Продолжение публикации, начатой в № 9 (377) 1.11.2020 

С 20 по 27 сентября 1936 года в Риме проходил V международный конгресс византинистов. Участником конгресса в составе польской делегации был Ф. Ф. Зелинский. Но каким образом выдающийся исследователь античности оказался на этом форуме, ведь византология никогда не входила в сферу его научных интересов?

Тысяча девятьсот тридцать шестой год Зелинский встретил в бодром расположении духа.

Полученный в минувшем году статус почетного профессора Варшавского университета позволял, при минимуме учебных часов, сосредоточиться на творческой работе, главным направлением которой был заключительный 4-й, самый объемистый том цикла «Античный мир» – «Римская империя». Параллельно продолжался сбор материала для последних томов «Истории античных религий». И, словно с безостановочного конвейера, регулярно отправлялись в печать новые и новые статьи, фельетоны, музыкальные и театральные рецензии, не сходившие со страниц популярных газет и журналов.

Перестало вызывать острую тревогу положение родных в Советском Союзе. Младшие дочери Тамара и Ариадна уже студентки: первая – Тамбовского учительского института, вторая – биологического факультета Воронежского университета. Переписка с ними возобновилась. Отец мог снова помогать девушкам материально, регулярно посылая им доллары, благодаря которым они пользовались услугами Торгсина. «Мы были просто ошеломлены свалившимся на нас богатством... Как в волшебной сказке, у нас появилось всё, чего мы только могли пожелать и чего были так несправедливо лишены в убогом детстве и юности. Нарядные платья, туфли из хорошей кожи на высоком каблуке, красивые шубки, модный тогда красный берет у меня и белый у сестры. Мы впервые узнали вкус сливочного масла…» - вспоминала спустя много лет Ариадна Фаддеевна. 

Ариадна в студенческие годы

 

Их мать София Петровна, выпускница Бестужевских курсов, после двухлетнего тюремного заключения вынужденная работать свинаркой, сумела вырваться из колхозного рабства и стать сельской учительницей. Точнее - преподавателем русского и немецкого языков в Алешковском зоотехническом техникуме (Воронежская область), неподалеку от каждой из дочерей.

Письма Зелинского проникнуты постоянной отцовской заботой. Первого февраля он пишет своей «меньшухе»:  

Дорогая моя Адочка. Наконец дождался письма от тебя; две открытки я в свое время получил, но пока не отвечал, потому что всё ждал обещанного письма; но и теперь для меня многое осталось неясным. Ты ждала сестру на праздники к себе; что же, приехала она? А если нет, то почему? И получила ли она те 30 долларов, которые я для нее послал тебе? Ты пишешь, что рассчитываешь увидеть ее и маму; как она попала к ней? Вообще, у тебя и у нее было бы о чем писать, и даже очень, если бы вы отвечали хоть на мои вопросы; я жду на них ответа и, не получая их, естественно бываю огорчен. Ведь это должно быть для вас ясно, что причиной моих вопросов является участие, которое я принимаю в вас, в вашем характере и вашей судьбе; я знаю, о чем вам можно писать и о чем нет, и таких вопросов, на какие вам было бы затруднительно отвечать, и не ставлю…

Дальше: почему ты как раз избрала Воронежский университет? Тоже загадка, оставшаяся без разрешения. Ты знаешь, что я для вас имел в виду другое; почему это оказалось невозможным? Хотел сблизить тебя с братом (Феликсом. – О. Л.); ты мне наотрез объявляешь, что ему не напишешь; согласись, что такой прямой отказ без приведения даже причин был для меня обиден – ведь я только ваше добро имел в виду. А что из этого выйдет, я тебе скажу: выйдет то, что когда я умру, то вы об этом и не узнаете и только по долгом отсутствии писем догадаетесь, что того, который бы мог вам их написать, уже нет в живых. Это ли для вас желательно? – На все эти вопросы я поныне жду от вас ответа...

