретай Аркин»” [17]. Эти обвинения достаточно серьезны, поскольку создание единого гражданина требует изменений не просто политических, а кардинальных. И методы становятся всеохватывающими: “Чтобы бороться с этой “ненадежностью”, государство должно было найти способ проникнуть в личную жизнь уйгуров. В начале 2017 года, когда кампания интернирования уйгуров набрала обороты, уйгурское общество начали прочесывать представители партии, так называемые “деревенские рабочие группы”. Каждый член такой группы был приписан к нескольким семьям. Они посещали своих подопечных, заводили с ними дружбу и составляли подробные отчеты о “религиозной обстановке” в каждой семье. Например, сколько в подопечном им доме коранов, и сколько раз в день молятся жильцы. Обнаруженный список подтверждает, что эти данные были основаниями для решения о заключении людей в лагеря. Он подтверждает, что Пекин придерживается принципа коллективной ответственности, чтобы отправлять в лагеря целые семьи” [18]. При этом в ответ на критику Китай пытается уменьшить число таких лагерей, но в ответ находят новые. Стремление Китая к унификации понятно, так всегда поступают и политика, и бизнес, например, но они это делают для решения своих конкретных узких задач. Менять же все очень болезненно… Как видим, религия и идеология пользуются достаточно жестким инструментарием для достижения победы. Ничего из этого типа противостояния не осталось в прошлом. Вместо этого пришел новый информационный инструментарий. Сегодня системы отслеживания граждан могут быть вполне “прогрессивными”, примером чего может быть Россия, которую ряд исследователей именуют “информационной автократией”. Конечно, это намного более мягкая система. С. Гуриев с соавтором выдвинул теорию информационной автократии [19]. Главным инструментарием власти в таком подходе является манипуляция информацией, а не террор или насилие. Это вполне мягкий метод в отличие от жесткого, который олицетворяется насилием. Этот подход можно обозначить как мягкая диктатура, поскольку он действует в первую очередь в информационном пространстве, а не физическом. Результатом этой “информационной диктатуры” становится любовь власти к своим пропагандистам, поскольку они теперь становятся основными столпами режима, а не спецслужбы как во времена Сталина – Берии в том плане, что именно информационные механизмы “гасят” любые попытки отклонения от “линии партии”. При этом “элита” все понимает, а население находится под влиянием этой пропаганды. Элита живет в системе цензурирования, в то время как население считает все правдой. Авторы считают, что этот переход к новому типу управления обусловлен экономической модернизацией и распространенностью высшего образования. Новый тип гражданина трудно контролировать репрессиями, как это было раньше. Авторитарные идеологии уходят вместе с холодной войной. А новые методы контроля приходят вместе с современными технологиями слежения и пропаганды. Политические убийства тоже перестали быть инструментом власти в мире. Если 62% диктаторов, пришедших в восьмидесятые, имели более десяти таких убийств в год, то это является правдой только для 28%, которые пришли в двухтысячные. С. Гуриев выделяет такие особенности информационной автократии Путина [20]: – “способность контролировать информацию, получаемую людьми. Это даёт возможность лидеру убедить большинство населения в том, что, несмотря на несовершенство режима, именно этот режим является наилучшим вариантом для страны”; – “выполнять подобную задачу в цифровую эпоху очень трудно. Растущее число образованных граждан (или, как мы их называем, «информированные элиты») понимает недостатки режима. И поэтому для автократов императивом становится предотвращение попыток этих элит сообщить правду обществу”; – “важную роль играют репрессии. Но, разительно отличаясь от широко известных массовых репрессий в прошлом (они были призваны запугать всю потенциальную оппозицию), сегодняшние репрессии являются целенаправленными и – что критически важно – их можно отрицать”; – современные информационные автократы активно занимаются цензурой; – “ключевой инструмент затыкания рта информированным элитам – кооптация. Российские элиты, решившие не