 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
21-22.12.2020 Мы живем чаще в обмане, чем в правде. У обмана есть множество желающих его поддержать и подтолкнуть, а правда вынуждена выбираться сама. Все за правду о других, но о себе не очень спешат: от любой власти до человека. Правда всегда опаснее для власти, поскольку ею нельзя управлять, как обманом. А любая власть, даже самая авторитарная, хочет быть любимой народом. Каждая система, хоть авторитарная, хоть демократическая, старается скрывать негатив о себе, не пуская его в общественное пространство. Страна поступает так, поскольку для совместной жизни негатива и позитива необходимо большее умение, чем просто запрет на функционирование негатива. Более сильные игроки могут работать и с негативом, тогда как слабые работают только с позитивом. Всё это, по сути, управление вниманием, когда внимание надо убирать с одного и переводить на другое. Не зря сегодня так расцвела развлекательность. Досуг – это и есть правильное управление вниманием. Условно говоря, никто не пойдет на протестную акцию, если в этот момент будет идти хороший сериал. Советские руководители любили фотографироваться с детьми, так как это давало моментальную позитивную реакцию аудитории на детей, а заодно и на руководителей. Советский Союз в свое время усвоил именно управление вниманием, включая негативное. Позитивное внимание он направлял на товарища Сталина, а негативное – на врагов народа. И абсолютно все можно было объяснить их деятельностью. Любое действие внутри определялось и объяснялось с их помощью. Страна же двигалась вперед между этими двумя вершинами внимания, и всем приходилось смотреть вверх, а не под ноги. Кино и потом телевидение перевели пропаганду в визуальную форму. Если в случае вербальных коммуникаций мы более подготовлены отделять правду от лжи, то в случае визуальных это не так, мы сразу попадаем под их обаяние и силу. Характерным для нашего времени является перенос акцентов с информации на коммуникацию. Информация более “привязана” к объекту, а коммуникация – к людям. Человеческий фактор вносит интересы, которые позволяют объективное, то есть информацию, делать субъективным, то есть коммуникацию. Столетиями мы жили в цивилизации информации, когда важным параметром была достоверность. Сегодня первые десятилетия мы живем в цивилизации коммуникации, в которой постправда и фейки заняли если не почетные, то вполне достойные места. Возможно также, что это пришло не только из-за интернета. Это может быть знаком новой цивилизации – цивилизации досуга. Если ранее для цивилизации главной фигурой был человек работающий, то ему на смену идет теперь человек досуга, человек отдыхающий, который оперирует не реальными, а виртуальными объектами. Виртуальная коммуникация интересна тем, что от нее никто не требует соответствия правде, по крайней мере стопроцентного. Фильмы и сериалы рассказывают свои истории, которые лишь иногда пересекается с реальностью. Мы стали жить в мире разнообразных историй, в рамках которых правда и затерялась. Бизнес в ответ тоже заинтересовался “сторителлингом”, а военные занялись “атакующим нарративом”. То есть все сферы человеческого бытия включились в новое функционирование. Они рассказывают и рассказывают, продвигая свои интересы. Информация интересна для, например, разведки, но даже там подчеркивается, что нет просто информирования без желания повлиять. То есть нет просто информации, поскольку всегда присутствует коммуникации. А это предполагает, что есть интересы как у источника коммуникации, так и у ее получателя. И при сильной работе коммуникатора получатель коммуникации переходит на модель мира, нужную коммуникатору: от бизнеса до военных. Исследователь разведки Д. Мур пишет: “Разведывательные проблемы не те же, что проблемы, интересующие политиков. Чтобы успешно работать с политиками профессионалы должны рассматривать проблемы со множества перспектив. В этом роль поиска смысла. Этот процесс включает “анализ” или работу с проблемами путем “разграничения их друг от друга”. Этот процесс также включает синтез – сбор частей назад