Перехожу к настоящему времени; тут тоже перерыв в переписке оказался вредным для вас же. Мое желание помогать вам остается прежним, вопрос только, как это сделать поплодотворнее. Имея это в виду, я и спрашивал вас про ваш бюджет, но, к сожалению, и на этот вопрос ответа не получил. Кажется, есть возможность высылания вам продовольственных пачек; этой возможностью я хотел бы воспользоваться, но для этого должен предварительно узнать, принесут ли они вам ощутительную пользу. Может быть, примут и мануфактуру, и притом так, чтобы пошлину мне уплатить здесь; но тут опять надо бы иметь уверенность, что это пойдет вам впрок и не выйдет так, что с моей стороны жертва большая, а вам польза минимальная или совсем даже никакой. Ты видишь, что вы сами себе повредили своим мешканием: вот уже февраль, я мучусь при мысли, что вы терпите нужду, а приходится еще ждать ответа на это письмо, прежде чем навести даже справки.

Вообще, моя родная, переписка бывает тем интереснее, чем чаще переписываешься: тогда даже всякая мелочь приобретает значение. Написал вам по ряду писем о вашем раннем детстве, надеялся, что это оживит нашу переписку, что последуют вопросы, дополнения, даже возражения – что было бы вполне естественно, если бы вы о том же разговорились с вашей мамой или с кумой. Ничего не последовало; мне кажется даже, что ваши письма до того были содержательнее, и я боюсь, как бы не получилось нечто вроде отчуждения. Мои чувства к вам остались неизменными: как ваша мама была моей последней любовью, так и вы – последние по времени лучи радости в моей жизни. Если бы по какой-нибудь причине – конечно, не по моей вине – нашей переписке пришлось прекратиться, то вы все-таки должны быть убеждены, что мои последние мысли будут о вас, мысли горькие, но теплые и любовные…

Про себя пока не пишу; напишу потом, когда буду знать, что это тебе интересно. Теперь считай, что держу тебя за руки, всматриваюсь в твои карие глазки, крепко тебя целую и говорю на прощание: будь здорова, моя дорогая, дорогая дочка. Твой папа.

«…Я знаю, о чем вам можно писать и о чем нет, и таких вопросов, на какие вам было бы затруднительно отвечать, и не ставлю», – утверждает Зелинский. Похоже, что 14 лет, проведенные им на вновь обретенной родине, сгладили впечатления от прежней, именуемой ныне Совдепией. Этим и объясняются подводные камни в переписке с дочерями. Отцу непонятны некоторые их поступки и отсутствие ответов на заданные вопросы. Почему Адочка выбрала для поступления Воронежский университет, а не Ленинградский, недоумевает отец; по какой причине она отказывается переписываться с Феликсом? А объяснение очень простое: сам факт переписки с отцом, находящимся за границей, уже подозрителен для властей, поэтому дочерям приходится обдумывать каждое слово и избегать тем, которые могут показаться крамольными. Прославленному профессору, перед которым открыты границы практически всех европейских стран, трудно представить, что такое «железный занавес», сделавший граждан СССР узниками, лишенными возможности свободного передвижения. В том, что это именно так, Зелинскому предстоит убедиться на примере судьбы своего зятя Владимира Бенешевича.

Супруги Бенешевич с сыновьями Дмитрием и Георгием. Начало 1920-х гг.

 

Но пока с ним и Аматой как будто бы всё благополучно. Оба уже несколько лет на свободе, имеют возможность работать. Сыновья-близнецы Георгий и Дмитрий стали молодыми специалистами Радиевого института в Ленинграде. Другие дети и внуки Зелинского также не вызывают беспокойства. Карьера среднего сына Адриана складывается блестяще – вот уже третий год он является художественным руководителем киностудии «Ленфильм». Восстановлены отношения и со средней дочерью Корнелией, много лет живущей в Японии. Ее 22-летний сын Тахэкико готовится к Берлинской олимпиаде, где ему предстоит нести знамя национальной команды; 19-летняя дочь Айяко (Айя) должна приехать осенью и поселиться у деда и тетушки Вероники, чтобы освоиться с европейским образом жизни. Ну, а с Феликсом и его женой Карин отец и сестра встречаются каждый год, навещая их в живописном баварском Шондорфе, на берегу озера Аммерзее. 