сопротивляться путинскому режиму и не подвергаться репрессиям и цензуре, а поддерживать этот режим, получают щедрое вознаграждение”. С. Карелов акцентирует наше внимание еще таких особенностях такого типа информационного управления: “Авторы теории информационных автократий показывают, что инфоавтократии превалируют над старомодными, откровенно насильственными диктатурами, когда информированная элита: достаточно велика, чтобы запугать ее массовыми репрессиям; но еще не настолько велика, чтобы: а) не хватало денег на ее подкуп; б) не хватало возможностей (финансовых и технологических) цензурировать все инфопространство. Получается, чтобы в современном мире инфоавтократу удерживать власть, ему достаточно денег и инфотехнологий” [21]. Близкий взгляд есть у Е. Шульман, которая так отвечает на вопрос о типе политического режима в России: “Часто думают, что в таких режимах демократические элементы – выборы, многопартийность, парламентаризм – являются декоративными, а под ними скрывается подлинный авторитаризм. Но имитация происходит в обоих направлениях – режим одновременно пытается представить себя как более демократическим, так и более репрессивным, чем он есть на самом деле” [22]. И еще мнение американских исследователей: “на судьбу гибридного режима влияют три фактора: – количество демократических институтов, которые режим имитирует. Неважно, насколько они декоративны – чем больше режим притворяется демократией, тем больше у него шансов постепенно в нее превратиться. Поэтому законодательные изменения в любую сторону – никогда не «формальность», а важный признак режимной трансформации; – степень интеграции в международные политические и экономические структуры – чем больше режим изолирован, тем скорее он станет автократией или распадется; – наличие крупного внешнего торгового и политического партнера. Если это демократия (например, США или ЕС), режим будет двигаться к демократии. Если это автократия (например, Китай), режим будет дрейфовать к автократии, или распадется” (там же). И пока идут эти политические дискуссии Путин распорядился организовать в Росгвардии военно-политическую работу. И это прямое следствие событий в Беларуси. ТАСС сформулировал эту структуру как “институт военных политруков”. Профессор С. Левицкий говорит, что военные путчи остались в далеком прошлом, что демократии сегодня умирают в руках избранных законно лидеров, которые используют демократические институты, чтобы ослабить или разрушить демократию. И еще его мнение о России: “Россия никогда не была особо демократичной. Если она и была, то очень-очень краткий период, так что Россия находится на другом полюсе спектра в плане силы демократических институтов. Но у России есть атрибуты демократии. Они все еще проводят выборы. У них есть парламент. Но на практике это прямая автократия”. В своей статье Левицкий перечисляет четыре минимальных критерия для демократии: – выборы должны быть открытыми, свободными и честными, – все взрослое население должно иметь право голосовать, – политические права и гражданские свободы (свобода прессы, свобода критиковать власть и под.) должны быть защищены, – избранные власти должны иметь право руководить без контроля военных или клерикальных лидеров [23]. И. Петровская констатирует: “На прошлой неделе стало известно, что расходы бюджета в 2021 году на поддержку СМИ не только не уменьшатся в связи с кризисом и пандемией, но даже и увеличатся на 3 млрд рублей, которые поделят между собой Первый канал, RT, НТВ, ВГТРК и другие близкие к государству медиа. Больше всех (27,3 миллиарда) планируют выделить международному телеканалу RT, 25 млрд получит ВГТРК. Первому каналу достанутся скромные 6 млрд (для сравнения: годовой бюджет независимого телеканала «Дождь», живущего на свои и подписчиков деньги, – 290 миллионов рублей). Еще для сравнения. Расходы бюджета на оборону в 2021 году будут урезаны на 5%. Что же из этого следует? А то, что в известную фразу, которую приписывают императору Александру III («У России есть только два союзника – ее армия и флот»), можно смело вносить коррективы. Наиглавнейшим союзником государства, судя по будущему финансированию, становятся близкие к государству СМИ. Они и