вместе; интерпретацию – получения смысла того, что значат доказательства, и коммуникацию – передачу результатов заинтересованным потребителям. Базовым для этих процессов является иное – разумное планирование или “дизайн”. Можно сказать, что это то, что делают разведаналитики, но так будет эпистемологически неверно. Строго говоря, разведаналитики лишь только отделяют проблемы одну от другой” [1]. Модель “фейки вместо правды” стала следствием допуска к коммуникациям миллионов людей в соцсетях. Традиционные медиа удерживали оборону, нетрадиционные, которыми стали техгиганты, – не могут и не хотят, имея другую бизнес-модель, где каждый участник хоть с правдой, хоть с фейком несет прибыль. Главное – чтобы он не отходил от экрана. Все это привело к неожиданным последствиям, когда фейки пришли в точки принятия реальных решений: “Фейковые новости без надобности вымели сотни миллионов долларов с фондовых бирж, подтасовали выборы и разрушили репутации. Привлекающие внимание заголовки продолжают обманывать жертв. Всемирная организация здравоохранения описывает фейковые новости как опасную “инфодемию”, “распространяющуюся быстрее и легче, чем вирус”. Фейковые новости не являются чем-то новым. Правительства порождали пропаганду годами. Новым являются масштабы и проникновение. Фейковые истории Фейсбука получили 158.9 миллионов просмотров. Хотя легко клеймить дезинформацию и пропаганду, но Твиттер или Фейсбук реально ближе всех к вашему дому. В вашем зеркале, или более точно, в вашей памяти. Лауреат Нобелевской премии Д. Канеман сравнивает то, что мы ощущаем в этот момент как “ощущение себя“, с “памятью себя“, или тем, что альтернативно может быть названо “неверной памятью себя“! То, что мы чувствуем сейчас в полном или частичном локдауне, не будет тем, что мы запомним. Мы разрушим сегодняшние чувства заключения и разочарования. Вместо них мы будем преувеличивать, забывать, заменять, неправильно истолковывать и неверно приписывать значения. Подвергнутые редакции во времени наши ошибочные воспоминания превратятся в фиктивную историю, а фиктивные истории являются центральными для фейковых новостей” [2]. Мир обмана семимильными шагами вошел в мир реальности и покорил его. Правда, теперь появилась возможность на любое негативное замечание отвечать просто, что это фейк, что на самом деле все не так. Ведь, как получается, каждому не столько нужна объективная реальность, как реальность субъективная, модифицированная под чьи-то интересы. Мы хотим видеть в мире то, что совпадает с моделью действительности в нашей голове. То есть мы хотим увидеть там то, что заранее знаем, что точно увидим. Мы смотрим на распространение новостей как на равномерное поле, где все равноправно одновременно порождают и потребляют. На самом деле это не так. Есть группы “суперраспространителей”, которые порождают реки фальшивой информации в отличие маленьких ручейков правдивой. Исследователи фиксируют такое: “Из-за того, как работают функции алгоритмов Фейсбука, эти суперраспространители способны направлять дискурс. Существует представление, что дезинформация или слухи просто привлекают внимание. Эти суперраспространители показывают, что существует сознательная попытка перенаправить публичный нарратив” [3]. В исследовании возникает такой пример. За четыре недели, начиная с середины октября, президент Трамп и 25 суперраспространителей информации об обмане на выборах запустили 28.6% взаимодействия с людьми своим контентом. Это создало возможность того, что дезинформация достигла миллионов американцев. Интересное исследование Центра Pew показало, что население особо не различает, какие из источников новостей сами занимаются их поиском, а кто является просто ретранслятором. В исследовании нужно было определить три из шести источников, которые сами поставляют новости, а не берут чужие. Это смогла сделать половина опрошенных американцев. То есть новость “живет” вне источника, хотя именно он важен для определения достоверности. Сейчас, кстати, ищется возможность отслеживать новость с источником по технологии blockchain, чтобы создать возможность избавиться от