Образ жизни Зелинского и его настроение в этот период зримо предстают из письма Ариадне от 4 апреля:

Вообще у меня теперь настроение весеннее. С 1 апреля даже возобновил свои утренние прогулки в нашем университетском саду. Встаю я для этого исправно в 6 часов утра, беру с собой яблоко и гуляю мерным шагом по дорожкам и в гору и под гору в течение часа: столько именно требуется, чтобы обойти все дорожки и тропинки. Потом – домой, за работу. В половине девятого встает дочь (ей ради ее сердца полагается дольше спать), мы вместе пьем кофе, читаем утренние газеты и рассказываем друг другу, какой кому приснился сон. После кофе опять работа этак до двенадцати с половиной, потом в город по делам или за покупками; в 2 – обед, который стряпает дочь – прислуги у нас нет, средства не позволяют. После обеда – отдых в 1 час. От 4 до 5 – в учебное время моя лекция в университете (но теперь время вакационное). После 5 иногда к нам приходят знакомые, почти исключительно из университетского круга; тогда бывает скромное угощение. Вечером от 8 изредка театр или концерт – и то и другое у нас на высоком уровне, а мы – любители серьезной драмы и серьезной музыки. Таковыми были бы и вы, если бы мне привелось иметь влияние на ваше воспитание. Ну, а потом, конечно, спать; впрочем, когда мы вечером дома, то после ужина дочь играет на рояли, а потом мы еще проводим часок в милой болтовне. Вот тебе картина моей ежедневной жизни; не разнообразна она, но содержательна, и я не желал бы ее изменить.  

В этом же письме Зелинский делится своими ближайшими планами: 

Мне, по всей вероятности, опять предстоит путешествие, этот раз на север, в Финляндию. Приглашение туда, т. е. в Гельсингфорс, для прочтения двух лекций, состоялось уже больше года тому назад, но до сих пор не мог ему последовать. Так что теперь, помня о своем условном обещании, сначала справился, всё ли меня еще ждут; вчера как раз получил ответ: да, ждут и очень просят. Теперь надо только позаботиться о паспортах, и можно будет ехать. Если всё пойдет как следует, то мы выедем 20 апреля: на пути туда придется остановиться на один день в Дерпте (и конечно, вспомнить далекий 1885 год, когда в здешнем университете проходила защита докторской диссертации – О. Л.), где мне тоже предстоит прочесть лекцию, потом – в Гельсингфорс, а после нескольких дней там, обратно – морем. Это последнее для меня – главная приманка; ты знаешь, что я в море влюблен.

Едем мы, конечно, не на мой счет (у меня таких денег нет), а на счет приглашающих, т. е. Гельсингфорского университета; ты понимаешь, что при этих условиях такое приглашение – не только удовольствие, но и большая честь, и надо оказаться достойным этой чести и постараться не ударить в грязь лицом. Другими словами: лекция должна быть и по содержанию интересна, и на высоте науки, и облечена в хорошую форму, и произнесена звучно и неусыпительно. Вот и вчера прочел публичную лекцию в нашем университете; продолжалась полтора часа, публики масса, успех полный. Правда, она была по-польски; в Гельсингфорсе придется читать по-немецки (финского я не знаю), но так как я этим языком владею не хуже любого немца, то это меня не смущает. 

Вернувшись из Финляндии, Зелинский в качестве своеобразного отчета о поездке помещает в «Газете Польской» от 26 мая очерк, посвященный национальному эпосу финнов «Калевале». Девятого июня профессор проводит последнюю лекцию в триместре, а двенадцатого летит в южную столицу Польши на «Дни Кракова». В последние годы он при любой возможности выбирает авиационный транспорт, что экономит время для работы, а кроме того, доставляет наслаждение, сравнимое с тем, которое приносят ему плаванья по морям, в любую погоду. И это накануне своего 77-летия!