защищают Отечество в информационных войнах, и поддерживают его политику на всех направлениях, и проводят в массы основные идеи власти, не подвергая их ни малейшему сомнению или критическому осмыслению. На достойное содержание лучших бойцов идеологического фронта (как называли пропагандистов в советское время) никаких денег не жалко. Они работают не за совесть (понятие устаревшее), а за страх потерять деньги, которые большинству не только пенсионеров, но даже их коллег и не снились” [24]. Все это одновременно говорит о появлении нового типа пропаганды, которую население считает вполне достоверной и не видит в ней пропагандистской базы. Советская пропаганда была более ритуальной и консервативной. Ее признавали, но особо не верили. Она очень сильно повторялась, рассказывая в разных вариантах, к примеру, об “оскале” американского империализма. Она была сильной главным образом потому, что ничего другого в информационном пространстве быть не могло. Теперь перед нами пропаганда, с одной стороны, динамическая, ей иногда приходится менять друзей на врагов, с другой, построенная на четко выверенном соотношении позитива и негатива, которые призваны создать ощущение достоверности. Сегодняшняя пропаганда живет в условиях столкновения своей и чужой информации. Против чужой информации надо делать вовремя “прививки”. И это единственное, хотя и важное отличие. На телеэкран допускаются политологи из “нехороших” стран, которых в этих странах никто не знает. Список этих “нехороших” стран неизменен – Украина, Польша, США… Лозунгом такой телеработы становится максима: Бейте чужих политологов, чтобы свои боялись… При этом “изгнание информационного дьявола” происходит на глазах у публики… Иногда даже через драку с приглашенным гостем, что пользуется особой популярностью у публики. Теперь произошло переключение тех же говорящих голов на Беларусь. Однако сложность ситуации в Беларуси состоит в том, что пропаганда – долговременный продукт. Она хорошо работает, если она была работающей вчера. Изменившаяся ситуация в Беларуси требует совершенно новой пропаганды. Старая пропаганда там уже умерла, в ней нет правды… В новой системе защищаться приходится уже самим силовикам, которых активно деанонимизируют [25]. При этом возникает еще одна аудитория, на которую рассчитана пропаганда – лояльная власти и требующая поддержки: эта пропаганда “нацелена не столько на демобилизацию оппонентов, сколько на удержание и повышение мобилизационной готовности лояльной части аудитории и в первую очередь – госслужащих, включая сотрудников силовых ведомств”. Все остальное вполне ожидаемое, поскольку постулирует то, от чего давно отказалась протестующая часть общества: – “Черно-белая картина мира, транслируемая на госканалах, не претерпела существенных изменений. Основным приемом оставалось противопоставление провластных акций и выступлений оппонентов. Описание первых приобрело максимально восторженные формы, когда в Минске прошел женский форум” [26]; – “госканалы совершенствовали уже традиционную схему идеологического воздействия в условиях продолжающихся протестов. На одной чаше весов оставались позитивные образы действующей власти и ее сторонников, открытого для диалога президента, а на другой – хаос безответственных, агрессивных и управляемых из-за рубежа протестов, а также козни иностранных сил” [27]. Это не новый разговор, а старый. В измененной ситуации он никому не нужен и просто провисает в воздухе. Сила даже молчащего населения мощнее, чем разговор пропагандистов. Мы строим наш мир из информации, как когда-то из кирпичей из физического пространства. Сегодня это “кирпичи” из информационного или виртуального пространств. И они менее “управляемы” нами, чем кирпичи физические. Мир стал более управляем чужими руками и менее управляем нами самими. Поэтому мы чаще живем в чужом мире, чем в своем. “Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной” пелось в песне советского времени. Сейчас это стало еще большей правдой, чем было тогда… Литература:
______________________________ © Почепцов Георгий Георгиевич Впервые опубликовано 6 октября 2020 г. на платформе rezonans.kz в Казахстане (Астана). Публикуется в сокращенном виде. |
       
|