фейков [4]. Этот “результат” входит в список предсказаний на 2021 год от Saxo банка. По их мнению, можно будет отслеживать новость в сцепке с источником, тем самым отвергая недостоверные. Фейки стали серьезной проблемой, поскольку них как бы другая “энергетика”. Выводы одного из конкретных исследований таковы. Фейки достигают большего числа людей: они могут доходить от тысячи до ста тысяч охвата, в то время как правдивые сообщения редко выходят за пределы тысячи. Плюс к этому фейки распространяются быстрее правды [5]. Поскольку фейков вокруг больше, чем правды, то и модель мира перестает быть правдивой. Фейки заранее расскажут нам неправду, основываясь на которой, мы будем отвергать правду, даже если она будет к нам приходить. Есть поле личного знания, которое мы знаем из первых рук, и есть поле полученного от других знания, которое в индустриальных масштабах началось со школы. И здесь возникает конкуренция в тех знания, которые можно отнести к политическим. Поскольку школы и университеты активно удерживают нужную для государства модель мира, особенно активно борясь за единство такой картины мира в исторических событиях. А. Колесников говорит о запретах на передачу не тех знаний, которые можно рассматривать как политические: “Збигнев Бжезински не только расставлял фигуры на большой шахматной доске и управлял мировой закулисой, но и занимался политической философией. В частности, он обозначил критерий, позволяющий отличать авторитаризм от тоталитаризма. При авторитаризме власть просто запрещает что-либо делать, при тоталитаризме она еще и говорит, как человеку следует поступать. Иными словами, одно дело, когда запрещено все, что не разрешено, другое – когда от власти исходят четкие прескрипции и инструкции, как себя вести гражданину“ [6]. С этими новыми российскими законами в ответ возникло уже море возмущения и возражений. Но поскольку их порождают не сторонники, а противники власти, это никого не интересует наверху. Приведем некоторые примеры: – А. Морозов видит ситуацию так: “Путинский вариант авторитаризма, в отличие от некоторых других вариантов организации власти на постсоветском пространстве, так устроен, что в него, в его систему, встроены, все-таки, и некоторые ослабленные формы свободных медиа. Если мы начнем перечислять площадки, на которых сохраняется свобода политического высказывания, то их по-прежнему довольно много. При этом остаются доступными российскому читателю, пусть даже и не уже под запретом, но через VPN, многочисленные площадки, находящиеся за рубежом. В целом все это создает некоторую экосистему свободных медиа, они есть. В этом отличие, например, от Беларуси определенного периода. Там просто вообще была только одна классическая советская пресса в какой-то момент. В этом отличие, скажем, от некоторых стран Центральной Азии. Точно так же путинский авторитаризм очень умело манипулирует своими “системными партиями”, которые растаскивают и оттягивают на себя электорат на каждых выборах. В этом смысле слова тут есть такой встроенный инструмент. И это очень важная вещь, потому что за счет нее происходит некое демпфирование, какое-то смягчение постоянного ограничения свобод. Но при этом, конечно, начиная с 2013 года, как минимум, когда был принят первый закон об “иностранных агентах”, то есть сразу после протестов 2011-2012 годов, усиливается беспрецедентное, ежегодно наращиваемое давление на свободные организации, свободные медиа, в самых разных формах” [7]; – Н. Фролова считает так: “вводится запрет на распространение материалов самой организации, выполняющей функции иноагента, и запрет любых материалов об этой организации без соответствующего указания. Также все лица, которые как-то причастны к работе этой НКО, будь они членами, руководителями и даже просто рядовыми сотрудниками, должны «при осуществлении политической деятельности» (ее весьма широкое определение можно найти в статье 2 Федерального закона «О некоммерческих организациях») сопровождать все распространяемые ими материалы указанием на то, что они являются сотрудниками организации, выполняющей функции иноагента. Это