Как раз теперь и завязывается сюжет, который приведет Зелинского в сентябре на Пятый международный конгресс византинистов в Риме. Изначально организаторы надеялись увидеть там его зятя. 

Владимир Николаевич Бенешевич – мировая величина в области византинистики. Родился в 1874 году в Виленской губернии Российской империи, по национальности белорус. Получил юридическое, историческое и философское образование в университетах Санкт-Петербурга, Гейдельберга, Лейпцига и Берлина, с 1909 года профессор Санкт-Петербургского университета. В этом же году, 10 мая, вступает в брак со старшей дочерью Зелинского Аматой, чье имя в документах советского времени изменено на «более понятное» - Людмила.

Зелинский с дочерью Аматой, ок. 1910 г.

 

Через год, 4 мая, у Фаддея Францевича появляется первый внук – Никита, а 10 декабря 1911 года еще двое – близнецы Дмитрий и Георгий. «У меня было безоблачное детство и юность, необычайно счастливое супружество и материнство…» - полвека спустя напишет Амата Ариадне. Семейное счастье оборвется с установлением большевистской тирании, ему на смену придет подлинное хождение по мукам. Первая потеря случится в 1918 году, когда в Тамбовской губернии, где мать с тремя малыми детьми спасалась от голода, умрет первенец Бенешевичей Никита, а 20-е годы обрушатся на супружескую чету чередой арестов и лагерных сроков.

В 1922 году Бенешевич был арестован по «делу митрополита Вениамина», обвиняясь «в сокрытии церковных ценностей», однако суд его оправдал. В 1924-м – новый арест, и опять скорое освобождение. Затем положение ученого как будто бы стабилизируется. Он становится членом-корреспондентом АН СССР, назначается главным библиотекарем и хранителем греческих рукописей Публичной библиотеки в Ленинграде и секретарем Византийской комиссии Академии наук. А в 1927 году ему даже позволяют научную командировку по Европе, которая продолжалась c 11 июня по 10 сентября и позволила поработать в рукописных собраниях Варшавы, Вильны, Берлина, Лейпцига, Мюнхена, Парижа и Рима. В Варшаве Владимир Николаевич находился с 11 по 23 июня, где постоянно общался с тестем. В Риме был удостоен личной аудиенции Папы Пия XI. Как выяснится в недалеком будущем, эта командировка оказалась последней в жизни Бенешевича и послужила поводом для новых репрессий. В ноябре 1928 года он был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Ватикана, Германии и Польши, и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения. Добиться освобождения удалось лишь в марте 1933 года. При многочисленных обысках пострадали копии древних рукописей. Бдительные чекисты сочли их шпионскими шифрованными посланиями и большую часть уничтожили. Нетрудно представить, какой катастрофой для исследователя становится утрата результатов многолетних трудов. Тем не менее Бенешевич пытается продолжать дело своей жизни. «По мере сил работаю, - сообщает он в письме Зелинскому от 17 июня 1933 года. - Буду все-таки работать по основной своей линии: история источников греко-римского права и влияние их на славянское, древнерусское и восточное» (переписка Бенешевича с Зелинским цитируется по изданию: Византийский временник № 57, 1997).

В 1934 году Бенешевич получил приглашение от Оргкомитета Четвертого международного конгресса византинистов, проведение которого готовилось в Софии, причем приглашался он вместе с супругой. По этому поводу он писал Зелинскому 15 июня 1934 года:

Самые любезные и почтенные приглашения и самое горячее желание мое побывать хоть на одном конгрессе византинистов абсолютно ничего не значат. Не только ты, но и все мои приятели по работе запрашивают меня о приезде в Софию так, как будто я захотел — и поехал! Один только Шварц (Эдуард Шварц, профессор Мюнхенского университета, член Баварской Академии Наук. - О.Л.) дал неожиданный оборот: запросил, согласен ли я поехать представителем Баварской АН на конгресс, на счет этой АН. Я и ему ответил, что это от меня не зависит, а пусть обратятся к здешней АН. 