означает, что никто, включая уборщицу, не сможет запостить у себя в соцсети ничего, кроме котика или еды, не сопровождая это указанием на то, что он работает в организации-иноагенте. Иначе их ожидают значительные штрафы” [8]; – С. Шелин пишет: “Например, о блокировке YouTube и Facebook под предлогом наказания их за цензуру российских казенных медиа-ресурсов. Или о фактическом упразднении организованного пикетирования. Или о постановке под госконтроль просветительской деятельности, дабы пресечь участившиеся факты «сообщений обучающимся недостоверных сведений об исторических, национальных, религиозных и культурных традициях народов». Все эти запреты бьют по безобидным развлечениям и занятиям людей, уже обжегшихся на недозволенной общественной деятельности и желающих найти нечто такое, за что не накажут. Ведение блогов, распространение занятных видео, встречи интеллигентов с целью просветительных бесед на отвлеченные темы — на это смотрели сквозь пальцы как на деяния, не являющиеся покушением на основы и одновременно позволяющие выпустить пар. Теперь хотят запретить все. Даже в позднесоветские времена такими экспериментами не особенно увлекались” [9]; – Е. Трифонов, как бы суммируя, подчеркивает: “каково общество, таковы и СМИ – будь то печатные или электронные. Если оно больное – будут востребованы страшилки, апокалиптические пророчества и кровожадные призывы. Если оно, наоборот, переросло цензоров по интеллектуальному, профессиональному и моральному уровню, то в блогах появятся честные статьи, талантливые репортажи и серьёзные аналитические материалы. И это будет повсюду – в газетах, телевидении, блогосфере. Если в газетах и на телевидении запретят – то только в блогосфере, но читатель перестанет смотреть телевизор и читать газеты. Если СМИ связаны запретами, профессионализм журналистов неизбежно (и катастрофически) падает, писать им, в общем-то, не о чем, и читатели со зрителями уходят в блогосферу. В России плач о судьбах журналистики и свирепствах саблезубых блогеров связан с известной фигурой телеведущего Соловьёва. То он нападает на упомянутого выше Дудя, у которого просмотров больше, чем у матёрого зубробизона. То ради него (послухам) депутаты Госдумы намереваются блокировать Twitter, Facebook и YouTube. Они, мол, дискриминируют бедолагу (и ещё Russia Today, РИА Новости, Крым 24). Вот вам и объяснение вселенской скорби о судьбах журналистики. Она, по мнению скорбящих, означает наличие диплома журфака и корочки официального издательства/редакции/телеканала. А что и как он там пишет/говорит – неважно. Вот есть такой маститейший телемонстр – Георгий Зубков, заслуженней которого в нашем телевидении просто нет. Профессор, лауреат, заслуженный деятель и др., и пр. Может, он замечательный человек, и, наверное, никому ничего плохого не сделал. Вот только остался он в истории тележурналистики знаменитым пассажем: “Над Парижем сияет весеннее солнце. Но не радует оно парижан”. С тех пор прошёл 41 год, а пассаж не забылся до сих пор. Во всяком случае, все представители поколения начала 1960-х, опрошенные автором, эту сентенцию прекрасно помнят. Причём вне зависимости от политических взглядов (которых в то время ни у кого из них не было)” [10]; Информационное, а также и виртуальное пространство, ведь фильмы тоже могут нести опасные мысли, зачищается, в результате процент правильных с точки зрения властей мыслей должен резко возрасти. Однако мы все это многократно проходили… Политика, как когда-то, вновь побеждает свободу слова. Госсистеме от этого работать становится легче, поскольку люди начинают говорить то, что надо, а не то, что хочется. Как говорил начальник полиции в сказке Е. Шварца, что когда он идет в толпу послушать, что говорят граждане, то надевает сапоги со шпорами. Поскольку в противном случае, можно такого наслушаться, что потом ночью не спишь… Однако потеря свободы слова не находится и среди главных страхов россиян. Их волнуют другие вещи: “Ключевыми страхами россиян в 2020 году стали опасения роста социальной несправедливости (70%), снижения доходов (68%) и недоступности привычных товаров в связи с их дороговизной (67%). Наименьшие опасения у россиян вызывают возможные беспорядки внутри страны (33%), разгул преступности (33%) и обострение конфликтов между Россией и другими странами (27%)” [11]. Советское и постсоветские пространства все время попадают в заколдованный круг. Жесткая связь с политикой разрушает не только свободу слова, но и на следующем шаге экономику, поскольку бОльшие свободы позитивно влияют на экономику. Куски экономического “пирога” не попадают в руки “друзей”, у которых всегда бывает много льгот, которые берутся из общего котла. Мы все слишком долго жили в рамках закрытого общества, чтобы по-настоящему оценить преимущества открытого. И когда страна начинает отставать экономически, она применяет методы политического давления, поскольку все возвращается на модель “кольца врагов” вокруг нее. Виртуальная реальность тоже готова стать на защиту власти, поскольку финансово от нее зависима, так как создание ее достаточно дорого. Отсюда вереница правильных фильмов и, к сожалению, неправильных на них рецензий. Особенно это касается современных события Я. Забалуев ядовито пишет: “дорогу осмысления новейшей российской истории проложил «Крым» Алексея Пиманова — картина настолько чудовищная, что над ней даже пошутить толком было сложновато. Видимо, следствием того провала стал тот факт, что новейший «Крымский мост» выходит в прокат практически вдвое меньшим тиражом (800 копий против прошлогодних 1500), да и медиаподдержка проекта носит несколько более скромный характер — в конце концов, навязчивые трейлеры в кинотеатре можно и пропустить. Все это в некотором смысле даже забавно — есть ощущение, что причинить добро тебе пытаются несколько менее настырно, чем в еще совсем недавнем прошлом” [12]. И по поводу фильма «Крымский мост. Сделано с любовью»: “фильм Кеосаяна вряд ли может рассчитывать на хоть какую-то живую реакцию зрителей. Его снимали не для нас, а для высоких кабинетов (в которых его уже наверняка давно посмотрели и оценили) и для телеэкрана, где он легко встроится в линейку средней руки телемувиков). Что же до кинозрителя, то в его потребности «Мост» никак не попадает. Сегодняшний человек в кинозале хочет, чтобы его элементарно и дорого развлекали, а если уж и убеждали в величии родины, то делали это несколько тоньше и искреннее” (там же). А ведь действительно трудно делать тоньше и искреннее, когда за этот фильм Симоньян и родственники получили 46 миллионов рублей: “Согласно документам, опубликованным Фондом борьбы с коррупцией, 14 миллионов рублей получил Тигран Кеосаян как режиссёр фильма, 9 миллионов – Маргарита Симоньян за написание сценария, 8 миллионов – родной брат Кеосаяна Давид, который числился генеральным продюсером картины, остальную сумму – их родные, включая первую жену Тиграна Кеосаяна Алёну Хмельницкую и его племянницу Лауру. В расследовании также отмечается, что изначально заявку на съёмку фильма, которая была подана в 2016 году, Фонд кино отклонил. После этого близкий знакомый Маргариты Симоньян, первый заместитель администрации президента Алексей Громов, написал письмо в Министерство культуры с просьбой выделить 100 миллионов рублей студии Давида Кеосаяна вне конкурса и безвозвратно” [13]. Фильм – долговременный продукт, это не газета, он фиксирует точку истории, поэтому он так дорого стоит. При этом он должен отразить как требования современности, так и вечности, чтобы не уйти после премьеры на полку. Его в отличие от газеты будут смотреть дольше. И все же суммарным мнением следует скорее признать то, что члены Гильдии киноведов и кинокритиков признали фильм “Крымский мост” худшим фильмом года. Эту вину следует признать и В. Мединскому, не только главе минкультуры на тот момент, но главе Российского военно-исторического общества, которого кинокритики назвали “главным российским поставщиком мифов, натужно выдаваемых за историческую правду” [14]. Про фильм кинокритики высказались так: “Что же касается «Крымского моста», то положительные отзывы на него на редкость бессодержательны: «закаты, рассветы на побережье, любовь, юмор», а отрицательные так же