В разрешении, конечно же, было отказано. Точно так же никто не отпустил бы опального ученого и на Римский конгресс 1936 года. Поэтому в семейном, так сказать, кругу было решено, что в Риме представлять Бенешевича будет Зелинский.

Шестого августа он получает от зятя тезисы к докладу на конгрессе и на следующий день отправляет ответную открытку, сообщая о том, что обработал тезисы по-французски и послал заказным письмом в Рим. «Надеюсь, что не сморозил, - оговаривается при этом и скромно добавляет: - А впрочем, ты слишком высокого мнения о моих византийских познаниях».

Дальнейшая работа над докладом будет проведена на острове Эльба, куда по инициативе Вероники Зелинский с дочерью отправятся на отдых. Там перед его глазами будут уже не только тезисы, но и весь текст доклада под названием «Корпус канонического и гражданского греко-римского права».

Путешествие на Эльбу станет своего рода противовесом весенней поездке в Финляндию: после сурового Севера благодатный Юг с теплым морем и пляжными удовольствиями. Двенадцатого августа отец с дочерью выезжают по железной дороге к Феликсу в Шондорф через Берлин и Аугсбург, а после 10-дневного пребывания там отправляются поездом через Инсбрук в Италию – пункт назначения Ливорно, куда прибывают 26 августа и где сразу пересаживаются на пароход, идущий на Эльбу.

Очерк «Остров Наполеона» (с пометкой – от собственного корреспондента) «Газета Польска» поместит 23 сентября. В нем автор подробно расскажет и об истории Эльбы, и о ее достопримечательностях, и о том, как бдительные пограничники приняли профессора с дочерью за шпионов – на том основании, что Вероника, не только талантливая художница, но и увлеченный фотограф, делала снимки в запретной, как оказалось, зоне. Немалых трудов стоило Зелинскому, используя присущие ему дар убеждения и чувство юмора, добиться, чтобы дочери вернули ее драгоценный «Цейс Икон». Важную роль в благополучном исходе происшествия сыграло, конечно, и превосходное знание итальянского языка, привычного ему с юности, когда он познавал страну и ее жителей в многодневных пеших походах… 

Эльбу Зелинские покидают 16 сентября, а через день уже оказываются в Риме, где их, как обычно, принимает гостеприимный Польский Дом. 

Для торжественного открытия Пятого Международного конгресса византинистов 21 сентября власти Вечного Города предоставили зал Юлия Цезаря во Дворце Сенаторов на Капитолии, творении Микеланджело. В списке участников – около 450 имен. Предоставим слово самому Зелинскому, поместившему отчет о событии всё в той же «Газете Польской» 13 октября:

Приветственные выступления гостей следовали в порядке французского алфавита - за исключением первого, которое досталось представителю Франции. Почему – никто не объяснял, ведь первой должна была быть Германия (Allemagne), неуклонная фаворитка французской азбуки. Ее представитель, единственный из всех, говорил по-немецки, все остальные – по-французски. Наша Польша не принадлежит к числу привилегированных с точки зрения алфавита государств, и обычно слушатели бывают уже утомлены, когда ведущий вызывает представителя Pologne. Тем приятнее мне было, когда, выйдя к трибуне, я, первый из выступающих, был встречен аплодисментами; подчеркиваю, что это было выражением симпатии к стране, которую я имел честь представлять. Оказался я также первым, кто говорил по-итальянски и не пользовался шпаргалкой… 

Для возвращения из Рима домой Зелинский находит новый живописный маршрут: морем в Сушак (ныне часть хорватской Риеки), а оттуда через Вену добирается 10 октября до Варшавы. Здесь, наконец, неугомонный путешественник может сделать передышку и подробнее сообщить зятю о результатах затеянной ими авантюры. Девятнадцатого октября он пишет Бенешевичу: 

Посылаю перестуканный текст моего доклада. Я уже писал тебе, почему я не имею основания быть им довольным: не на ту публику рассчитан. Делать тогда было нечего, а теперь кое-что можно, так как доклад будет напечатан (хотя неизвестно, когда, ибо на это нужны лиры). Жду поэтому твоих предложений - добавок, сокращений, изменений. Так как я сохранил кроме писанного моей драгоценной рукой оригинала (редкое явление; надеюсь, что он после моей смерти пойдет с молотка и будет куплен каким-нибудь почитателем или, вернее, -тельницей) еще автоматическую копию, то ты можешь, не возвращая своего экземпляра, присылать свои замечания по счету страниц и строк. Должен сознаться, как это ни стыдно, что иногда я сам не понимал, что писал… Французский стиль не всегда достаточно гладок, что объясняется тем, что я писал доклад на Эльбе без всяких стилистических пособий, а теперь переделать трудно. Впрочем, если Вы с Аматой кое-что найдете, валяйте… 

Доклад Зелинского по материалам Бенешевича на V Международном Конгрессе византинистов будет опубликован в 1939 году:

Th. Zieliński. Projet de la création d'un «Corpus scriptorum juris graeco-romani tarn canonici quam civilis» // Atti del V Congresso Internazionale di Studi Bizantini. Roma 20-26 sett. 1936. Roma, 1939, t. 1, p. 735-740.

Долгие странствия с переменой климата все-таки сказываются на здоровье Зелинского. Вероника 25 октября сообщает Вяч. Иванову: 

Папа у меня слёг. Неизвестно чего заболела нога, и врач установил легкое воспаление жил. Пока оно легкое, беда невелика, но лечат эту напасть только лежанием. Так как в папином возрасте подолгу лежать небезопасно, то я его утром устраиваю на диване в полусидячем положении, а вечером укладываю обратно в постель…

Настроение у папы хорошее, соорудили ему столик на коротких ножках, так что полулежа выстукивает свою историю Римской империи, но зато все лекции, польские и французские, отложены…

Впрочем, долго залёживаться нельзя: в ноябре ожидается экстраординарное событие – приезд внучки Айи. 

* * *

Открытка с колёс Стефану Сребрному: 

Таормина,  24 марта 1937

Наша сицилианская весна заканчивается. Завтра выезжаем ночным поездом через Калабрию до Неаполя. С 1 апреля будем в Риме. Путешествие втроем было чудесным… 

Втроем – Зелинский, Вероника, Айя. Они вместе и, похоже, счастливы в наступившем новом году. Никто не догадывается, что принесет этот год родным людям в Стране Советов.

 *

Пиотровский Адриан Иванович, средний сын Ф. Ф. Зелинского

Арестован 10 июля 1937 года по обвинению в шпионаже и диверсии, расстрелян 21 ноября 1937 года.

Бенешевич Владимир Николаевич, муж старшей дочери Ф. Ф. Зелинского Аматы    

Арестован 26 ноября 1937 года по обвинению в том, что с 1921 года передавал польским разведывательным органам сведения о воинских частях РККА, военных заводах и экономическом положении СССР. 

Коллегией НКВД 26 января1938 года приговорен к ВМН, расстрелян 27 января 1938 года («польская операция»). 

Бенешевич Дмитрий Николаевич, младший брат В. Н. Бенешевича

Арестован 16 сентября 1937 года, расстрелян 25 марта 1938 года («польская операция»).

Бенешевич Дмитрий Владимирович, внук Ф. Ф. Зелинского

Арестован 5 сентября 1937 года, расстрелян 1 октября 1937 года («польская операция»).

Бенешевич Георгий Владимирович, внук Ф. Ф. Зелинского

Арестован 5 сентября 1937 года, расстрелян 28 декабря 1937 года («польская операция»). 

При работе над статьей автор использовал находящиеся в открытом доступе в Интернете исследования И. П. Медведева и Н. П. Меньшова.

___________________________

© Лукьянченко Олег Алексеевич