резки, как и приведенные выше: «пошлость и подхалимство», «мизогиния, расизм, шовинизм, фальшивый патриотизм», «образчик кумовства и бездарности», «культ личности вождей и Сталина» (один незримо стоит за великой мостостройкой, а другого неустанно поминает добрым словом герой фильма, крымский татарин, одобряющий депортацию собственной семьи). Конечно, тут надо учесть, что критики оценивали художественный фильм, а создавался и был сделан фильм пропагандистский. И расхождение между ними всегда будут существенными. Режиссер А. Звягинцев рассказывает: “Сейчас цензура превратилась в риторику о нецелесообразности финансовых вложений: просто не дать денег. Когда на фоне беспрецедентных вложений государственных средств в проекты, которые тотально проваливаются в прокате, тебе говорят (это мой случай), что “мы посчитали экономику и получается, что очень трудно будет вернуть эти деньги”, только и остается возразить, что мы все знаем: кино – это самый рисковый бизнес. И это не может быть бизнесом, особенно если речь идет об искусстве, о культурном действии” [15]. В. Матизен разъясняет существование цензуры уже не уровне создания фильма, а на уровне проката его: “Механизмы цензуры имеются, причем государственные. Отказ в выдаче прокатного удостоверения, когда картина не устраивает идеологически, это уже прямая государственная цензура, сколько бы ни врал господин Мединский, что цензуры у нас нет. И она совершенно четко проявилась в случае с фильмами “Смерть Сталина”, “Номер 44”, “Клип”. А у нас еще имеются определенные законы, которые ограничивают свободу выражения: запрещается пропаганда того-то, того-то и того-то” (там же). Все это можно понять, исходя из того, что чем больше сила действия какого-то виртуального или информационного инструментария, тем сильнее государство будет стремиться его проконтролировать. А кино является сложным инструментом еще и потому, что люди сами должны захотеть его смотреть, поскольку он принадлежит не сфере пропаганды, а сфере досуга. Это уникальный тип продукта, в котором всегда присутствует нечто новое, иначе зритель на него не пойдет. Это должен быть продукт мастера, а не ремесленника. Мы живем в мире политической поляризации, причем некоторые именуют уже ее гиперполяризацией. По этой причине провал фильма о Крыме в прокате отменяет его художественность, но сохраняет политические оценки его сторонников. Политика всегда сильнее, поскольку с ней власть… Государство хочет контролировать все информационные и виртуальные потоки. Оно не хочет накопления негативной энергии, которая в результате послужила одной из причин распада СССР. И это было в эпоху официально существовавшей цензуры. Когда цензуры как бы нет, это приходится делать с помощью усиления собственных потоков, информационных и виртуальных, а также избавления от тех, кто не хочет подчиниться таким требованиям. Последним таким примером оказались профессора, хотя образование сделать полностью “стерильным” сложно, поскольку студенты сами по себе хотят большей свободы, чем имели их родители. Развитие и страны, и человечества зависит от уровня свобод в ней. Все достижения человечества в прошлом были связаны со снятием определенных запретов, наложенных либо религией, либо государством. Книгопечатание является самым ярким примером такого рода, хотя первой книгой изданной таким образом была Библия, в которой по определению не могло быть отклонений от правильной версии, чем книгопечатание победило институт переписки. Но потом в результате появился Лютер, с ним пришло печатание множества трактатов, в результате чего церковь отделяется от государства, а наука и образование получают новое развитие. Так чисто технический момент, говоря современными словами, технология, породил ту человеческую цивилизацию, в которой мы живем. Сегодня скачок развития интернета поднял фейки и конспирологию на новый уровень. То есть свобода освобождает не только правду, но и ложь. И здесь снова потребуется борьба за свободу. Литература:
https://rezonans.kz/communicacii-pobezhdayut-informaciyu/ ___________________________ © Почепцов Георгий Георгиевич |
       
|
